Сосед (джен)

— А еще у нас морковка хорошо растет. Да. Красивая такая, большая.

Когда он говорит это, то улыбается тепло и так радостно, как будто рассказывает по меньшей мере о райских яблоках. Хотя, наверное, каждый любит свое.

Морковка, говорите. Ага. Я киваю соседу головой и бегу по делам дальше, оставив его в задумчивости стоять посреди улицы.

Рабочие дни волна за волной накатывают, сбегая, чтобы уступить место другим, таким же занятым под завязку — ни продохнуть, ни присесть, блаженно вытянув ноги.

Это вот соседу, судя по всему, делать совершенно нечего. За последний год я часто видела его на улице — коротко стриженного, худого, прогуливающегося по мощеной дороге между тенистых тротуаров, засунув вечно мерзнущие руки в карманы, с умиротворенной улыбкой глядя на небо — синее, серое, сизое, задернутое снежной моросью.

Выбегаю утром. Осенние облака испуганно несутся по небу. Из далеких степей задувает крепкий ветерок. Улыбчивый сосед только поднимает к ушам худые плечи, весело ёжится от холода, да прячет озябшие руки в рукавах куртки.

— Ну и погодка! — бросаю я ему на бегу, и он только кивает, соглашаясь, ни на минуту не теряя довольной тихой улыбки. Видно, как сильно он любит ветер. И осенняя хмарь необычайно близка его сердцу.

— Ого, настоящая зима! — беззаботно ору я, выскакивая днем на тонкий мокрый снежок.

— Да, красиво, — тут же соглашается наш сосед. В его глазах, созерцающих холодную, уже начинающую хлюпать под ногами белизну, прыгают веселые искорки. Зиму он, видать, тоже очень любит. Поклонник холодов.

Пустое белесое зимнее небо сменяет звонкая мартовская голубизна. Желтые брызги лучей отражаются в пощелкивании птиц и в первых еле заметных листочках, легкомысленным пухом покрывающих все вокруг.

— Весна... — протяжно констатирую я вслед за стандартным приветствием. Почему-то неудобно пробегать мимо этого соседа, не поговорив. Что-то есть в нем такое, что тянет остановиться и хоть что-то сказать.

— Да, красота, — эхом отзывается он. И в его голосе звенит ликование пробуждающейся природы. — Очень хорошо, — как-то со значением добавляет он.

И я молча киваю, опять на ходу, соглашаясь с тем, с чем не поспоришь.

— Ух, ну и жара сегодня! — вымученно выдавливаю я, выползая летним днем на раскаленный асфальт улицы.

— Да, до чего же круто, — чуть разморенным, но неизменно счастливым голосом добавляет он.

«Интересно, есть ли хоть какая-то погода, которая ему не нравится?» — думаю я, пробегая мимо — в магазин, по важным делам, на работу. Он только машет мне вслед рукой, кажется, исхудавшей еще больше.

Ранним утром, знойным днем, холодным зимним вечером — я уже так привыкаю видеть его неизменную, чуть ссутулившуюся фигуру, вышагивающую вдоль нашей улицы, что, когда перестаю натыкаться на нее взглядом — ощущаю это почти как потерю. Что-то неладное происходит с миром. Куда это запропастился неизменный любитель прогулок? Как-то, между делом, опять на бегу, на ходу я спрашиваю о нем у басовитого делового соседа справа.

— Так он умер же, ты не знала, что ли? — с удивлением взирая на меня, отвечает тот.

Дзинь!.. Что-то обрывается в душе.

— Хорошо, что умер, — обстоятельно разъясняет он мне, как ребенку. — Отмучился. У него в последние полтора года был рак. Неоперабельный. Страшные боли. Врагу такого не пожелаешь. Хорошо, что уже умер.

"Дзинь!" — в наступившей тишине особенно отчетливо слышу я.

Морковка, значит, хорошо растет…

А мы даже чая вместе не попили…