Там мы вели себя иначе (гет)

Сьюзен говорит, что не помнит Нарнию.

Она говорит это и смотрит на Питера, уже зная, что увидит.

Он хмурится и отводит взгляд, а она поджимает губы и чувствует нечто для себя новое и ужасное — жалость. Как бы ни уверял об обратном, он рад, что она забывает, и Сьюзен это знает так точно, как может знать только человек, который слишком хорошо и близко знает Питера.

Когда-то с ними был смех. Закаты, липкий сок инжира между пальцев и медленные танцы уходящего лета. Шли годы, следы и нравы их старой жизни сползали, словно старая мертвая кожа, как какая-то ненужная, бессмысленная шелуха, не имевшая ни малейшего значения, и они росли вместе.

Он был ее рыцарем. Она была его леди. Каждого по своим причинам, но и Эдмунда, и Люси не интересовали подобные вещи, а у Животных имелись совершенно различные взгляды на вопросы семьи и брака, поэтому у них обоих были только они сами и оба они существовали друг для друга.

Она до сих пор вспоминает турнир на Теребинтии, где он носил ее цвета, а она поцеловала его в губы перед всей толпой, чем сорвала огромные аплодисменты, потому что — почему нет? В Нарнии все не так, как выглядело дома, и они являлись величайшим королем и самой прекрасной королевой в самом старейшем из счастливых концов.

Такое совершенство должно было показаться подозрительным, но тогда ей явно не хватало мудрости. Взрослеть во второй раз куда более скучно, тяжелее и болезненнее. И она скучает по нему так, как она вообще-то не должна помнить.

Она целуется с мальчиком и еще с другими мальчиками, столькими, что ее мать вряд ли бы сочла это нормальным, если бы знала, и Сьюзан все ждет, что хоть один из них поможет ей почувствовать себя так же, как тогда. Она жаждет всего этого так сильно, испытывает страшнейший голод, который на самом деле всего лишь прекрасное эхо того, который настиг ее в самый первый раз.

Она хочет его рот, его руки на себе, и внутри у нее болит, между ног пусто.

Любой мальчишка, любой мужчина, разве можно спорить — кто угодно может сделать точно так же?

Может и да, но только его тело способно заполнить эту пустоту, и она это знает.

И да, только он знал ее до конца: знал, когда коснуться и когда сдержаться, знал тайные точки ее тела, в которые вписывался идеально и мучительно-сладко.

И, возможно, большая часть из того, как она знала его, тоже было всего лишь знанием тела — складки меж бровей, напряженная линия плеч, когда советники заговаривают о войне, холод в глазах, когда добрый Зверь поступил неправильно и должен быть наказан, и яркая ярость, которую испытывал после схватки или охоты, когда он хотел ее, только ее и всегда лишь ее.

Не сразу все стало просто — им потребовалось время, чтобы выучиться, спотыкаясь, краснея и смеясь, и им всегда казалось, что у них несколько больше коленей, чем это уместно при практических занятиях, — и это заняло годы, и у них были эти годы, и этого времени оказалось достаточно, чтобы стать друг для друга простыми и естественными, чтобы быть друг с другом спокойно, мягко, заботливо, без страха или растерянности. Питер даже шутил, в последние дни, стоя на балконе их комнат; он шутил, что вскоре они станут спать друг с другом рядом невинно, словно младенцы, и смеялся, и она смеялась, щипала его и отвечала, что он действительно ей больше не интересен, при этом все отступая назад и стягивая платье с плеч, он и опускался перед ней на колени, прижимался ртом меж ее ног, и у нее перехватывало дыхание, она стонала и держалась за него изо всех сил, не желая когда-либо его отпускать.

Потому что она любила его сильнее, чем любят просто плоть, сильнее, чем любят тела, больше, чем себя саму, и хотя их физическая форма изменилась и потом изменилась снова, она продолжала его любить.

Но Питер предпочел бы услышать, что она не помнит. Питер, который тоскует по ней — она слишком хорошо читает знаки тела, чтобы их не заметить, знает, когда ему приходится бороться с собой, чтобы не коснуться ее, — предпочел бы, чтобы она отрицала существование всего, даже Нарнии, даже Аслана, даже собственного сердца. Предпочел бы, чтобы она предала себя и этим предала его.

И вот как сильно она любит его: она повинуется.