Ни то ни сё (джен)

— Как говорил Гонта, одиночный снорк — небольшая опасность для сноровистого охотника. Ждёшь, когда он на тебя прыгнет, и высаживаешь в него заряд дроби, пока он в полёте. Вот, бля, они это знают, поэтому и предпочитают по одному не нападать, кидаются стаей. Хитрые твари. Хоть и сумасшедшие.

Я усмехаюсь и перекатываюсь поудобнее на крыше «ЛАЗа-4202». Хороший был автобус, чего уж. Возил, наверное, раньше рабочих на смену или бабулек каких от рынка до деревни.

В разговор вступает Колька Стриж, и картинка переполненного автобуса тает в его вспыльчивых фразах.

— Да говорю тебе, Вобла, это был самый настоящий снорк! Если бы он меня не вывел через Плавни, я бы до Янова не добрался.

— Вот, бля, не кипятись, Стриж. Сыграй-ка вот лучше, — Вобла протягивает Кольке Стрижу гитару, и я весь обращаюсь в слух. Люблю, когда парни бренькают что-то бесхитростное перед костром. Струны могут быть разболтанными, ноты фальшивыми, но голоса звучат искренне. Я забываю на миг обо всём дурдоме, который происходит вокруг. Затихаю и вслушиваюсь в перебор.

Стриж поёт о своём городе. Я ни разу не был в Питере, но сейчас вместе с ним хожу по улочкам города, которому триста лет, смотрю на реки, усмирённые гранитом, любуюсь белыми ночами. Воображение рисует девушку, лёгкую, невесомую; она взбирается босиком на парапет набережной и протягивает мне руку. Белое платье облепляет загорелые щиколотки, девушка смеётся и вдруг наклоняется и обнимает меня за шею.

Дышать трудно. Воздух здесь нашпигован аномальной активностью, непонятно, как ребята ещё держатся. Я сдвигаю в сторону шланг от GP-4, но полностью снять противогаз не могу, поэтому просто делаю пару глубоких вдохов, пытаясь справиться с учащённым биением сердца.

— У бункера учёных его сначала приметили, — говорит вдруг Стриж, обрывая аккорд. — Поговаривали, мол есть такой парень неубиваемый, который может провести хоть через Рыжий лес, хоть через Плавни. Выбросы ему нипочём, защита у него особенная. Знает все ходы и выходы с Зоны, может провести в любую точку.

— Вот, бля, прямо чёрный сталкер, — усмехается Вобла.

— Да сперва так и думали, — соглашается Стриж. — Да только никакой это не сталкер.

Колька наклоняется к гитаре и теперь бренчит что-то про север и Полярную звезду над головой. Там я тоже не был, но живо представляю сияющую звезду, которая ярче самого солнца.

Здесь нет солнца. Всё время серые тучи и противный дождь. Небесная канцелярия разорвала всяческие контракты с благодатью. Хорошо хоть, снег не идёт летом.

— А я слышал, сталкер этот странный. Он боком ходит и норовит на четвереньки встать, — подаёт вдруг голос рыжий Василёк, он появился в лагере совсем недавно. Чего дома не сиделось? Тоже мне, охотник за удачей.

Стриж обрывает песню и словно припечатывает:

— А как ещё снорку ходить? Боком и ходит. Они ж на четырёх мослах перемещаются.

— Так ты правда его видел? — в голосе Василька смесь ужаса и восхищения.

— Видел… Знал я, что он вывести может, обратился к нему. Хлеб он любит… Был у меня батон столовый с собой — невелика плата за жизнь, скажу я вам. А он рыкнул, мотнул башкой, за ним следовать велел.

— Отчаянный ты, Стриж, — сказал Гвоздь.

— Да не совсем ещё, видать, разум у него притупился, — пожал плечами Стриж. — Думаю, из наших он. Попал, бедолага, в передрягу. Теперь ни то ни сё.

— Да мы тут все такие, бля, — тихо говорит Вобла.

Я мысленно соглашаюсь с Воблой. Так и есть. Моя семья — ни то ни сё. Ни совести, ни чести. Борьба за выживание, инстинкты самосохранения, ничего боле.

Забавные они, сталкеры. Моя стая не падальщики, любят свежатинкой полакомиться. А мне жалко их. Вот так лежишь никем не примеченный на крыше автобуса, слушаешь их байки, и вдруг на мгновение кажется, что всё ещё повернётся вспять.

Мои настоящие ребята все погибли тогда, выброс накрыл нас неожиданно. Я только и успел нос в противогаз сунуть, а что толку? Они все в клочья, а я вот уцелел…

Снорк всё больше берёт верх в противодействии прошлого и настоящего. Моя новая семья приняла меня и считает в доску своим, а я ни то ни сё.

Стриж перебирает струны и заводит песню о пачке сигарет и о том, что всё не так уж и плохо на сегодняшний день, а мне вдруг отчаянно хочется прекратить это безумие.

Я умнее многих в моей стае, они ждут, что я выведу их на «свежатинку», ведь здесь, на болотах Янтаря, давно не встречалось никого, кроме зомбированных военных.

Я рычу, поднимаюсь на четвереньки, замечаю, как у костра вскакивают сталкеры. Надо же, я знаю все их имена, столько дней за ними наблюдал. Ну, пора и вам познакомиться?

Я в немыслимом прыжке перекрываю расстояние от автобуса до лагеря. Вижу дробовик Кольки Стрижа, направленный на меня. Что ж, Гонта был прав — стреляй в снорка, пока он в полёте.

Я зависаю в воздухе, вижу плещущееся в глазах Кольки узнавание и чувствую, как меня разрывает болью и одновременно радостью.

Больше я не ни то ни сё…