Поторопите вечность (гет)

Кап! Кап… и так целую вечность. Вода! Ей хорошо… она не ограничена пространственными рамками, жесткими условностями и никому не нужными законами. Ее не волнуют такие жестокие и непримиримые сущности, как совесть и долг, которые, к сожалению, очень хорошо известны мне… были.

Каждый день она может проскользнуть туда, где светит солнце и зеленеет трава, которых я уже никогда не увижу. Никогда не думал, что буду скучать по таким недостойным и необязательным вещам, как солнце и трава… Правильно говорят: никогда не говори "никогда", если не уверен…

Кап! Как же я завидую воде и ее свободе… У нее все впереди, ее ждет бесконечно долгая жизнь, за которую она сможет побывать везде, где не бывал я, где я хотел бы побывать и где уже вряд ли буду. Не говорю, что "никогда", хотя сейчас это слово как никогда актуально и оправдано. Вот она рядом, я чувствую ее пальцами, каждой клеточкой кожи, даже не видя ее, я ощущаю ее запах и вкус. И как же я ненавижу ее за эту близость! Она будто издевается надо мной, маня, приглашая, рассказывая о далеких невиданных странах, в которых успела побывать. Да, я знаю, что вода не умеет разговаривать… но за то время, что я сижу здесь только она одна снисходит до беседы со мной. И я благодарен ей за это…

Кап! Скользкий пол, скользкие стены… Камера десять шагов на десять. Вода журчит, стекает по всем окружающим поверхностям. Я привык… к влаге, к шуму, к темноте… к своей беспомощности и боли. Я не знаю, помнит ли кто-нибудь про меня, или мое имя давно стерто из всех возможных источников. Людская память коротка… кому, как не мне, помнить про это?

Кап! Да, если бы не вода, я давно сдался бы, умер или окончательно сошел с ума. А так у меня всегда есть надежда. Ведь рядом ее живое воплощение… Только сейчас я стал спокойнее, проще ко всему относиться.

Раньше я бился, рыдал, царапал ногтями стену, бросался на дверь, пытался разбить голову о холодные, безжизненные камни. А теперь мне стало все равно, потому что когда добегаешь до определенного морального барьера, теряется смысл бросаться на него с голыми руками. Он не поддастся, а ты сорвешься в безумие… Вода! Раньше я мечтал, что ты размоешь, снесешь мои стены со временем. А потом понял, что моей жизни не хватит, чтобы дождаться этого момента. И смирился…

Мотивы? Какие могут быть мотивы у слепого узника, приговоренного к пожизненному заключению? Никаких, потому что для него нет слова "будущее"… Оно не звучит для него, потому что никогда не настанет. Нет! Вру! Настанет, когда я сдохну, наконец, и мой разум перестанет отравлять существование бренного тела. Я жду этого времени… это моя последняя, самая заветная, мечта. Хотя я и разучился мечтать, и, скорее по привычке, оставшейся с той, прошлой, почти счастливой и почти забытой жизни, продолжаю согревать внутри себя странный, еле тлеющий огонек надежды.

Кап! Как глупы люди, живущие за этой стеной, не ведающие что такое одиночество и медленное скольжение в безумие. Они не понимают, не ощущают этой губительной влаги, приносящей надежду, они не замечают ее. Нет! Умирать не страшно, когда в мире уже нет ничего, за что стоило бы бороться, смерть перестает страшить, она становиться единственным выходом к покою. Когда-то у меня была цель, и смысл жизни был понятен и ясен, но услужливая память стерла, уничтожила все следы той прошлой жизни, оставив только горький осадок полузабытых эмоций.

Я потерял столько возможностей, после меня не останется ничего, что хотя бы намекало на то, что я существовал когда-то. У меня могли быть дети, я отказался от них, посвятив себя губительному служению Мраку. У меня могла быть семья, я предал свою любовь. Я мог быть счастлив, но продал свою жизнь за великую идею служения свету. И что я получил взамен? Чем мне отплатили и те, и другие? Мне не позволили даже умереть… Ехидное милосердие посчитало, что вечное падение в безумие — это более благородное решение.

Кап! Как я ненавижу этот мир… Самые прекрасные моменты в моей настоящей жизни, когда сумасшествие настигает меня, и я на некоторое время теряю связь с ним и не помню, не ощущаю себя. Меня всегда приводит в чувство вода, она холодит голову, омывает тело, возвращает рассудок, спасая…

Кап! Мои охранники боятся меня, я чувствую это каждый раз, когда мне приносят еду. Они не говорят со мной, но я их чувствую и понимаю лучше, чем они сами… когда я в сознании. Может быть, к лучшему, что я никогда не увижу их лиц. Не уверен, что выдержал бы их презрительные, сочувствующие взгляды. А так между нами вечная стена мрака и пустоты. Они считают, что я безумен, и боятся меня. Этот запах страха, он еще очень долго преследует меня, заползая в самые далекие уголки сознания.

