Там, где плещется море (джен)

По вечерам, когда над Эспаньолой сгущаются сумерки, темные, словно опаленная зноем кожа рабов с местных плантаций, к господскому дому неподалеку от гавани приходит девочка. Худенькая, задумчивая, с черными, как пиратский флаг, кудряшками и глазами цвета расплавленного золота.

Девочку зовут Макс. Жалкие, пустые, ничего не значащие буквы. Будь она из благородной семьи, ее наверняка величали бы Максимой или вовсе какой-нибудь леди Стюарт и целовали руку при встрече, но Макс — рабыня, и ей досталось грубое мужское имя, а вместо поцелуев — затрещины и грязная брань.

— Будь сильной, дитя, чтобы выжить в этом суровом мире, не знающем жалости, — каждый день твердит как молитву мать, и Макс уверена, что никогда не будет плакать, даже если ее ударят плетью, лишат ужина или заставят убирать лошадиный помет.

Макс осторожно ступает босыми ногами по влажной после дождя земле, озирается по сторонам, опасаясь встретить грозного управляющего, и заглядывает в окно. В ее глазах — волнение и любопытство.

В комнате, украшенной картинами и цветами, живет Адель. Хозяйская дочь, ровесница Макс. Белокурая, милая и улыбчивая, напоминающая утреннее солнце. Она читает при свечах, распустив по плечам длинные волосы.

Всякий раз при виде Адель хочется распахнуть окно, забраться внутрь и стиснуть ее в объятиях, вдохнув ароматы ванильного пудинга и розовой воды. А лучше взять девчонку за руку и увести с собой, как талисман на счастье.

Но хозяйка запрещает им дружить, поэтому Макс остается лишь украдкой смотреть. Изнывать от зависти и восхищения. Грезить о такой же уютной комнате, красивых платьях и вкусной еде.

И об отце, что приходит пожелать Адель спокойной ночи.

Ее отце.

Высоком неприветливом человеке, совратившем когда-то собственную рабыню. Золотые глаза достались Макс от него. А от матери — темная кожа, и еще от кого-то — обжигающая злость на весь мир.

— Вот ты где, неуловимая, — шепчет ей в ухо мать. Загрубевшие от тяжелой работы руки обнимают Макс за плечи и тянут от окна. — Пойдем, нечего тебе здесь делать.

В это мгновение в комнате Адель раздается смех. Наверное, пришел отец. Он будет читать вместе с ней, играть на клавикорде и слушать, как она поет. Может, и к лучшему, что Макс сегодня не увидит его. У нее нет ни малейшего желания смотреть на этого человека.

— Почему он меня не любит? — чувствуя, как дрожит голос, спрашивает Макс и вглядывается в смуглое покрытое испариной лицо матери.

— Ты же умная девочка, — вздыхает мать.

— Но почему? Почему...

— Так устроена жизнь.

— К черту эту жизнь, мама! Давай сбежим, — что-то горячее трепещет в груди и придает уверенности. — Уплывем далеко-далеко, за горизонт. Туда, где нет ни рабов, ни господ.

— На море пираты, а под водой ненасытный кракен, — слабо улыбается мать и гладит Макс по щеке шершавыми пальцами. Она ведет себя так, словно ее дочь — несмышленый ребенок, а их удел до конца дней — терпеть и бояться. Это все местный пастор со своими унылыми проповедями. "Претерпевший до конца спасется".

— Уж лучше пиратский корабль, чем дом, в котором для нас нет места.

— Будет у тебя дом, — шепчет как в забытьи мать, успокаивая то ли Макс, то ли себя. Глаза у нее усталые, все равно что звезды, утратившие сияние. — И любовь, большая и крепкая. Столько любви, что ты станешь купаться в ней, как в море. Макс, милая моя девочка...

Налетевший ветер приносит с собой волнующий запах морской соли, и Макс кажется, что слова матери — правда, чистая и осязаемая, словно пророчество.

Макс еще не знает, что будет вспоминать эти слова в самые трудные минуты жизни. Когда спустя три года ее разлучат с матерью, продав рабовладельцу с Багамских островов. Когда в душном от пота и перегара трюме над ней надругаются пьяные матросы. Когда она в числе других рабынь прибудет на Нью-Провиденс, остров беззакония и разврата, и предприимчивый мистер Нунан всего за несколько монет купит "этот надкушенный плод для самых сладких утех".

* * *

По вечерам, как только бордель Нассау распахивает двери, приглашая в гости пиратов, изголодавшихся по женским телам, в комнате Макс загораются свечи. Макс — искусная куртизанка, на нее всегда большой спрос.

Шелковые простыни приятно холодят спину, ром разливается под кожей дурманящим зельем, между ног горячо и мокро, будто в ее постели не третий по счету клиент — безусый, угловатый, похожий на девчонку молодой кок с "Черной вдовы", а ее любовница Элеонор, дочь губернатора Гатри, королева воров и разбойников. Белокурая и цветущая, как Адель — сестра Макс, превратившаяся за эти годы в ночную грезу.

Мать не обманула. В жизни Макс столько любви, что она купается в ней, как в море. Любовь хрипит и стонет в ночи, шепчет и кричит, моля о пощаде, бежит по венам, истекает предательской влагой, вколачивается в расшатанные кровати...

Макс широко раздвигает колени и зажмуривается, чтобы не видеть красное вспотевшее лицо кока. В ее комнате — целый мир, полный сюрпризов. Стоит только закрыть глаза, и она далеко-далеко отсюда, за горизонтом, там, где плещется море и играет парусами ветер. Это больше, чем дом, о котором говорила мать.

— Не шлюха, а райская дева, — шумно выдыхает ей в шею пират, и Макс чувствует, как к горлу подступает комок. Но вместо того чтобы дать волю слезам, она хохочет, упав на подушки — громко и без стыда, как могут хохотать только женщины ее ремесла.

Давным-давно, еще в детстве, Макс дала обет — никогда не плакать. И она не заплачет. Во всяком случае, не сегодня.

— Как там, на море, mon cher? — медовым голосом спрашивает она, отсмеявшись. Если ей удастся выведать у клиента важный секрет, ночь пройдет не зря. — Расскажи Макс о своих печалях.