Нет ярких красок в серебре (джен)

Драко умер внезапно. Впрочем, на войне это настолько обыденное явление, что он даже не удивился. Где-то в глубине души он знал, что слишком велик у него шанс не пережить Вторую Магическую. С самого рождения знал, должно быть. Поэтому спешил взять от жизни все и сразу. Поэтому колебался, когда страх подступал к самому сердцу и брал за пульсирующий мышечный комок ледяной когтистой рукой, порождая в груди смертный холод. Поэтому часто срывался и нарывался, когда становилось невыносимо ожидание и хотелось только одного — скорей бы... Краем сознания Драко услышал истошный крик «Авада Кедавра!», увидел зеленую вспышку, а дальше голову окутало зеленое сияние и все закончилось. Успел удивиться только одному — его убила Грейнджер. Хорошая девочка Грейнджер, не красавица, но точно первая умница и гордость Гриффиндора. Даже он, первый ученик Слизерина, не мог не признавать, что грязнокровка с легкостью обставляла всех студентов Хогвартса на их курсе. Всех, кроме него, как он думал. А тут вдруг оказалось, что и его тоже.

Время замедлилось. Зеленые завихрения плыли перед глазами причудливым туманом, постоянно меняющим свою форму. Они искрились, вспыхивали серебристыми всполохами, меркли длинными хвостами, растворяясь в темноте. Драко успел еще подумать идиотскую мысль, что для самой Грейнджер зелень смертного проклятия, должно быть, полиняла бы в алый и золотой — цвета Гриффиндора. Мысль уплыла и растворилась в темноте. Когда темнота объяла все, обняла его, баюкая в безмятежности, Драко закрыл глаза и успокоился. Не надо было больше ждать, бояться, стремиться и снова бояться. Все свершилось, и это оказалось не страшно. И не больно. Пусть только окажется бесконечно. Он слишком устал, чтобы трепыхаться дальше, и хотел отдохнуть.

— Сделай милость, — выдохнул он сомкнутыми губами, обращаясь неизвестно к кому.

Но в ответ услышал тихий смех, звяканье чего-то железного и шелест мантии.

Когда он открыл глаза в следующий раз, то понял, что в милости ему было отказано.

* * *

Мир вокруг был серым. Пятьдесят оттенков серого, всплыло откуда-то из памяти, но тут же ушло забытой мыслью. Миллион оттенков был у серого, и Драко понял, что, может, он и не сочтет их все, но различить — пара пустяков. Серый мир больше не искрил, но был словно подсвечен этой серостью изнутри, и это тоже было красиво. Туман заволакивал зрение, скрадывал реальность, и Драко мог различить только призрачные контуры того места, в котором оказался. Иногда они менялись, как будто двигались, и перемена эта каждый раз сопровождалась волнами низкого гудящего звука. К горлу подступила паника. Драко взялся за пульсирующую на шее жилу, чтобы слегка придавить ее и тем самым успокоиться, но не почувствовал под пальцами ничего — ни кожи, ни знакомого биения, ни тепла, ни самого тела. Паника начала нарастать. Он отнял ладонь, поднес руку к лицу и взглянул на нее. Тонкие длинные пальцы были полупрозрачными и плохо слушались. Он сжал кулак, чтобы ощутить, как в ладонь впиваются ногти, но снова ничего. Снова. Ничего. Гул вокруг нарастал, а по туману пошли контрастные аберрации. И тут он все вспомнил: Грейнджер с бешеными глазами, зеленая вспышка, удивление... вспомнил, как остановилось его сердце, как исчезла гравитация... вспомнил свой последний выдох и последовавший за ним ответ. Над ним не сжалились. Покоя не будет.

