Нет ярких красок в серебре (джен)

Драко умер внезапно. Впрочем, на войне это настолько обыденное явление, что он даже не удивился. Где-то в глубине души он знал, что слишком велик у него шанс не пережить Вторую Магическую. С самого рождения знал, должно быть. Поэтому спешил взять от жизни все и сразу. Поэтому колебался, когда страх подступал к самому сердцу и брал за пульсирующий мышечный комок ледяной когтистой рукой, порождая в груди смертный холод. Поэтому часто срывался и нарывался, когда становилось невыносимо ожидание и хотелось только одного — скорей бы... Краем сознания Драко услышал истошный крик «Авада Кедавра!», увидел зеленую вспышку, а дальше голову окутало зеленое сияние и все закончилось. Успел удивиться только одному — его убила Грейнджер. Хорошая девочка Грейнджер, не красавица, но точно первая умница и гордость Гриффиндора. Даже он, первый ученик Слизерина, не мог не признавать, что грязнокровка с легкостью обставляла всех студентов Хогвартса на их курсе. Всех, кроме него, как он думал. А тут вдруг оказалось, что и его тоже.

Время замедлилось. Зеленые завихрения плыли перед глазами причудливым туманом, постоянно меняющим свою форму. Они искрились, вспыхивали серебристыми всполохами, меркли длинными хвостами, растворяясь в темноте. Драко успел еще подумать идиотскую мысль, что для самой Грейнджер зелень смертного проклятия, должно быть, полиняла бы в алый и золотой — цвета Гриффиндора. Мысль уплыла и растворилась в темноте. Когда темнота объяла все, обняла его, баюкая в безмятежности, Драко закрыл глаза и успокоился. Не надо было больше ждать, бояться, стремиться и снова бояться. Все свершилось, и это оказалось не страшно. И не больно. Пусть только окажется бесконечно. Он слишком устал, чтобы трепыхаться дальше, и хотел отдохнуть.

— Сделай милость, — выдохнул он сомкнутыми губами, обращаясь неизвестно к кому.

Но в ответ услышал тихий смех, звяканье чего-то железного и шелест мантии.

Когда он открыл глаза в следующий раз, то понял, что в милости ему было отказано.

* * *

Мир вокруг был серым. Пятьдесят оттенков серого, всплыло откуда-то из памяти, но тут же ушло забытой мыслью. Миллион оттенков был у серого, и Драко понял, что, может, он и не сочтет их все, но различить — пара пустяков. Серый мир больше не искрил, но был словно подсвечен этой серостью изнутри, и это тоже было красиво. Туман заволакивал зрение, скрадывал реальность, и Драко мог различить только призрачные контуры того места, в котором оказался. Иногда они менялись, как будто двигались, и перемена эта каждый раз сопровождалась волнами низкого гудящего звука. К горлу подступила паника. Драко взялся за пульсирующую на шее жилу, чтобы слегка придавить ее и тем самым успокоиться, но не почувствовал под пальцами ничего — ни кожи, ни знакомого биения, ни тепла, ни самого тела. Паника начала нарастать. Он отнял ладонь, поднес руку к лицу и взглянул на нее. Тонкие длинные пальцы были полупрозрачными и плохо слушались. Он сжал кулак, чтобы ощутить, как в ладонь впиваются ногти, но снова ничего. Снова. Ничего. Гул вокруг нарастал, а по туману пошли контрастные аберрации. И тут он все вспомнил: Грейнджер с бешеными глазами, зеленая вспышка, удивление... вспомнил, как остановилось его сердце, как исчезла гравитация... вспомнил свой последний выдох и последовавший за ним ответ. Над ним не сжалились. Покоя не будет.

Когда-то давно, когда мир еще не сошел с ума и не захлебнулся в крови братоубийственной войны, маленький Драко встретил в одной из комнат родового поместья призрак молодой леди. У нее было красивое печальное лицо, старинное платье, а к корсажу вместо цветов был приколот кинжал. Леди была похожа на сотканную из серебристой дымки кисею и парила над полом. Присмотревшись, Драко понял, что кинжал не приколот к платью, а воткнут в тело, прямо туда, где сердце. Он не успел испугаться, потому что пришла мама, приветливо поздоровалась со странной леди и тут же увела его прочь. Уже потом Драко узнал, что это был призрак Морганы Малфой, жившей настолько далеко по времени от самого Драко, что он даже не смог охватить это разумом. Мама не запрещала ему ходить в дальние комнаты, но предупредила: не все призраки общительны и добры, не зли ее. Драко не злил, ему было интересно. Он знал, что через год поедет в Хогвартс и там встретит других призраков, и ему хотелось узнать о них как можно больше. Несколько месяцев он потратил на то, чтобы расположить леди Моргану к себе, а потом начал расспрашивать. И узнал. Узнал, что люди умирают. Узнал, что иногда люди умирают не насовсем. Узнал, что душа человека, которого настигла внезапная смерть, может задержаться между мирами, покуда все дела не будут завершены, и Смерть не смилостивится и на заберет с собой в лучший из миров. Куда именно попадают души потом, когда обретают вечный покой, леди Моргана не знала. И никто из призраков не знал. Когда иные из них уходили туда, то никто не возвращался, чтобы рассказать обо всем другим.

Сейчас Драко оглядывал себя и медленно приходило осознание, что отныне он сам — леди Моргана. Призрак. И он застрял, потому что реальность вокруг точно не была лучшим миром. Низкий гул, перекатывающийся волнами, давил на мертвые уши. Серый подсвеченный свет слепил мертвые глаза. Гравитация, кажется, возвращалась на место, но это не точно. Драко попытался вспомнить, что леди Моргана рассказывала о том, как очнулась после смерти. Память отдавала крупицы знания медленно и неохотно.

— Это происходит медленно, — говорила леди Моргана, — и ты можешь оказаться совсем не в том месте, где только что был. Время для нас течет по-другому. Тебе кажется, что прошло несколько минут, а на самом деле прошли часы. Просто замри и ты увидишь.

Он принудил себя замереть, не шевелить ни единой частицей, чтобы мир вокруг, из которого его так резко выдернули, стабилизировался, а дыра в реальности, которая только что была Драко Малфоем, затянулась. Туман начал проясняться. Тени обрели очертания, а потом и четкие границы, вырисовываясь, проявляясь в мерцающей серости небытия. Низкий гул начал повышаться и замедляться, превращаясь в отдельные слова. Когда мир полностью проявился, Драко обнаружил себя на поле боя, где и настигла его зеленая смерть. Только никакого боя уже не было. Были руины, мертвые тела и оставшиеся в живых, что ходили между ними и звали своих родных, друзей и любимых. Они выкрикивали имена и чаще всего не получали ответа. Крики, стоны и плач. Кровь, дым и разрушения. Рядом с собой Драко увидел Нарциссу. Она стояла на коленях, закрыв лицо руками, и монотонно повторяла:

— Драко... Драко... Драко...

Он не стал смотреть. Не смог себя заставить. Ему хотелось быть где угодно, только не здесь. Он зажмурился, мысленно закрываясь от всего происходящего, уходя в себя, все глубже и глубже, как делал это всегда, когда хотел перенести нечто непереносимое. Звуки снова стали сливаться между собой, превращаясь в гул. Он подумал, что призрачные глаза, закрытые призрачными веками, все равно продолжат видеть. Но нет, туман сгустился и потемнел почти до черноты. Когда все стихло, когда гравитация снова сошла с ума, Драко открыл глаза. Ему понадобился всего один взгляд, чтобы понять, что теперь он совсем в другом месте. Здесь не было мертвых тел, не было руин и не было безнадежности завершившегося боя.

Паркет был натерт до блеска. Старинная мебель расставлена безупречной композицией. Цветы в вазах были свежими. За окном расстилался идеальный сад в стиле Тюдоров. Домовой эльф усердно полировал изогнутую ножку секретера.

Драко был дома.

Эльф оглянулся на него, но не поприветствовал, как было положено, а просто вернулся к работе. За спиной раздался мелодичный голос леди Морганы:

— Драко... о, Драко... мне так жаль.

Он обернулся. Призрак стоял рядом с ним, и из глаз сверкающими каплями падали слезы.

— Моргана... что происходит? Что со мной?

Рассудком он все еще сопротивлялся тому, что уже понял и так. До последнего надеялся, что она скажет сейчас что-то другое. Но она печально покачала головой и сказала то, что он боялся услышать больше всего:

— Драко... ты умер.

Его похоронили быстро и скромно. Мать сама обмыла его тело, облачила в парадную мантию и положила в гроб. Она больше не плакала, не повторяла, как заведенная, его имя. Она словно заледенела. Руки делали все быстро и аккуратно, и Драко понял, что не впервой ей приходится совершать этот скорбный обряд. Она уложила его волосы и расправила все складки на одеждах, чтобы все было идеально. Отец надел на его палец перстень с гербом дома Малфоев — чтобы в лучшем из миров предки признали его. Гроб отнесли в семейную усыпальницу. Декан Снейп управлял левитацией, а Люциус и Нарцисса шли следом, поддерживая друг друга и стараясь не смотреть на мертвого сына. Не могли не смотреть.

Драко следовал за ними и не мог оторвать глаз от себя самого. В гробу он казался спящим. Спокойное лицо, умиротворенное, расслабленное, наконец-то не искаженное ни страданием, ни яростью, ни усталостью. Вытянутое длинное тело со скрещенными на груди руками. Пальцы такие нервные, такие длинные, только ссадины на костяшках и ногти обломаны. Светлые волосы лежат волной на высоком лбу. Губы, бледные до синевы, плотно сжаты, но даже так видно, что они искусаны. У него была привычка кусать губы, чтобы подавить в себе эмоции, и отец считал ее отвратительной. Сейчас, наверное, не считает. Сейчас, наверное, ему все равно. Пусть бы и дальше кусал, лишь бы эти губы улыбались или отвечали неизменное «Да, отец». Драко смотрел на себя, на маленькую траурную процессию и задавался вопросом, а что, собственно, дальше?

Его никто не видел и не слышал. Он не понимал. Он провел целый год в почти ежедневных свиданиях с леди Морганой, даже если они сводились к вежливому поклону и фразе «Привет, Моргана. Рад тебя видеть». Призраки Хогвартса были настолько его неотъемлемой частью, что никто вообще не задумывался о том, что это люди. Бывшие люди. В смысле когда-то они были живыми людьми из плоти и крови, а потом стали призраками из серебристого тумана. Ведь у них были тела, и тела эти давно истлели и обратились в прах. Но ничего не закончилось. Они продолжили существование в иной форме, и для некоторых из них нежизнь стала отличным временем. Он же оставался незрим и не слышим почему-то.

В усыпальнице его положили в каменную могилу. Родители по очереди поцеловали его холодный лоб. Крестный коснулся его руки. Драко поднял призрачную руку и посмотрел на нее, на тыльную сторону ладони. На мгновение ему показалось, что он ощутил прикосновение, но тут же все исчезло. Не могло такого быть. Или могло? Он не знал. Он вообще не знал, что теперь ему делать. Могилу закрыли тяжелой крышкой, на которой было выбито его имя и годы жизни. Ни прощального слова, ни эпитафии не было. Никакие родители не готовятся к смерти своего ребенка и не подбирают слова заранее. Когда крышка встала на место, перед глазами потемнело, но тут же все рассеялось. Нарцисса положила на крышку белую розу, срезанную в саду только сегодня утром. Хотела что-то сказать, но не смогла. Вместо этого из груди исторгся тихий стон. Глаза закрылись, и она начала медленно оседать вниз. Отец подхватил ее на руки и растеряно посмотрел на Снейпа — своего единственного, пожалуй, друга. Снейп едва заметно кивнул. Драко не выдержал и закричал:

— Мама, я здесь! Отец! Северус!

Не было ответа. Они постояли еще немного, а потом вышли наружу. Драко понял, что сейчас останется здесь один, и поспешно выскользнул следом. До самого дома Люциус нес жену на руках. В гостиной Снейп привел ее в чувство нюхательной солью. Ресницы затрепетали. Глаза открылись. Бледные губи разомкнулись, и мать тихо спросила:

— Как мы теперь будем жить? Зачем?

И отец ответил:

— Я не знаю.

* * *

— Моргана, почему мы здесь? Почему ты? Почему я? Почему мы застряли?

— Мы здесь, потому что есть что-то, что нас удерживает. Зачем ты здесь, Драко? Что удерживает тебя?

Они сидели в дальних покоях, которые были обиталищем леди Морганы последние все-сбились-со-счета-сколько сотен лет. Им не нужен был свет, и они не зажигали свечей. В потустороннем мире не было смены дня и ночи — новая реальность всегда была подсвечена одинаково, и неуловимо менялись только оттенки серебра. Им не нужно было тепло, и камин оставался холодным. Им не нужны были еда и питье. И Драко отчаянно скучал по всему, что теперь им было не нужно. Он хотел снова увидеть свет звезд, ощутить тепло живого пламени, съесть любимое пирожное и запить его тыквенным соком, который ненавидел в Хогвартсе. Он снова хотел жить и все никак не мог осознать, что смерть — это навсегда. Размышляя над вопросом леди Морганы, от вдруг понял ответ.

— Все! Меня держит здесь все!

— Тогда ты будешь здесь целую вечность, — сказала леди Моргана, помолчала немного и тихо добавила: — Вечность — это очень долго.

Драко смотрел перед собой невидящим взглядом и пытался осмыслить ее слова. Он увидит, как его родители будут стареть вдвоем и однажды умрут в одиночестве. Увидит, как род Малфоев прервется, поместье опустеет, сад зарастет дикими травами, а домовые эльфы соберутся и уйдут к другим хозяевам. Увидит, как древние стены начнут ветшать, покрываться паутиной и пылью, и только забытые всеми призраки станут бродить по заброшенным залам и анфиладам. Или еще того хуже: поместье продадут с торгов, в его родовое гнездо въедут новые люди, не имеющие никакого отношения к Малфоям, и поспешат избавиться от всего, что напоминало о предыдущих владельцах с их сомнительной репутацией. Не приведи Мерлин, если это будут Уизли. У Поттера хватит и денег, и мстительности, чтобы подарить предателям крови то, что принадлежало врагу. От этой мысли Драко передернуло.

— Прости, Моргана, но мне нужно побыть одному.

Она усмехнулась.

— Тяжело принимать новую участь, уж я-то знаю. Но ты привыкнешь к нежизни.

Она поднялась с кресла и уже собралась удалиться, как Драко окликнул ее снова:

— Постой! А ты... почему ты здесь?

