Безликие (гет)

...И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

— Фридрих Ницше.

Дверь скрипела, мерзко покачиваясь от порывов сквозняка. Запах стоял удушающий, до приторности сладкий, и казалось, что с каждым вздохом, лёгкие под своей тяжестью проваливались вниз, задевая другие органы.

Это место всегда было таким. Отдалённые улицы Марселя, которые становились безлюдными с наступлением ночи, были не просто привлекательным местом для наркоторговцев и маргиналов магловского мира, оно было важной точкой сбора таких же отщепенцев, но только уже магического.

Что-то привлекало сюда чернокнижников, людей в розыске и просто тех магов, которые мечтали скрыться от всего мира. Может, дело заключалось в той темноте, что опутывала эти улицы, несмотря на самое яркое французское солнце; может, потому что никому бы здесь не пришло в голову задавать вопросы, кто уж знал, когда и от чего Марсель так манил отбросов магического общества. Беда была лишь в одном. Если кому-то вздумалось бы найти тебя, Марсель был бы далеко не самым лучшим убежищем — слишком очевидно, что ты пришёл бы сюда.

Тени, отбрасываемые мутным светом фонарей, двигались до подозрительного медленно, они напоминали хищников, которые только и ждут, когда именно стоило бы выдать свое присутствие. Тени были длинными и почти тонкими, всматриваясь в них, можно было рассмеяться от их комичности. И правда, сквозь череду тишины, властвовавшей в Марселе, послышался медленный, тихий смех, напоминавший скорее приступ туберкулезника, который вот-вот сплюнет свои легкие.

— Заткнись, идиот, — шикнул второй, со всей дурью ударив локтем в бок своего соседа.

Он, закашляв сильнее, согнулся пополам, и даже сквозь кашель можно было различить едва заметный смех, мелкий, такой припадочный.

Они стояли в одном из внутренних дворов обшарпанных, с выбитыми стёклами домов. На первый взгляд казалось, что это место было словно мертвым — ничто не напоминало о жизни в этом бедном, невзрачном квартале, и только скрип двери казался чем-то существенным. Сквозняк здесь гулял дикий, бившись об стекла, он будто монотонно повторял: «Не повезло тому, кто оказался в Марселе после двенадцати».

Тени едва ли были с этим согласны. Ведь именно они властвовали здесь.

— Нужно разделиться, — спокойно и будто из самой темноты проговорил третий голос. Этот человек, прислонившись к стене, расслабленно щёлкал крышкой зажигалки, не отрывая своего затуманенного взгляда от этого занятия.

Казалось, ему если было не безразлично всё окружающее, то, во всяком случае, едва ли он испытывал хоть какой-то дискомфорт от того, что именно должно было произойти сейчас. Ему было плевать. И, наверное, это заставляло две другие тени послушно кивнуть головой и тотчас раствориться в темноте Марселя.

Тишина нарушалась лишь монотонным тиканьем железной крышки, и в это мгновение этот старый, дурно пахнувший переулок напоминал скорее пристанище Ада. Сквозняк приподнимал подолы длинной чёрной мантии, он проникал сквозь одежду, заставляя отяжелевшие легкие покрыться корочкой льда. Здесь было холодно, грязно и сыро. Потому тень, сморщившись, резко закрыла крышку, спрятав зажигалку в глубь кармана.

Тишину больше не нарушало ничто. И только лишь тихое шарканье в глубине коридора заполняло эту пустоту.

— Скорпиус! Прошу! — голос вбежавшего был надрывным и почти тусклым, лишь редкие интонации полного отчаянья говорили — человек боится так, что у него надрываются связки. — Я же не знал, черт побери! Я же… я же всегда был верен, ты знаешь это, знаешь!

Он подбежал, схватил тень за рукав и, упав прямиком в лужу грязи, почти заплакал, то и дело вытирая свои слезы и пот лоскутком черной мантии.

Скорпиус сморщился. Потом, отдёрнув свой рукав, безразлично посмотрел вниз. Тридцатишестилетний Том Круз, валявшийся на асфальте Марселя, был маленьким и пухлым министерским чиновником. Впрочем, всегда ли он занимал эту важную должности? Нет. Он получил ее лишь тогда, когда обратился к ним.