Когда-то давно, когда мир еще не сошел с ума и не захлебнулся в крови братоубийственной войны, маленький Драко встретил в одной из комнат родового поместья призрак молодой леди. У нее было красивое печальное лицо, старинное платье, а к корсажу вместо цветов был приколот кинжал. Леди была похожа на сотканную из серебристой дымки кисею и парила над полом. Присмотревшись, Драко понял, что кинжал не приколот к платью, а воткнут в тело, прямо туда, где сердце. Он не успел испугаться, потому что пришла мама, приветливо поздоровалась со странной леди и тут же увела его прочь. Уже потом Драко узнал, что это был призрак Морганы Малфой, жившей настолько далеко по времени от самого Драко, что он даже не смог охватить это разумом. Мама не запрещала ему ходить в дальние комнаты, но предупредила: не все призраки общительны и добры, не зли ее. Драко не злил, ему было интересно. Он знал, что через год поедет в Хогвартс и там встретит других призраков, и ему хотелось узнать о них как можно больше. Несколько месяцев он потратил на то, чтобы расположить леди Моргану к себе, а потом начал расспрашивать. И узнал. Узнал, что люди умирают. Узнал, что иногда люди умирают не насовсем. Узнал, что душа человека, которого настигла внезапная смерть, может задержаться между мирами, покуда все дела не будут завершены, и Смерть не смилостивится и на заберет с собой в лучший из миров. Куда именно попадают души потом, когда обретают вечный покой, леди Моргана не знала. И никто из призраков не знал. Когда иные из них уходили туда, то никто не возвращался, чтобы рассказать обо всем другим.

Сейчас Драко оглядывал себя и медленно приходило осознание, что отныне он сам — леди Моргана. Призрак. И он застрял, потому что реальность вокруг точно не была лучшим миром. Низкий гул, перекатывающийся волнами, давил на мертвые уши. Серый подсвеченный свет слепил мертвые глаза. Гравитация, кажется, возвращалась на место, но это не точно. Драко попытался вспомнить, что леди Моргана рассказывала о том, как очнулась после смерти. Память отдавала крупицы знания медленно и неохотно.

— Это происходит медленно, — говорила леди Моргана, — и ты можешь оказаться совсем не в том месте, где только что был. Время для нас течет по-другому. Тебе кажется, что прошло несколько минут, а на самом деле прошли часы. Просто замри и ты увидишь.

Он принудил себя замереть, не шевелить ни единой частицей, чтобы мир вокруг, из которого его так резко выдернули, стабилизировался, а дыра в реальности, которая только что была Драко Малфоем, затянулась. Туман начал проясняться. Тени обрели очертания, а потом и четкие границы, вырисовываясь, проявляясь в мерцающей серости небытия. Низкий гул начал повышаться и замедляться, превращаясь в отдельные слова. Когда мир полностью проявился, Драко обнаружил себя на поле боя, где и настигла его зеленая смерть. Только никакого боя уже не было. Были руины, мертвые тела и оставшиеся в живых, что ходили между ними и звали своих родных, друзей и любимых. Они выкрикивали имена и чаще всего не получали ответа. Крики, стоны и плач. Кровь, дым и разрушения. Рядом с собой Драко увидел Нарциссу. Она стояла на коленях, закрыв лицо руками, и монотонно повторяла:

— Драко... Драко... Драко...

Он не стал смотреть. Не смог себя заставить. Ему хотелось быть где угодно, только не здесь. Он зажмурился, мысленно закрываясь от всего происходящего, уходя в себя, все глубже и глубже, как делал это всегда, когда хотел перенести нечто непереносимое. Звуки снова стали сливаться между собой, превращаясь в гул. Он подумал, что призрачные глаза, закрытые призрачными веками, все равно продолжат видеть. Но нет, туман сгустился и потемнел почти до черноты. Когда все стихло, когда гравитация снова сошла с ума, Драко открыл глаза. Ему понадобился всего один взгляд, чтобы понять, что теперь он совсем в другом месте. Здесь не было мертвых тел, не было руин и не было безнадежности завершившегося боя.

Паркет был натерт до блеска. Старинная мебель расставлена безупречной композицией. Цветы в вазах были свежими. За окном расстилался идеальный сад в стиле Тюдоров. Домовой эльф усердно полировал изогнутую ножку секретера.

Драко был дома.

Эльф оглянулся на него, но не поприветствовал, как было положено, а просто вернулся к работе. За спиной раздался мелодичный голос леди Морганы:

— Драко... о, Драко... мне так жаль.

Он обернулся. Призрак стоял рядом с ним, и из глаз сверкающими каплями падали слезы.

— Моргана... что происходит? Что со мной?

Рассудком он все еще сопротивлялся тому, что уже понял и так. До последнего надеялся, что она скажет сейчас что-то другое. Но она печально покачала головой и сказала то, что он боялся услышать больше всего:

— Драко... ты умер.