Академия Титаникус (гет)

Диск Марса выплыл из глубин стеклостального иллюминатора, словно очередной эпизод кошмара — из темноты. Урарака не смогла удержать в груди тихий вздох: планета оказалась совсем не такой, как на раскрашенных гравюрах из фолианта. Она горела токсично-красным, словно закат на родной Атомарии-Агрос-3 в сезон распыления фосфатов. Девушка вцепилась в обложку книги до дрожи в пальцах. Воспоминания, разбереженные полузабытым оттенком алого, до сих пор резали слишком глубоко.

Все началось с корабля — не масс-конвейера, затмевающего полнеба, но небольшого, тупоносого, с Опус Махина на борту. Урарака помнила, как тот приблизился к центральному шпилю, будто намереваясь протаранить его стратосферные уровни. Помнила и гимн экстренного окончания работ. До сих пор чувствовала, как спешит, оскальзывается на пылающих химикатами отвалах. Затем был запах грязи и взволнованные голоса в герметичном шлюзе. Воздух агробазы, звенящий от вокс-объявлений. Очередь на некую проверку. Всех, кому не было шестнадцати, на что-то тестировали и тут же отпускали. «Ничего страшного, — подумала девушка, прямо в комбинезоне садясь в замызганное кресло. — Ну, разве что милорд Технопровидец за спиной стоит...» Ей на руку надели какой-то надувной рукав, темный от грязи с потом. Стиснули виски датчиками. Сервитор с гнездом механодендритов кольнул девушку в запястье. А потом был тихий, пронизывающий гул в ушах. Ощущение голубоватой статики между зубами. Милорд Технопровидец вдруг оглушил ее потрескивающим песнопением, в котором на готике звучало лишь только «Слава Омниссии!» — и Урарака с упавшим сердцем поняла, что с ней все иначе. Вокруг закружили сервочерепа, ее куда-то потащили, обжигая ароматным дымом... Уже сидя в «Арвусе», гревшем двигатели перед взлетом, девушка осознала, что ей даже не позволят попрощаться с родителями.

* * *

Приближение к Железному Кольцу Урараке запомнилось смазанно: скитарии, вооруженные дуговыми булавами, вмиг очистили обзорную палубу. Скомандовали ей возвращаться в каюту. А затем гул двигателей, за недели полета проторивший дорогу даже во сны девушки, мягко стих. Несколько дней никого не выпускали, потом вдруг разбудили, отобрали книги и сказали: наконец-то на Марс!

И вновь была тряска в «Арвусе», в иллюминатор виднелись лишь отсветы бесконечного производства. Когда же опустили аппарель, девушка впервые вдохнула воздух Красной Планеты. Он жег легкие, он вонял одновременно ржавчиной, мазутом и серой — но главное, что звенел, содрогался от гула. Ее захлестнуло волной безумных масштабов. Свод посадочного храма терялся в рыжеватых облаках собственного микроклимата. Отряды сервиторов двигались подобно фигуркам при игре в регицид, передислоцируясь с площадки на площадку — в оглушительном, стальном ритме.

Куда ее вели, Урарака даже и не задумывалась. Сил и внимания хватало лишь на то, чтобы до побеления пальцев цепляться за плечи другого такого же пассажира — и почти бежать, молясь не споткнуться. Глаза жгло газами, дыхание с жалким хрипом срывалось с губ... Она очнулась, лишь когда ужасающий грохот и реки сварочных искр остались позади.

Подняв, наконец, голову, Урарака проморгалась и разглядела ворота высотою с многоэтажный дом. На створках, от одной колоссальной петли до другой, раскинулась готическая буква «Т», перечеркнутая по горизонтали. Она находилась в обрамлении двух шестерней, которые уже проворачивались с зубодробительным скрежетом. «Академия Титаникус, — успела прочитать девушка. — Земля Ксанта, Филиал 426».

* * *

Клавишная гамма из глубин шахты атриума сигнализировала о начале первого за день занятия. Урарака оправила форменный воротничок цвета слоновой кости, окаймленный орнаментом в форме зубцов шестерни, — и сосредоточенно вцепилась в обложку фолианта. С тех пор, как ворота закрылись у нее за спиной, прошло несколько недель. Каштановые волосы девушки, безжалостно обкорнанные сервитором еще на корабле, кое-как подровняли. Всех новоприбывших вновь протестировали, кого-то дополнительно привили и дезинфицировали. Уроки грамоты, галактической географии и Общего Имперского Базиса, проводившиеся во время полета, в первый же день вылились в чудовищно долгий экзамен, по результатам которого всем назначили «дуговую коррекцию». Проверки повторялись каждую неделю, только теперь они включали новый материал. Темы, даже в рамках одного предмета, менялись подобно задумчивым переборам органных клавиш. Сегодня, например, обсуждались боевые машины Империума.

— ...Благословенный механизм класса «Полководец» в высоту достигает тридцать два целых семьдесят шесть сотых метра, — вещал милорд Магос через латунную решетку вокодера. Его сгорбленная фигура возвышалась над кафедрой подобно горгулье. Из-под капюшона поблескивали многочисленные линзы, фокусируясь то на одном слушателе, то на другом. — Суперструктура из керамита и пластали варьируется по толщине от четырнадцати до двадцати шести дюймов. — В одной руке он сжимал пульт управления гололитом, телескопическим пальцем другой водил по мерцающему изображению. В третьей, скелетообразной конечности милорд Магос держал электропосох, подключенный толстыми кабелями к системе дуговой стимуляции.

Урараке показалось, что светящиеся голубые линзы взяли в фокус именно ее, и старательно принялась выцарапывать циферки стилем.

— Опции основного вооружения включают макро-гатлинг-бластер, плазменный уничтожитель типа «Солнечная ярость», орудие «Сотрясатель», орудие «Вулкан»... — продолжал милорд Магос.

Мечась взглядом между своими записями, иллюстрациями в фолианте и трехмерной проекцией, девушка зацепилась вниманием за чьи-то вихры, успевшие спутаться, даже несмотря на стрижку. Юноши и девушки сидели в амфитеатре отдельно, двумя тесными группами — по проходам же беззвучно курсировали сервочерепа со свечами и стилями на круглых подносах.

— Два панцирных порта могут быть использованы для размещения двуствольных турболазеров, трехствольных лаз-бластеров, гатлинг-бластеров, плазменных орудий и спаренных мегаболтеров... — разносился, отражаясь от купола, полумеханический голос.

Урарака машинально чирикала по желтой бумаге. Кудрявый парень, на котором задержался ее обезумевший от перенапряжения взгляд, конспектировал с таким рвением, что, казалось, вот-вот подожжет страницу. Его губы беззвучно шевелились, взгляд полыхал. «Веснушки», — глухо отметила про себя девушка. И вдруг почувствовала, как ей обжигает щеки.