Хмыкнув, Скорпиус присел вдруг на корточки, незаметно выудив палочку. Он был так расслаблен и безмятежен, что на лице у Тома проступило явно облегчение — он-то думал, что прощен. Ему казалось, что Скорпиус несёт справедливость.

— Что ты так волнуешься? — тонкие губы сложились в едва заметную ухмылку. Бледный, почти бесцветный — едва ли Скорпиус походил на тень, но одни его глаза, бездонные и даже какие-то неживые, наводили такой лютый страх, что Том замер, чувствуя испарину на своем лбу.

— Ну же, Том, мы приятели, помнишь? — продолжал Скорпиус, слегка склонив голову. Палочка мерно покачивалась в руках, и казалось, он даже не замечал, с каким отчаянием Круз наблюдал за каждым ее взмахом. — А что делают с приятелями, которые преступают черту, а, Круз? Что делают… — нагнувшись, он схватил двумя пальцами за подбородок Тома. Мягкий и потный, он с легкостью продавливался под давлением бледных пальцев Скорпиуса, что вызвало в нем лишь новый приступ отвращения. — …с предателями?

Том резко дернулся, попытавшись вставь из лужи, и завизжал, как свинья. Скорпиус сморщился. Этот идиот и без того испортил ему настроение за последнее время, но крик… этого Скорпиус Малфой ненавидел больше всего.

— Но я же не виноват! Они сами меня нашли! — его голос слетал с октавы на октаву, пробуждая внутри тени лютую злость. Он не любил оправданий. Не любил визг. Но больше всего, он ненавидел предателей.

— Моя теория — это Хаос, — жестко проговорил Скорпиус, поднявшись на ноги, даже не боясь того, что Том сбежит. — Как думаешь, можно ли предать Хаос и остаться в живых? Что будет с тем, кто забудет о правилах?

Том отползал на коленях, не имея сил подняться на ноги. Он полз, и глаза его с расширенными зрачками впивались с точностью в Скорпиуса, что неспешно, даже как-то лениво следовал прямиком за ним. Круз боялся так, что этот страх не ощущал только ленивый, и Малфой знал, из подворотни на него смотрят десятки глаз. Здесь уже были и две другие тени, они наблюдали с глупыми улыбками за истязанием своего бывшего товарища.

— Смерть — большой дар, Том Круз, — спокойно пробормотал Скорпиус, вздернув палочку верх. — Его еще нужно заслужить.

Синий отблеск ослепил всех смотревших, и когда туман наконец спал, никого уже не было.

* * *

Одинокая капля, пробегая по карнизу, падала на пол слишком отчётливо громко, озаряя все пространство единственным звуком жизни. Капли бежали быстро, словно очарованные чем-то, и наблюдать за ними почти не было возможности — они разбивались об пол намного раньше, чем можно было разглядеть их в кромешной тьме.

Кап. Кап. Кап.

Звук был такой отчетливый, такой монотонный, что он невольно прикрыл глаза. Во тьме и тишине думалось намного проще, ровно до того момента, пока в эту тьму не врывалось что-то, отдалённо напоминавшее о том, что жизнь не остановилась. Именно тогда он вдруг вспоминал, что время продолжало степенно протекать и что сам он еще не находится в могиле; грудь его не придавлена тонной землей и дышать еще возможно. Воздух, пронзая лёгкие, исчезает в миллионе клеток, давая ему жизнь.

А у кого-то от этой жизни остались считанные секунды.

В этой кромешной тьме, среди запаха плесени и убийственной для деревянного дома влаги, издалека можно было едва расслышать жалобный скулеж и весёлый гогот. Он то набирал оборот, то растворялся во тьме, напоминая скорее мираж.

Скорпиус даже не стралася вникнуть в суть голосов — ему было плевать и на хохот, и на отчаянные вопли. Его волновали, казалось, только эти проклятые капли, которые, сбегая по покошенному карнизу вниз, разрушали хрупкие стены его молчания.

Он любил тишину, молчание и темноту. Три вещи, которые были с ним на протяжении всей жизни — ни мрак, ни смерть давно не были для него чем-то новым, Малфой слишком привык к ним с детства, потому не замечал, но этот шум…

— Проклятье, — сжав рукой подлокотник, изрядно почерневший и продырявленный, шикнул Скорпиус, откинув голову на спинку дивана.