Она повернулась к нему лицом и приложила руку к корсажу, обняв пальцами воткнутый кинжал.

— Из-за этого. Я любила и была любима. Мы собирались пожениться, но мой отец, твой предок, Драко, сговорил меня за другого. За своего друга, который был старше меня на тридцать лет. Я просила его на коленях, умоляла не отдавать меня за другого, но отец не послушал. Мне было всего семнадцать, и я решила, что лучше совсем не жить, чем жить в разлуке с любимым. Юности свойственны шальные необдуманные поступки. Я убила себя. А потом решила остаться и вечно напоминать Малфоям, что любовь не терпит предательства. Только, знаешь что... уже через пару поколений обо мне все забыли. И Малфои продолжили жениться по расчету, а не по любви. Твои родители — счастливое исключение. А я застряла здесь, потому что некому меня отпустить. Так что торопись...

Он хотел спросить, о чем она говорит, но леди Моргана уже исчезла. Торопись, сказала она. Некому отпустить, сказала она. Значит ли это, что не только он должен хотеть уйти, но и другие люди должны хотеть его отпустить?

* * *

В ночь после похорон он пришел в родительскую спальню. Ничего подобного Драко не позволял себе с тех пор, как ему исполнилось три. Спальня родителей — не место для детей, так заведено во всех аристократических семействах. Если ночью он просыпался от того, что хотел есть или пить, то должен был позвать домовика и приказать ему принести все нужное с кухни. Если он просыпался от страха, то должен был справляться сам. Это не значило, что родители его не любили, но их с самого детства воспитывали точно так же, и оба они не знали, что можно как-то иначе. Однажды он испугался так сильно, что послал эльфа за матерью. Родители пришли к нему оба, но на следующий день Драко выслушал лекцию от отца насчет мужества, приличий и характера.

— Он всего лишь ребенок, Люциус, — сказала тогда мама. Отец ответил непреклонно:

— Он Малфой и должен учиться выдержке.

Больше он так не делал. И сам не приходил. И вот сейчас он стоял в дверях и смотрел, как его родители спят на огромной кровати под балдахином. Голова матери покоится на сильном плече отца, а он обнимает жену рукой, словно стремится защитить даже во сне. Сон их был беспокойным. Нарцисса вздрагивала и стонала, и тогда Люциус поглаживал ее по плечу, на мгновение выпадая из дремы, касался губами ее разметавшихся светлых волос, и она успокаивалась. На какое-то время. У Драко щемило сердце и болело внутри. Нечему было болеть, и сердце стояло, но он все равно чувствовал в груди судорожные спазмы, волной расходившиеся по телу.

Он приблизился к кровати со стороны матери, опустился на колени и тихо позвал:

— Мама...

Она не проснулась. Отец приоткрыл глаза, глянул сквозь него невидяще и снова смежил веки. Почему-то они не видели его. Драко силился вспомнить, что говорила леди Моргана про видимость призраков. Он заметил, что после смерти ему стало тяжелее вспоминать все то, что было связано с его телесной жизнью. Она говорила, что призрак сам выбирает, кому показываться, а кому нет. Сначала приходится прилагать усилия, а потом получается само собой. Драко не очень представлял, какие именно усилия нужно приложить, но все равно постарался. И вдруг его охватил страх. А нужно ли вообще? Что, если они уже попрощались с ним, и явление призрака погибшего сына только причинит им лишнюю боль? Драко не хотел, чтобы его родителям было больно сверх того, что уже есть сейчас.

Нарцисса широко распахнула глаза, посмотрела на него в упор и громко ахнула. Драко показалось, что в ее зрачках он видит свое отражение — серебристое мерцание, ярко видимое в темноте ночной спальни. Люциус мгновенно проснулся.

— Что? Что случилось, дорогая? Что ты увидела?

— Драко! Здесь был Драко!

Отец обвел комнату взглядом и сильнее прижал к себе мать. Он говорил мягко и ласково, и очень тихо, но Драко все равно услышал.

— Его здесь нет. Тебе показалось.

— Нет... я видела его.

— Его нет, милая. Нет...

Он уткнулся в ее волосы лицом, и Драко с ужасом увидел, как вздрагивают его плечи. Он никогда не видел, чтобы его отец плакал. Он никогда не видел, чтобы его отец проявлял хоть какие-то чувства. Возможно, сейчас он увидел то, что никогда не было предназначено для его глаз — отца и мать наедине, только друг с другом, когда они могут не притворяться, потому что скрывать друг от друга им нечего. Ему стало неловко. Он поднялся, уже точно зная, что они не видят его, и попятился к двери. И стоял, пока они снова не уснули. И только потом ушел.

На следующее утро он сидел с ними в столовой за завтраком, снова невидимый и не слышимый. От ночного происшествия ничего не осталось. Хотя... ему показалось, что оба они как-то враз поникли и словно постарели. Спина Люциуса была не такая прямая, как раньше. Манеры Нарциссы не такие отточенные. Они сидели друг напротив друга за длинным обеденным столом, как это делали всегда. Драко сидел на своем месте в центре и смотрел на белоснежную скатерть, вышитую крошечными чайными розами. Розы были серыми, но он помнил их настоящий цвет — кремово-розовый. Черное платье матери выделялось в светлой столовой пятном траурного горя. И ни одного украшения, кроме обручального кольца. Стол казался бесконечно-длинным. Впервые на памяти Драко не было свежих цветов.

Люциус положил вдруг вилку, неприлично звякнув серебром о фарфор. Посидел немного молча, а потом поднялся и подошел к жене. Взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.

— Дорогая, я хочу, чтобы кое-что поменялось.

Он взмахнул волшебной палочкой и заставил сервировку Нарциссы переместиться на место рядом с собой. Подал матери руку, помогая встать, и провел ее вдоль стола, нежно поддерживая за локоть. Отодвинул стул, предлагая присесть.

— Отныне твое место здесь, рядом со мной.

Она молча села на стул и продолжила завтрак. Драко смотрел, как они сидят рядом, почти касаясь друг друга локтями, и думал, что не только дети могут стать сиротами, когда гибнут их родители. Родители сиротеют, когда теряют детей.

* * *

Он не хотел покидать дом. Сад больше не привлекал его красотой и свежестью. Драко бродил по поместью, с ужасом думая, что впереди у него целая вечность, а он не знает, что с ней делать. Интересно, бывает ли у призраков депрессия? Интересно, бывает ли психологическая помощь для призраков? Он подозревал, что ответ на первый вопрос — да, а на второй — нет. Каждое утро после завтрака он вставал у окна в холле и смотрел, как его родители выходят из дома и идут в сад. В руке матери — одна белая роза. В руке отца — его знаменитая трость, тяжесть которой Драко не раз испытывал на себе. Лицо Нарциссы закрыто легкой вуалью. Однажды Люциус подал ей руку, помогая спуститься с высоких степеней, а потом не предложил взять его под локоть, как обычно, а сжал ладонь и повел за руку. И с тер пор они всегда ходили только так: маленькая лапка Нарциссы пряталась в ладони мужа. Драко знал, куда они ходят. Сейчас они погуляют по дорожкам час или около того, а потом свернут в глубину, не сговариваясь, не говоря друг другу ни слова, словно их сердца чувствовали желания друг друга. Они пойдут в усыпальницу и будут стоять над его могилой. Нарцисса положит розу на крышку, и они вернутся в дом. Пару раз Драко гулял вместе с ними, но потом перестал. Слишком невыносимо было это видеть.

Он все еще не проявлял себя, боясь ранить их еще больше. Леди Моргана говорила, что у всех это происходит по-разному. Кто-то, наоборот, испытывает облегчение, а кто-то уходит в скорбь еще глубже. Драко учился появлению и сокрытию себя, пока они гуляли. Но некому было подсказать, насколько хорошо у него это получается. Стоя у окна, он материализовывался, как будто просто остался дома. Смотрел сквозь полупрозрачные гардины и не мог насмотреться. Однажды Нарцисса обернулась, а он узнал, что вполне видим.

Ее рука метнулась к лицу, и мать закусила ребро ладони. Ее лицо исказилось болью. Люциус что-то спросил, она ответила, и он тоже резко обернулся. Но Драко, поняв, что его видят, отпрянул вглубь холла и скрылся. Отец не увидел. Нарцисса вырвалась и побежала к дому. Влетела в холл и закричала:

— Драко! Сыночек!

Из ее глаз хлынули слезы. Грудь, затянутая траурным шелком ходила ходуном от сдерживаемых рыданий. Роза осталась лежать на пороге. Отец ворвался следом. Схватил ее в объятия и заговорил, успокаивая, утешая, нес какую-то околесицу про то, что им нужно уехать, что нужно все забыть, что война закончилась и теперь они свободны от власти Темного Лорда, он свободен от Метки. Мать кивала, соглашалась, но ее взгляд мутнел, дыхание сбивалось, и закончилось все тем, что Люциус уложил ее в постель, напоил успокоительным зельем, а сам потом в кабинете пил огневиски.

В темноте, сидя без свечей, в расшнурованной рубахе, с растрепанными волосами, он вдруг очнулся от пьяного забытья и тихо спросил в пространство:

— Драко, ты здесь? Ответь мне, сынок. Твоей матери так плохо без тебя. И мне... мне тоже. Я бы все отдал, чтобы тебя вернуть.

И тихо заплакал. Если бы Драко был жив, то его прошибло бы холодным потом. Если бы он был жив, то хотел бы тоже разразиться слезами, чтобы стало легче. Но он не мог. По бледным щекам катились светящиеся капли, но это были не настоящие слезы. Они не приносили облегчения.

— Папа, — сказал он, зная, что не будет услышан, — я так хочу вернуться.

На следующий день к обеду прибыл Снейп.

По нему война потопталась сильнее, чем по прочим. Это сейчас Драко знал, что двадцать лет его крестный играл роль двойного агента, находился под постоянной угрозой жизни. Знал, сколько Круцио с обеих сторон ему пришлось перенести. А тогда... когда все начиналось, он остался один, ибо никому нельзя было довериться. Одиночество шпиона — огромное одиночество, возможно, самое огромное из всех. Снейп выглядел старше своего возраста, стал еще более жилистым и костлявым. Мантия сшита из дорогой шерсти, но все так же заляпана пятнами неизвестного происхождения. Снейп и зелья — близнецы-братья, мрачно подумал Драко. Крестный был настолько странным и непонятным, что любить его было очень сложно.

Люциус приказал убраться в кабинете и накрыть там ужин для них. Нарцисса все еще лежала больная. Они со Снейпом сидели за столом, а Драко стоял в углу, скрестив на груди руки. После первой перемены блюд и попытки светского разговора, которая с треском провалилась, Люциус вздохнул, призвал заклинанием бутылку огневиски, которую прятал на бюро за стопкой пергаментов, и разлил по тамблерам. Выпили молча.

— Алкоголики, — буркнул Драко из своего угла. — А сам все время делал вид, что вообще не пьет.

В ответ Снейп скользнул по нему взглядом, но, конечно, не увидел и не услышал. Обратился к другу:

— Как Нарцисса?

— Плоха. Лежит второй день, слаба совсем. Уверяет, что видела Драко.

— Нужна помощь?

— Хотел у тебя заказать что-нибудь из твоих зелий, чтобы помочь ей справиться.

— Я сделаю и пришлю тебе в скором времени.

Помолчали, выпили еще.

— Север... что ты знаешь о призраках?

— Они существуют, — как обычно сама логичность и лаконичность.

— Как думаешь... Драко может быть здесь? С ним можно как-то связаться?

Снейп облокотился на стол и свел пальцы шатром. Драко очень хотелось подойти к нему и шепнуть на ухо, что, конечно, он здесь. Будет здесь еще целую вечность. И это представляется ему кошмаром.

— Я могу принести доску Уиджи. Но, если он не захочет, то не станет с тобой говорить. А если захочет, то никакая доска не нужна. А ты... хочешь, чтобы он был здесь?

Отец молчал долго, очень долго. Драко весь напрягся. Вот сейчас, сейчас отец ответит, и тогда он решит, появляться ему или нет.

— Мы с Нарциссой хотели бы сказать, что любим его. Мы... я редко говорил ему это, пока... ну, ты понимаешь.

— Если он здесь, то ты можешь сказать это и так. Он услышит.

Драко хотелось закричать. Я слышу, я здесь, и я слышу, я тоже вас люблю. Он был готов проявиться тотчас, но его снова скрутило страхом. Нет, не сейчас. Когда они будут одни, когда с ним будет только его семья.

— Драко... — начал Люциус, но так и не продолжил.

* * *

Снейп действительно прислал целую корзинку с зельями. Нарцисса начала их принимать в тот же день, и ей стало лучше. Они снова ходили вдвоем гулять, держась за руки. Она заказала себе три новых платья — черных, без единого украшения. В столовой они сидели рядом. Однажды кто-то из домовиков ошибся и накрыл стол на три персоны. Увидев это, мать страшно побледнела и осела на стул. Отец был в таком гневе, что Драко подумал — убьет сейчас беднягу так, что ни косточки не останется. Но к его немалому изумлению Люциус только холодно сказал:

— Впредь следует быть внимательнее. А сейчас вон отсюда.

Пискнув, эльф испарился. Нарцисса тихо подала голос:

— Со мной все хорошо, дорогой. Я в порядке.

Люциус опустился на пол возле ее ног и положил голову на укрытые шелком колени. Мать гладила его волосы, пропуская между пальцев тонкие светлые пряди. Это было так пронзительно и беззащитно, что Драко почувствовал себя неловко. Как будто подсмотрел за чем-то, что ему не следовало видеть. Преимущество быть призраком — ты можешь наблюдать все, оставаясь невидимым, но бывают моменты, когда этого делать не хочется. Счастливое исключение, вспомнил он. Покинул столовую и ушел в апартаменты леди Морганы.

Они проводили часы в беседах и тренировках. Леди Моргана учила его контролю над проявлением и сокрытием себя. Они говорили о том, как люди переживают смерть близких и как меняются. Родители Драко переменились. А может, всегда были такими, просто он не знал. До того, как умереть, он никогда не видел их только вдвоем. Сейчас он сожалел, что многого в них не знал и не видел до смерти. Не знал, что его мать на самом деле так хрупка и ранима. Не знал, что его отец может быть нежным и внимательным. Не знал, что родители его так сильно любят. Если бы его сердце продолжало стучать, то сейчас оно обливалось бы кровью. Леди Моргана говорила:

— Часто люди по-настоящему открываются только после того, как теряют самое дорогое, что у них есть. Мой отец сошел с ума после того, как меня не стало. Он жалел о своем решении и часто повторял, что лучше бы ему было видеть меня за неугодным зятем, чем в гробу. Ах, Драко... в гробу я была такая красивая.