— Для точечной защиты «Полководец» снабжен системой «Ардекс-Дефенсор», включающей лаз- и болт-пушки... — Магос стукнул по кафедре посохом. — Номер девять-двадцать шесть!

Она едва подавила взвизг, когда встроенные в воротник и обшлаги электроды, подключенные к аудиторной системе, пребольно разрядились. Борясь с дрожью в пальцах, Урарака принялась усерднее царапать лист. Но мысли колотились между ее висков, неугомонные, оглушительные:

«Он... радуется учебе». «Кудряшки». «Мы здесь уже почти месяц, но нам так и не сообщили, зачем». «А он улыбается... Наверное, очень храбрый». «Веснушки». «Я бы... хотела поговорить с ним немного...»

Лица мамы с папой, запах родного закутка там, на покинутой агробазе — все это отразилось вдруг в его вихрах, чуть оттопыренных ушах и ямочках на щеках. Несколько горячих капель сорвались с Ураракиного носа, пятнами расплываясь по записям.

* * *

Она так и не поговорила с ним — ни в тот день, ни на протяжении последующих месяцев. Оглушенных постоянными тестами, их в конце концов отправили на экзаменовку. Из последних сил сдерживая рвоту от волнения, Урарака прочитала в ледяных линзах Магоса, что каждый момент праздномыслия, каждый бит информации, упущенный ею в попытках коситься на веснушчатого паренька, — все оказалось зафиксировано, за все будет спрошено...

— Вопрос первый. Что есть Разум? — Начать решили с Универсальных законов.

— Способность понимать ценность знания, — отвечала девушка, отчаянно крутя стиль непослушными липкими пальцами.

— Процитируйте Десятое-Двенадцатое предупреждения в обратном порядке.

— «Бездушный Разум есть враг всего», «Душой способен наделять только Омниссия», «Душа есть осознание Разума». — Губы едва слушались ее, мысли расплывались, и она готова была расплакаться о пощаде под взглядом Магоса, проникающим в голову...

— Ваше умозаключение? — Экзаменатор скрипнул пером, выводя какую-то отметку в длиннющем свитке.

Сердце девушки подскочило к горлу.

— Душа есть осознание способности ценить знание? — очень тихо предположила она.

— Понимать ценность знания, — поправили ее.

Еще один скрип пера.

— Вопрос второй. Перечислите все опции вооружения благословенного механизма «Полководец» в порядке возрастания энергоемкости. Опции, дублируемые в качестве основных на механизмах меньшего тоннажа, вынесите в отдельный список.

Урарака несколько секунд дышала, пытаясь переварить услышанное, а затем дернулась и зажала рот ладонями. Отчаяние на миг согнуло ее почти пополам, но... «Нет. Нет! — Девушка глубоко вдохнула и замерла. — Думай!.. Как бы он отвечал? Соберись! Ты же хочешь увидеть его еще раз?» Улыбка, его улыбка, легкая, мечтательная, воздушная, показалась перед ее внутренним взором, словно утреннее солнце из-за облаков. Парнишка смотрел на голо-проекции, словно в волшебную даль, а его щеки пылали так... так вдохновляюще. Воспоминание было настолько живо, что Урарака даже почувствовала запах благовоний в аудитории. Вновь услышала монотонный голос лектора и принялась повторять, сама удивляясь, как вообще можно упомнить подобное.

На следующий день она нетвердыми шажками подкралась к списку из шелестящих лент, вывешенному на галерее. Всю свою короткую жизнь на Атомарии-Агрос-3 Урарака молилась Императору как Солнцу, что разгоняло ядовитый пар и высушивало болота. Но еще во время полета ей бескомпромиссно объяснили, словно отливая в железе: Император есть Омниссия, аспект Бога-Машины. А ее Солнце, по сути, Шестерня, воспринимаемая несовершенными органами чувств. Она не пробовала разобраться и не смела спорить — знала только, что Шестерня какая-то холодная и колючая. И этого не могли изменить никакие рассуждения о Направленном Движении, которое должно было согревать бездушный металл. Урарака чувствовала, как подгибаются ноги, а сердце бьется рывками, одинокое и потерянное.

И, с трудом разбирая буквы сквозь потемнение в глазах, прочла свое имя. Потом еще парочку. В короткой графе «Рекомендованные к прогрессии». Кудрявый юноша остановился совсем рядом, и Урарака поняла, что они попадут в ту же группу. Должно быть, одно из перечисленных имен принадлежало ее веснушчатому вдохновению: «Сан Ван Саар, Каллисто Ди, Намия Хиока, Изуку Мидория».

* * *

Об окончании упражнения возвестил звон небольшого колокола. Урарака закрыла глаза, из последних сил сдерживая выворачивающие наизнанку, бьющиеся в горле позывы. Сервитор отомкнул застежки, и девушка поспешила вывалиться со стенда на мраморный пол: решать геометрические задачи, вертясь в нескольких плоскостях одновременно, было почти так же невыносимо, как в самый первый раз. Закашлявшись, она ухватила с подноса влажное полотенце. И поспешила отползти прочь. По крайней мере, индикаторы горели зеленым — а это значило, ее в очередной раз не разлучат с Мидорией.

Так его звали. Парнишка с веснушками стабильно занимал высокие места в публикуемых списках, а ведь по прошествии полугода из всех изначально рекомендованных остались лишь они с Ураракой. Он был с феодального мира Беррью, до сих пор диковатый, лохматый... Но его глаза сияли такой жаждой знаний, что на сердце становилось тесно, тепло-тепло! Мидория побаивался сервочерепов и бормотал себе под нос, считал на костяшках и грыз стиль на занятиях. А она не могла насмотреться.

Улыбка. Веснушки. Брови-росчерки, приподнятые в ожидании очередного чуда: он видел их на каждом шагу.

Девушка собралась с духом и присела на латунную лавку, отполированную поколениями учащихся. На стенде уже закрепляли следующего несчастного, и она отвернулась, надеясь, что это ей как-то зачтется — и Мидория, например, не будет смотреть, когда ее саму в очередной раз стошнит. Юноша, уже прошедший еженедельную процедуру, сидел рядом, уткнувшись в инфопланшет. Урарака покосилась на него и вздохнула.

Почти так и не разговаривали. Вначале потому, что парней с девушками друг к другу и на лазерный выстрел не подпускали — из аудиторий уходили группами, в разное время и под бдительным наблюдением персонала Механикус. Увидеть вихры, быстро ставшие узнаваемые до мягкой сердечной боли, можно было разве что на другом конце лектория или столовой. Но чем больше экзаменовок они проходили, чем больше раз попадали в списки, тем сытнее становились порции пищи. Однажды их даже переселили из общих залов, где спали на железных пластинах, по комнатам для нескольких человек.

Все больше народу отправлялось по рекомендации в Архивы, Аналитику и Схолу Технис, а учебные группы объединяли — и вот, наконец, разрешили сидеть вместе во время занятий. Ходить свободно по коридорам. Теперь она всего-навсего не решалась.