Этот октябрь начался уж до прискорбного дерьмово. Он не любил неожиданности, не любил, когда что-то отходило от механически налаженной системы, поэтому, каждый такой случай, каждая заминка… выбешивала его, заставляя то и дело раздумывать над тем, как же эту систему привести в привычный ход.

Можно было просто взять и удалить дефектный элемент. Можно было сломать систему и построить новую. Но Скорпиус не мог так рисковать теперь, к тому же, едва ли он мог ослушаться их и предпринять что-то значительное без их ведома.

— Мерлин, бедняга Скорпиус! Упускает главное веселье! — с громким смехом ворвалась в комнату знакомая тень. Она кашляла, а не говорила, и вот сейчас, захлебнувшись собственным смехом, схватилась за грудь и расхохоталась еще яростнее, сгибаясь пополам от собственного веселья. — Чего ты тут киснешь, Скорпи?

Тень хотела было схватить Малфоя за рукав и, как обычно, потрясти его руку в насмешливом жесте почтения, но не успела. Резко выставив руку вперед, Скорпиус слегка склонил голову набок и прохладно заметил:

— Успокойся, Михель. Не стоит меня сегодня злить.

Михель улыбнулся широко, выпятив ряд слегка желтоватых зубов, свет из его палочки падал прямо на его лицо, и Скорпиус беспристрастно рассматривал этот одурманенный азартом и предвкушением, слегка искривленный лик и испытывал нечто, похожее на отвращение.

— Ты опять не пошёл с нами, — послышался голос за спиной Михеля. Это была третья тень, свет до которой не доходил, но Малфой-то знал, кто с ним говорит. Андрас Нотт, его кузен, был тем самым соратником, который всегда молчал и оставался в тени. Наследственное, не иначе. — И Михель опять все делал за тебя. Почему ты не пришел на пытки, Малфой?

Скорпиус едва усмехнулся, сложив тонкие губы в бледную полоску. Скрестив перед собой руки, локти которых упирались в подлокотники дивана, он отвел взгляд на окно с надтреснутым стеклом. Вечерний Марсель, как всегда окунувшийся во тьму, дышал полной грудью — он был наполнен насилием, убийствами, кровью и страхами.

Право, это было его место.

— У Михеля есть чувство сострадания, Нотт, — спокойно проговорил Скорпиус, слегка склонив голову. — Он милостивый палач. Я же не испытываю ничего. Это значит, что Михель остановится, когда дойдет до своей грани. А у меня грани нет. Я убью его, не заметив этого, но Том Круз пока не заслуживает смерти. Он должен страдать. Именно поэтому, я и не пошёл с вами — едва ли от моих пыток дожил бы до этого вечера.

Легкая улыбка проскользнула по тонким губам, и тут же исчезла. Скорпиус отложил палочку на слегка покосившийся столик и скрестил пальцы рук перед собой. Его одурманенный алкоголем мозг был словно размягчён, поэтому мысли текли вяло, почти даже безразлично. Всё тело прибывало в спасительной расслабленности, и даже предстоявшие дела не вызвали в нём привычного раздражения. Малфой был спокоен и почти умиротворён, только лишь этот проклятый звук, смешавшийся с голосом Михеля, вызывал толику отвращения.

— …пойти бы сейчас к Беннет и хорошенько вздёрнуть её прямо в зале, — посмеиваясь, перетаскивая пыльный диван ближе к Малфою, кряхтел Михель. — Мне надоело убивать, Скорпиус. По душе как-то больше трахаться.

В свои тридцать лет Михель выглядел на все сорок: покрытое щетиной зеленоватого оттенка лицо, впалые щёки и пролёгшие под глазами глубокие мешки — только лишь светло-голубые, даже небесные глаза пахли молодостью и почти даже беззаботностью. Он был болен, а за спиной, все его называли туберкулёзником. Тяжёлый кашель стал причиной ранней старости и приближения смерти — он родился в семье уважаемых французских волшебников, которые сдали его, только узнав о странном проклятье — маггловском туберкулёзе, который с годами просто прожирал его легкие. Эта болезнь не поддавалась лечению, потому что, будучи из мира магглов, странным образом воздействовала на здоровье волшебников — его бы никто не вылечил. Михель, давно уже позабывший свою фамилию, был обречен на смерть с самого рождения.