Она мечтательно улыбалась, а Драко вспомнил, как сильно Люциус с одной стороны не желал видеть его в рядах Пожирателей Смерти, а с другой подталкивал к принятию Метки. Когда это свершилось, Люциус выдавил поздравления, а ночью, наложив на кабинет все возможные охранные заклинания, выдал ему всю правду о Темном Лорде и о Пожирателях. Драко был шокирован, но виду не подал, а решил, что во всем разберется сам. Вот и разобрался. Так разобрался, что ненароком погиб. Он посмотрел на свое предплечье. Темной Метки больше не было, вместо нее было бесформенное черное пятно, и с каждым днем оно уменьшалось.

Когда Нарцисса совсем оправилась, в поместье пожаловали гости. Это был маленький, почти семейный ужин при свечах. Лорд и леди Паркинсон могли бы стать родней Малфоям, если бы Драко и Панси поженились. Если бы Драко дожил до этого светлого момента. В какой-то степени вся высшая аристократия магической Британии была в родстве, и времени с его смерти прошло уже достаточно, и ужин был действительно тихим и скромным. И, как Драко понял из обрывочных фраз, Панси пожелала видеть леди Нарциссу.

Панси тоже была в трауре. Она-то потеряла не только лучшего друга, но и чуть ли не половину однокурсников. Наверное, вообще не было ни одной семьи, которая не понесла бы утрату. Панси сидела за столом, опустив взгляд на салфетку, почти не ела и поддерживала разговор односложными ответами. Драко стоял возле камина, в излюбленной позе — прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Взрослые говорили о том, как жить дальше. Аврорат начал гонения на всех подозреваемых в причастности к Темному Лорду. Кое-кто уже отправился в Азкабан. Остальные сидели в поместьях и ждали, когда за ними придут. Паркинсоны собирались бежать на материк при первой же возможности. Сначала во Францию, а дальше куда-нибудь в Скандинавию, где жили их дальние родственники. Панси поступит на седьмой курс Дурмштранга, чтобы закончить образование. И тогда все они позабудут случившийся кошмар. Панси бросила на своего отца такой взгляд, что Драко понял — она не забудет ничего и никогда.

После основной трапезы и перед десертом лорд Малфой и лорд Паркинсон удалились в кабинет обсудить некоторые общие дела. Драко хотел пойти за ними, но все же решил остаться. Меньше всего ему сейчас хотелось видеть, как два сильных лорда будут следующий час пить огневиски и растерянно смотреть друг на друга. Все были растеряны. Потеряны. Он остался в гостиной, где дамы собирались пить чай. Панси попросила кофе. Она всегда больше любила кофе. Драко отклеился от стены и присел на свободный стул рядом с матерью. Он бы с огромным удовольствием сейчас пил кофе и ел пирожное вместе с подругой. На мгновение рукав его мантии коснулся руки Панси. Она замерла с поднесенной к губам чашкой и посмотрела в его сторону. Нарцисса побледнела и встрепенулась.

— Что, дорогая? Ты что-то увидела?

-Нет, — она медленно покачала головой. — Нет, леди Нарцисса, мне показалось.

Драко вскочил и отпрянул. Ему очень хотелось проявиться сейчас, сказать, что он здесь, все еще здесь, что он тоже скучает, но он не решился. Снова не решился. Не сейчас. Он еще не готов. Он непременно покажется, просто не сейчас, не при гостях. Простонал тихо:

— Панси... я здесь.

Но она, конечно, не услышала. Вздохнула несколько раз глубоко и обратилась к хозяйке дома:

— Леди Нарцисса, вы позволите мне посидеть немного в комнате Драко? Позволите взять что-нибудь... какую-нибудь его вещь... на память о нем. Он — мой лучший друг и... был моим лучшим другом, я хотела сказать... и я так скучаю... Простите.

Она смешалась, низко опустила голову, пряча глаза за челкой, и вытерла глаза кончиками пальцев. Нарцисса заледенела, но справилась с собой. Ей всегда было не занимать выдержки.

— Конечно, дорогая. Пойдем, я тебя провожу.

— Мама, — Панси повернулась к матери, — разреши, я сделаю это сама.

— Хорошо, Панси. Нарцисса, я буду в саду, хочу немного подышать свежим воздухом.

— Конечно, Элиза.

Драко не заходил в свои апартаменты со дня похорон. Избегал их, как огня, словно там было что-то, что могло бы для него все изменить. Не вернуть его назад в мир живых, не заставить уйти в лучший из миров, откуда не вернулся еще ни один призрак, а что-то изменить в его душе. А ведь от него только и осталось, что бестелесная душа. Он проводил время где угодно, кроме собственной комнаты. И сейчас, поднимаясь следом за двумя силуэтами в черном, уговаривал себя, что с ним не произойдет ничего плохого. Эта мысль вызвала смешок. С ним уже произошло кое-что очень плохое. Куда уж хуже.

Здесь ничего не изменилось. Ни пылинки. Везде идеальный порядок. Свежие цветы, которых больше не было в столовой и гостиной. Книги аккуратно расставлены на полках. В углу стоит метла, хвост вычищен, а древко отполировано. На стене большая колдография, где они втроем — семья Малфоев, парадный портрет. Рядом колдографии всей его короткой жизни: Драко на метле, Драко в саду, с отцом и матерью в путешествиях, в школе с друзьями, с Панси и Блейзом в кофейне на Диагон Аллее, Винсент и Грегори с непроницаемыми лицами делают вид, что охраняют его от какого-то цветка, с Милли и Теодором в магазине магических животных, Милли покупала лакомства для своей обожаемой кошки. После четвертого курса колдографий не было. Потому что он вернулся и стало не до веселья, вспомнил Драко. Не стало больше игр, не стало путешествий, не стало кофе-брейков. Жизнь превратилась в непрерывный кошмар.

Панси ходила по комнате, невесомо прикасаясь кончиками пальцев к разным вещам. Погладила его лицо на той колдографии из кофейни. Драко словно ощутил ее прикосновение и притронулся к щеке ладонью. Но даже свою ладонь он больше не чувствовал. Мать начинала что-то рассказывать, вспоминать, но замолкала, не закончив фразы. Обе они выглядели потерянными. Наконец, Панси взяла с его стола маленького серебряного дракончика. Дракончик покрутился на ее ладони и улегся, обернув себя хвостом.

— Можно я возьму это?

— Конечно, милая. Драко называет его своим внутренним демоном. Называл...

Называл, да. Ему виделся в этом дракончике непокоренный дух, и он хотел стать таким же — свободным, спокойным, уверенным в том, что сильные крылья вынесут его откуда угодно. Дракончика подарил отец, когда они были в Камелоте.

Панси присела на его кровать, опустила руки на колени. Серебряный клубочек на ее раскрытой ладони лежал, не шевелясь. Нарцисса села рядом. Панси вдруг заговорила, горячо, сглатывая слезы, отчаянно:

— Простите, леди Нарцисса. Простите, что напоминаю вам... но я так скучаю по нему... так скучаю. Это несправедливо, что именно он. И на похороны меня родители не отпустили, боялись за меня. А сейчас... мне страшно увидеть его могилу. Как будто, пока я не увижу, то могу думать, что мы просто разъехались на каникулы, а в следующем году я увижу его снова, в школе. А если увижу...

Она замолчала так же резко, как начала. Нарцисса обняла ее за плечи и прижала к себе. Гладила по темным волосам, по плечам, баюкала, тихонько укачивая. Точно так же она успокаивала Драко, когда он приходил к ней со своими бедами. После четвертого курса он уже и не приходил. А сейчас все бы отдал за то, чтобы ощутить объятия матери, ее надежное тепло, тонкий изысканный аромат ее духов. Но ему нечего было отдать. Грейнджер забрала у него последнее — жизнь. Он тихо закричал, потом завыл от безысходности. Призрачное тело сводило судорогой. Он хотел бежать, но не убежал. Он хотел жить.

— Ничего, девочка, ничего, — тихо ответила Нарцисса. — Мы переживем. Боль пройдет, вот увидишь. Просто на это нужно время.

* * *

Ночью он снова сидел в апартаментах леди Морганы. Ему было так отчаянно плохо, что он просто сидел, не шевелясь. Леди Моргана сидела в кресле напротив и молчала. Она хорошо понимала, когда нужно просто помолчать. Ему хотелось напиться. Нарезаться до полной отключки, как отец тогда в кабинете. Наконец, он поднял голову и спросил:

— Моргана... это всегда будет так больно?

— Нет. Боль пройдет. Нужно время.

Повторила слова матери, сама не зная этого. Неужели это всегда так? Любая боль, даже самая невыносимая, проходит со временем? У Драко не было возможности это узнать. Сейчас, наверное, будет, ведь впереди у него — вечность. Слишком долго.

— Ты привыкнешь. И со временем чувства как будто исчезают. Лет через сто ты вообще перестанешь чувствовать. Мне уже не больно.

— А если я этого не хочу? Не хочу быть здесь.

— Тогда...

Она оборвала себя и вскочила, испуганно охнув. Драко вскочил следом и обернулся. В дверях стояла мать. Волосы ее были распущены и лежали по плечам светлой волной. Она зябко куталась в большую теплую шаль, хотя на дворе стояло лето и даже ночью было тепло. Огонек свечи в тонкой руке дрожал.

— Леди Моргана, разрешите?

Леди Моргана молча кивнула. Нарцисса неслышно закрыла за собой дверь и подошла к призраку рода Малфоев совсем близко. От свечи серебристое сияние призрака приобрело другой оттенок. Драко стоял рядом и понимал, что мать не видит его. Он боялся потерять контроль над собой, боялся проявить себя, и осторожно отошел к ней за спину, пятился, пока не оказался у стены. Мать поставила свечу на столик.

— Простите за вторжение, леди Моргана, — заговорила Нарцисса. — Я старалась вас не тревожить, всегда уважала ваш покой и право на уединение, но сейчас мне нужна ваша помощь.

Леди Моргана отступила немного и ответила через небольшую паузу:

— Чем могу помочь, леди?

— Мой сын... Драко. Он здесь? Он с нами? Мне казалось, я видела его, но его нигде нет. Я знаю, что призраки общаются друг с другом. Скажите мне, где он, умоляю. Помогите мне. Люциус измучился. Он винит себя за смерть сына. А я... я знаю, что вы так и не стали матерью, леди Моргана. Но вы любили и знаете, что значит разлучиться с тем, кого ты любишь больше всего.

Она не успела ответить. Драко не выдержал.

— Мама!

Леди Моргана пробормотала:

— Кажется, самое время пойти пугать домовых эльфов, — и исчезла.

Нарцисса обернулась так стремительно, что на мгновение шаль взлетела изломанными крыльями. Бросилась к нему.

— Сынок!

Он хотел бы обнять ее, хотел бы взять за руки и поцеловать пальцы. Не мог. Ладони встретились и прошли насквозь.

— Мама, я здесь. Я все это время был здесь. Прости, что мучил тебя и отца. Прости меня, мама, прости.

Ее лицо было залито слезами. Она смотрела на него, не моргая, как будто боялась, что он снова исчезнет, стоит ей только на миг закрыть глаза.

— Но почему? Почему ты не показывался?

— Я не хотел причинить вам еще большей боли.

— О, Драко. Разве материнское сердце может испытать большую боль, чем от потери своего ребенка. Я знала, что ты не покинул нас, знала, чувствовала. А твой отец... он считает, что я сошла с ума. Но я не сошла. Сердце не обманешь. Ты должен пойти со мной к нему.

И Драко понял, что должен, что время пришло. Они спустились на второй этаж — в родительскую спальню. Из приоткрытой двери мерцал тусклый свет. Раздался голос Люциуса:

— Нарцисса? Что случилось, дорогая? Почему ты бродишь одна...

Он вышел из комнаты и замолчал. Он смотрел на призрак сына, и лицо, только что бывшее обеспокоенным за жену, теперь исказила боль. Из груди вырвался тихий стон. Люциус оперся спиной о стену, и Драко понял, что впервые видит, как отец потерял самообладание в присутствии кого-то еще.

— Здравствуй, отец.

— Драко... сын.

— Видишь, Люциус, я говорила тебе, что он здесь, что я его видела. Ты мне не верил.

— Я верил, Нарцисса. Я хотел верить. И я вижу.

В ту ночь никто больше не спал. Драко рассказывал, как его убили, как он очнулся сначала на поле боя, но после того, как уже все закончилось, а потом оказался дома. Как он был на своих похоронах, а потом всегда был рядом, гулял с ними несколько раз, сидел с ними за столом, читал с отцом в библиотеке, а с матерью был в гостиной или столовой. Будто он все еще жив, только они его не видят. Игра такая. Как он хотел, чтобы они знали, что он здесь, рядом, но боялся. На этом месте он сделал паузу, чтобы отец по своему обыкновению назвал его трусом, но Люциус промолчал. И Драко рассказал, как леди Моргана учила его и рассказывала о мире призраков и нежизни в нем.

— Она сказала, что я здесь, потому что меня что-то держит. И что не только я должен хотеть уйти, но и другие люди должны меня отпустить. Я всегда теперь буду с вами. Будет в поместье еще один призрак.

Он силился улыбнуться, но губы кривились от горечи. Утаил, в какой ужас на самом деле его приводит мысль остаться в поместье навсегда. Видеть, как они постареют, и в конце концов потерять их. Мать протянула руку, чтобы сжать его ладонь, в естественном жесте поддержки, но руки снова проскользнули мимо. Она прижала руку к груди, и отец сильнее обнял ее.

— Но, Драко, — сказала Нарцисса, — мы не хотим, чтобы ты был здесь. Это неправильно. Ты должен отправиться туда, где сейчас твое место, чтобы обрести покой. А мы... мы хотели попрощаться.

— Мы хотели сказать, как любим тебя, — продолжил Люциус. — И я хотел сказать, что горжусь тобой, сын. Всегда гордился. Мама права. Ты заслужил покой. Даже если ты хочешь остаться... это плохой выход. Наберись смелости, ты же Малфой, и иди.

— В наших сердцах ты всегда будешь с нами, сыночек. А потом мы снова встретимся. Я обещаю. Мы придем к тебе и снова будем все вместе.

