В кабаке (джен)

"Только добро" — крутилась в голове навязчивая фраза. С самого утра крутилась. Выцепленная у каких-то газетчиков, не то в "Пророке", не то в "Придире", эта неточная цитата из приветственной речи директора неотвязно преследовала с упорством маньяка.

День вообще выдался на редкость поганым. Осень наступала удивительно рано в этом году. И серое холодное небо низко нависало над землей, не обещая ей ничего хорошего. Даже если предположить, что журналисты все наврали, как обычно делают эти вшивые писаки в своих траченных дикси пыльных мантиях. Даже если так. "В наступающей тьме мы должны стремиться к свету. Только добро может вывести нас из отчаянья", — так, кажется, говорил братец. Аберфорт невольно сжал кулаки, чем напугал самомоющийся котел. Икнув, тот подпрыгнул почти до потолка, расплескав по полу буроватую жидкость смешанных с мыльной пеной жирных поджарок со дна. Вот теперь еще и это. "Эванеско".

Времена становятся все более тяжелыми. Еще и зима совсем скоро наступит. И в целом ощущения от жизни какие-то беспросветные, что ли. Добро, общее благо. Красивые, раскатистые слова. Очень и очень в духе безответственного, сентиментального братца. Ага. Этот тип, оказавшись не способным уследить за единственной сестрой, сейчас пытается обеспечить безопасность целой школы. На самом деле, впрочем, как и всегда, лишь взвалить всю ответственность на плечи других. Чуть более совестливых. Склонных к буйному самопожертвованию, так сказать.

Аберфорт как раз наткнулся сегодня на одного такого. Тощий, потемневший лицом и как-то обледеневший насквозь. По виду старик, а ведь на самом деле еще сущий мальчишка. Во внуки годится обоим братьям, да и большинству преподавательского состава. Снейп.

Увидев его, Аберфорт еле сдержался, чтобы не отшатнуться в испуге. Впрочем, даже вовремя пойманное, не проявленное это движение не ускользнуло от пронизывающего взгляда черных усталых глаз.

— Что, хреново выгляжу? — горько ухмыльнулся их обладатель, опрокидывая стакан с огневиски. Да, коричневатая, обжигающая жидкость плескалась лишь на самом дне. Но это был последний рабочий день самой первой учебной недели в этом году. Что же будет завтра?

Впрочем, Аберфорт лишь облегченно фыркнул в ответ.

— Можно подумать, ты обычно выглядишь бесподобно.

А про себя подумал: "Слава Мерлину, ты не считаешь, что я презираю или боюсь тебя".

В эти темные времена принадлежность к Пожирателям, вновь набиравшим силу и вес в обществе, заново переосмысливалась. Многие проявляли заинтересованность, некоторые в ужасе старались держаться подальше от возможных представителей сего направления. Единицы не боялись выразить свое презрение. И, пожалуй, все они так или иначе ассоциировали с наступающей темной силой этого молодого и, как там выражались обыватели — "сомнительного" профессора школы Хогвартс. Аб не относился ни к тем, ни к другим, ни к третьим. Мальчишку Снейпа он знал как облупленного еще с тех времен, когда нахохленным птенцом гиппогрифа он стал впервые появляться в Хогсмите, разительно контрастируя с лощеными и лоснящимися студентами своего факультета, зримо отличаясь от остальных благополучных детей. При взгляде на него почему-то всегда екало сердце. Даже потом, когда тащил его за шкирку к Дамблдору, поймав на подслушивании, Аб чувствовал странную горечь и неправильность всего происходящего. Формально прав был братец. Но, по сути, когда это можно было ему доверять? В любом случае уже тогда Аберфорт испытывал необъяснимую, щемящую теплоту к этому неловкому, упрямому темноглазому мальчишке.

Они не говорили никогда ни о сторонах, ни о войнах, не вспоминали ни орден Феникса, ни Пожирателей. Но между ними без слов установилось какое-то странное доверие. Аберфорт почему-то твердо знал, что этот нескладный, тощий, состоящий из острых углов и сарказма человек на самом деле непреклонен как скала. И никогда и ни за что не рискнет понапрасну жизнями и здоровьем учеников.

Еще после первой войны многие фыркали и, презрительно поджимая губы, искали доказательств лояльности этого мальчишки той или иной стороне. Аберфорту же было достаточно видеть, как принял новичка замок. Как послушно смирялся перед ним ветер, не решаясь дуть в лицо, как веселым танцем пускались в такт его шагам опавшие золотистые листья, как расступались дорожки Запретного леса под легкими шагами самого молодого декана Хогвартса. Этого всего было более чем достаточно, и Аб полностью доверял сумрачному, не по годам разочарованному молодому человеку. И был рад, не встречая в ответ настороженного неприятия, ехидной отчужденности, которыми в изобилии одаривал Снейп остальных своих собеседников. Вот и сейчас Снейп только криво ухмылялся, спокойно глядя в глаза Аберфорту.

— Ну, честно признаться, выглядишь ты вправду отвратительно, — Аб не стал кривить душой. С конца июня прошло чуть больше пары месяцев, а Снейп за это время как будто прибавил пару десятков лет. — Что, тяжелое выдалось лето? — не то спросил, не то констатировал он.

— Ничего, следующее будет еще хуже, — просто ответил Снейп.

