Тайны Дамблдоров (джен)

Стены в таверне «Кабанья голова» покрыты пятнами плесени, а потолки — копотью. Хозяину нравится треск дров в камине и запах дыма, а недовольным путь на выход искать недолго.

Братцу исключений не делается, но этот пройдоха все равно знает, что Аберфорт ему рад, сколько бы ни изображал обратное. Привычка скрывать радость и ждать новостей, которые задушат ее искры в зародыше, сформировалась давным-давно и много раз спасала от разочарований. Однако сегодня удавка, кажется, грозит не только хорошему настроению. Аберфорт чувствует ее на собственной шее, примерно под кадыком.

В мутные — а какого лешего их надраивать? — стаканы льется некрепкое кислое вино. Движения выверены и отшлифованы годами работы за стойкой и никак не выдают утяжелившихся ударов сердца.

— До главного сражения не дотянешь, значит? — с нарочитым безразличием ворчит Аберфорт и смотрит на пыльное, темное окно. Ставня скрипит, надо бы поправить.

— Не дотяну, — черт знает чему усмехается Альбус, пряча изуродованную проклятием руку в длинном широком рукаве. Здоровой берет стакан, но, едва пригубив, кривится. Тянется к коробке с лимонными дольками, которую сам же и притащил.

Аберфорт накалывает на вилку кусок окорока, однако еда в горло не лезет. Слова тоже застревают на полдороге. Остается только хмурить брови, удачно раскустившиеся к старости, и смотреть, как по морщинам на лице Альбуса снуют резкие тени. Глаза начинают слезиться от чада масляной лампы, а братец неспешно жует и жмурится от удовольствия. Блаженный.

— Я ж почему и пришел, — закончив с лакомством, как ни в чем ни бывало продолжает Альбус, — ребятам помощь твоя потребуется.

— Говори, что надо.

Немного морщась, будто смена позы дается ему с трудом, Альбус деловито подается вперед.

— Главной твоей задачей будет присматривать за Гарри и помогать, когда нужно. — Очки-половинки сползают вниз по хрящеватому носу, и из-под старческих век смотрят ясные голубые глаза, немного более темные при ночном освещении. — Как выйти на связь, не подскажу, но советую пообщаться с Наземникусом... — Брат говорит о двойных зеркалах, упомянутых когда-то Сириусом, о домовике Добби, которого можно призвать на помощь, если понадобится; и одной частью сознания Аберфорт внимательно слушает и запоминает. В другой же тяжело ворочаются пока еще безмолвные досада и злость. — ...В остальном — по обстоятельствам. Я рассчитываю на тебя, — заключает Альбус.

Аберфорт кивает и смотрит в дальний угол.

— Шанс выжить-то у мальчишки есть?

Прославленный директор Хогвартса сутулится и устало опускает седую голову.

— Не знаю. Надеюсь, что есть.

По пустой таверне растекается тухлая тишина. Постукивание ставней и писк мышей в подполье не разбавляют ее — делают лишь прогорклее.

— Знаешь, — кашлянув, пытается продолжить разговор Альбус, — иногда я жалею, что отдал хроноворот Геллерта в Отдел тайн. Был бы он цел…

— Валялся бы среди прочего барахла, — в порыве впезапно вскипевшего раздражения обрывает Аберфорт. — Ты же только другим даешь полную свободу действовать и потом разгребать, что наворотили. А сам так боишься ошибиться, что порой пускаешь на самотек то, что пускать не следует.

На лицо брата наползает покаянная грусть. Двинул бы ему, но возраст не тот, да и ситуация.

— Мои ошибки слишком дорого стоят.

— Мои тоже. Но я предпочитаю жалеть о сделанном, — замечает Аберфорт, и собственное отражение в печальных синих глазах подергивается тенями прошлого.

* * *

Среди артефактов, конфискованных из сокровищницы Гриндевальда в берлинском волшебном банке и доставшихся Альбусу по праву победителя, внимание привлекает одна занятная вещица. Хрустальная сфера с запертым внутри песчаным вихрем, вложенная в два подвижных золотых кольца, на которых выгравированы руны и даты.

