Небольшая уловка (гет)

Вторая магическая война по-своему отразилась на жизни каждого волшебника. Те, кто пытался остаться в стороне и не принимал в ней активного участия, так или иначе столкнулись с её последствиями наравне со всеми другими. Министерство магии, подверженное больше других влиянию людей Тёмного Лорда по окончании войны было вынуждено заняться «чисткой» кадров и принятием разных законов или поправок к ним. Одним из таких важных и обсуждаемых проектов стал Закон о Браке. Многие волшебники пали в войне, некоторые угодили в Азкабан, а кому-то из вынужденных сторонников Волан-де-Морта — тех, кто попал под влияние Империуса и был признан невиновным, — приходилось терпеть нападки и осуждение со стороны других. Словом, ситуация в стране, даже несмотря на победу, была неспокойной. Закон о Браке, как посудили высшие чины, как нельзя лучше помог бы сплотить народ и разбавить кровь тех немногих чистокровных семей, что мнили себя совершенством.

Закон был официально принят в середине августа, каждому одинокому волшебнику, достигшему восемнадцати лет и не перешедшему за отметку шестидесяти, пришло уведомление о необходимости в двухнедельный срок выбрать себе вторую половинку и заключить с ней брак во имя создания семьи. В случае если волшебник или волшебница не могли в силу каких-то причин этого сделать, сотрудникам Министерства полагалась заняться проблемами таких волшебников лично, в кратчайшие сроки подобрать им пару и зарегистрировать брак. Нельзя же допустить, чтобы чей-то род остался непродлённым.

Исключения и оговорки про тяжёлые болезни, детей, развод, нажитое раздельно или совместно имущество и всякое прочее, конечно же, имелись. Те, кто внимательно читал все пункты и подпункты Закона, разумеется, могли их найти и воспользоваться.

* * *

«Нужно срочно встретиться. Приходи на Гриммо. Гарри».

Гермиона сидела за столом, занятая чтением книги, но снова отвлеклась и посмотрела на записку, пришедшую от близкого друга. Он позвал её к себе неделю назад, как раз когда вступил в силу дурацкий закон и Гарри вдруг оказался в неудобном положении. После войны он снова стал встречаться с Джинни, вот только ей в августе стукнуло семнадцать лет и заключить с ней брак он не имел никакого права. Гарри рассказывал, как возмущались по этому поводу члены семьи Уизли, ходил по кухне взад-вперёд и обругивал всех министерских сотрудников, в том числе Кингсли, за их нелепое решение. Гермиона же сидела за столом и всё это с хмурым видом выслушивала. Она вечно слушала и решала проблемы друзей, но редко когда жаловалась им на свои. В тот день её плохое настроение достигло пика и она резко поднялась на ноги.

— Гарри, чего ты от меня хочешь?! Чтобы я этот Закон отменила, что ли?! — гневно воскликнула она. — Или помогла тебе скрываться весь год, пока Джинни не повзрослеет?!

Гарри остановился и отчего-то замялся, обратив к ней взгляд.

— Слушай, а ты ведь тоже сейчас одна... — как можно осторожнее он сказал, как будто опасаясь взрыва.

— Да неужели?! — едко отозвалась она и скрестила на груди руки. — И как ты только это заметил? Неужели подсказал кто?

— Гермиона! Прошу, ну не кипятись, выслушай меня...

По правде говоря, злиться на близкого друга ей было не за что. Гарри не виноват, что она осталась одна. Гермиона с большим трудом простила Рона, когда тот вернулся в зимнюю пору, мокрый и довольный тем, что отыскал их. Рассказывал им про делюминатор и его свойства, старался быть всячески полезным и не спорить. Он очень-очень её бесил после своей выходки, но всё-таки она его простила. Он был нужен им с Гарри как никогда. Без его оптимизма они отчаялись и потеряли всякую надежду выжить и одержать победу в этой войне. Время постепенно стёрло обиду, хоть и не до конца.

После Победы Гермиона гуляла с Роном по окрестностям замка, сжимала его руку и с улыбкой говорила про всякие глупости, желая его поддержать и отвлечь от горя — он ведь потерял брата. В эти дни между ними, как ей казалось, всё было прекрасно, даже Гарри держался от них на расстоянии, похоже, не желая им мешать быть друг с другом. Спустя пару недель они оба провожали её в аэропорту и обнимали на прощание. Рон жалел, что не может полететь вместе с ней — родные очень сильно нуждались в его поддержке — и обещал часто писать. Пусть от расставания и было грустно, но Гермиона сидела в самолете с улыбкой. У неё ведь есть два самых близких человека, которые будут рады её возвращению.

Вот только прошло полтора месяца, а её дела не улучшились. Рон за всё время прислал ей всего два письма, Гарри — одно, а она так и не смогла ни одному из них ответить. Целители в Австралии утверждали, что нельзя вернуть людям то, что стёрто напрочь или же изменено от основания. Родители не могли её вспомнить, и у Гермионы опускались руки. Она улетала обратно с комом в горле и слезами на глазах, поникшая и одинокая. Улетала в надежде, что хоть близкие друзья её поддержат.