Вот и сегодня, я еще издалека знаю, что приближается охрана. Причем я ощущаю их раньше, чем обострившийся слух подсказывает, что кто-то идет. Но сегодня что-то не так… я не сразу понимаю, что они разговаривают. Я отвык от человеческой речи, она никогда не звучала в этом месте, здесь она кажется чем-то неправильным, лишним, вредным. Липкое предчувствие чего-то важного и существенного сжимает сердце, душит, бередит остатки разума. При этом привычка, въевшаяся в мое существо, как старый шрам, не позволяет мне потерять лицо. Сейчас, когда я в сознании и могу отвечать за свои поступки, я точно знаю, что внешне абсолютно невозмутим.

Они подходят все ближе, и я пытаюсь разобрать, вспомнить этот практически забытый мной язык.

— Поверьте мне, сэр. Он абсолютно невменяем, порой у него случаются обострения, и он начинает бросаться на стены, поэтому мы вынесли из его камеры всю мебель.

Врет. Здесь никогда не было мебели…

— После того как он выжег себе глаза, его взяли на контроль самые лучшие врачи Азкабана. Но Заключенный не подпустил к себе никого, более того, он напал на колдомедика! После этого к нему никто не заходил… — кажется, смотритель взволнован. Нет! Напуган… и страх этот направлен не на меня, а на его собеседника. Я не помню, чтобы ко мне кто-нибудь заходил, даже тогда, когда я был в нормальном состоянии.

— Сэр, — смотритель готов провалиться под землю. — Может, не стоит туда заходить? Вы понимаете, что это неосторожный поступок? Заключенный безумен!

Он сейчас перейдет на визг… Его останавливает холодный, спокойный голос, от звуков которого, наверное, люди падают на колени, столько в нем власти и неподдельного превосходства. Так может говорить только человек, который держит в своих руках, как минимум, полмира, а остальная половина при этом мечтает оказаться на месте первой.

— Я не спрашивал вашего мнения, оно меня не интересует, поверьте. Открывайте дверь.

— Сэр, не стоит! Ну зачем вам это надо? Может, он там уже сдох давно?

Мышцы на лице странно натягиваются. Я даже не сразу понимаю, что улыбаюсь. Этого не может быть, я не умею улыбаться!.. Посетитель начинает злиться, я носом чувствую его гнев.

— Мистер Кларк, немедленно откройте дверь! Иначе вы можете попрощаться со своим местом. Хотя, нет! Вы уже уволены, и сейчас только от вас зависит, каким будет ваше будущее!

Где же я слышал этот голос? Память неуверенно начинает отыскивать ассоциации в разрозненных картинках прошлого, будто тасуя колоду карт.

Смотритесь, кажется, заплакал… Что-то невнятно бормочет.

— Господин министр… ну, господин министр.

Злорадное чувство удовлетворенности рождается где-то в глубине меня, когда я представляю его себе. Наверное, это сморщенный, длинный, как оглобля, старик, похожий на Филча… Филча? Кто это? Отбрасываю ненужные мысли, приходящие откуда-то изнутри, просачивающиеся, подобно воде, через бреши моего сознания.

Я слышу, как трясутся руки у смотрителя, когда он пытается открыть дверь. Ключ только с третьего раза попадает в щель… Но не тут то было. Вода, моя вечная соседка, за столько времени испортила замок.

— М..м..министр, замок заржавел. Дверь невозможно открыть!

— Отойдите от двери, — голос снова спокоен и размерен, хотя где-то на грани я чувствую его гнев.

Какая-то возня, шаркание. Что они там делают? Неужели?..

Громкий взрыв сотрясает стены моей камеры. Меня откидывает к стене, прямо в большую лужу. Вода смягчает удар. Она всегда помогает мне, всегда… Вжимаюсь в стену, может мои незваные гости испугаются моего вида и оставят меня в покое? Бедный мозг, ему сложно выдержать подобные перегрузки, и он противится, утаскивая меня в пучину безумия.

— Что с ним сделали?

Вот! Этот голос я знаю… Память подкралась ко мне со спины, и, как плохой шутник, выплеснула воспоминания. Все, что смогла нарыть…Но и этого, вполне, достаточно.

Мозг противится этой боли, ему проще кинуться в безумие, чем воспринять все произошедшее. И перед тем, как окончательно соскользнуть, я все же вспоминаю человеческие слова:

— Вы всегда были склонны к театральным жестам, Мистер Поттер!

И все… Дальше мое тело живет своей жизнью, никак не зависящей от разума.