— Хроноворот, — Альбус стоит на фоне окна, и лица его почти не видно. Зато хорошо видны серые комья в небе, осыпающие землю безрадостной стылой моросью.

— Необычный.

— Да, надо изучить его возможности.

* * *

Возможности чудом сохранившегося до середины двадцатого века древнего хроноворота, в общем-то, стандартные, но есть нюанс: они безграничны. Создатель, очевидно, осторожностью не отличался и создал временной портал, способный забросить в прошлое хоть на тысячу лет. Но Аберфорту столько не нужно.

Пара-тройка десятилетий — самое то.

Он тоже совершал ошибки. Одна из них наделила его внебрачным сыном, а того — несчастной судьбой. Он не знал об Аурелиусе, когда тот лежал в люльке младенцем. Не искал его впоследствии, считая погибшим. Встретил только истерзанного жизнью юношу, медленно умирающего от самой страшной болезни, которая только может поразить волшебника — обскура, высасывающего силы и жизнь.

Что он успел сделать для своего единственного ребенка? Сказать, что никогда не забывал о нем. На все сбережения снять для него светлый, уютный домик среди зеленых холмов. Увидеть опрокинутое синее небо в карих глазах и подержать за руку, отсчитывая последние удары сердца... Но будь он, Аберфорт, проклят, если не попытается сделать для сына больше, раз уж представился шанс.

И вот он как вор крадется по скрипучей палубе, время от времени нащупывая за пазухой хрустальный шарик, помещенный в два вращающихся кольца.

Каюта номер семнадцать на нижней палубе. Именно здесь, если верить записям в бортовом журнале, путешествует маленький Аурелиус с теткой. Немного поколебавшись, Аберфорт припадает к замочной скважине. Под чарами невидимости ему не грозит быть застуканным за неприглядным занятием. Однако он не успевает ничего разглядеть. В узкий коридор с лестницы высыпается веселая компания: двое молодых мужчин и две девушки. Им точно не разминуться, даже если Аберфорт вожмется в стену. И лучше бы в такой ситуации ему быть видимым, но поздно. Пропустив вдох, он взмахивает палочкой с невербальным:

— Конфундус!

Кажется, сработало. Ребята дружненько отклоняются к противоположной стенке и проходят, не натыкаясь на незадачливого волшебника. Хохотать и громко разговаривать они не перестают до самой своей каюты, а из другой, по соседству с ними, слышится детский плач. Аберфорту следует торопиться.

Запертая дверь не проблема, но несостоявшаяся родственница — ведьма, и кто знает, сумеет ли Аберфорт, и близко не обладающий магической силой брата, пустить ей пыль в глаза так, чтобы не изменить дальнейших действий и не нарушить ход времени. Все-таки не до такой степени он импульсивен, чтобы забыть о рисках, возникающих от необдуманных поступков в прошлом.

Аберфорт снова приседает рядом с дверью и едва не получает ею в лоб. Отпрянув в последний момент, он падает, суетливо и неуклюже подтягивает к груди длинные ноги, затаивает дыхание. Вот посмешище-то. И не мальчик же — взрослый мужик. Хорошо, что никто не видит. Не видит же?

Элладора Блэк — так зовут тетку Аурелиуса — выходит из каюты с легкой улыбкой на губах. Она и в старости сохранит стать. Сейчас же ей не больше тридцати, и взгляд невольно задерживается на высокой прическе из блестящих темных волос и тонкой талии, подчеркнутой сшитым по фигуре платьем. Женщина небрежно проворачивает ключ в замке и удаляется, чуть покачивая бедрами. Ребенка она с собой не взяла. Пора.

— Алохомора.

Тихо щелкнув, дверь отворяется. И никаких дополнительных защитных чар.