Именно поэтому в конце концов его приняли они.

— Но ты же не убил его? — осведомился Скорпиус, резко вперев свои глаза в слегка сутулую фигуру. Он знал, насколько пронзителен был его взгляд и как многие старались его избежать.

— Обижаешь, — беззаботно отмахнулся Михель.

— Он назвал имя? — не меняя интонации, придав лишь немного ленности, бросил Скорпиус, изогнув бровь.

Воцарилось молчание. И только лишь подошедший ближе Андрас спокойно проговорил, хищно усмехнувшись.

— Балдер. Балдер Томас, — проговорил Нотт, присев на диван ровно в тот момент, когда Михель перестал его тащить. — Английский аврор с завидной репутацией. Мне даже, немного стало жаль его.

— Да? — вкрадчиво поинтересовался Скорпиус, слегка хмыкнув. — На твоем бы месте я пожелал нас. Ведь Балдеру Томасу не придется отчитываться перед ними.

В ту же секунду Михель перестал тихо посмеиваться, резко подняв голову, а маска бравады слетела с лица Андреса тотчас. В комнате вновь стало тихо, из-за чего капанье воды особенно резало по ушам — Скорпиус мрачно усмехнулся, резко разомкнув руки, явно чувствуя удовлетворение от эмоций своих напарников.

Хотя, были ли они напарниками? Скорпиус всегда ощущал себя выше.

— Том Круз сдал нас не просто аврору, господа, — спокойно начал Малфой, слегка повернув голову в их сторону. — Из-за этого идиота, информация о нас теперь на руках у главного аврора страны. Понимаете, чем это грозит всем нам?

— Неужели… мы поедем в Англию?! — очумело распахнув глаза, воскликнул Михель.

— Упаси Мерлин, — сухо откликнулся Малфой, слегка поджав губы. — Англия сама пришла к нам в руки. Потому что этот… как его? Томас во Франции. И он ищет нас.

— Откуда ты это знаешь? — сощурившись, недоверчиво пробормотал Андрас.

Едва ли это взывало хоть какие-то эмоции у Скорпиуса, который уже даже перестал смотреть в их сторону. Ему было до такой степени безразлично всё вокруг, кроме этих капель, что было даже смешно. Да. Именно. Смешно, чёрт побери! Скорпиусу хотелось если не усмехнуться, то прыснуть — точно.

— Они связались со мной еще утром и всё рассказали.

— Тогда зачем мы его пытали? — с поистине детским восторгом поинтересовался Михель. Едва ли его энтузиазм передался Нотту, который, мрачно сведя брови к переносице, со взглядом убийцы наблюдал за Скорпиусом.

— Потому что смерть — это дар, — с улыбкой, пробежавшей по тонким губам, ответил Малфой. И он знал, что в этот момент его серые глаза были столь пронзительны, что стоило лишь посмотреть на кого-то в упор, как этот человек тотчас потеряет самообладание. — Его нужно еще заслужить.

Михель расхохотался. И смех его прерывался лишь раскатистым, глухим кашлем, раздававшимся из получёрных, разложившихся со временем легких.

* * *

Узкие французские улочки, переполненные туристами-магглами, были ярко освещены осенним светом и густо оживлены. Жизнь кипела здесь всегда: и слякотной зимой, и душной весной — всегда. Только лишь осенью, поток туристов начинал смешиваться со студентами, и город, казалось, распухал в своих размерах.

В этой переполненной стране маггловская сторона Марселя тоже была оживленной. Правда, наполовину: часть её занимали магглы, которые своими повадками едва ли отличались от заядлых чернокнижников; но вторая часть, сокрытая грязными стенами с первыми признаками разложения, принадлежала им. Магическим отщепенцам всего мира.

Здесь, с поразительной легкостью, можно было затеряться, и это знал каждый. Многочисленные пабы, притоны, потайные лавки с запрещёнными артефактами — попади в любое из этих заведений и потеряй бдительность, можно было бы не заметить, как в каком-то дурмане пройдет два дня.

Ровно столько же прошло с того самого момента, как Скорпиус стал посещать один из притонов, а именно «У Марселя», расположенный на самой окраине неблагоприятного района.