И друзья, конечно же, «поддержали». Вот только не её. Гарри за это время поступил на мракоборческие курсы, сделал ремонт на Гриммо и всё свободное время проводил с Джинни. Собственно, их двоих Гермиона и застала, зайдя к другу в гости с тортиком и подарком по случаю его дня рождения. Они с Джинни несколько раз переглядывались, сидя вместе с ней за столом, и Гермиона чувствовала себя не в своей тарелке. Она им помешала — это было очевидно.

— А как там Рон? Джордж? Миссис Уизли? Они в порядке? — поинтересовалась Гермиона, и заметила, как эти двое перестали улыбаться.

— Да, с ними всё хорошо, — ответил Гарри, почему-то нахмурившись.

От внимания Гермионы не ускользнуло, как он переглянулся с Джинни и та, поморщившись, покачала головой.

— Всё точно хорошо? — переспросила она. — Ничего ведь… не произошло, пока меня не было?

Если Гарри и хотел что-то сказать, то Джинни его опередила.

— Да, мы же сказали! — нетерпеливо ответила она. — Чего бы тебе самой в «Нору» не зайти и не убедиться?

От этого вопроса Гермиона смутилась: она ведь сразу из аэропорта направилась на Гриммо. Рон, наверное, обидится, когда узнает, что она не помчалась к нему первым делом. На этом тема была закрыта, и Гермиона решила оставить влюблённых одних. Почему они так странно переглядывались и неохотно ей отвечали, она поняла, когда наконец навестила семью Уизли. Рон, как оказалось, перебрался к Джорджу в Косой переулок, но домой заходил регулярно. Гермиона с улыбкой заключила его в объятия, и тут произошло то, что её потрясло.

— Эм, Гермиона… — отстранившись, произнёс он, — я хотел бы с тобой серьёзно поговорить… Понимаешь, в письме всё не напишешь… тут такое дело…

Они сидели на лавке, пристроенной к дому, и Гермиона продолжала глупо улыбаться, думая, что Рон её разыгрывает. Ведь так только в фильмах бывает, что парень, который тебя якобы жутко любит, за твоей спиной вдруг жалеет кого-то другого и понимает, что влюбился.

— Понимаешь, она так страдала… хотела руки на себя наложить… — извиняющимся тоном повествовал Рон. — Да я и не думал её целовать, так… сказал, что она не страшная… а тут вот как-то само вдруг…

Гермиона помнила, как сильно пострадала Лаванда от рук оборотня — всё лицо было обезображено — и так же прекрасно понимала, почему Рон её пожалел. Никому бы не хотелось оказаться на месте Лаванды. Превратиться из милой и привлекательной девушки в ту, от которой другие воротят головы и за глаза называют уродиной, и это не говоря про то, что ей теперь, как и Биллу, временами понадобится есть свежее мясо и принимать разные успокаивающие зелья. К ней даже приревновать не получалось. Гермионе было жутко сравнивать себя и Лаванду. Однако Рон предпочёл ей другую. Снова. Ту, с которой он мог быть героем.

— Да… я понимаю, — уверяла она, уходя на едва гнущихся ногах, а потом сняла себе комнату в «Дырявом котле» и ночью ревела в подушку.

Она так отчаянно верила, что хоть кто-то считает её умной и привлекательной девушкой, так хотела быть с ним, что так же глубоко была ранена. Рон уже бросил её как-то, как раз в ту холодную зимнюю пору, как она могла поверить, что он мог измениться?

«Дура! Дура! Дура! Какая же ты дура!» — мысленно твердила она себе и била кулаком по подушке.

И вот спустя полторы недели Министерство приняло Закон о Браке. Гарри написал ей записку, и они встретились на Гриммо. Гермионе и без «проблем» друга хватало переживаний, поэтому она разозлилась.

— Хорошо, я тебя слушаю. Что ты хотел сказать?

— В общем, я тут подумал… — продолжал Гарри, — что раз уж мы остались одни, то… может, мы с тобой заключим брак?

Гермиона открыла рот, но поняла, что ей вдруг отказал голос.

— Ну а что, до августа ещё целый год, — торопливо заговорил друг, опустившись к ней за стол. — За это время ты успеешь себе кого-нибудь подыскать, а там и Джинни исполнится восемнадцать. Гермиона... Прошу, выручи меня, ты же знаешь, я тебе никогда не откажу в помощи. Давай поженимся, а там… через год разведёмся, может, этот дурацкий закон к тому времени и отменится. Ты же сама говорила, что надо дать самодурам всё развалить, глядишь, они тогда начнут понимать, куда на самом деле стоило пустить свои силы.

После этого разговора минула неделя — тогда Гермиона ушла в самых смешанных чувствах и сказала, что ей надо подумать. Теперь же, сидя за столом с книгой, Гермиона думала, что всё не так уж и плохо. Она, по крайней мере, спокойно закончит вместе с Джинни последний курс обучения, а там, может, и вправду всё переменится.

Гермиона тяжело вздохнула и взяла ту же записку в руки. Обмакнула перо в чернила и написала ответ на обратной стороне.

«Я согласна, давай проведём церемонию, пока я не уехала в Хогвартс».

Гарри ответил ей тем же вечером, написал, что будет ждать её утром в Министерстве. Нужно ведь всё оформить должным образом.