В колыбели, тихо посапывая, спит темноволосый мальчик, при взгляде на которого сжимается сердце. Пухлые щечки и маленький курносый носик. Еще младенец. И сон его пока спокоен и безмятежен. Но в однажды уже прожитой жизни его совсем скоро ждет новый мир, жестокий и враждебный; в нем маленькому Аурелиусу не уготовано ни тепла, ни ласки.

Однако Аберфорт прошел сквозь время не для того, чтобы задыхаться от жалости, глядя на полугодовалого сына, и вспоминать о поджидающих его невзгодах. И не для того, чтобы стискивать кулаки, представляя, как мог бы схватить за волосы ту фанатичную дуру Мэри Лу и приложить об стену тупой башкой. Он здесь для того, чтобы дать своему мальчику другую судьбу. Поэтому он трясет головой и гонит мысли о мести прочь. И все остальные, не относящиеся к делу, тоже. Примерившись, он захватывает пальцами несколько кудряшек у малыша на затылке в надежде, что будет не сильно заметно, и срезает их заклинанием. С сомнением смотрит на то, что осталось в руке: мало. Серебристая искра отхватывает еще пучок.

Трофеи отправляются во внутренний нагрудный карман. Аккуратно запечатав его заклинанием, Аберфорт переводит взгляд и неожиданно встречается с доверчивыми темными глазами.

— Ну, здравствуй! — сдавленно шепчет он, а ребенок, будто бы что-то осмыслив, улыбается и тянет ручки.

До Аберфорта не сразу доходит, что чары, про которые он попросту забыл, пали, и в случае чего его увидит не только сын. Разом наваливается скрип межкаютных переборок, ощущение легкой качки и осознание опасности. Быстро оглянувшись на дверь, он наклоняется над колыбелью.

— Прости, малыш, не сейчас. Но уже очень скоро я заберу тебя отсюда, обещаю. А пока — Морфеус.

* * *

С наследником Лестрейнджей все оказывается гораздо сложнее. Мальчик все время плачет, и с ним беспрестанно находится или полуэльфийка-няня, или сестра. Лита сама еще ребенок, но забота о младенце чаще ложится именно на нее. Няня периодически отлучается, а по возвращении от нее тянет дешевым виски.

Первое недоумение от того, что Корвус Лестрейндж доверил сына и дочь злоупотребляющей спиртным служанке, развеивается, стоит только Аберфорту к ней присмотреться. Он не легилимент, более того, абсолютно в этом смысле бездарен. Однако, общаясь с Арианой, научился хорошо понимать язык поз, жестов и мимики. Сомнений нет: Ирму Дугард одолевает страх, с которым она по-другому не в силах справиться. Он буквально окутывает ее липким облаком. И догадаться о его первоистоках несложно. Она боится преследования и мести грозного Мустафы Кама, от которого ей поручено увезти детей.

Добраться до них ослепленный потерей любимой жены сенегальский маг-чернокнижник не сможет, равно как не удастся исполнить последнюю отцовскую волю и его сыну Юсуфу. Однако счастливыми жизни Корвуса-младшего и его сестры все равно не станут.

Детский голосок девочки иногда просачивается через тонкие стены. Лита поет колыбельную, пытается говорить с братом, но, несмотря на все старания, его плач почти не стихает. Этот ребенок болен? Или предчувствует, насколько жестока его судьба, и потому так безутешен? Аберфорт старается о нем не думать. Ему ни за что не спасти, не осчастливить всех детей. Он лишь постарается дать новую жизнь собственному ребенку.

Ребенку, который уже сейчас почти всегда один. Аберфорт боится упустить шанс проникнуть в каюту Лестрейнджей и потому дежурит в коридоре. Элладора возвращается лишь однажды. Ненадолго. Проходит менее получаса, и она снова уходит, сменив дневное платье на вечернее. Можно лишь надеяться, что эта красавица хотя бы покормила вверенного ей племянника.

Судя по всему, Аурелиус соврешенно не нужен ее семье. При том Дамблдорам о нем даже не сообщили. Как потом выяснилось, Блэки ни в каком виде не желали такого родства.