Он славился своими увеселительными зельями: острый запах полыни ударял в ноздри с порога, а стоило лишь подсесть к барной стойке и выпить один из ядовитого цвета напитков, как можно было окончательно потерять голову и проснуться в куче голых, грязных тел, сопящих от полуразрушительной неги, не помня совсем ничего.

Но Скорпиуса не интересовали ни оргии, ни наркотики, ни даже легкодоступные девицы в дрянных, малиновых мантиях, танцевавшие прямо в центре зала. Он приходил к уже знакомому бармену, садился за самую последнюю кушетку и с пристальным вниманием наблюдал совершенно за другим.

Балдер Томас на первый взгляд казался проблемой: из всего, что можно было узнать о довольно молодом авроре, исходило, что это был исполнительный госслужащий, который участвовал еще в далеких облавах на старинные особняки Англии. Он был высок, плечист, с ослепительной улыбкой белых зубов и развивающимися светло-русыми волосами с проседью.

Но уже после недели пребывания оного в Марселе, Скорпиус понял, что Балдер был не больше, чем напыщенным, с благородными целями и намерениями идиотом. Чрезмерно падшим до женщин. И удивительное дело, именно это в конечном итоге помешало ему со своими напарниками выискать Томаса. Едва ли Малфой мог даже предположить, что аврор, прибывший во Францию по тайному заданию английского правительства будет просиживать целые вечера в грязном притоне «У Марселя».

— Ты, может, и знаток человеческих душ, Малфой, — ехидно заметил Михель, приведший его как раз сюда. — Но абсолютно бездарен до примитивных происков жизни.

В ответ Скорпиус лишь приподнял бровь, раздраженно подумав, что даже столь легкомысленный простак, как Михель, смог вычислить нужного им человека раньше его. Но разве могло быть все так просто? Разве мог аврор такой величины так бездарно тратить свое время? И ведь право, выдал он себя совершенно по-глупому: в пылу угара пробормотал свое имя подсевшему к его компании Михелю, совершенно не помня об этом уже на следующее утро.

Нужно было действовать. Простое наблюдение за жертвой было ничем, для прыжка, необходимого провести манёвр, гарантирующий его безопасность. Скорпиус знал: если ему нужно было как можно дольше скрывать их, то необходимо втереться в доверие к своему врагу.

Он упорно выжидал время, наблюдая за повадками жертвы: распивая дорогой алкоголь, тем не менее, Балдер никогда не употреблял наркотики, видимо, боясь за сохранность своей памяти. Было видно, что он был напряжен, и даже когда к нему подсаживались податливые девушки, которых он намеренно прижимал к себе, он по-прежнему продолжал быть начеку, словно ожидая. Словно зная, что о нем уже давно стало известно.

Удачный момент выпал не сразу и довольно неожиданно. В один из дней своего наблюдения, Скорпиус вдруг заметил, что Томас перестал приходить в притон в своё привычное время, задерживаясь иногда на час, а иногда даже и больше. И вот, в один из таких дней, он пришел в «У Марселя» слишком взбудораженным, даже рассеянным, поэтому с порога врезался в разукрашенных, с оголёнными телами девушек, которые, засмеявшись, обступили его, играючи отодвигая пальцами ног выпавшие из его карманов вещи.

— Кажется, вам нужна помощь, — слегка приподняв козырек шляпы, пробормотал Скорпиус, приблизившись к ним. Балдер стоял на четвереньках, поднимая то, до чего доставала его рука, и с некоторым раздражением поглядывал на проделки девушек, впрочем, не решаясь что-либо сказать.

— О, — только и ответил он, заметив, как напряглись еще недавно смеявшиеся куртизанки, тотчас прервав свою браваду.

Может, дело было в его взгляде, а может, они просто знали, кем именно был Скорпиус, но они отступили, пропуская его, и Малфой, кивнув в их сторону, предостерегающе усмехнулся.

— Салонные шлюхи довольно бестактны, — спокойно проговорил вдруг Скорпиус, взмахом палочки подняв валявшийся дальше всех лист пергамента. Тонкая бумага лежала лицевой стороной вниз, и Малфой, взяв его, вопросительно посмотрел на Балдера, не переворачивая лист, отдавая дань вежливости. — Но это их работа. Мы не можем их за это винить.

— Да-да, — поспешно закивал головой Томас, решительно встав на ноги, протянув руку в сторону своей вещи.