* * *

— Вы до сих пор не аугментированы. — Голос Магоса разнесся по аудитории, словно гром. — Вы, прошедшие Экспертную оценку 25-7, отныне заслуживаете знать, почему — и когда это изменится.

Урарака бросила короткий взгляд на Мидорию. Тот слушал, распахнув глазищи, затаив дыхание. «Почему же ты такой... смелый?» — раз за разом вопрошала его девушка, разумеется, про себя. Как будто бы он не боялся, что добрая воля Механикус может закончиться в любое мгновение. И та реальность, та грохочущая, зловонная, сокрушающая реальность, которую они видели за обзорными окнами, станет для них единственной.

— С самого начала, — продолжал Магос, — вы были выбраны, по одному из десяти миллионов, за ваш психоэлектрический потенциал. Но этот разговор ведется лишь потому, что вы продемонстрировали другие необходимые качества здесь, в стенах Филиала 426. Прошедшие вчерашнюю проверку...

Урарака тихонько охнула, до побеления сжимая губы от воспоминаний. Вернее, травмы, плещущейся в сознании и еще слишком свежей.

— ...В том или ином виде будут привлечены к одному из самых священных занятий, доступных смертному. — Говоривший сделал паузу, позволяя им осмыслить эти слова. Затем посох, оплетенный высококондуктивными волокнами, со стуком опустился. — Вам будет предоставлена честь лицезреть благословенные механизмы. Даже обслуживать их. — Еще один удар посохом и звон колокола. — Немногим избранным... Коллегия Титаника предоставит шанс управлять ими.

* * *

«Мы все еще люди».

Урарака отпустила край пожелтевшей страницы и на мгновение подняла взгляд к мозаичному куполу. Сквозь тучи благовоний проступали силуэты Титанов, изображенных в бою с невидимым, неназванным противником. Мидория сидел напротив, шурша листами. Теперь, по достижении семнадцати, им разрешали ходить в либрариум и учиться самим. Выбирать себе компанию... И девушка выбрала. Заикаясь, отводя взгляд и краснея.

«Мы не благословлены металлом, — продолжила читать она. «Откровения принцепсов» были обязательным пунктом в списке, казавшимся бесконечным. А Мидория уже долистывал последнюю главу! — Благословлены не более, чем то минимально необходимо. Наши тела, тепло нашего дыхания — они формируют якорь, и осмелившийся плыть на ледяных волнах Манифольда знает: без этого не удержаться, без этого нет победы во славу Омниссии. На командном троне ли, в объятиях ли амниотической раки, ты человек и всегда должен оставаться им. Наша наиболее тяжкая слава, самое горькое из чудес Бога-Машины: быть с ним, но не от него, сливаться с Божеством, не могучи ему уподобиться».

Их должны были оперировать завтра. Их обоих, потому что Урарака до крови из носа, до истерик в углу своей, теперь одиночной, комнаты, училась, лишь бы не отставать. Не потерять своего вихрастого юношу, который напоминал ей о доме. Его улыбка внушала... ну, храбрость. И что-то еще, горячее, слезное.

Завтра им вживят штекеры. Никаких искусственных конечностей, ауспексов — лишь разъемы для подключения. Потом будет реабилитация, а затем и тестирование.

«Мы люди, и вне Манифольда наши мысли тусклы и медлительны, как у непосвященного. Мы приносим жертву скоротечности, смертности, во имя Механикус. Так заповедал Омниссия, и так логично, а что логично, то свято: лишь будучи человеками, мы можем на миг стать Машинами».

Урарака закусила губу и вновь глянула на Мидорию.

— Т-ты завтракал? — осмелилась уточнить она.

— Угу. — Глухо кивнул тот.

— Надо хорошенько поесть, да? Обедать и ужинать же запретили...

«А что, если импланты не приживутся? — Она тряслась не за себя. — А что, если нас конвертируют в сервиторов? А что, если... Заткнись, заткнись!..» Правда была колючей: так и не научилась говорить с ним, не выглядя дурой.

«Наша человечность необходима Титанам».

* * *

Вновь остриженная и оттого похожая на неуклюжего, мягкотелого юношу, она сидела на высоком кресле. В затылке теперь холодел фунт металла. Дополнительные гнезда на выбритых висках... Даже на самой мягкой обивке едва получалось расслабиться: соединительные порты бежали вдоль позвоночника, царапали подлокотники. Расшитый шестернями халат был расстегнут у нее на спине, и служитель ввинчивал в разъемы последние кабели.

— Ток, — раздался у нее за плечом голос Магоса.

Гудение в голове, искры статики перед внутренним взором.

— Связь.

Продолжение доносилось до нее уже через нули и единицы машинного кода:

— <Жизненные показатели в норме. Психоэлектрический потенциал выравнивается. Калибровка завершена. Приступаю к процедуре тестирования>.

Сервиторы вкатили в лабораторный храм конструкцию, ощетинившуюся старыми, запыленными вентиляторами и трубками с хладагентом.

— <Лог-журнал: испытательное соединение 23>, — вещал Магос на двоичном коде, при помощи шлейфов подсоединяя артефакт к мосту. — <Объект: электрогайст карантинированный, категория «дзета». Искомые параметры: удержание объекта в секвестированной зоне. Приступаю к тесту через десять, девять...>

Урарака глубоко вдохнула и выдохнула. Ее внутреннее зрение заливало голубоватым сиянием. А потом она почувствовала — нет, не боль — скорее... давление. Как от ударной волны. Помимо воли ее дыхание участилось, пульс застучал в висках, отозвался пиканьем аппаратуры и волнами информации, отныне визуализируемыми в сознании.

Он пытался сломать ее — этот бездушный, безумный машинный дух, заключенный в обломок древнего когитатора. Урарака почти видела его перед собой, вопящий обрывок, облако ледяных цифр, царапавшее своими когтями стенки ее разума. Между ними была связь, прочная, как основной провод, подключаемый прямо к затылку. Ее было не прервать, пока электрогайст не уймется. Пока она не заставит его замолчать.

Девушка чувствовала на границе сознания, как лепечет что-то слезное, плачет — но внутри был сплошной холод, гул буреподобного ветра в обсидиановых кавернах костей.

— <Я Урарака. Я человек. Я сижу здесь... Где?.. Здесь, в тестовом кресле, кресле, кресле...> — Она пыталась утверждать несомненное, а потом вспоминала: с какой стати... это... вообще... не... сомненно... е...

Мятежный дух машины с торжествующим визгом вцепился в ее сознание.