Драко молчал. Его душа трепетала и была в смятении. Сейчас он чувствовал родительскую любовь, как никогда ранее. Но они говорили, что ему нужно отправиться в место, о котором никто во всем мире не знает ничего. И ему придется идти туда одному. Он вспомнил слова леди Морганы. Как она хотела бы отправиться туда, но не может. И что мир живых — это не только нежизнь, но и несмерть. И все застрявшие призраки рано или поздно больше не хотят здесь быть, но не могут уйти, потому что время было упущено, потому что некому их отпустить. А некоторые из них сходят с ума.

— Хорошо. Я пойду и... я буду ждать вас там. Я люблю вас.

Я люблю вас так сильно, как никогда не любил при жизни.

Но этого он уже не сказал.

— Они отпустили меня, но я все еще здесь. Что еще я должен сделать? Не понимаю!

Драко кругами ходил по комнате. Леди Моргана сидела возле холодного камина и забавлялась тем, что вызывала призрачный огонь и складывала из его искорок разные неприличные слова и фразы. Над особо удачными вариантами она хихикала, страшно раздражая Драко невниманием. Он остановился рядом, принял любимую позу и несколько минут сверлил ее пристальным взглядом. Не выдержал:

— Моргана!

Она отвлеклась от игры, погасила огонь и перевела на Драко томный взгляд.

— Что?

— Они отпустили меня, но я все еще здесь. Я не понимаю! Что еще я должен сделать?

— А разве дело только в твоих родителях? Только они держат тебя здесь? Или ты сам себя держишь? — помолчав немного, продолжила: — Та девушка, которая была здесь в гостях... Панси? Она выглядела так, будто влюблена в тебя. Влюблена?

Драко смутился. Панси была в него влюблена чуть ли не с детства. Для него она всегда была лучшей подругой и только. Нет, он любил ее... но не так, как она. Оттенок любви был другим. Их родители собирались их поженить, и Драко вовсе не был против. Он готов был заботиться о ней, защищать и давать все самое лучшее, как и положено в паре, но он не любил ее в романтическом смысле. Это ничего не меняло на самом-то деле.

— Да, Панси... — задумчиво протянул он. — Я должен с ней попрощаться. Ей было больно. Я должен сказать, что у меня все хорошо, чтобы она не плакала.

— Тогда иди к ней. Просто закрой глаза и представь то место, куда ты хочешь попасть. Как ты попал сюда... оттуда, где умер.

Он закрыл глаза и переместился.

* * *

Панси плакала и никак не могла успокоиться. Драко видел, как она пытается взять себя в руки: дышит на счет, ходит по комнате, пытается что-то читать. Проходило всего несколько минут, и слезы снова накатывали. Она швыряла носовые платки в угол, откуда они тут же исчезали, а в стопке чистых появлялся еще один. Наверное, домовые эльфы боялись заходить в ее комнаты и использовали свою магию. Панси этого не замечала.

Должно быть, от переживаний она сильно похудела, и Драко подумал, что наконец-то она перестанет изнурять себя голодом. Домашнее платье висело на ней мешком. Неприбранные волосы скрывали лицо. Время от времени она вскакивала и начинала ходить по спальне, металась, как дикий зверь в клетке. Слезы никак не унимались. Ему было странно видеть подругу в таком возбужденном состоянии. Сколько он помнил, она всегда была спокойна, сосредоточена и уравновешена. Серебряный дракончик сидел на полке и следил за новой хозяйкой, поводя крошечной головкой из стороны в сторону. У Драко сжималось сердце. Время от времени он забывал, что умер, и его внутренние органы больше не функционируют, и чувствовал так, как будто еще жив.

В дверь постучали, вошла леди Элиза. Драко бросилось в глаза, как сильно она изменилась за прошедшие дни. Она была бледна, под глазами залегли темные круги, вместо изысканной прически — простой пучок, собранный у шеи. Совсем не похожа на ту светскую даму, которая приходила к его родителям несколько дней назад. Должно быть, немного магии, чтобы скрыть следы бессонных ночей, нервных дней и страха. Все, кто так или иначе был причастен к Пожирателям Смертью, ныне жили в постоянном страхе. А это почти все чистокровные слизеринские семейства.

— Милая, пора ужинать. Ты спустишься?

Панси перестала метаться, остановилась и смотрела на мать непонимающими глазами.

— Что?

— Время ужина. Я велела приготовить все, что ты любишь. Тебе нужно поесть, чтобы были силы.

— Ах, мама... — глаза Панси снова налились слезами. И леди Элиза продолжила мягко, но твердо:

— Нужно есть, чтобы у тебя были силы переживать. Ты знаешь, в каком мы положении, и знаешь, что в любой момент...

Она не договорила. Панси сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Драко знал, что она сейчас чувствует. Не к лицу ей позволять себе слабость, когда вокруг все... так неспокойно. Взять себя в руки и делать то, что дОлжно. Их всех воспитывали одинаково.

— Да, мама, я сейчас спущусь. Дай мне пару минут привести себя в порядок.

Когда леди Элиза ушла, Панси протерла лицо каким-то зельем, отчего припухлости и покраснения стали меньше, уложила волосы и переменила платье. На этом месте Драко отвернулся и, если бы мог, то залился бы краской. Он никогда не думал, что в роли призрака может безнаказанно подглядывать за кем угодно, и сейчас эта мысль его смутила и напугала. И возбудила. Панси подошла к полке и обратилась к дракончику.

— Мы должны… — сказала она и повторила: — Мы должны.

И отправилась в столовую. Драко не понял, почему она говорила во множественном числе и что именно кто кому должен. В голове его подруги были мысли и вещи, которых он не понимал, даже когда она пыталась объяснить. Поэтому он просто отправился следом.

Столовая Паркинсонов была мрачная, обставлена массивной викторианской мебелью, окна закрыты тяжелыми темными портьерами. Низкая люстра на несколько десятков свечей висела над столом и капала воском на темную скатерть. Раньше так не было. Раньше портьеры всегда были открыты, и Драко не замечал, насколько здесь беспросветно. Лорд и леди Паркинсон сидели за небольшим столом, которым пользовались, наверное, только в узком кругу семьи. Когда Малфои бывали с визитами, то стол всегда был парадный — длинный и вычурный. Панси села поближе к матери и опустила голову. Драко сел на стул напротив, оставаясь невидимым. Он всегда сидел напротив, когда гостил у Панси один.

— Я был сегодня в Министерстве, — сказал лорд Паркинсон, когда подали десерт. — Нам нужно быть готовыми бежать в любой момент. Аврорат начал аресты. Нас пока нет в списках, мне сообщил верный человек. Так что у нас есть время на подготовку.

Панси вскинула голову, но промолчала. Леди Элиза ответила:

— Мы будем готовы, как только ты скажешь, дорогой.

— Да, папа, — выдавила Панси.

— Ты можешь сверкать глазами и думать обо мне что угодно, — обратился к ней лорд Паркинсон. — Но я хочу безопасности для нас всех. В Британии оставаться нельзя. Ты сама все знаешь.

— Да, папа.

Леди Элиза накрыла руку дочери ладонью.

— Панси, милая... папа прав. Мы понимаем, что у тебя горе, что тебе тяжело сейчас. Но так нужно.

— Я знаю, мама, просто...

Она не договорила, спряталась за бокалом с водой и пила мелкими глотками. Драко слышал, как стучат ее зубы о хрусталь. Больше всего он хотел бы сейчас поддержать ее, сказать, что ее родители правы, и лучше им уехать. Но не сейчас. Не тогда, когда им могут помешать.

— А я тебя знаю, — вдруг раздалось за спиной. Драко подскочил и обернулся. За его стулом стоял призрак маленькой сухощавой леди возраста лет примерно за сто, в платье с широким кринолином и узкими рукавами. Она была соткана из серебристого тумана и парила над полом, чтобы быть повыше. Драко невольно обернулся на Паркинсонов, но они продолжали ужин, не глядя на них.

— Да, юноша, я именно к вам обращаюсь. И не беспокойся насчет Даниэля и его леди, они нас не видят.

— Вы кто? — спросил Драко, чувствуя себя неизмеримо глупо.

— Леди Кэтрин, и твой подружке я прихожусь пра-пра-пра... — она завела глаза вверх, подсчитывая, сколько было «пра» в родстве, но оставила это занятие. — Не важно. Пусть будет прабабушкой, хотя мои кости гниют в склепе уже лет двести.

— Я вас ни разу не видел, — Драко все еще чувствовал себя глупо. Ему и в голову не приходило, что в мире может быть полно призраков, с которыми он не знаком, но которые встретятся на его пути.

— Конечно, не видел. Я же родовой призрак, так что право лицезреть меня имеют только члены семьи. Вот если бы у вас с Панси все же дошло дело до свадьбы, мы бы с тобой непременно познакомились. Но ты, я вижу, умер. Мне очень жаль, милый, и жаль, что ты не сделаешь мою внучку счастливой. Я все о тебе знаю, Драко. Ты хороший мальчик и из хорошего рода. Муж мой покойный был из Блэков, Блэки — сильный род. А сейчас Даниэль хочет увезти мою ягодку на север, но это ничего. Я с ними поеду и уж там присмотрю, чтобы с ней ничего плохого не случилось.

Драко слушал ее, как завороженный. Леди Кэтрин говорила, что под северным солнцем ее цветочек завянет, но черта с два она позволит сделать девочку несчастной, ей уже хватило боли на всю оставшуюся жизнь, пусть только Даниэль попробует выдать ее замуж за кого-то, кто рыбоньке не придется по вкусу, уж она ему такое устроит, что на всю жизнь запомнит и после смерти не забудет, очень жаль, что Драко не достанется птичке в мужья, ведь она так его любит, а во всем виноват этот змей безносый, который возомнил о себе невесть что. Драко терялся в ее монологе, но сообразил, что ягода, цветочек, рыбонька, птичка и все остальные ласковые словечки — это все о Панси. Никто, наверное, не любил ее больше, чем старая леди призрак.

— Так переживаю за нее, она так страдает, убивается по тебе, что сердце разрывается смотреть на ее слезы. Была бы я жива, то непременно умерла бы от ее боли. А все аспид проклятущий, чтоб ему на том свете спокойно не жилось. Говорила же Даниэлю, не связывайся с тварюкой полудохлой, от грязнокровок добра не жди. Но нет, не послушал меня. И что теперь? Увезет мою девочку, а в Англии даже имени не останется.

Когда словесный поток иссяк, за окнами была глубокая ночь. Леди Кэтрин всплеснула руками, посетовала, что совсем его заговорила и сообщила, что сейчас удаляется в свои апартаменты, но милый Драко всегда может навестить ее, когда захочет. Милый Драко покивал, поблагодарил и не рискнул что-либо спрашивать, чтобы не нарваться на новый затяжной монолог. Леди Кэтрин удалилась, и он остался один. Паркинсоны давно закончили ужин, и в поместье было тихо и безлюдно.

Драко поднялся в комнату Панси и обнаружил, что она уже легла. Темные волосы разметались по подушкам. Напряжение так и не сошло с ее лица, и время от времени она выглядела так, словно сейчас заплачет во сне. Дракончик свернулся на уголке постели, изумрудный глазок светился в темноте.

— Мы поговорим с ней завтра, да? — шепотом сказал ему Драко. — Я скажу, как она мне дорога и что у меня все хорошо. Чтобы она не плакала.

Он опустился на пол рядом с ее кроватью и просидел так всю ночь, сторожа сон подруги. И пока он был рядом, она спала спокойно.

* * *

Следующие несколько дней он поджидал момент, чтобы застать Панси наедине и поговорить с ней без риска, что кто-нибудь войдет и помешает. Это оказалось сложнее, чем он думал.

Лорд Паркинсон, который всегда казался ему трусоватым и ленивым, на самом деле оказался целеустремленным и деятельным. Сейчас у него была цель — спасти семью от гонений Аврората. Он не доверял светлой стороне и их заверениям, что семьи раскаявшихся Пожирателей не будут тронуты, и часто говорил дочери:

— Не бывает абсолютно белого и абсолютно черного, есть только оттенки серого, и их бесконечное множество. Запомни, Панси, в каждом свете есть темные пятна, и в каждое тьме есть звезды. Даже если тебе кажется, что это не так.

Драко был с ним полностью согласен. За недели нежизни он успел привыкнуть к отсутствию красок. Ему уже с трудом удавалось вспомнить, какого цвета бывает небо или цветы, или краски тканей и человеческих глаз. Он не помнил, какого цвета глаза у Панси. Единственный цвет, который он помнил хорошо и отчетливо — зеленый. Цвет его факультета. Цвет его смерти.

В поместье тайно побывали несколько магов, в которых Драко узнал высокопоставленных чиновников Министерства. До войны они занимали высокие посты, а после, видимо, залезли еще выше. Все они разговаривали с лордом Даниэлем в кабинете, в полной уверенности, что их никто не видит и не слышит. Но Драко был здесь, и никакие заклинания защиты на него больше не действовали. Преимущество быть призраком — никто не думает о том, что призраки могут быть рядом, оставаясь невидимыми. Все привыкли к призракам Хогвартса, которые всегда были на виду. Все привыкли к родовым призракам, которые либо желали потомкам добра, либо были заняты собственными делами. Заметив очередного визитера, нервно оглядывающегося вокруг, Драко подходил к нему со спины и говорил прямо в ухо что-нибудь вроде:

— И ты тоже? Защитник добра и света, а сам продажная тварь.

Некоторые вздрагивали, как будто слышали, и начинали нервничать еще больше. Некоторые хватались за волшебную палочку, но некого было останавливать заклинанием. Некоторые шепотом начинали клясться себе, что это только один раз, а больше никогда. Большинство его не замечало. Лорд Паркинсон каждого провожал в кабинет, не замечая призрачного спутника. И каждый уходил оттуда, пряча мешок с золотом или драгоценными артефактами после заверений, что отъезду семьи Паркинсон никто не будет чинить препятствий, он лично проследит, чтобы все прошло благополучно. Драко негодовал, но сдерживался. Не хотел, чтобы у Панси были проблемы.

Леди Элиза с дочерью занимались тем, что перебирали и упаковывали вещи. Все имущество было поделено на четыре части: благотворительность, подарки остающимся друзьям, продажа и упаковка в дорогу. Часть для отъезда была самой маленькой. Леди Элиза говорила:

— Мы начнем с чистого листа, не бери с собой много, доченька. Мы с папой хотим, чтобы весь этот кошмар остался в Англии.