Это много позднее таланты и подвиги Альбуса прославят фамилию. А в тысяча девятьсот первом о Дамблдорах знают только то, что их отец отбывает пожизненный срок за убийство нескольких магглов, а мать убита психически нездоровой дочерью, которая тоже скончалась при сомнительных обстоятельствах.

Как-то так череда несчастий, постигших дом Дамблдоров, нанесла последний удар по самому младшему из них. Будто их род проклят и обречен прерваться. Однако Альбус уверен, что никакого проклятия нет — виной всему их собственные ошибки. Тем лучше. Значит, судьба Аурелиуса не предопределена.

Однако украденное время утекает сквозь пальцы, а мальчонка Лестрейндж никак не остается без присмотра. Аберфорт уже готов рискнуть и применить к его сопровождающим магию, когда из каюты, наконец погрузившейся в тишину, крадучись выскальзывает маленькая смуглая девочка. Укачав брата, она, наверное, решила немного прогуляться по кораблю. Уже завтра она повторить этот маленький успех не сможет и, утратив терпение, поменяет младенцев. Поэтому сегодня, сейчас, Аберфорту нельзя терять ни мгновения.

Едва дождавшись, когда светлое платьице скроется из вида, упорхнув вверх по лестнице, он бесшумно врывается на чужую территорию и останавливается перед детской кроваткой. Ребенок, дремлющий в ней, так же темноволос, как и Аурелиус, но худ и бледен. Даже во сне его маленькое лицо морщится в скорбной гримаске. Замысел Аберфорта не несет этому малышу вреда, вроде бы даже напротив, но на душе тем не менее скребутся кошки. Да не пошли бы они!..

Визитер сжимает зубы и, нахмурившись, быстро делает то, зачем явился: срезает несколько прядей влажных волос.

* * *

В машинном отделении жарко, душно и шумно. Резкий металлический запах забивает ноздри. Но это самое малолюдное место на корабле, и потому изготовлением волшебных браслетов безбилетник Аберфорт занимается именно здесь.

Под ритмичный лязг парового двигателя суровый Аберфорт сосредоточенно плетет косички из детских волос и сделанных еще дома ленточек с вязью волшебных рун.

Капли пота стекают со лба и висков, но он не использует чары комфортной температуры. Никакой посторонней магии, только формулы заклинаний ложатся, каждая под свой узелок.

* * *

Закончив работу, Аберфорт выходит на открытую палубу подышать и хотя бы немного проветрить голову. Шум волн и соленый ветер гораздо приятнее грохота и запаха машинного масла.

От недавнего напряжения еще подрагивают руки и немного мутится в глазах. Но он тем не менее замечает Элладору. В обнимку с франтоватым щеголем она любуется закатом, который тысячами красных отблесков рассыпается по воде. Понятно, кем поглощено все ее внимание. А они-то с Альбусом гадали, как сразу две взрослые женщины могли не заметить подмены порученных их заботам младенцев. Теперь все ясно: одну опьянило виски, другую — страсть. Однако для плана Аберфорта оно и к лучшему.

* * *

К своему сыну Аберфорт, как и в первый раз, попадает без проблем. Аурелиус не спит, разглядывает собственные пальчики и гулит. Ненадолго затихает только на то время, когда скрытый чарами отец надевает ему на запястье браслет.

У другой двери снова приходится задержаться. Корвус, как обычно, с сестрой и, как обычно, плачет. Аберфорта вдруг осеняет: девочка же принесет брата в каюту Аурелиуса.

Сын будто бы знает, кто появляется перед ним, отменив заклинание. Будто бы ждал. И не взять его на руки нет никаких причин.

Кто бы мог подумать, сколько счастья в том, чтобы нянчить своего малыша. Аберфорт ходит с ним на руках по каюте, качает, делает «козлика». Оказывается, его сын уже умеет смеяться.