— <Нет! Я Урарака. Я человек!.. Я скучаю по маме и папе!> — Где-то далеко, словно в другой вселенной, раздался скрежет зубов, стало тепло во рту. В груди. И... — <Если я справлюсь, их, может быть, наградят. Переведут на несколько уровней выше, и им не придется больше копать фосфаты>. — Девушка метнулась, на миг возвращая себе контроль над телом. Все, что она думала, где-то фиксировалось, но... Сейчас было уже все равно. — <Я Урарака, и я хочу поговорить с Мидорией! Потому что он нравится мне, я... я...>

Пространство, белое, безграничное, но в то же время такое крохотное, как кадр на экранчике инфопланшета. Она такая большая, что не помещается в нем целиком — слезы на щеках, леденеющие пятки и лихорадочно стучащее сердце... Она живая, настоящая и алмазно-твердая, а электрогайст — слабый и маленький. Миг, и он оказывается внутри секвестированной зоны, уже совсем крохотный, как далекий огонек над болотом Атомарии-Агрос.

...Урарака пришла в себя, когда соединение сбросили. Рыдая до срыва голоса, она соскользнула с кресла на металлический пол, такая теплая, такая... ограниченная, оформленная, привычная. Импланты болезненно тянули кожу, ведь падая, она повлекла за собой грозди подключенных к спине проводов. «Мидория, Мидория!..» — отчаянно повторяла девушка, мотая головой и задыхаясь от стыда, радости, страха и облегчения. Как он справляется? Какие битвы выигрывает на ее месте? Что им двигает? Как бы подступиться, спросить, показать, что ей не все равно и что она... может помочь, поддержать, ведь он хороший, и напоминает, и нравится, нравится!

* * *

Урарака сидела в коридоре, когда прозвучал псалм тревоги. Внутри у нее все сжалось и оледенело, а между висков осталась лишь одна мысль: «Только не сюда, не к Мидории!» Но команда медицинских сервиторов, лязгая гусеницами, вкатилась за раздвижные двери тестового зала, над которыми горела надпись «В процессе». А затем юношу, отсоединенного и изломанного, вытащили и увезли в направлении медике-зала. Она не видела многого. Но успела разглядеть фиолетовые гематомы и психостигматические рассечения.

И блеванула на пол прямо там, прямо тогда — не от вида крови, а потому, что Мидорию теперь могли забраковать, конвертировать, да или просто перевести в какую-нибудь другую группу, и... «Я никогда, никогда... не увижу? Не увижу его больше?» — Урарака пыталась догнать каталку. Кричала и отбивалась, рефлекторно держа стойку, вбитую в нее на занятиях по рукопашному бою, пока ее не прижал к стене один из скитариев. В шею вонзился механодендрит с транквилизатором, и девушка соскользнула в нелепое, сладкое небытие.

Ее еще подташнивало от этой липкой сладости, когда она, спустя пару дней, приковыляла на галерею, к спискам. Поджилки тряслись, щеки лихорадочно полыхали.

Толк! — Светловолосый штекерник, единственный из их учебной группы выходец с дикого мира, отодвинул ее в сторону небрежным движением локтя. Урарака привалилась плечом к колонне и разобрала сквозь мутящий мысли туман:

— Переживаешь за неудачника?

Она вскинула голову, мня губы в бессильной ярости. Кому-кому, а Кацуки Бакуго точно должна была светить принцептура — но только на «Боевом псе», мстительно подумала девушка. Парень проходил все тесты с поразительной стойкостью, чуть ли не зубами разрывая электрогайстов категории «бета». О чем не замедлял каждый раз сообщать сокурсникам.

— Ха! — донесся до ушей Урараки его грубый возглас. — Похоже, что какая-то «гамма» для тебя — все, предельчик!

Ей было все равно. Мидория, Мидория, вот, кто...

— А?! Нет. Не-е... верю! — Что-то изменилось в голосе Бакуго. Девушка разобрала ноту беспомощности, даже какой-то надлом. И, собравшись с силами, взглянула на список.

Ее вихрастое вдохновение так искалечила категория «альфа-плюс».

— Как он еще жив?! — Белобрысый дикарь тряхнул Урараку за плечо. — Это же... это...

Она соскользнула на корточки, глубоко, слезливо вдыхая и выдыхая. «Живо-ой!» — Ее сердце колотилось, словно безумное. А «альфа-плюс» означала, что юношу как минимум не спишут с курса, и они, наверное, еще увидятся вновь.

* * *

Полгода. Полгода на то, чтобы залечить психостигматы, нагнать материал... И вот он проходит под аркой в аудиторию, как ни в чем не бывало, разве что чуть более бледный, нестриженный. Сам не зная, как ранит Урараке сердце — ранит болью и радостью. Запах воска от тысяч горящих свечей щиплет ноздри, и девушка, как ошпаренная, вскакивает с места, пока лекция не началась... Ноги сами несут ее по мраморным плитам, она спотыкается — и, не помня себя, оказывается в его дрожащих, пахнущих спиртом руках. Задыхается, багровеет. Плачет. От стыда хочется провалиться, но Урарака ничего не может с собой поделать. Отчаянно вытирая слезы форменным рукавом, она тащит Мидорию за собой. Болтает, как заведенная, прерывается лишь на то, чтобы хлюпнуть носом.

Полгода. Полгода надежд, сожалений, тревог. Размышлений, зачем, ради кого старается. И что будет, если им не суждено снова встретиться.

Его ладонь такая теплая и сухая. Пальцы Урараки же влажные. За это тоже так стыдно — но девушка не отпускает и все смотрит в глаза, на веснушки, ласкает взглядом вихры, тонет в робкой улыбке. А затем дергается от тока. Штекерников, прошедших тесты, так «стимулируют» теперь очень редко, так что... значит, дело невероятно важное. Она затыкается и слушает, взглядом извиняясь перед Мидорией за разряд, разделенный надвое.

— Вы все достигли пределов психоэлектрического потенциала, определенных Коллегией. — Магос взобрался на кафедру, просканировал аудиторию своими ауспексами. Затем предупреждающе поднял посох.

Урарака втянула носом воздух и приказала себе не всхлипывать.

— Отныне вы переходите на следующую ступень: распределение по экипажам и участие в симуляциях. — Запустив механодендрит в складки бордовой мантии, он вытащил плотно скрученный свиток. Медленно развернул его. — Оглашается список команд, составленный благословенным орденом Логис по канону Гипер-рационалиста Академии Титаникус Земли Ксанта, Филиал 426, для Легио Эйю!

Пальцы девушки с дрожью сжались вокруг ладони любимого. Урарака даже не поняла поначалу, что Мидория отвечает ей тем же: бледная, испещренная психостигматическими шрамами рука юноши накрыла ее собственную, ободряюще, нежно поглаживая. Совсем невесомая...

— Цезар Саведра, принцептура над благословенным механизмом класса «Разбойник» — «Мотивадора Венерада», модерати: Юфемия Фумирури, Рори Делгадо, — начал между тем вещать Магос. — Кацуки Бакуго, принцептура над благословенным механизмом класса «Боевой пес» — «Цербер Эксцельсис», модерати...

«Ха!» — передразнила бы его Урарака, если бы ее сердце сейчас не колотилось в горле. Объявили имена пары несчастных, которым придется терпеть замашки вчерашнего обитателя дикой планеты. Потом еще какую-то команду.