Панси брала каждую вещь в руки, долго держала и потом отправляла в одну из четырех коробок. Коробки были заколдованы расширяющим заклинанием, и вмещали в себя все больше и больше. Когда дело дошло до личных вещей, Панси уперлась. Она не пожелала расстаться с учебниками, хотя в Дурмштранге была своя программа. И с мантиями, на которых был герб Слизерина. И даже с котлом, у которого был помят один бок. Драко отлично помнил тот несчастный случай на зельеварении, когда котел Панси пострадал от неудачного эксперимента... как же его звали? того придурка с Гриффиндора, у которого вечно все взрывалось? Драко так и не смог вспомнить.

— Доченька, ну зачем тебе это все? — спрашивала леди Паркинсон, бессильно уронив руки на колени.

Панси прижимала к себе учебник, который от усердной учебы разлетался буквально по листочку, и отвечала:

— Это моя жизнь, мама. Не заставляй меня отдавать мою жизнь, пожалуйста. Я и так уже потеряла все.

Леди Элиза начинала возражать, но терялась в словах. Драко видел, как она вытирает слезы, пока дочь отвернулась. Взяв себя в руки, она соглашалась, и очередной учебный хлам отправлялся в коробку, приготовленную к отъезду. Драко думал, что ей на самом деле не хотелось ранить дочь еще больше, чем она уже была изранена.

Все подарки, которые он дарил Панси на праздники и просто так, были бережно обернуты упаковочными заклинаниями, чтобы не повредить случайно при перевозке, и отправились в отдельную коробку. Панси долго-долго стояла с каждым из них, гладила подрагивающими пальцами, начинала вспоминать, как и когда это было подарено. И Драко вспоминал вместе с ней. Он смеялся вместе с ней, грустил вместе с ней, хотя она этого и не знала. Это действительно была целая жизнь, которая сейчас закончилась и для него, и для нее. Добро победило, но разве им было от этого легче?

К вечеру Панси уставала настолько, что падала в кровать и мгновенно засыпала. И каждую ночь Драко садился рядом и сторожил ее сон.

* * *

Леди Кэтрин имела обыкновение возникать внезапно за его спиной и начинать разговор так, словно вышла всего несколько секунд назад. Драко пугался, подпрыгивал, и потом несколько секунд не мог сообразить, где он и что тут происходит. Старушку это почему-то ужасно веселило.

— Леди Кэтрин! — он однажды не выдержал — Вы же меня пугаете до полусмерти!

— Помилуй, сынок, — ответила она, сверкая вставной челюстью. — Да ты же уже умер! Кстати, давно хотела спросить, как это с тобой случилось?

Вопрос был нетактичен, и все же Драко ответил. Начал рассказывать о войне, о бое, но она его перебила:

— Это все я и так знаю. Мы, знаешь ли, всегда в курсе всех новостей. Ты, наверное, и не думал, что призраки тоже любят посплетничать, а?

Отрицательно покачал головой. Он вообще не думал о том, как живут призраки, пока сам не стал один из них.

— Воооот, — протянула леди Кэтрин. — А мы всегда все знаем. И даже про гадину непотребную узнали первые. Только нас никто никогда не спрашивал. А сами мы в человеческие дела больше не лезем. Так что? Как так получилось, что ты помер таким молодым?

— Меня убила грязнокровка с Гриффиндора. Непростительным заклятием. Да я и сам не понял, если честно.

Он ожидал, что леди Кэтрин разразиться новым монологом про грязнокровок, змеищу подколодную, который сам из грязнокровок, и нелепость смерти, но к его удивлению она только скорбно покачала головой и тихо сказала:

— Мне жаль, Драко. Мне очень жаль, что война свалилась на ваши плечи. Дети не должны погибать в играх, которые ведут между собой взрослые. Не понимаю, как Альбус допустил... впрочем... после всего...

Она не договорила. Некоторое время Драко подавлено молчал, но потом все же решился задать ответный вопрос:

— А вы, леди? Как вы умерли?

— Спокойно в своей постели, милый. В моей смерти не было ничего внезапного и героического. Я умерла спокойно, в окружении детей и внуков. Надеялась дожить до правнуков, но не довелось.

— И... почему вы остались?

Она долго не отвечала, так долго, что Драко уже начал извиняться за любопытство и бестактность. Но леди Кэтрин велела ему замолчать резким и недвусмысленным жестом.

— Дочь моя, упокой господи ее душу, очень уж была взбалмошная особа. Пока я жива была, держала ее в узде, а после смерти поняла, что не станет меня, и до беды недалеко. Да и внуков хотелось еще понянчить. Вот и осталась — присматривать за ней, неразумной. А там и до правнуков дело дошло, потом до праправнуков. Хотелось очень посмотреть, что дальше будет. Ну и привыкла. А уж как случилась та история с Меропой Гонт, тут мы все поняли, что дело плохо. От младенца очень большая сила была, темная, страшная. Еще и за ним пришлось присматривать. А дальше уже и вовсе стало не до ухода в лучший из миров. Как уйдешь, когда такое на свете творится?

— Почему же... — голос Драко звучал очень тихо. — Почему вы не предупредили никого.

— Альбус знал. Но, похоже, не верил. Или не хотел верить. Или свои виды на мальчика имел. Кто знает.

— Почему вы не... убили его? — страшно было задавать этот вопрос, страшно даже в мыслях представить. Но Драко представил, как бы все сложилось, если бы Темный Лорд умер еще в детстве. Насовсем умер. Все тогда сложилось бы по-другому. И он был бы жив.

Леди Кэтрин усмехнулась, и усмешка эта прозвучала зло и жестко. Он не ожидал от нее. Ответила коротко:

— Живучий оказался. Падаль она всегда самая живучая.

Разговор прервался, и больше они к этой теме не возвращались. Драко не хотелось, чтобы леди Кэтрин возвращалась к грустным воспоминаниям. За дни, проведенные в поместье Паркинсонов, он успел привязаться к призраку бойкой старушки. А сама она ничего не говорила.

* * *

К леди Элизе приходили подруги. Она улыбалась, предлагала чай с пирожными, делала вид, что все у них хорошо. Дамы сидели в мрачной столовой и изо всех сил старались поддерживать светский разговор, но на самом деле оживлялись, только когда им предлагали выбрать подарки на память. Не все были такими, но некоторые. В основном из тех, чьи семьи отсиделись в стороне и не пострадали от начавшихся репрессий. Леди Элиза называла таких стервятницами. Панси всегда присутствовала при всех визитах. Так же, как мать, улыбалась, говорила, что рада будет учиться в Дурмштранге, но глаза сверкали бешенством и ненавистью. Из тех семей, чьи дети погибли, не приходил никто. Только чета Малфоев однажды приняла приглашение к ужину.

Леди Нарцисса выглядела лучше. Она как будто оттаяла, глаза светились безмятежностью, на губах играла полуулыбка. Увидев родителей, Драко впился в них взглядом и весь превратился в слух. Больше всего сейчас он боялся, что они расскажут о нем. Он должен был сам поговорить с Панси.

— Как продвигаются дела, Даниэль? — спросил Люциус, сделав глоток из бокала. Он тоже приобрел обычный лоск и некоторую высокомерность. Но с лордом Паркинсоном говорил тепло, еще одна старая дружба не только не ржавела, но и усилилась.

— Хорошо, благодарю. У меня почти все готово. Осталось разобраться последние вещи и можно отбывать.

— Рад за тебя. Если будет возможности, пришли весточку, как устроитесь. Со всеми предосторожностями, разумеется.

— Непременно.

В разговор вступила мать.

— Элиза, если вам с Панси нужна какая-то помощь, ты можешь на меня рассчитывать.

— Мы почти закончили. Панси хотела бы навестить тебя перед отъездом, чтобы попрощаться.

— Конечно, приходите в любое время.

Они старательно избегали говорить о войне и о Драко. Он видел это, чувствовал. Как будто все хотели как можно плотнее создать себе иллюзию нормальной жизни и не хотели говорить о плохом. Даже Панси на этот раз не кидала горящие взгляды на гостей, как будто готова была испепелить их на месте, а сидела тихая, молчаливая, сгорбившаяся. Она снова почти ничего не ела. Драко заметил, как Нарцисса накрыла ее руку ладонью и тихонько сжала. Панси послала ей благодарный взгляд. Они были как две заговорщицы, скрывающие одну тайну на двоих. Он был их тайной, понял Драко. Наверное, мать расскажет ей, если им удастся остаться вдвоем. Ну и пусть. При матери он сможет появиться. Но такого случая не представилось.

После десерта и кофе отец с матерью отбыли домой. Леди Паркинсон сказала, что у нее разболелась голова, и она, пожалуй, ляжет. Лорд Даниэль пошел в кабинет, а Панси поднялась к себе. Вот это был идеальный момент, которого Драко ждал так долго. Она сейчас одна. Леди Элиза, скорее всего, примет зелье для сна без сновидений. Лорд Даниэль имел обыкновение засиживаться за бумагами допоздна. Панси будет одна. Драко последовал за ней, полный решимости.

Леди Кэтрин возникла в самый неподходящий момент.

— Детонька моя, ты совсем бледна. Снова ничего не кушала?

— Ах, бабушка...

Лицо Панси исказилось гримасой страдания, а из глаз хлынули слезы. Запинаясь и повторяя слова, она принялась рассказывать, как приходили родители Драко, как грустно ей было их видеть, как она ненавидит стервятниц, но леди Нарцисса совсем другая, она хорошая, и как Панси будет по ней скучать тоже, как скучает по Драко. Леди Кэтрин сидела рядом, гладила ее призрачной рукой по волосам, не касаясь, и говорила:

— Поплачь, моя хорошая. Со слезами вся боль выходит, уж я-то знаю. Плачь, сколько захочется. Все пройдет, вот увидишь.

Драко стоял, прислонившись к стене возле дверей, и не знал куда себя деть. Уйти ли и не мешать им, или остаться в надежде, что леди Кэтрин поймет и даст им возможность увидеться. Старушка бросила на него длинный проницательный взгляд.

— Панси, девочка... есть кое-кто, кто очень хотел бы с тобой поговорить.

Драко вздрогнул. И Панси вздрогнула.

— Кто, бабушка?

Снова длинный взгляд. Драко подался вперед и материализовался. Панси проследила за ее взглядом и увидела его. Сорвалась, бросилась к нему.

— Драко!

— Панси!

Он невольно протянул руки, открывая ей объятия. И снова, снова, как уже было, физическое тело не встретилось с призрачным. Панси влетела в него, пролетела насквозь и едва не упала.

— Панси, я... мне так жаль... я хотел бы...

— Драко, ты здесь. Ты был здесь? Я так...

Леди Кэтрин улыбнулась и пропала.

Они смотрели друг на друга и не знали, что сказать или сделать.

— Я скучаю по тебе... мне тебя не хватает... поговорить... увидеться... хотела больше всего... хотел сразу...

Они говорили одновременно, перебивая друг друга, стремясь сказать все слова, которые не успели. Все время хотели взяться за руки, но ладони проходили насквозь. Панси рассказывала, что было после того боя, как она жила все это время. Про их общих друзей с факультета, про решение отца уехать на север. Драко рассказывал, как очнулся после смерти, как видел ее в доме своих родителей, как видел ее здесь и все ждал момент, когда они смогут остаться вдвоем, как сидел по ночам у ее кровати и охранял ее. Охранял от кошмаров.

— У отца все готово. Через три или четыре дня мы уедем. Отец говорит, что мы больше не вернемся в Англию. Я не хочу...

— Так будет лучше, Панси. Скоро станет совсем плохо. Министерство наберется сил и развернется и тогда всем достанется.

— Но ты... как же ты? Может быть, тебе перебраться в Хогвартс? Там ты будешь в безопасности.

— За меня не волнуйся. Я уже умер, а ничего хуже уже не случиться, — он издал саркастический смешок. — Они до меня уже не доберутся. Ни Министерство, ни Поттер. Им меня не достать. И тебя не достать на севере. Дурмштранг — хорошая школа. Мы там были с отцом, когда он хотел меня перевести. Там ты будешь в безопасности.

— Я... не забуду тебя, Драко. Обещаю.

— Я знаю. И я обещаю, что мы еще увидимся.

* * *

Дом опустел. Мебель, которую не успели продать, покрыли чехлами, она отойдет будущим владельцам. Кто-то в Министерстве получил очередную взятку, и поверенным на продажу дома по настоянию лорда Паркинсона назначили лорда Люциуса Малфоя. Поместье будет продано, и все вырученные средства лорд Люциус переведет на оговоренный счет, открытый на подставное лицо. В ночь перед отъездом Панси снова не спала. Как и в первый раз, когда Драко только явился в поместье, она ходила кругами по комнате, нервно сжимая руки. Драко стоял у окна, которое без гардин казалось слепым и голым.

Наконец Панси перестала метаться и подошла к нему.

— Драко... ты поедешь со мной?

Он растерялся.

— Я... я не могу.

— Бабушка сказала, что поедет с нами. Значит, это возможно... для призраков.

Поедет. Возможно. Но он не мог. Он слишком хорошо запомнил слова леди Морганы о необходимости ухода и невозможности это сделать через какое-то время. А он хотел уйти. Он хотел покоя.

— Да, я могу... но я не могу. Призраки, которые застряли в человеческом мире... они не счастливы. Я должен уйти. Я пришел попрощаться, Панси. Я должен буду уйти, потому что... я не хочу видеть, как умрут все, кого я знал. Не хочу снова всех потерять. Пойми...

Слова не шли. Он хотел бы объяснить ей про то, как сильно он устал, и что должен торопиться. Но слова не шли, потому что он понимал, что сейчас снова причиняет ей боль. Она уже однажды потеряла его и сейчас теряла во второй раз.

— Но... призраки в Хогвартсе. И бабушка. Они живут с нами, в человеческом мире.

— Спроси у леди Кэтрин, каково это. И призраки в Хогвартсе... может, они и остались когда-то, потому что хотели. Но сейчас я знаю, что они просто застряли и не могут уйти. Это нежизнь,

это непокой. И это... больно.

Панси хмыкнула.

— По Пивзу не скажешь, что ему плохо.

Пивз... вредный, всеми ненавидимый, всеми презираемый. Драко впервые подумал, что у призраков тоже есть своя боль, которой они не делятся с живыми, потому что живым не понять.

— Может быть, он такой, потому что ему хуже остальных. И он... отчаялся. Я не хочу становиться таким же.

— Но... как я буду без тебя?

— Ты не будешь одна. Бабушка будет с тобой.