Потом весь вечер Аберфорт не мог избавиться от щемящего чувства сквозящей неизбежности, ледяным холодом веявшей от этих слов. И, пока разливал огневиски и пышущую жаром густую похлебку, резал крупными увесистыми ломтями черный, проседающий от нажима хлеб, все старался сообразить, как можно поддержать этого худого осунувшегося мальчишку. Все пытался найти не то действия, не то хоть какие-нибудь согревающие слова.

Когда разошлись последние посетители, Аб заметил, что Снейп все так же сидит в полутемном углу, задумчиво вертя в руках все тот же первый стакан огневиски.

— Еще?

Снейп лишь на редкость криво усмехнулся в ответ.

— Нет, не стоит.

— Времена сейчас неспокойные, да, — не удержался, прокомментировал Аб.

Снейп лишь молча кивнул головой.

— Знаешь, ты вообще молодец, — вдруг с жаром заявил Аберфорт, удивляясь самому себе. Скомканные, нелепые слова выскочили и помчались прежде, чем он успел их поймать. — Если бы не ты, многие бы пропали. И ученикам своим ты здорово помогаешь.

Спонтанная речь вышла на редкость наивной. Как будто не умудренный жизнью волшебник и старый кабатчик говорил, а малый ребенок. С другой стороны, Аберфорт никогда не был мастаком толкать речи. Это его достопочтенный братец отличался велеречивостью. Тем не менее, Аберфорту отчаянно казалось, что именно сейчас этому уставшему человеку очень важно получить хоть каплю поддержки. Потемневшее, осунувшееся лицо, казалось, излучало отчаянье.

Аб набрал в грудь побольше воздуха, чтобы попытаться объяснить свое отношение к сидящему напротив человеку, к этой идиотской, исподволь начинающейся войне, ко всему летящему в пасть ехидны миру. Он уже почти начал, как вдруг наткнулся на полный изумления, тут же сменившегося холодной яростью, взгляд. Подумав секунду, Аб понял, что недоверчивый его собеседник истолковал его слова как издевку. На плечах ощутимо почувствовался груз прожитых десятков лет, и в уголках губ с новой силой проступила горечь разочарования.

— А что я говорю не так? — стукнул кулаком по столу не сдающийся кабатчик. — Разве это не правда? И вообще, люди чаще должны благодарить друг друга. Знаешь, доброе-то слово, оно и кошке приятно.

Вразрез со всей пафосностью тирады Аберфорта Снейп лишь весело хмыкнул в ответ, вмиг переходя из режима нападения и испепеляющего взгляда в практически нормальное, почти дружеское общение. Если может быть дружеское общение при разнице в возрасте лет в восемьдесят. "Так ухмыляется, как будто жабу проглотил", — подумал Аберфорт, а вслух сказал:

— Ну, что опять не так? Съехидничать хочешь, как всегда?

— Нет, — на удивление мягко ответил Снейп. — Просто Минерву себе представил.

— Ну тебя, — не сдержав фырканья, зашелся в беззвучном смехе Аберфорт. И легонько похлопал по острому локтю отрешенно глядящего вдаль Снейпа. А потом задумался и сам. Вечер и вправду выдался на редкость унылым. Впереди маячила только работа. И испытания. Темные времена, горести и потери. И как-то слабо верилось в скорую победу светлых сил, добрые помыслы или хотя бы солидную пенсию от министерства.

Стоило лишь подумать о пенсии, как Снейп опять фыркнул:

— Вряд ли хоть кому-то из нас светит пенсия...

— Опять в мыслях моих копаешься, да? — беззлобно проговорил Аберфорт.

Снейп пожал узкими плечами.

— Была бы охота. Ты просто слишком громко думаешь.

Аб лишь вздохнул. Всегда вот так с этим невозможно упрямым мальчишкой.

— И перестань ты называть меня мальчишкой, — устало прорычал Снейп. — Если бы ты знал, чем еще в молодости я занимался на рейдах со своими коллегами...

Голос его вдруг отяжелел, стал совершенно тусклым и оборвался в тишину. После пары минут звенящего молчания Аб осторожно положил руку на острое плечо.

— Не загоняйся, а? Ты не можешь винить себя во всем. Помни, доброе слово и кошке приятно. Всегда есть за что себя похвалить.

— Кошке... — оскалившись повторил Снейп. — А тигру? — глаза его вдруг воинственно засверкали.

— Тигру, безусловно, тоже. Может быть, приятней вдвойне, — миролюбиво ответил Аберфорт, изо всех сил стараясь ни о чем не думать. И только когда Снейп тяжело поднялся, опираясь на стол, и устало добрел до двери, скрывшись затем в вихре аппарации в наливающемся ночной тьмой проеме, Аб облегченно вздохнул, выпуская наружу свою мысль:

— Эх, мальчишка, какой из тебя, к драклам, тигр? Разве что ощеренный волчонок.

* * *

— Нда, — думал, подходя к замковым воротам, Снейп. — Может, и прав был тогда Хагрид, называя этого чудовища трехголового Пушком. Подбери я поласковей слова — глядишь, обошелся бы он и со мной аккуратнее. — И Снейп потер старый шрам на щиколотке. — Доброе-то слово, оно и кошке приятно.

И опять криво ухмыльнулся, представляя себе мурчащую Минерву.