— Мидория Изуку... — донеслось, наконец, из-за решетки вокодера.

Пульс в ушах. Ощущение падения в ледяную пустоту, словно в дреме, когда простыня вдруг проваливается под тобой, и ты в ночном небе.

— Принцептура над благословенным механизмом класса «Полководец» — «Унус Про Омнибус», модерати: Очако Урарака, рулевой: Тенья Ида, сенсори: Цую Асуи.

* * *

Девушка застегнула на запястьях когнис-манометры. Щелкнула последними пряжками скафандра и поправила прорезиненный воротник, сдавливавший шею. В животе холодело, и, вздернув нос в попытке отдышаться, отвлечься, она с головой погрузилась в марево вчерашнего вечера. Перчатки рефлекторно коснулись плеч: Урарака приобняла себя, вспоминая о том, как они были голыми.

...И как она жутко стеснялась. Три года в Академии как будто бы ничему не научили ее! После распределения прошло еще несколько месяцев, проведенных в симулякрах кабин, за отработкой типовых действий и изучением ритуалов управления. А после экзаменовки им вдруг позволили снова побыть обычными! Побыть... людьми. Оставили без внимания ауспексов и «дуговой стимуляции» — просто пустили в зал под гололитическим куполом, что изображал небо с редкими облачками. Дали ключи доступа к пыльному гардеробу и пищевым автоматам.

Нужно было спешить, а она все не понимала: что, если это тоже проверка? Развеяться и хотелось, и не хотелось одновременно, вот только надо было — хотя, кто знает, вдруг переодеваться не обязательно?.. Цую помогла ей влезть в подходящее платье, а Урарака разобралась с застежками у нее на корсете.

Лишь выйдя обратно в зал, под рассеянный свет гололитов, девушка осознала, какой глупый выбор она только что сделала. Не то что бы Урарака хорошо разбиралась в подобных вещах, но... этот подол, закрепленный на коротком сферическом кринолине! Как будто бы влезла по бедра в гига-тыкву с родной Атомарии! Даже цвет напоминал ей об этом: оранжевый, словно пламя, атлас и розовые оборки. Она встретилась взглядом с Мидорией. Юноша, прекратив сражаться с пуговицей мундира, тут же сделал шаг вперед, к ней.

— А-а... еще раз поздравляю с баллами, Изуку! С высоким баллом... Ну, хотя незачем повторяться... Мы все... Я... я очень... — Урарака замялась.

А потом, отчаянно тряхнув головой, ухватила его за руки и зажмурилась. Ее лицо полыхало, щеки болели, глаза полнились слезами. Но, переведя дух, девушка поняла, что жизнь не закончилась. Не страшнее экзамена, к которому она подготовилась! Затем Урарака почувствовала, как ее ноги порхают в неуклюжем, импровизированном танце. Их этому не учили... Но если ты умеешь выстраивать правильные кривые, вращаясь в трех плоскостях, и держать удары электрогайстов, выработка алгоритма «не наступать на ноги» происходит как-то совсем рефлекторно. Тем более, что последние пару месяцев она втайне гордилась, что предсказывает команды и решения своего принцепса в симулякруме.

Мидория как раз лепетал про что-то, относящееся к учебе — и Урарака с благодарностью отдалась разговору, лишь бы забыть о головокружении. Об ощущении его горячих пальцев на своем голом плече.

— ...Да, да, атакующий шаг в этом положении бы перегружал гироскопы, — пробормотала она под нос. — Это все равно что бежать по колено в фосфатном болоте.

«Дом. Мама с папой», — пронеслись у нее в голове мысли, такие острые, слезные, основополагающие. Девушка впилась взглядом в смущенную улыбку своего принцепса и поняла вдруг, на самом деле поняла, осознала: вскоре их подключат по-настоящему, и ее мысли, чувства станут известны ему, как свои. «А что, если это выбьет его из колеи, и дух машины воспользуется такой слабостью?» — Ужасные картины одна за другой вспыхивали у нее в сознании. Лучше признаться сейчас, чем... чем...

— Мидория! — загнав себя в угол не хуже атакующего электрогайста, Урарака до побеления стиснула губы, а затем выпалила: — Хочу тебе кое-что сказать!

Они как раз завершали большой пируэт, неловкий и смазанный. Юноша примолк посреди рассуждения о пустотных щитах, и...

— М-м-мне в-всегда нра... нравилось на тебя смотреть, то есть, как ты учишься... и, э-э-э, я хотела сказать, вообще! И не только! Не только смотреть, то есть, н-н-но и г-говорить, и быть... рядом... — Она подняла на него глаза и оледенела: лицо юноши наливалось алым.

«Сейчас или никогда», — осознала девушка.

— Ты с первого дня напоминал мне о доме!.. И я справилась только потому, что... что... ну... х-хотела быть рядом! Потому что ты мне очень...

Его глаза так блестели, уголки губ подергивались. Мидория не дышал — лишь смотрел, онемев от волнения. На сердце Урараки словно обрушилась горная лавина: «Ну, что, довольна?! Не надо было! Зачем, зачем?! Он любит другое... Он сосредоточен на главном и идет к цели! Чего ты хотела, ты только его отвлекаешь!!!» Слабый голосок внутри попробовал прошептать: «Но ведь... дух машины... моя слабость... узнал бы...»

— И-извини, я сказала, лишь чтобы ты был готов и не растерялся в первый раз в Манифольде! — вскрикнула она и, пряча полыхающее лицо за ладонями, бросилась прочь.

На выходе из зала с ней столкнулся Бакуго, все эти месяцы бродивший сгорбленным, мрачнее грозовой тучи. Девушка даже не заметила, как задела его плечом. «Что я наделала, что я натворила, меня теперь исключат из экипажа, чтобы Мидория мог на деле сосредоточиться! — задыхалась Урарака. — Или... нет! Еще хуже! Я в нем усомнилась, о, Омниссия, я засомневалась в его силе духа! Что ему мои чувства? Я даже представить не могу «альфу-плюс»... Он отмел бы их, словно свечной дым! Как я только посмела?!» Урарака прижалась лбом к стене. А потом ощутила лопаткой прикосновение. Развернулась.

В следующий миг она уже таяла в руках у любимого. Объятия, короткие и нелепые. Стук сердца в ушах, кипящие слезы.

— Урарака!.. Урарака, посмотри на меня, пожалуйста!

Девушка послушалась. В конце концов, он был ее принцепсом, и его приказы в симулякруме служили законом.

Их взгляды встретились. Глаза Мидории смотрели столь твердо и мягко одновременно. В них читался и стыд перед своей слабостью, и гордость — за кого? За... «Меня?..» — всхлипнула Урарака. Она узнала и горечь, и тихое прочувствованное «Спасибо!»

— Я... — Девушка вновь попробовала оправдаться.