Она отвернулась, уткнулась в ладони лицом. Драко видел, как вздрагивают ее плечи. Снова плачет. Меньше всего он хотел бы, чтобы она плакала из-за него. Ей доставалось в школе, досталось на войне, и сейчас лучший друг причиняет ей боль, сам того не желая.

— Прости, Панси... прости меня.

— Уходи!

Он отступил, не зная, что делать. Он хотел бы утешить ее сейчас, но единственным утешением стало бы, если бы он остался. А он не мог. Драко закрыл глаза и мысленно закричал, призывая на помощь леди Кэтрин.

— Драко прав, деточка.

Призрак старой леди стоял рядом с внучкой. Услышала. Пришла. Драко был ей так благодарен, что поцеловал бы руки, если бы смог. Почему после смерти все стало в разы сложнее?

Панси отняла от лица ладони и простонала:

— Бабушка...

— Он прав, милая. Призраки застревают в человеческом мире. Проходят годы, и они начинают жалеть о том, что когда-то решили остаться. Тяжело жить несколько сотен лет, кисонька, устаешь. А уйти уже нельзя, потому что некому становится отпустить.

— А ты, бабушка? Ты тоже хочешь меня бросить?

— Ну что ты, звездочка. Я как раз редкое исключение. Да и кто будет за тобой приглядывать, если я уйду. А мальчику нужен покой. Если сейчас он не уйдет, то может никогда больше не увидеть тех, кого он любит. Они никогда не встретятся в лучшем из миров.

— А я... как же я?

— Загляни в свое сердце, девочка моя. Там есть все ответы.

Драко прислонился спиной к двери и сполз на пол. Он думал, что будет просто, но оказалось, что просто не бывает. Панси отвернулась к окну и долго смотрела на ночной сад, подсвеченный только звездами. Раньше, Драко помнил, в нем водились волшебные светлячки, и в любую ночь они вились по всему саду живыми фонариками, чтобы никто не потерялся в темноте. Больше их не было. Сегодня вечером леди Паркинсон усыпила их всех, уложила в зачарованную шкатулку, а шкатулку убрала в свою дорожную сумку. Когда они устроятся на севере, когда у них снова будет сад, она разбудит светлячков и выпустит на волю. Но сегодня ночью в темноте было легко потеряться.

Когда Панси повернулась от окна, ее глаза были сухими.

— Драко...

Он поднялся и подошел к ней. Они смотрели друг другу в глаза, и оба знали, что это в последний раз.

— Иди, Драко, если должен. Я желаю тебе покоя и счастья, потому что... люблю тебя.

Всегда любила, с самого детства. Все вокруг это знали. А он...

— Спасибо. Панси, я... любил тебя.

Солгал ей. А может быть, и нет. Он представил, какую жизнь они могли бы прожить, если бы он остался жив и женился на ней. Это была бы хорошая жизнь. Панси была его лучшей подругой — всегда понимала, принимала его таким, какой он есть, не отворачивалась от него ни в каких ситуациях, всегда была рядом. Может быть и не было той любви, когда горит сердце, потеют ладони, а человек кажется единственным во всем мире, но была другая. И эта другая была более прочной и более надежной, и более... настоящей.

— Иди, Драко. Только я не хочу видеть, как ты уйдешь. Прощай.

Она прикоснулась губами к кончикам своих пальцев, потом поднесла руку к его губам, передавая невесомый поцелуй — первый и последний в их жизни. И отвернулась, чтобы не видеть. Не хотела видеть.

— Прощай, — сказал Драко ей в спину одними губами. — До встречи, Панси.

Он поклонился леди Кэтрин, прощаясь и с ней тоже и благодаря за все, закрыл глаза и отправился сквозь серебро.

Дом в Прядильном переулке был пуст. Драко обошел его от подвала до чердака, заглянул в каждый угол, но ни одного призрака в доме не было. А ведь во всем Хогвартсе уже не одно поколение студентов ходили слухи, что дом декана Снейпа населен привидениями сверху донизу. До того, как умереть, Драко ни разу не удостоился визита в личную обитель крестного. Когда было нужно, Снейп всегда прибывал в поместье Малфоев и ни разу не приглашал к себе. Конечно, родители бывали у него, особенно Люциус в студенческие годы, но так, чтобы ужин в семейном кругу — такого не водилось. Снейп был одиночка и аскет. Отец рассказывал, что с годами эти его черты только усугубились, и он окончательно отвадил от своего жилища даже тех немногочисленных друзей и знакомых, кто оставался.

Пустой холодный дом, который выглядел заброшенным и нежилым, несмотря на то, что после войны Снейп окончательно замкнулся в четырех домашних стенах и выходил крайне редко. Об этом Драко подслушал в кабинете после своих похорон, когда отец и крестный пили огневиски за помин его души. Почему когда-то Люциус выбрал в крестные единственного наследника этого странного и неприятного человека — не знал никто, в том числе и сам Драко.

Но теперь он был здесь, потому что, с какой стороны не посмотри, а Северус Снейп был далеко не последним человеком в его жизни. Во время долгих ночных бесед в заброшенных апартаментах леди Моргана как-то сказала, что любой из тех, кто был значим при жизни, может удерживать душу от перехода в лучший из миров. Вольно или невольно, может, держит, и порой это бывает мучительно. Посоветовала Драко подумать и назвать самых значимых людей в его жизни. Драко подумал, и Северус оказался в его списке. Потому что был крестным. Потому что обучал и защищал его с детства и особенно — в стенах Хогвартса. И особенно — когда стало неспокойно. Потому что отговаривал его от убийства Дамблдора — страшное задание Темного Лорда, которое едва не стоило Драко разорванного сердца — и в конце концов взял это на себя. Северус Снейп называл себя другом Драко. Узнав об этом, Люциус долго молчал, а потом велел не пренебрегать его дружбой, потому что это дорогого стоит. Но только после смерти, переосмысливая все, что случилось с ним, Драко понял, что Северус на самом деле был его другом. И жалел, что понимание пришло так поздно. И жалел, что при жизни не удосужился узнать о крестном что-то большее, чем сплетни и отношение к нему родителей. Снейпа никто не любил. Но чета Малфоев всегда — всегда — принимала его со всем возможным гостеприимством и уважением. Драко никогда не задумывался почему. Почему именно этого человека отец называл другом, почему именно его выбрал в крестные единственному сыну и наследнику, почему безумная Беллатрикс боялась его, почему Дамблдор всегда был на его стороне, почему... Очень много было почему.

Он отправился в Прядильный переулок, надеясь найти кого-нибудь из призраков и понять уже, что за человек был Северус Снейп. Его ждало разочарование. Дом был холоден и пуст. В момент, когда Драко переместился из поместья Паркинсонов, глубокой ночью незримо проводив Панси и ее родителей на далекий север, дом был пуст абсолютно. Хозяина не было. Драко понятия не имел, где бы мог проводить ночи его декан. Понял вдруг, что вообще ничего не знал о его жизни за стенами школы. Да и в Хогвартсе ничего не знал, если уж так посудить. Был ли хоть кто-нибудь, кто знал бы о Северусе хоть что-то? Драко сомневался.

Он переходил из комнаты в комнату. Первый этаж: маленький холл, кабинет с библиотекой, кухня с небольшой примыкающей столовой. Кабинет казался самым обжитым помещением. В камине лежала свежая зола, на столе были открыты книги и ворохом навалены пергаменты. В столовой на столе стояла одинокая чашка, и не было никаких признаков того, что здесь вообще знают, что такое еда. Второй этаж: три спальни, две из которых закрыты. Не для него, конечно. Для Драко больше не существовало запертых дверей. Единственная жилая комната мало чем отличалась от закрытых, может, только отсутствием пыли. Поднялся на чердак и нашел там паутину, грязь, помет летучих мышей и какую-то рухлядь. Чердак напоминал Комнату Необходимости, куда годами сваливали все ненужное. Спустился в подвал. Здесь была лаборатория, и по ней Драко сделал вывод, что в основном Снейп живет именно здесь. В дальнем углу стояла отгороженная ширмой узкая кушетка. На отдельном крошечном столике громоздился чайник, а рядом с ним — сахарница, сливочник и чайная пара. На огромном лабораторном столе было разложено и расставлено столько всего, что Драко не понял предназначения большей части. Он попытался припомнить, чем именно Снейп занимался в первое послевоенное лето, но не смог. Составил зелья для Нарциссы, когда она заболела. И все, больше Драко ничего не знал. Пустота и неуютность дома угнетала. Как будто дом существовал вне пространства и времени. Как будто отсутствие хозяина остановило в нем последнюю жизнь, и дом впал в тяжелую летаргию, ожидая, когда в него вернется жизнь. Никаких призраков. Никаких домашних эльфов. Не было даже мышей. Даже лабораторных. Серебристый свет потустороннего мира был здесь очень тусклым, едва различимым, словно сам дом находился на грани миров. Драко бродил по комнатам и не знал, куда себя деть.

Под утро, когда Драко бесцельно сидел в холле, он услышал, как из кабинета раздался негромкий хлопок. Таким звуком обычно сопровождалось чье-нибудь перемещение с помощью порт-ключа. Раздались тяжелые шаги, грохот, кажется, со стола упала стопка книг, глухое проклятие, сказанное с не сдерживаемой яростью. Драко медлил. Он не хотел появляться сразу, но мысль о том, чтобы понаблюдать за Северусом хоть пару дней, вызывала у него отвращение. Здесь все было по-другому. В родном доме он опасался причинить родителям лишнюю боль. В поместье Паркинсонов все никак не мог застать Панси одну. Здесь не было ничего, что сдерживало бы его. И все равно он медлил. В холле стоял большой шкаф со стеклянными дверцами. Драко подошел к нему, чтобы посмотреть на себя, увидеть в отражении другого Драко, которому он может приказать действовать, как делал это когда-то в туалете Плаксы Миртл. Но к его ужасу стекло осталось пустым. У него больше не было отражения. Потому что его больше не было. И это подхлестнуло его. Ничего хуже того, что с ним уже случилось, не будет. Он умер, и во второй раз его не убьет даже Снейп. Драко прижал руку к груди, тоже по привычке, когда хотел успокоить бьющееся сердце. Сердце не билось.

Он проявил себя в видимый облик и вошел.

* * *

Снейп сидел в тяжелом кресле, обитом потертым бархатом. Головой опирался на одну руку, ладонью прикрыв лицо. Вторая покоилась на подлокотнике, кисть мелко подрагивала. Пряди черных волос свисали, прикрывая длинные худые пальцы. Драко заметил, что крестный выглядит совсем истощенным и больным. Намного хуже, чем тогда, когда был у них в поместье.

— Северус.

Снейп вздрогнул и раздвинул пальцы, глядя на него черным бездонным глазом. Узкие губы искривила горькая усмешка.

— А... Драко... Пришел мучить меня.

Драко изумился. Больше всего его поразило то, что это был не вопрос. Это была констатация факта, такая же окончательная и безжалостная, как и гвозди, которые вогнали в крышку его гроба. Крестный не спрашивал. Он утверждал. И это было... страшно.

— За что?

— За то, что не уберег. Позволил тебе погибнуть. Как ей... Что же... я должен был это предвидеть.

Как ей... Драко не знал, о ком он говорит. Никогда ни одна женщина не появлялась рядом с Северусом Снейпом, кроме кого-то вроде профессора МакГонагалл на протокольных мероприятиях. Студенты шутили, что их декан, должно быть, так и не познал женской ласки, и оттого был так невыносим. Но, выходило сейчас, что была... было в его жизни что-то, что делало его нормальным человеком, а в итоге сделало таким.

Драко не посмел спросить.

— Я... Нет!

Он начал что-то говорить, что-то объяснять о задержавшихся душах и переходе, но запинался и путался в словах, и умолк в растерянности. Северус отнял от лица ладонь, выпрямился и стал таким, каким Драко привык видеть его на занятиях. Только запавшие глаза и еще резче проступившие черты лица говорили, что сейчас он не в порядке.

— Тогда чем обязан, Драко?

Холодность тона отозвалась болью. Драко застал крестного в момент слабости, когда тот думал, что один, и позволил себе не держать лицо. Но Северус Снейп всегда славился умением молниеносно брать под контроль собственные эмоции. Студентов это пугало. Да и некоторых профессоров, как знал Драко, тоже.

— Я пришел сказать спасибо. Спасибо, что учил меня и защищал. Спасибо, что всегда был рядом. Спасибо, что пытался спасти.

Получалось пафосно и фальшиво, и Драко умолк. Они смотрели друг на друга, и каждый видел в другом кого-то, кто был ему дорог, но Мерлин знает, почему все получалось всегда так, как получалось.

— Я связан с тобой духовным родством, — заговорил Снейп после длинной паузы, которая уже начала превращаться в неловкость. — И теперь должен отпустить тебя. Именно поэтому ты пришел.

— Откуда...

— Для вас призраки Хогвартса всегда были досадной помехой, как Пивз, или развлечением, как сэр Николас, или деталью интерьера, как профессор Бинс. Я же, в отличие от вас, узнал от них очень многое о нежизни, потому что у меня была такая возможность. И о том, как души застревают и не могут совершить переход. Поскольку ты здесь и твоя смерть была внезапной, я делаю вывод, что ты застрял, и теперь пытаешься найти выход. Прискорбно.

— Да, я...

— Кто сказал тебе, что ты должен прийти ко мне?

— Леди Моргана. Призрак из нашего дома.

— Должно быть, леди мертва уже достаточно давно, и для нее переход закрыт. Если только она не осталась по собственной воле.

— Нет, не по собственной.

— Прискорбно, — снова повторил Снейп и замолчал, глядя перед собой.

Угли в камине, который он разжег по возвращении, теперь еле теплились и мерцали в предрассветной тьме. Драко поразило, что он затопил камин летом. Возможно, в доме и правда было холодно. Он не чувствовал, но видел, как Северус зябко повел плечами под мантией. Это не от холода, понял вдруг Драко, это от одиночества. Он вспомнил, как постоянно мерз на шестом курсе, когда остался один на один с приказами Темного Лорда и не знал, что делать. Рядом были друзья, учителя, влюбленные девушки, но он все равно был один. В то время мир отгородился от него туманной плотной стеной, похожей на ту, которую он видел сразу после зеленых вихрей. Или он отгородился от мира, потому что думал, что никто ему не поможет. Сколько же лет Северус провел в одиночестве? Что с ним случилось, что он оказался в таком плохом месте.

— Ты сказал, что позволил ей погибнуть. Кто она?