Скорпиус усмехнулся, медленно сцепив пергамент меж двух пальцев, тем самым протягивая его в сторону мужчины, а потом выронил его так, чтобы он упал лицевой стороной вверх.

Пергамент перевернулся, и вместо ожидаемого листка с надписями Скорпиус увидел колдографию рыжеволосой девушки, смущенно опускавшую взгляд.

— Моя невеста, — кашлянув в кулак, пробормотал Балдер, и, видимо, чувствуя неловкость перед тем, где он находился и чье фото он держал в руках, Томас пробормотал: — Свадьба через пару дней, поэтому…

Холодная усмешка сорвался с губ, когда Скорпиус вновь безразлично посмотрел на колдографию. Теперь он мог разглядеть раскидистый сад и широкие качели, на которых сидела невеста Томаса Балдера и, опуская взгляд, перекидывала длинные, густые, рыжие волосы за плечи.

— Вы давно во Франции? — поинтересовался Скорпиус, слегка сощурившись. Его плохое зрение компенсировалось прекрасным слухом, и обычно Малфоя не волновал его изъян. Но в те немногие моменты, когда он должен был внимательно наблюдать за эмоциями своей жертвы, Скорпиус неизбежно сощурился, испытывая при этом нервозность. — Кажется, вы стали лишь недавно сюда приходить.

— О, да, — протянул Томас, и лицо его сразу окаменело, а взгляд насторожился. Правая рука проворно запихнула колдографию в карман, а на лице появился дружелюбная, абсолютно наигранная улыбка. — Где-то с неделю… вы так замечательно говорите по-английски. Почти без акцента. Вы тоже проездом?

Безмятежная гладь серых глаз на секунду полыхнула, но Скорпиус не позволил ни единой эмоции вырваться наружу. Англия, Англия, Англия… повтори хоть тысячу раз это слово он будет испытывать этот странный до робости трепет и одновременно отвращение, но при этом не подаст и вида, как сильно его это задевает.

— Я живу здесь с самых малых лет, но мои предки родом из Англии, — ослепительно улыбнувшись, протянул руку Малфой. — Скорпиус. А как зовут вас?

— Сириус… Сириус Блэк.

Бровь взлетела верх, и Скорпиус, поведя головой, сильнее улыбнулся. Право, было так смешно, что он почти силился, дабы не засмеяться, но вместо этого с поистине задумчивым видом проговорил:

— Довольно громкая фамилия. Кажется, я где-то ее слышал… вероятно, вы кого-то ждёте, верно?

— Да, мой друг. Я приехал к нему в гости, но вот уже четвёртый день не могу его отыскать.

— Возможно, я бы мог Вам помочь?

— Нет, — уверенно качнул головой Томас, слегка протиснувшись вперёд, явно намериваясь оторваться от Малфоя и занять свою любимую комнату, где его уже ожидала одна из куртизанок. — Думаю, я скоро найду его. Вы же знаете, в Марселе совершенно невозможно спрятаться.

И взгляд его голубых глаз вдруг пристально вперился в Скорпиуса, явно сканируя его. Только уж через секунду Томас расслабленно кивнул головой, круто развернувшись, намереваясь подняться на второй этаж, где его уже пальцем подзывала к себе разукрашенная девушка.

В приглушенном зале притона было тепло и пахло полынью, и Скорпиус едва ли мог различить среди многочисленных теней Балдера, который, уверенными шагами поднимался вверх по ступеням, не оборачиваясь. Он скрылся за дубовой дверью, громко хлопнув напоследок, и только тогда улыбка с лица Малфоя сползла.

Он обернулся. Кинул на барменскую стойку деньги, предварительно кивнув головой, как бы напоминая, что о его присутствии здесь не стоило особо распространяться, а потом вышел в безлюдный Марсель.

Вечерело. Холодный ветер обдувал ещё сильнее обычного: он шелестел, противно задувая под мантию, и Скорпиус, задумчиво оглядевшись по сторонам, тотчас трансгрессировал.

В доме с покошенными стенами и разбитыми стёклами было особенно шумно. Дверь скрипела от порывов ветра, где-то в гостиной можно было отчётливо услышать биение капель, и несмотря на то, что дом был почти пуст, Скорпиус с каждым шагом все больше слышал звуки жизни.