— Я все понял. — Голос любимого звучал так невыносимо-нежно.

Задержав дыхание, Урарака поняла вдруг, насколько же он вырос — не мальчик больше, не веснушчатое недоразумение, как бы его обозвал дикарь Кацуки. Юноша. Им обоим уже было за восемнадцать, и вживленные в позвонки штекеры давно заняли свои окончательные позиции. Ну, и просто... Он был такой умный, способный! Домашний и милый. Его хотелось поцеловать — как еще выразить это трепетное восхищение?

— Им нужна наша человечность, — шепнул Мидория. — Я... не знаю пока, что ответить, но... я буду помнить сегодняшний... Спасибо тебе...

Шорох. Затем смачный плевок.

— И вас-то — на «Полководца»? — прорычал Бакуго, прислонившись плечом к колонне арки, что вела в зал. — Смотреть тошно!

Урарака побагровела до корней волос:

— Тогда зачем смотришь, «Эксцельсис»?!

...Вернувшись в реальность, она поправила сползший манометр на запястье скафандра. «Наверное, слава Омниссии, что Мидория больше ничего не сказал на... на эту тему», — постаралась убедить себя девушка. Вчерашний вечер оставался в прошлом. А их уже ждал «Омнибус».

* * *

Он внушал ужас. Не уважение, не благоговение, а самый настоящий, всепоглощающий ужас и желание свернуться в комочек, забиться в какую-нибудь щель под взглядом Титана.

Когда их рассаживали по инерционным тронам в салоне златокрылой «Аквилы», Урарака думала, что готова. Пока они летели в Долины Маринера, кузницу божественных механизмов, она все еще доверяла гравюрам, мозаикам и голо-проекциям, которыми их пичкали на занятиях. Первый тревожный звоночек раздался после высадки — перед ними выросли ворота ремонтного храма, по высоте превышающие даже врата Академии. Раза в два. Три. Или даже больше?

Подавляя желание догнать Мидорию, шагавшего впереди, и взять его за руку, девушка вошла в святая святых машинного культа. Внутри у нее все сжалось, затем перевернулось — и пошло к горлу...

«Унус Про Омнибус» высился у дальней стены, но казалось, что его от них отделяет лишь один титанический шаг. Нет, полшага! Механизм будто замер всего на мгновение, прежде чем растоптать вторженцев небрежным движением мощной ступни. Он подпирал своды. Он заполнял собой все, круша поле зрения, словно хлипкую рамку. Его темно-зеленая броня была испещрена брызгами застывшего металла и глубокими бороздами, которые не излечило даже многолетнее пребывание в кузницах Марса. Кратеры от тысячи попаданий усыпали грудь «Омнибус», полукупола наплечников своей тенью затмевали ползала. Вымпелы, символизирующие победы еще времен Ереси, рокотали на искусственном ветру подобно разноцветным молниям. Титана окружали стрелы кранов, подвижные галереи — но даже закованный в эту клеть, он представлял угрозу.

Махины никогда не спят. Они могут дремать, но сердце-реактор, единожды приведенное к жизни, будет вечно тлеть, как вулкан древней Терры. Маниакальный блеск стеклостальных глаз «Омнибус» не оставлял и следа сомнений — дух машины отметил их появление. На миг Урараке показалось, что титан едва заметно повернул голову. Метр, два, не более. Все равно что один волос в его масштабах. Однако, от одной этой мысли какая-то часть ее существа мысленно взвизгнула и чуть не описалась.

Он пока еще был безоружен, если подобное слово вообще применимо к махине высотой в тридцать метров. Вместо левой руки в свете люменов поблескивало пустое крепление — совсем как адамантиевая культя. Демонтированный плазменный уничтожитель лежал вдоль стены ангара, и его катушки, тусклые и остывшие, высились, словно горный кряж. Правая же рука «Омнибус», увенчанная силовым кулаком, попала в паутину стальных лесов. Команда сервиторов под руководством целой конгрегации техножрецов снимала с его тыльной стороны спаренный мегаболтер.

«Предосторожности на случай нашей... неудачи». — Не выдержав, Урарака все-таки стиснула руку Мидории. Экипаж инстинктивно сбился в кучку и по команде сопровождающего забрался в подъемник. Гул электромоторов, казалось, длился целую вечность — а взглянув вниз, девушка мучительно съежилась. Их вознесли почти под самый свод зала!

Ступив с лифта на заспинную платформу титана, они преклонили колени, чтобы техножрец окропил им лбы маслом. А затем, сжимая в ладонях иконы Бога-Машины, ступили в адамантиевое жерло тоннеля, ведущего в нутро механизма.

Оттуда тянуло благовониями. Вокс-передатчики, развешанные по обе стороны прохода, в идеальной гармонии выводили Гимн Шестерни, но это ни на мгновение не успокаивало — Урарака вся дрожала от осознания, сколь многое им позволяют и чем может обернуться сейчашняя неудача. Как никогда ранее ей хотелось увидеть алое солнце Атомарии-Агрос-3. Как никогда ранее.

Наконец, они остановились на пороге помещения, освещенного трепетным золотом многих тысяч свечей. В обе стороны расходились полукруглые лестницы, и девушка мгновенно сообразила, какую часть заученного протокола им предстоит выполнить. Они с Мидорией повернули налево, а сенсори и рулевой — направо. На ступенях стояли, склонив головы в приветствии, представитель Дивизио Инвестигатус, а также магос автократорис, отвечающий за титана. Спустившись, юноша и девушка прошли мимо Цую с Идой, затем поднялись по второй лестнице, чтобы встретить на ней маршала секутариев и фамулюса из Аналитики. Лишь после этого им разрешено было сойти снова.

И оказаться в голове махины. В кабине все было увито барочными орнаментами. Сквозь запах благовоний пробивались ароматы кожи и старого металла. Командный трон располагался на возвышении, перед ним же стояло еще три кресла — вокруг каждого свои пульты, рычаги, шкалы. Тусклое стекло, мерцание газоразрядных индикаторов. Циферблаты из слоновой кости и наборные диски, кожухи перископов и ребристые шланги системы жизнеобеспечения...

Затаив дыхание, Урарака встала рядом со своим креслом. На время ей даже удалось перестать волноваться: слишком торжественно, слишком красиво и древне выглядели приборы, знакомые лишь по учебникам и обшарпанным тренажерам, смонтированным из списанных пультов.

Следом в кабину зашли техножрец и технопровидец, приписанные к «Унус Про Омнибус». Обменявшись ритуальными словами приветствия и торжественно поклявшись чтить Омниссию в храме его, экипаж занял свои места.

Далее пришла очередь сервиторов. Урарака привычно стиснула зубы, пока полумеханические слуги ввинчивали кабель в порт на ее затылке. Подсоединив все провода к разъемам, бегущим по скафандру от лопаток до копчика, ей помогли пристегнуться. Те же самые манипуляции сейчас проводили и с остальными членами экипажа. Вокруг Мидории же должно было крутиться раза в два больше помощников...

