Меня. Зовут. Джордж! (джен)

Простыни сбились в кучу, холодные и влажные от пота. По горлу словно стеклом разбитым прошлись. В ушах все ещё слышится крик. Чей-то страшный долгий крик.

Это кричит Джордж. Или Фред?

Он и сам не знает, кто он и как его зовут. Раньше — давно, до последней битвы — его звали Фредом. Но теперь...

Сон, один и тот же уже второй месяц подряд, все ещё не хочет отпускать. Фред помнит взрывы проклятий, рушащийся замок, пожирателей у самых стен. Помнит своего брата-близнеца по имени Джордж, что хохочет, посылая очередной Ступефай во врагов, которых слишком много.

А потом случается что-то, и на Фреда летит кусок стены. Он этого даже не видит в пылу боя. Зато видит Джордж. Доли секунды — и он рядом: выталкивает брата из-под летящей смерти.

Фред падает на ступени и словно в замедленной съёмке смотрит, как серая каменная плита обрушивается на не успевшего отскочить следом за ним Джорджа. Облегчение на его лице от того, что он успел спасти брата, остаётся с ним навсегда. На все пару мгновений, что ему остались.

И Фред кричит. Громко, отчаянно, безнадёжно.

Каждую ночь он просыпается с этим криком в горле. А потом смотрит в темноту до самого утра. Вспоминает, как под огнём из лучей проклятий и летящего щебня откапывал тело брата в отчаянной надежде найти его живым. Ведь всё бывает. Случаются чудеса. В этот раз не случилось.

Он вспоминает ощущение гладкой, ещё тёплой кожи под истерзанными в кровь пальцами, оставляющими красные следы на знакомых до последней веснушки щеках. Вспоминает пыльные, словно седые волосы, которые он осторожно отряхивал. Чьи-то чужие руки на своих плечах. Кто-то пытался оттащить его от тела брата. Зачем? Спасти? Укрыть от боя? ЗАЧЕМ?

ОН должен был умереть там, под тем завалом. А Джордж должен был ЖИТЬ! Его брат — его половина, его отражение — умер вместо него. И как ему теперь жить с этим?

* * *

Они не понимают. Все они, даже мама. Да, им тоже больно. Да, их сердца кровоточат. Но они никогда не были Форджем — тем, кто не разделяет их двоих на себя и него. А теперь он один, он больше не Фордж. И у него кровоточит всё. Он весь — одна сплошная рана. Лучше бы он погиб, как и должно было случиться.

Фред поднимается с кровати и подходит к зеркалу. Долго смотрит на своё отражение. Просто смотрит, ни о чём не думая. С болезненным любопытством разглядывает спутанные грязные волосы, сосульками висящие вокруг осунувшегося лица. Вглядывается в серую кожу, на которой раньше россыпью золотились веснушки. Разбежались, расползлись куда-то. Им стало тоскливо на таком бесцветном лице. Пробует улыбнуться. Да, лучше не стоит.

Переводит взгляд на колдографии, приклеенные как попало вокруг зеркала вместо рамки. На каждой их двое.

Вот они с Джорджем верхом на одной метле машут отцу руками. Вот, обнявшись, держат в руках только что купленные палочки. Им как раз исполнилось одиннадцать лет. Вот корчат рожи малышу Ронни. Вот прямо в небе, во время матча по квидичу. Их тогда Колин Криви так удачно снял.

А это после операции "Семь Поттеров". Джорджу только что сняли повязку, и он хохочет и показывает пальцем на ухо, которого уже нет. Так, обрубок какой-то. Что он тогда сказал? Фред никак не может вспомнить. Что-то про слизняка.

Долго-долго он всматривается в улыбающееся лицо на колдографии, а потом переводит взгляд на зеркало. Что-то не так, неправильно.

Ножницы сами ложатся в руку.

* * *

Лестница кажется бесконечной. Вот и первый этаж. Мама, как всегда, у плиты. Отец в своём кресле с газетой в руках. Больше никого не видно.

— Всем привет, — раздаётся хриплый голос. Его собственный голос. — Что на завтрак?

И улыбнуться. Обязательно надо улыбнуться. Пусть успокоятся. Они все в последнее время чего-то от него хотят. Только он не понимает, чего именно.

— О, Фред, ты проснулся! — оборачивается мама.

— Меня. Зовут. Джордж! — чётко и ясно говорит он. — Мама, как ты могла перепутать? Посмотри!

Он отнимает от головы руку с зажатым в ней полотенцем. Демонстрирует изувеченное ухо. Правое.