А вот папаша у него баран, оказывается. К такому неприятному выводу Аберфорт приходит, когда встречается взглядом с Элладорой, в недоумении застывшей в дверях. Хорошо хоть реакция не подводит.

— Конфундус! — молниеносно выхватив палочку, выкрикивает Аберфорт хрипло, холодея от мысли, что все сорвется. — Ты ничего не видела! Делай то, зачем шла.

Он сажает сына в колыбель и наскоро колдует дезиллюминационное. Только бы она подчинилась!

Женщина обводит каюту осоловелым взглядом, томно ахает, касаясь лба тыльной стороной ладони. Не обращая внимания на сидящего в кроватке расстроенного ребенка, она проходит вглубь каюты, берет в изголовье кровати сумочку, некоторое время рассматривает себя в маленьком зеркальце, брызгается одеколоном и наконец-то опять уходит. Кажется, пронесло.

Аберфорт, поколебавшись, все-таки решается наколдовать на сына легкие сонные чары. Проходит минуты три, и из коридора раздается плач. Лита несет братишку.

Дождавшись, когда девочка удалится с Аурелиусом на руках, Аберфорт подходит к чужому мальчику, который выглядит еще более несчастным, чем накануне.

— Прости, тебе я ничем не могу помочь, — шепчет он и быстро закрепляет на худенькой ручке второй браслет.

* * *

Чувствительная встряска дает понять, что паровой котел только что взорвался — как напишут в газетах — по ошибке вахтенного кочегара. И на корабле прямо сейчас начинается пожар.

Стремительно распространяется паника, в коридоре появляются первые перепуганные пассажиры. Аберфорту приходится зайти в каюту, в которой спит околдованный им Корвус Лестрейндж, и там ждать Элладору. Сомнения и тревоги накатывают с новой силой. Хочется выбежать в коридор, вломиться к Лестрейнджам и, забрав у них сына, активировать хроноворот. Ринуться прочь, в безопасное будущее. Он уже с трудом сдерживается, когда видит встревоженную Элладору. Та наскоро пеленает ребенка и хватает сумочку.

За ней следом Аберфорт выскакивает в коридорную толчею, где отменяет дезиллюминационные чары. Никто не обращает внимания. Всем абсолютно не до чудес.

С высоты своего роста Аберфорт видит в противоположном конце коридора Литу, которая со страхом глядит туда, где недавно оставила сводного брата, и Ирму Дугард с Аурелиусом на руках. Кашляющая от вездесущего дыма толпа тащит их в одну сторону, а Элладору с мальчиком — в другую. Собрав остатки воли, Аберфорт заставляет себя следовать за чужим ребенком.

В сумятице и давке он не раз покрывается холодным потом, думая, что окончательно потерял из виду Элладору и вряд ли сможет отыскать Ирму, но, к счастью, каждый раз ошибается. Наконец женщины и дети садятся в шлюпки. Аберфорт же вместе со многими другими пассажирами спрыгивает с горящего корабля в ледяную воду. А море начинает штормить.

Одна рука сжимает палочку, другая нащупывает хроноворот с заранее выставленным точным временем возврата — для того и нужны два вращающихся кольца. Чары удерживают на плаву, но глаза слезятся от дыма, ветра и колючих брызг. И важно не отстать от шлюпки, которая перевернется в ближайшие несколько минут. Аберфорт догадывается, что станет причиной — желание терпящих бедствие во что бы то ни стало спастись. Одни, обезумев от страха и жажды жить, пытаются залезть в уже и без них переполненные суденышки, другие — отталкивают цепляющиеся за бортики руки. Но один из барахтающихся в воде — ухажер Элладоры. Ее попытка помочь приводит к сильному крену набок. Сейчас!

— Мутаре Инвицем⁽¹⁾! — не заботясь о Статуте, Аберфорт поднимает над водой палочку и чертит в воздухе вспыхивающий золотом знак бесконечности. За мгновение до падения Элладоры в воду сверток в ее руках отзывается таким же желтым свечением. Аберфорт ныряет за ними.