Ни Михеля, ни Андраса здесь не было. Один, как всегда, зависал в притоне, а Нотт… можно было предположить, что он ушёл поведать свою мать. Очевидно было лишь одно: в этом доме Скорпиус был один на один вместе с Томом Крузом, которого-то с большой вероятностью и ждал блестящий аврор Балдер Томас.

Он сидел, прикованный магическими цепями, на полу. Рот его был закрыт жгутом, а лицо покрыто испариной — в подвале было сыро и влажно, канализационные крысы бегали из угла в угол, и на его пальцах можно было заметить маленькие засечки.

Когда Скорпиус зашел внутрь, лицо Тома исказилось в подобострастие, а потом перешло в ужас — он наблюдал за каждым шагом Малфоя, и тот слышал, как нещадно билось сердце Круза, как сильно он боялся.

— Да, как же они тебя изуродовали, — спокойно заметил Скорпиус, присев на корточки рядом. Лицо Тома в крупных свежих шрамах затряслось словно в припадке. — И все-таки боль — это единственное, что отличает нас от мертвецов, не так ли?

Усмешка пролегла на тонких губах, и Скорпиус взмахом палочки разорвал жгут, вынуждая Тома тотчас раскашляться и сплюнуть мешавшую говорить слюну.

— Скорпиус! Скорпиус! — восклицал он, всем корпусом поддаваясь к нему. — Как же ты не понимаешь, что я не виноват? Совсем не виноват!

— Скажи, — не слушая его, проговорил Малфой, поймав взглядом крысу, которая отчаянно и даже жадно грызла плесневелый кусок хлеба. Даже эта мерзкая тварь и то цеплялась за жизнь, стоило ли тогда удивляться прыти Круза? — …кто мы, Том?

Он оцепенел, заёрзал, как заведённый, стирая магическими цепями кожу со своих запястий. Том был столь ослаблен и столь беспомощен, что они перестали даже охранять его. Ему не удалось бы никуда сбежать, и это было очевидно всем. Всем, кроме него.

— Мы Хаос, — тихо зашептал Том. — Наша теория — это Хаос.

— И что же далет Хаос с теми, кто предал его? — вкрадчиво поинтересовался Малфой, наконец посмотрев на него. Испуганный, прижатый к стенке, он стонал и молил о пощаде, его слезливые глаза щурились, а губы едва что-то шептали в темноте.

— Но я не предавал вас! Я ничего ему не рассказал, ни о ком… они не знают ни о тебе, ни о них, Скорпиус!

— Но ты вывел их на наш след, Том Круз, — резко поднявшись, холодно молвил Малфой. — Ты назвал им наше имя. И это ты отдал им информацию о готовящемся теракте в обмен на свою жалкую жизнь. Думаешь, зачем они тебя выпустили на свободу? За тобой была слежка, идиот.

Задохнувшись, Круз отполз медленно к стенке, задергав руками в каком-то припадке, еще больше стирая цепями кожу в прах. Он мучился. И болью была пропитана каждая клеточка его лица.

— На твое счастье, за тобой шёл один только Балдер, и он не смог просто так проникнуть в наш район. Балдер ничего не знает. Пока ничего не знает, но эти документы… как думаешь, Том Круз, как быстро можно вычислить руководителей теракта, имея непосредственный план на своих руках? Как просто будет найти нас, отследив все твои предыдущие похождения? — усмехнувшись, Скорпиус поднял палочку. — Ты предал нас. Ты думал, что сидя на двух стульях отобьёшь свою жизнь. Но, Том, предать Хаос даже мысленно означает распрощаться с ней тотчас. Ты покойник, Том. Тебе больше не жить.

Шаг. Второй. Третий. Скорпиус шёл медленно, растягивая секунды, смакуя каждую эмоцию в посеревшем лице. Запах страха был столь отчетлив, что будоражило кровь, и Малфой усмехнулся, подняв палочку.

— Смерть — это большой дар, Том Круз. Но жизнь, несомненно, еще больший. Как жаль, что ты его потерял. Не так ли?

Пронзительный крик, полный чудовищной боли и ужаса, озарил покосившиеся стены. Крыса, дожиравшая еду, не обратила на это ни малейшего внимания, быстрыми, ловкими движениями раскручивая в своих лапках кусок хлеба.

Потому что даже она знала, что такое Марсель ночью. И кто в нём был королём.