— Модерати, готова, — глубоко вздохнув, решилась Урарака.

— Сенсори, готова.

— Рулевой, готов.

— Принцепс... готов. — Голос Мидории дрогнул.

— Реактор пробуждается, — почти сразу же раздался в наушниках голос техножреца. — Минимальная мощность.

— Основные системы пробуждаются.

— Да поможет вам Омниссия. — Делегация и сервиторы торжественно окружили принцепса. Их механодендриты ощетинились сканерами, медицинскими инжекторами — и инфошипами, готовыми к отключению и машинному милосердию.

— Ток, — прозвучало затем в наушниках. — Связь.

Вспышка. И рев ураганного ветра!

«Тихо. Тихо! Ты к такому готовилась!» — попыталась убедить себя девушка, но было поздно: перед нею, вокруг нее, со всех сторон, разверзлась ослепительная горная голубизна. Манифольд. Мгновение назад она еще оставалась Ураракой — но теперь родное тело стало всего лишь суммой второстепенных ощущений. Она была теперь и Цую, чьи неуклюжие пальцы бегали по клавишам ауспексов. И Идой, под ногами которого располагались многочисленные педали, а руки сжимали рычаги переключения мощности. И... Мидорией.

Мидорией, который стонал и гипервентилировал, вставши лицом к лицу с духом самого титана. Беспомощная, Урарака могла лишь наблюдать, как столкнулись воля человека и махины. Как «Омнибус», горделивый и старый, мотает незадачливого седока, обрушивается на него со всей яростью животного, разбуженного ото спячки.

Следующие десять минут она кричала и плакала, не слыша самой себя. Никакие электрогайсты не могли подготовить к этому. Титан, словно обезумевший жеребец, метался по своим цифровым чертогам. Задачей принцепса было покорить его. Долгом сенсори — удерживать шоры на глазах чудовища, чтобы хоть чем-нибудь да помочь. Рулевой все равно что треножил конечности. Модерати же...

Чувствовала, словно ее с Мидорией связывает самая прочная, самая тесная близость из всех возможных. Она была рядом с ним, и в то время, как остальные воспринимали в основном только свои тела и зоны ответственности, девушка ощущала его. Своего принцепса. Если он был наездником титана, то от Урараки требовалось держать поводья. И она держала, замирая каждый раз, когда «Омнибус» метафорически лягался, стремясь сокрушить юношу, ворваться в его мысли и полностью растворить в себе. «Если я чувствую в основном Мидорию... что же должен ощущать он, слившийся с духом махины?» — пронеслось у нее в голове.

Холод наползал стремительно и беспощадно. Сначала кончики пальцев на ногах, затем пятки, щиколотки. Ослепительная, арктическая белизна. Ощущение льдинок на языке. Кристаллические нейроны! Каждый волос обращается в стекло, и оно течет по проводам, вливаясь обратно в «Омнибус», круг замыкается... Простор, простор! Огромный, почти безграничный Манифольд титана. Дрожь призраков на краях сознания. Шепот тысячи мертвецов, погибших в перенапряжении, разинув рты от беззвучного крика. Картины... Урарака воспринимала их глазами Мидории, и только это уберегало ее от потери сознания.

Пыль. Целый мир пыли. Города, перемолотые в ржавый песок, остовы из адамантия. Фигурки, красные и темно-синие, Кровавые Ангелы и Повелители Ночи, полубоги, космодесантники... Букашки под ногами Бога-Машины! Их летуны и танки повсюду, за каждым коричневым ребром, в каждом распадке, каньоне. Десантные капсулы бьются о пустотный щит. Кто-то гибнет под орбитальной бомбардировкой — лоялист ли, предатель?..

Океан. Океан по колено принцепсу, по колено его верной, влюбленной модерати. Кракены и мозазавроподобные чудища не видят разницы между аватаром Омниссии и извращенным отродьем Архиврага: имперские и порченые махины сражаются среди рифов друг с другом и местной мегафауной целые дни подряд. Море кипит, турболазеры двоятся в волнах. Пена сгорает на корпусах, и лазурные воды темнеют.

А затем джунгли. Флуоресцентные, туманные, ядовитые. Лианы ползут, опутывают сочленения. Ярко-оранжевая плесень, омерзительно пульсируя, заклеивает ауспексы. Здесь нет земли, лишь перегной, да ветви толщиной с небоскреб, да черная листва папоротников. Титан проваливается в затянутую чем-то яму, силовые когти цепляются за кору ближайшего дерева. Крики принцепса. «Осквернители», словно пауки, набрасываются со всех сторон, их когти стучат по броне, клешни крошат керамит. Лаз-пушки «Ардекс-Дефенсор» вращаются в своих гнездах, стреляя без перерыва. Титан ревет, призывая на помощь собратьев.

Урарака ощущала, как махина треплет Мидорию, чтобы сбросить с командного трона — в одно из этих воспоминаний. Его разум никогда не найдут и отключат окоченевшее тело, если... Если только...

Упереться в пол онемевшими пятками. И тянуть, тянуть на себя метафорические поводья, цепляясь за несомненное, но стремительно ускользающее: «Я человек. Я Урарака! И я люблю, люблю моего Мидорию, его улыбка придает мне надежду!»

Ее тело рыдало, кричало в кресле. Разум трещал по швам, силясь смягчить хотя бы часть порыва «Омнибус». Душа же тянулась к фигурке юноши, льдисто пылавшей на цифровом отзвуке командного трона. Обнять. Удержать. Влить крохи своего тепла, ведь он замерз, совсем замерз в Манифольде!..

— Не вздумай уходить, слышишь? — Во всем мире остались лишь они вдвоем, они да оглушительная снежная буря. Урарака приникла к силуэту любимого, шепча одними губами: — Я здесь, рядом! Держись за меня, прошу!

Его руки неподвижно лежали на подлокотниках, прозрачных, пронизываемых потоками данных. Урарака схватила юношу за ладони, принялась лихорадочно растирать их — но Мидория оставался холодным, инертным. У его образа не было рта, лишь трепещущая, полная инеевого блеска туманность. Космическая темнота поглощала его, гася свет нейронов. Полные слез глаза вперились в безграничную даль — юноша не воспринимал модерати.

— <Внимание!> — разнесся по Манифольду хоровой речитатив делегации. — <Мозговая активность принцепса падает. Психоэлектрический потенциал нестабилен, пульс нитевидный>.

Белоснежный шторм вокруг словно залило чернилами сумерек. Ночь, бесконечная арктическая ночь опускалась на пространство их разума.

— Нет, нет, нет... — Урарака запустила пальцы в задубевшие на морозе вихры юноши. Обжигаясь и царапая подушечки, коснулась штекеров на его затылке. — Ты не можешь уйти. — Соленые капельки срывались с ее ресниц, но не леденели. Подхватываемые ураганным ветром, они взвивались к небу, что стремительно гасло. — Ты не можешь! — повторила девушка, икая от рыданий. — Ведь я тебя тоже почувствовала... Я знаю теперь, что тобой движет!..