В черной воде почти ничего не видно, но он не вправе потерять сына в этой холодной бездне. Он просто не станет всплывать, пока не найдет его.

Свечение быстро исчезает. В том направлении мерещится только тусклое бледное пятно, которое оказывается скомканным одеялом. В последний момент Аберфорт больше интуитивно, чем благодаря зрению, замечает и подхватывает выскальзывающее из свертка тельце и крепко прижимает к себе. Времени на всплытие он не тратит — вытаскивает из-за пазухи хроноворот и вращает замерзшими пальцами сферу.

Ледяная тяжесть и глухое бурление воды сменяются оглушительной тишиной и ощущением стремительного полета. Завершается перемещение слепящей вспышкой. В светлом дверном проеме мелькает собственная спина.

* * *

— Что ты наделал? — шепчет Альбус, глядя на младенца, спящего на широкой кровати.

Аппарировав от ложа с мертвым юношей, на которого Аберфорт не решился взглянуть, уже дома в Хогсмиде он обнаружил, что сын не дышит.

На автомате Аберфорт сотворил Анапнео, осободившее легкие мальчика от воды, и Ренервейт. И пережил несколько кошмарных секунд. Но потом ребенок очнулся. Начав хрипло и тихо, он впоследствии здорово проорался. Согрелся. Успокоился. Напился теплого козьего молока и теперь кажется вполне здоровым.

— Я вытащил сына из ада, уготованного ему в прошлом, чтобы он мог прожить нормальную жизнь в настоящем.

— Но кто же лежит сейчас на смертном одре в арендованном тобой домике в Уэльсе?

— Он жив? — по спине пробегает дрожь.

— Нет.

— И как ты понял?

— Он изменился. Мертвый. Стал коренастее, ниже ростом.

Аберфорт вздыхает:

— Думаю, это Корвус Лестрейндж. Я поменял их обратно в момент опрокидывания лодки.

— А о последствиях ты подумал? Воспользовался хроноворотом, даже не предупредив меня…

— Я обо всем подумал, — резко отвечает Аберфорт и поднимается, свирепея. — В прошлом практически ничего не изменилось: один ребенок в руках Ирмы Дугард, второй — исчез. Элладора Блэк вынырнула с пустыми руками. Она считает, что мой сын утонул, а Лита уверена, что виновна в смерти брата. И судя по тому, что никто не исчез, а в моем домике недавно скончался юноша, значит, история не исказилась. Пространственно-временной континуум не возмущен. В недавнем прошлом тоже не появилось ничего нового. Всего лишь тот, кто был жив, таковым и остался. Я использовал уникальные возможности хроноворота, чтобы вернуться ровно в то мгновение, когда прежняя жизнь Аурелиуса прервалась. В прошлое я прыгнул спустя всего полчаса после его смерти, соответственно вернулся оттуда лишь на полчаса раньше. В таком интервале времени прошлое — еще практически настоящее. Настоящее можно менять. Его я и изменил. Мой сын не умер, а продолжил жить. Такой был мой замысел. И все получилось. А тебе я не сказал, потому что ожидал препонов.

— Все рассчитал, значит, и никому не навредил — так ты думаешь?

— Да.

— А на что ты обрек Корвуса, ты подумал?

Чувствуя давящую боль в груди, Аберфорт раздувает ноздри.

— На жизнь. Полагаю, я обрек его на жизнь. Что, станешь мне пенять, что это хуже смерти?

* * *

— Я предпочитаю жалеть о том, что сделал, нежели о том, что мог бы сделать, но упустил шанс, — вернувшись из воспоминаний, твердо повторяет Аберфорт и кивает самому себе.

Брат не пенял ему, что жизнь, прожитая Корвусом, хуже смерти. Но сам он в том совсем не уверен. Парень умер, считая себя Аурелиусом Дамблдором. Под таким именем и похоронен. И в последние дни своей несчастной жизни искренне называл отцом человека, который не дал ему утонуть в младенчестве и заставил пройти все девять кругов ада — или как там говорится у магглов? — прежде, чем упокоиться с миром. Память о нем лежит на сердце тяжелым грузом, и со временем тот вовсе не становится легче. Но Аберфорт знает также и то, что будь у него выбор, снова все провернул бы так же, как и полвека назад, в далеком сорок седьмом.