Он не хотел задавать этот вопрос, но слова вырвались раньше, чем он успел себя остановить. Снейп бросил на него такой яростный взгляд, что, не будь Драко уже мертв, сейчас точно бы отправился на другую сторону.

— Это не имеет значения. И это совершенно не ваше дело, мистер Малфой.

Драко отступил на несколько шагов. Ему хотелось сбежать. Он видел всю ту глубину боли, которую причинил Снейпу его неосторожный вопрос. Он сожалел, что спросил. Даже после смерти он продолжал сначала делать, а потом сожалеть.

— Прости... Я не думал, что у тебя кто-то...

Прикусил язык. Снова говорит не то. Повторил, чувствуя себя совсем уже глупо:

— Я пришел сказать спасибо.

— Я отпускаю тебя, Драко. Иди с миром и покойся с миром. Я очень устал.

* * *

Но он не ушел. Не получилось.

С самого утра после скудного завтрака из чая и единственной гренки Снейп отправлялся в подвальную лабораторию и проводил там все время до обеда. Впрочем, про обед он часто забывал и продолжал работу до вечера, иногда поднимаясь из лаборатории в кабинет и погружаясь в работу с книгами и свитками. Поздно вечером из «Дырявого котла» присылали ужин, а после Снейп снова работал до глубокой ночи. Драко пытался понять, что он делает, но не мог постичь. Все это было похоже на обычную школьную рутину, но вместе с тем было чем-то большим. Один раз Снейп ушел и отсутствовал почти до утра. Вернулся снова измотанным и совсем больным и следующий день провел в постели. Никто о нем не побеспокоился. В тот вечер ужин не прислали, и Снейп снова удовлетворился чаем и гренкой. Он знал, что Драко все еще здесь, но не пытался выяснить, что призрак забыл в его доме. Однажды утром Драко не выдержал и спросил:

— Что ты делаешь?

Они были в подвале. Снейп работал у стола, а Драко стоял в самом темном углу, прислонившись к стене и скрестив руки. От его голоса Северус сильно вздрогнул, но многолетние рефлексы зельевара взяли верх. Круговые движения, которыми Снейп осторожно перемешивал что-то в колбе, даже не были замедлены. Он завершил стадию и только тогда ответил:

— Готовлю запас зелий для Пенелопы. Она дала мне список, и я должен приготовить их все и в достаточном количестве.

Драко видел список. Пергамент с ним был пришпилен к стене над столом. Зелий было несколько десятков, и Драко узнал некоторые названия.

— Для кого? — переспросил и осекся.

Снова задал неуместный вопрос, и только потом понял, что не стоило это делать. Но Снейп спокойно ответил:

— Для мадам Помфри. Ее зовут Пенелопа, если ты не знал.

Он знал. Конечно, он знал, как зовут школьную медсестру, но знание это хранилось в очень дальних участках памяти, обращаться к которым у Драко никогда не было нужды. Мадам Помфри отлично умела лечить любые студенческие раны, и, как оказалось потом, вообще любые раны. Но ее никогда не называли по имени. Почему-то.

— Я знаю. Красивое имя.

— Если бы не она, половина из вас ходила бы калеками, а вторая половина отправилась в лучший из миров еще до выпуска. И ты точно был бы во второй половине.

Драко издал маленький смешок.

— Я и так во второй половине. Меня убили, помнишь?

— Если бы не Пенелопа Помфри, ты оказался бы мертв куда раньше, — парировал Снейп.

— Если бы не ты… — начал Драко, но Северус перебил его:

— Если бы не я. Пожалуйста. А сейчас не мешай мне работать.

И вернулся к своим банкам и склянкам, как будто призрака здесь и вовсе не было. Драко заворожено следил за быстрыми точными движениями. В какой-то момент он так увлекся, что перестал видеть домашнюю лабораторию Снейпа. Как будто они снова были в Хогвартсе на уроке зельеварения, и Северус показывал, как сделать правильно, чтобы все получилось. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он слышит скрип перьев по пергаментам, пыхтение особо старательных студентов и смешки на задних партах. Показалось, что сейчас Северус обернется ужасным профессором Снейпом, снова станет третировать Поттера и снимет с Гриффиндора пятьдесят баллов. Призрачные губы дрогнули в улыбке. Это было так знакомо и так жизненно. Это было в жизни.

Северус действительно оторвался от работы. Поставил очередную запечатанную банку в коробку с готовыми зельями и присел на стул. Устало потер глаза кончиками пальцев. И неожиданно спросил:

— Ты был дома?

— Да. Сразу после того, как… — Драко запнулся. Он все еще не мог произнести это вслух. Крестный закончил за него.

— …как ты умер. Я понял. Видел родителей?

— Да. Мы попрощались. Они отпустили меня.

— Это хорошо. Твоя мать очень переживала. И Люциус тоже. Ты вряд ли знаешь, насколько сильно он на самом деле любит тебя. Когда ты родился, Люц закатил самую большую вечеринку на моей памяти. Даже в школе мы так не отрывались. Кое-кто, конечно, отказался, но все равно это была такая толпа, что ваш сад пришлось на время расширить. Он был так рад и так горд, что у него сын. Он тебя с рук не спускал, пока ты не начал ходить. А на крестины позвал весь Лондон. Славные были времена.

Драко слушал его и не верил своим ушам. Люц? закатил? отрывались? Полно, неужели это все говорит человек, которого он привык считать настолько старым, что даже не верилось, что это все могло происходить с ним. Но ведь отец был даже старше Снейпа и вовсе не был старым. Выходит, и Северус не был стариком. Просто за одну свою жизнь он успел прожить их несколько, и это сделало его… таким.

— Не думаю, что твои родители побегут, как остальные. Твоя могила их будет держать сильнее страха. Нет ничего хуже, чем потерять кого-то, кого любишь. Но они тебя отпустили, и это хорошо. Ты сможешь уйти и дождаться их… там.

Он замолчал, посидел еще несколько минут, прикрыв глаза, отдыхая и от работы, и от своей откровенности, а потом вернулся к лабораторному столу и больше в этот день не проронил ни слова.

* * *

Ночью Северус закричал.

Все холодные ночи в Прядильном переулке Драко проводил у крестного в кабинете. Ему почему-то было страшно оставаться одному в лаборатории, а кабинет был самым живым местом в доме. Драко продолжал отчаянно цепляться за жизнь, как будто это могло хоть что-то изменить. Он слонялся по кабинету, или сидел на полу, прислонившись спиной к стене, или стоял у окна и смотрел на старый запущенный сад, которым никто не занимался последние лет примерно сто. Ему не с кем было поговорить, нечего было делать в доме Снейпа, и он сам не понимал, почему не уходит. Почему не идет дальше, ведь Северус его отпустил. Как будто что-то недосказанное или несделанное висело между ними и не пускало. Он не знал — что. В темноте дом преображался. Густые тени собирались в углах и между мебелью. Серебристый свет потустороннего мира мерк, не в силах пробиться через подступающий мрак. И это было… немного жутко, если честно. Драко не думал, что сможет испытывать страх после того, как с ним уже случилось самое страшное. Впервые у него появилось сомнение. Может быть, смерть — это не самое страшное, что может случиться? Может быть, есть вещи хуже? И что, если с Северусом случилось именно это? Что-то, что страшнее гибели?

В ту ночь он решил, что пора. Оставалось закрыть глаза, сосредоточиться и отправиться… куда? Он не знал, куда. Наверное, обратно домой, чтобы спросить у леди Морганы, как пойти дальше. Ему ведь больше нечего было здесь делать. Реальность размывалась, шла волнами. Он напряженно вслушивался в ее шепот, пытаясь уловить подсказки. Он все завершил? Теперь он может отправиться к покою? Зеленые всполохи по краю сознания проскальзывали тенями и тревожили. Нет, говорили они. Еще ничего не закончено, говорили они. Ты еще не заслужил свой покой, говорили они. Ответов не было. Драко ходил по кабинету из угла в угол, метался, пытаясь понять. И не понимал. Что-то важное он упускает. Что-то очень важное, что не отпускает его дальше. Он просочился сквозь двери и замер у лестницы на второй этаж. Хотелось пойти к крестному и спросить у него, потому что он ведь всегда все знал. Драко остановил себя. Северус уже спит. Живым людям надо спать. И в этот момент Северус закричал.

Драко не понял, как оказался в его спальне. Наверное, переместился, потому что это произошло мгновенно, и он не успел задуматься. Северус метался на узкой постели, широко распахнув невидящие глаза, и повторял:

— Нет-нет-нет, пожалуйста, нет, не надо. Только не она! Только не Лили! Лили!

Он не видел Драко, но Драко понял, что это не потому, что сейчас он невидим для мира живых, а потому что во власти кошмара Северус не видел вообще ничего вокруг. Кошмар поглотил его целиком, захватил его душу, вцепился в нее когтями и все не отпускал. Крестный звал неведомую Лили и умолял кого-то не трогать ее, пощадить, лучше взять его, но только не ее. Он кричал и кричал, и кричал…

Драко упал на колени рядом с ним в полной растерянности. Яркой вспышкой промелькнуло воспоминание, как он точно так же сидел рядом с постелью Панси, и в эти ночи ей не снились кошмары. Может быть, если сейчас он просто посидит рядом, то и кошмар Северуса отступит. Отойдет за границы ощутимого и оставит жертву в покое. Подчиняясь какому-то наитию, Драко зашептал:

— Север, это все не настоящее. Это только плохой сон, Север. Это не настоящее. Послушай меня. Тебе снится кошмар, но это сон. Проснись и послушай меня.

Он говорил и говорил, шептал слова утешения, хотя какое могло быть утешение, когда он понимал, что Снейпа сейчас снедает ужас. Но он продолжал говорить, чтобы сделать хоть что-то. Если бы он мог проникнуть внутрь сна и отогнать видения прошлого, то сделал бы это. Он не мог. Есть такие вещи, которые не подвластны даже мертвым.

Через несколько минут крики затихли, и теперь Северус только тяжело дышал. Его тело сотрясала крупная дрожь, из уголков глаз стекали прозрачные капли, мокрые от пота волосы налипли на шею, лоб и щеки. Взгляд начал проясняться. Зрачки задвигались, шаря по темной комнате, потом остановились на Драко. Снейп сделал глубокий медленный вдох и такой же выдох.

— Драко… — его голос был тихим и надсаженным.

— У тебя был кошмар. Ты кричал.

— Я знаю. Мне… снятся кошмары.

— Мне тоже. Снились. А теперь нет, теперь я вообще не сплю.

Еще один вдох и еще один выдох. Драко смотрел, как вздымается и опадает его грудная клетка и думал, что ему самому уже никогда не испытать этого чувства.

— Почему ты до сих пор здесь, Драко? Тебе давно пора уходить.

— Я не знаю.

Северус закрыл глаза и лежал так несколько минут. Драко успел решить, что он снова уснул, когда Снейп заговорил, так и не подняв веки.

— Лили Эванс. Ее звали Лили Эванс. Я умолял его не убивать ее. Я не смог ее защитить, и это — только моя вина. Когда доберешься до лучшего из миров, найди ее там. Скажи ей… скажи ей, что я люблю ее. Скажи, пусть дождется меня. Скажи, что я никогда не переставал ее любить и сделал все, что мог, для ее сына.

Лили Эванс… Все волшебники Британии знали историю Поттера: имена его родителей, нападение Темного Лорда и жертву, которую принесла ради сына его мать. Перед мысленным взором нарисовалось юное смеющееся лицо, обрамленное рыжими волосами. Где-то Драко видел ее портрет, не мог вспомнить где. Так вот, значит, как. Вот за что он винил себя. Позволил ей погибнуть. Но что же он мог сделать — один против самого могущественного волшебника своего времени.

Национальный герой Британии, победитель Темного Лорда, Мальчик-который-выжил и все остальные титулы, которые смогла придумать возбужденная общественность, должно быть, не просыхал с самого Дня Победы. По крайней мере, такое впечатление сложилось у Драко после появления в поместье Блэков. Свой путь в хронический алкоголизм герой начал со сливочного пива. Пустые бутылки из-под него стояли в самом дальнем углу гостиной — единственной комнаты, которая носила следы жизни. Далее сливочное пиво перемежалось с сидром, потом сидр смешивался с огневиски, и последний изрядный слой состоял уже только из бутылок от последнего. Поттер пил и много. Странно было, что никто не кидался его спасать. Уизелы, например, которым был прямой матримониальный интерес. Или та же Грейнджер — слишком правильная девочка, чтобы позволять друзьям спиваться в тоске и одиночестве. Сам Поттер, спавший на диване прямо в одежде, выглядел тоже не очень: заросший, слегка синюшный и сильно исхудавший. Драко смотрел на всю эту красоту и не понимал.

Еще с детства было у него такое особое состояние — не понимать. Обычно он впадал в него от вещей, которые логически никак не могли уложиться в голове, и объяснения которым он не находил. Вот как сейчас, например. По его представлению Поттер должен был купаться в лучах славы и всеобщего обожания и быть на вершине счастья, но вместо этого он почему-то пил, скрывшись ото всех. Драко знал, что еще во время войны поместье Блэков было защищено заклинаниями ненаходимости и невидимости и Мерлин знает, чем еще, чтобы исключить предательство и нападение. Поттер спрятался в нем, как в скорлупе, но для призраков преград не было. Драко смотрел на спящего врага и видел, как его контуры как будто плывут, теряясь и истончаясь. Иногда тело двоилось, и тогда вместе с плотью он видел серебристый абрис. Как будто Поттер тоже почти умер, и душа его готова была вот-вот отделиться от тела. Потом двоение исчезало, и оставался только Поттер — пьяный, неприглядный и очень несчастный, наверное. Драко содрогнулся. Какое-то чувство, похожее на сострадание, на мгновение зацепило его призрачное сознание. Прогнило что-то в Датском королевстве, раз все так. Оставив Поттера спать, Драко отправился исследовать поместье.

В комнатах было запустение. Пыль лежала толстым слоем на всех поверхностях, по углам мотались сбившиеся из нее клочки, через грязные стекла еле пробивался уличный свет. В большой столовой, где когда-то обедала юная Нарцисса, Драко увидел перевернутую мебель, валяющиеся на полу книги и вещи, на столе несколько перевернутых тарелок со следами трапезы — знаки того, что Орден Феникса покидал свое убежище в большой спешке. Драко не знал, что здесь случилось, да и не хотел знать, но все это пахло страхом и отчаянием. И еще тоской. Глухой тоской и безнадежностью. Кое-где попадались следы, как будто кто-то пытался навести порядок, и почти всегда рядом с очагами этой хаотичной деятельности стояла пустая бутылка. Драко мог бы точно так же послойно восстановить, как передвигался Поттер в попытках обжить свой новый дом. И точно знал, что он сдался, добравшись до комнаты Сириуса. Сириус Блэк был его крестным, вспомнил Драко. Наверное, поэтому Поттер сломался именно в этой комнате.