Образы далекого мира Беррью вступали в такой контраст с воспоминаниями «Омнибус». Прижавшись подбородком к носу юноши, Урарака закрыла глаза, отдаваясь этим картинам.

Летний дол. Домики из глины усыпают склон, словно кувшинчики. Их окна забраны частым плетеньем — слюдяные ромбы, вправленные в ручейный тростник, поблескивают в лучах солнца. Небо, прозрачное, словно слеза, голубое, как сама чистота, отражается в них, а внутри царит успокаивающий полумрак. Аромат яблоневых дров у горячего очага. Мама корпит над котлом с луговыми травами, пламя сердечно озаряет ее лицо... На веревке сохнет жилет отца, зеленый, как глаза всех в семье мальчика.

Вместе с ним, взлохмаченным, быстроногим, Урарака несется по гравиевой дорожке. Удит рыбу в деревенском пруду. Разинув рот, любуется флажками в день середины лета. Гуляет до темноты и ноющей боли в ногах, ест смородину. Деревянный меч всегда под рукой.

А вот сосед разрешает проехаться с ним на телеге — от пегой лошади пахнет сеном и еще чем-то кислым, она забавно прядает ушами и фыркает...

Песнь ветра в горах. Ветер, снег — и снежки! Обновка: сапожки на Сангвиналии. Свечи, смех и горячий ужин, и все прямо в сердце зимы! Улыбка. Улыбка, та самая, открытая, честная и такая нежная.

...Манифольд совсем потемнел, но они с юношей словно бы купались в лучах солнца Беррью.

— Я люблю тебя, — шепнула Урарака, зарываясь носом в оттаявшие кудри Мидории. Искристый туман рассеялся, и его лицо стало видимо целиком, до самого подбородка, столь аккуратного, но решительного. — Люблю, потому что ты несешь с собой дом, — продолжила девушка. — Потому что хочешь защищать его всюду. И дарить его тем, кому повезло меньше...

Она втянула носом цифровой воздух. Затем легонечко коснулась губами обветренных губ своего принцепса. Ее пальцы скользнули по его ушам, коснулись бьющейся жилки на шее.

— <Жизненные показатели нормализуются>. — Сознание экипажа заполнила яркая надпись. Послание от техножреца и магоса автократорис звенело кимвалами: — <Машинный дух начинает шептать об успокоении, сохраняйте текущий уровень распределения нагрузки!>

Еще десять минут. Десять долгих, почти бесконечных минут борьбы. Но Мидория теперь смотрел совершенно осмысленно — утопая в озерах его глаз, зеленых, как сама жизнь, Урарака смыкала объятия и глубоко, нежно дышала, помогая ему отгонять видения, полные сомнений и страхов. Беря на себя все, что может.

— Ты хочешь спасать, — шептала она сквозь слезы. — Спасать людей... Вот почему ты все выдержал. Так не сломайся сейчас... Все получится: ведь ты уже спас меня. А теперь я помогу... Позволь мне помочь тебе!

Временами он терялся и не узнавал ее. И девушка терпеливо напоминала:

— Я твоя модерати. Очако Урарака. А ты — Изуку Мидория с Беррью, и я люблю тебя.

Закрывая глаза, юноша и девушка никли друг к другу, деля пополам горечь воспоминаний и все буйства «Омнибус».

— Позволь мне забрать боль, — повторяла она до тех пор, пока шторм не превратился в ветер, тот — в бриз, а слова не потеряли всякий смысл. Наконец, когда остались лишь только объятия, тепло губ и стук двух сердец, в Манифольде наступил полный покой.

А затем к Урараке вернулось не просто ощущение физического тела, но и контроль над ним. Сглотнув слезы, девушка провела ладонями по щекам, показавшимся раскаленными. Открыла глаза. Она снова была в кабине, в наушниках гремел торжествующий гимн, благовония щекотали ноздри.

— <Титан признает принцепса. Манифольд ваш>. — Инфоговорка как будто бы развязала какой-то узел, стянувшийся в животе, и девушка выдохнула. Мидория справился! Они... справились!

Снаружи, за многометровой броней «Омнибус», с грохотом отодвигались подъемные краны. Размыкалась клетка из галерей. Урарака чувствовала каждое движение бронированных петель, потому что его чувствовала сенсори. Ощущение, будто она переключает тумблеры неловкими пальцами Цую, вернулось вместе с покалыванием в ногах Иды, готовящегося нажимать на ходовые педали. Мидория выпрямился на своем троне, человек — и одновременно машина. Восемнадцатилетний юноша, и в то же время Титан, сражавшийся сто веков.

— Проверка щитов. — Его искусанные губы двинулись, и Урарака поймала себя на том, что повторяет в унисон, вслух.

Пальцы сами пробежались по пульту управления, задерживаясь у каждой лампочки. Все восемь генераторов пробудились от долгого сна и теперь перебирали частоты.

— Пустотные щиты активны, пробный режим.

— <Реактор пробужден. Малая мощность>. — Инфоговорка техножреца, уединившегося в груди махины, дублировалась в наушниках.

«Омнибус» на мгновение вскинулся, еще раз испытывая волю принцепса, и Урарака напрягла икры, как будто действительно держала бешеного жеребца за поводья. Затем волна холода отступила, и Манифольд стал полниться поступающими отчетами. Движители в норме. Все поршни в норме. Силовая установка в норме. Гироскопы работают, компенсируя дисбаланс, вызванный отсутствием основного орудия.

— <«Унус Про Омнибус»>, — вклинился в их гештальт бинарный кант делегации. — <Разрешаем выход из ангара. Задача: путешествие к Земле Ксанта, затем возвращение в ремонтный храм. Слава Омниссии!>

Не удержав порыва, девушка вновь мысленно обняла своего принцепса и немедленно отстранилась от него в Манифольде. Ледяная структура вокруг вздрогнула, а авто-рапорты, словно вырезанные на прозрачных пластинах, налились дополнительными оттенками данных, как лучами весеннего солнца. Ждать было нельзя, обойтись симуляцией тоже. Связь следовало укрепить как можно скорее!

— Рулевой, самый малый ход!

На этот раз Урарака предусмотрительно сжала губы.

Гул механизмов, который не могут заглушить даже метры керамита с пласталью, — это колоссальная конечность «Омнибус» отрывается от плит пола, подобно многотонной ракете. Долгая, слишком долгая тишина, дуга — и сокрушительный звук, с которым четырехпалая ступня опускается снова.

Титан пошел. Они пошли, впервые в жизни, в сотый раз за миллениум. Урарака тихонечко улыбалась, всхлипывая время от времени: теперь, когда душа успокоилась, она разглядела в груди юноши искорку ответного чувства.