— Да, наверное, стоило оставить хроноворот тебе, — сокрушается Альбус и меняет тему: — Как дела у Аврелия? Все еще ловит одичавших вампиров в Румынии?

На душе Аберфорта светлеет, а губы сами собой растягиваются в улыбке, которую он по привычке старательно прячет в усы:

— Нет, сейчас в Мексике — выслеживает лечузу⁽²⁾ в каком-то захолустном городишке.

Альбус тепло щурится:

— Знаешь, люди почему-то считают мудрецом меня. А ведь если разобраться, то ты гораздо более мудр. Взять хотя бы твоего сына. Я-то думал, что лучше ему устроиться где-нибудь поближе к нам с тобой. А ты рассудил совершенно иначе и оказался прав.

Да, был такой разговор, когда выяснилось, что Аврелий — сквиб. Сказалось ли так потрясение, пережитое от падения в ледяную воду и остановки дыхания, или магия хроноворота так сработала — не разберешь. Да и какая разница. Важным стал другой вопрос: как мальчику жить. Альбус предлагал подумать о том, какое нехитрое ремесло он мог бы освоить в волшебном мире. Аберфорт же чуть не набросился на брата с кулаками: «Не смей делать из моего сына изгоя, вечно стоящего на обочине! Если он не совсем волшебник и не совсем маггл, значит, будет связующим для двух миров», — от расстройства на самом деле рявкнул, не более.

Но потом сложилось все как-то одно к одному. Учился Аврелий в маггловской школе, а дома наблюдал волшебство. Потом получил диплом инженера, а параллельно перечитал все книги по техномагии, что только нашлись в библиотеках, включая те, в которые доступ открывал только спецпропуск Альбуса.

Так в семье Дамблдоров появился ведьмак, видящий магию, чувствующий ее, а для понимания, отслеживания и — если нужно — подавления враждебного волшебства использующий средства, который сам же и разрабатывает на основе маггловской науки и техники. В стычках магов друг с другом Аврелию делать, пожалуй, нечего. Потому от дел его никто и не отвлекает. Но когда нечисть пакостит обычным людям, а волшебники не могут действовать в полную силу из-за Статута, тут он просто незаменим.

Однако ж без дядькиной помощи не достичь бы ему такого мастерства в своем деле.

Аберфорт хмыкает.

— Нет, брат, все правильно люди видят. Ты у нас мудрый, а я просто решительный. Но знаешь, почему так? Потому что я многого на себя не беру. За себя вот решаю да пару раз — за сына. И все. Ты же взвалил на себя судьбу всей магической Британии и тянешь. У меня б пупок развязался, а ты вон ничего еще — держишься. Только осторожничаешь иногда черезчур. А насчет мальчика этого, Поттера, я тебе скажу, что думаю и что вижу: ты хочешь его спасти. Значит, спасешь. Пусть даже с того света вернуть придется. Хроноворот здесь бесполезен: обстоятельства не те. А ты сможешь.

— И каким же образом? — вскидывает брови Альбус, и сложно понять, чего в его глазах в эту минуту больше: снисхождения или беззащитности.

Аберфорт пожимает плечами:

— Понятия не имею. Но ты же мудрец. Придумаешь что-нибудь.

1) Лат. mutare invicem — смените друг друга

Вернуться к тексту

2) Лечуза является ведьмой или духом в латиноамериканской мифологии, преимущественно в Мексике и Техасе. Лечузой становятся женщины, которые продали свои души дьяволу в обмен на магические силы. В ночное время они превращаются в монстров с птичьим лицом и телом женщины, либо в огромную сову-монстра. Затем они летают по ночам в поисках добычи.

Вернуться к тексту