Домовых эльфов не было. И призраков не было. Вообще ничего не было. Только спивающийся Поттер, загнанный в отчаянье и покинутый всеми.

Драко бродил по дому, пока не уверился, что его выводы верны. Потом вернулся в гостиную, сел на пол рядом с диваном, и принялся ждать. Сам не знал — чего он ждет. Предрассветные сумерки, заглушенные грязными окнами и одной уцелевшей гардиной, были похожи на сумерки мира. Драко думал о том, что еще ему осталось сделать, кого повидать, какие слова и кому сказать. И зачем его занесло сюда, почему. Он думал, что после обещания Снейпу все закончится. Он очень устал. Он хотел обрести покой.

Погруженный в невеселые мысли, он не заметил, как Поттер выпал из алкогольного сна и вернулся в реальность, насколько это вообще было возможно в его состоянии. Отреагировал только на хриплое:

— Еб твою мать. Я что, умер?

Он пронаблюдал, как зеленые глаза героя, бывшие сначала узкими щелочками, раскрываются до нормального размера, а потом округляются. Поттер поправил круглые очки и стал похож на сову. На похмельную и помятую сову — такой же растрепанный и такой же удивленный. Драко невольно издал смешок и ответил:

— Нет.

Хотел по обыкновению добавить «к сожалению», но не стал. Слишком все это было нелепо и несуразно. И слишком печально.

— Тогда какого хрена ты тут делаешь?

Драко пожал плечами и неожиданно для себя ответил:

— Стерегу твой сон. Тебе же снятся кошмары?

— Откуда ты…

— Потому что я призрак, Поттер.

Несколько бесконечных минут Поттер молчал. Потом, ворочаясь и кряхтя, приподнялся и перешел из лежачего положения в сидячее. Провел рукой по волосам, приглаживая непокорные вихры, натянул на ладони рукава вытертого свитера с буквой «Г» на груди и обхватил себя за плечи. Еще несколько минут сверлил Драко немигающим взглядом, а потом тихо сказал:

— Пришел мучить меня.

И снова. Снова это был не вопрос, а утверждение. Совсем как Северус. Точно так же ожидает кары в одиночестве, точно так же уверен, что никто над ним не сжалится.

— Нет, — ответил Драко.

— Тогда… почему? Зачем ты пришел?

— Я не знаю.

— И я не знаю.

* * *

Жизнь национального героя действительно была уныла, тосклива и наполнена алкоголем, а также полным отсутствием внешних контактов. Драко понадобилось провести в этом царстве запустения всего пару-тройку дней, чтобы понять, что Поттер удалился от мира вполне осознанно и по собственной воле. Внешний мир пытался достучаться до него, посылая сов, вызывая через камин и подкидывая записки под дверь. Поттер не отвечал, а записки тут же кидал в огонь, не читая. Все это время они не разговаривали. Драко слонялся по поместью, пытаясь сообразить, что же он здесь забыл, а Поттер делал вид, что его нет. По вечерам Поттер пил, потом отрубался все на том же диване, утром долго приходил в сознание, а потом все начиналось по кругу.

На четвертый или пятый вечер Драко не выдержал и открыл рот. Он сказал:

— Не стоит этого делать.

Поттер подавился огневиски, откашлялся и хрипло спросил:

— Это еще почему? Какое вообще тебе дело?

— Ты упьешься до смерти, но на этом ничего не закончится, посмотри на меня, например. Это первое. И второе. Я не могу уйти, потому что должен сделать что-то еще. И у меня ни одной мысли, что именно и почему меня занесло именно к тебе. Хочешь от меня избавиться? Тогда помоги мне.

Поттер снова стал похож на сову — на этот раз слегка уже пьяную, но от этого ничуть не менее не удивленную.

— Как? Как я могу помочь тебе? Еще раз тебя убить?

Драко ухмыльнулся.

— Это вряд ли. Твоя гряз... подружка справилась сама вполне успешно.

Поттер сделал из бутылки еще несколько больших глотков, потер глаза и провел рукой по стоявшим дыбом вихрам. Похоже, этот жест он сам не замечал. И вдруг буркнул себе под нос:

— Она сожалеет.

Драко ушам своим не поверил.

— Что ты сказал?

Поттер сделал движение, как будто хотел выпить еще, но вместо этого поставил бутылку на пол. Ответил громче и отчетливей:

— Я сказал, что она сожалеет. Что убила тебя. Мы вообще не должны были сражаться друг с другом вся эта ебаная война должна была быть между мной и... ним. И должна была закончиться только одной жертвой. Мной. Я был готов. А вместо этого...

Он не договорил. Все же не выдержал и приложился к бутылке. Драко сделал по комнате несколько кругов. Ему сейчас очень хотелось составить Поттеру компанию по алкоголизму, но если ты — призрак, то с этим есть некоторые проблемы. И тоже не выдержал.

— Тогда какого хрена? — заорал он. — Какого хрена ты не пошел к нему и не дал себя убить, если был готов? Тогда я бы не погиб. Никто бы не погиб!

Поттер вскочил с дивана, задев ногой бутылку. Она упала и покатилась, злобно звеня и оставляя за собой резко пахнущую алкоголем дорожку.

— Ты думаешь, я не думал об этом? Ты думаешь, я не хотел? Да я постоянно об этом думаю! С момента, как Министерство объявило победу и посчитало все потери. Я все время думаю, что всех этих смертей могло и не быть!

Они стояли друг напротив друга, набычившись, глядя исподлобья, взъерошенные, как два бойцовых петуха. Как когда-то в школе, в бесконечных конфликтах и выяснениях отношений. Хотя какие там у них были отношения. Заклятый друг? Лучший враг? В какой-то момент они оба перестали это понимать.

— Думаешь, я могу перестать об этом думать? — голос Поттера стал тихим. — Я пытался. Правда. Но я никогда не мог ничего контролировать. Все решили за меня.

Драко сардонически хмыкнул.

— Повели, как бычка на заклание?

— Да! А разве с тобой было не то же самое? Разве твой отец и Темный Лорд не решили все за тебя? Я помню тебя на шестом курсе! Я помню, как ты... тогда в туалете...

Поттер споткнулся на словах и замолчал. Рухнул на диван и снова схватился за бутылку. Драко к своему стыду и удивлению испытал облегчение за то, что слова так и не были сказаны.

Он ведь тоже помнил шестой курс. Весь год он провел в постоянном напряжении и перманентной истерике. Он не мог сосредоточиться на учебе, не мог нормально общаться с друзьями, не мог встречаться с Панси. Да он вообще ничего не мог! От напряжения в голове постоянно стоял туман, дрожали руки и нервный срыв сидел на плече. Тогда, в туалете... он сорвался. Слетел с катушек. Сдвинулся по фазе. Он готов был наложить на себя руки в тот момент от осознания бессилия и неминуемой кары за него. Так что Поттер случился в самый неподходящий момент. Или наоборот. Когда Сектумсемпра разорвала Драко грудь, первое, что он почувствовал — облегчение. Не придется делать это самому. Мальчик-который-вечно-всех-спасает пришел на выручку и сделал всю грязную работу, спасибо ему за это.

Несколько дней, что он провел в больничном крыле, он ни с кем не разговаривал, даже с Северусом. Почти не спал по ночам, но каждую ночь... когда ему все же удавалось задремать, ему чудилось, что Поттер сидит у его постели. Сидит и молчит. Утром, конечно, никого не было, а вопросов Драко не задавал. Списывал все на галлюцинации и спецэффекты зелий, которыми его по очереди пичкали мадам Помфри и Снейп.

Это был наивысший момент слабости за всю жизнь Драко Малфоя. Даже сейчас от воспоминаний об этом он ощутил, как по призрачной спине стекает призрачный пот. Потом, с Дамблдором, на бастионе Астрономической башни... он не решился тогда, но все равно это было легче. К тому моменту он окончательно потерял веру в то, что все для него закончится хорошо. Если бы Северус не пришел в последний момент, Драко бы пережил момент последнего колебания и сделал все сам. Ему было уже все равно, хотя животный инстинкт выживания все еще трепыхался.

Поттер не сказал сейчас, но Драко поспешил перехватить разговор и увести в сторону. Снова нацепил на себя маску слизеринского подонка.

— Как будто ты этого не хотел.

— Не хотел!

Мерлин, как же легко Поттер продолжает вестись на провокации. Он вообще хоть когда-нибудь повзрослеет? Бухает, как не в себя, целый герой, женят его на мелкой Уизли, детей нарожают такую же ораву, а он все так и будет мальчиком-который.

— Когда не хотят убивать, Поттер... — голос Драко истекал ядом, — ...то не применяют смертельное заклинание.

— Я не знал. Оно было в моем учебнике, и я вообще не знал, что оно делает. На нем было написано «От врагов» и... тогда все случилось так быстро, и это было первое, что пришло мне в голову. Но если бы я знал...

— То что?

— Я бы не стал. Ты не представляешь, как мне было жаль. Я потом приходил к тебе в больничное крыло.

Драко изумленно уставился на него. Поттер не видел его взгляда, сидел в обнимку с бутылкой и смотрел куда-то в сторону. И выглядел еще более жалким, чем обычно. На всякий случай Драко переспросил:

— Ты — что делал?

— Приходил к тебе, — Поттер говорил невнятно, глотая некоторые буквы, наверное, огневиски начал действовать. — Ночью. Надевал мантию-невидимку, чтобы меня не поймали, и приходил. Сидел. Я хотел сказать, что мне жаль, что я не хотел. Хотел все исправить. Но ты всегда спал. Я так и не решился тебя разбудить.

Значит, это были не галлюцинации и не спецэффекты от зелий...

И Драко вспомнил другое. Вспомнил, как они схлестнулись в Комнате Необходимости и подожгли все к чертовой матери. Вспомнил, как хотел спастись, но понимал, что нет выхода из пламенного ада. И вспомнил, как Поттер, ненавидевший его Поттер, чуть не убивший его Поттер, вернулся за ним, подхватил его руку и вывез из огня.

— Ты спас мне жизнь, — глухо сказал Драко. — В Комнате Необходимости, помнишь? Так что считай, что ты все исправил.

Поттер не ответил. Его взгляд продолжал блуждать по гостиной, медленно перемещаясь с предмета на предмет. Пауза, повисшая в воздухе, вибрировала отчетливо ощутимыми аберрациями. Точно такие же аберрации Драко чувствовал, когда перемещался. Вот и сейчас он мысленно приготовился к тому, что реальность вот-вот размажется серебристым туманом, и он окажется где-то в другом месте. В лучшем из миров, может быть. Но ничего не происходило, а потом мир и вовсе пришел в статичное состояние. Видимо, не сейчас.

— Я не знаю, что я должен сделать, Поттер. Не знаю, что ты должен сделать. Но в наших общих интересах это узнать. Поэтому шел бы ты... в душ для начала. Надень что-нибудь приличное. И завязывай с огневиски. Выглядишь отвратительно.

— На себя посмотри, — буркнул Поттер. — Ты вообще труп.

— Я хотя бы не выгляжу, как бомж.

Это было так похоже на их школьные пикировки в нормальные... мирные времена, что Драко не выдержал и улыбнулся. Как будто ничего не было, как будто сейчас они обменяются колкостями, а потом будут в Большом Зале пить тыквенный сок, в одной теплице возиться с мандрагорами, и в одном классе скучать на уроке по истории магии. И Поттер сдавленно и криво улыбнулся в ответ, поднялся с дивана.

— Не ходи за мной.

— Да очень ты мне нужен.

— Нахрена тогда приперся?

— Сам бы знал!

— Ладно... Готов на все, лишь бы от тебя избавиться.

— Ух ты! Великий Гарри Поттер согласился помыться ради Драко Малфоя, — Драко уже откровенно смеялся.

И Поттер засмеялся тоже.

— Только никому не говори.

* * *

Следующие дни прошли в каком-то лихорадочном угаре.

Поттер действительно больше не пил. В первый день он слонялся по особняку, не зная, куда себя деть, спотыкаясь о мебель, о пустые бутылки и распинывая пыль. Снял с себя этот кошмарный свитер и надел чистую футболку и тут же начал мерзнуть. Обхватывал себя руками, потирая плечи, но никак не мог согреться. Драко все ждал, когда до него дойдет очевидное, но больше было похоже на то, что за время алкогольного дурмана Поттер разучился пользоваться мозгами. Впрочем, это никогда не было его сильной стороной.

— Еда, — Драко, как всегда, появился из ниоткуда и заставил Поттера подскочить на месте от неожиданности. — Еда и огонь. Тогда ты перестанешь мерзнуть. Огневиски едой не считается.

— Отвали. Достал, — огрызнулся Поттер, но, сделав очередной круг, поплелся на кухню.

Обследовав шкафы и холодильник, нашел кое-какие запасы, которые остались, наверное, еще со времен Ордена Феникса. Драко, ни разу в жизни не приготовивший себе даже бутерброда, понятия не имел, что из этого можно сделать, но где-то за час Поттер умудрился соорудить себе вполне сносный обед. Сел за грязный кухонный стол и взял приборы, но замер, так и не начав. Думал о чем-то своем, глядя перед собой. Драко не понимал, что происходит.

— Это еда, Поттер, ее едят.

Хотел добавить, что едят ее в голову, но сдержался. Хватит уже с них обоих было всего этого дерьма. Сейчас они отчаянно нуждались друг в друге и ни к чему было нарываться на конфликт. Больше всего Драко не хотелось навечно застрять в поместье Блэков и наблюдать деградацию героя магического мира.

Поттер удрученно вздохнул и отложил вилку. В недрах какого-то из бесчисленных шкафов нашел тряпку и принялся отмывать край стола. Потом переставил тарелки на чистый кусок и только тогда принялся есть. И снова Драко удержался от ехидства насчет бомжей и прогресса в воспитании.

— Иди, погуляй где-нибудь, Малфой, а? Мне кусок в горло не лезет, когда ты смотришь.

Пришлось удалиться.

Видимо, что-то в тот момент в голове у Поттера все же сдвинулось, потому что сразу следом за первым нормальным обедом он затеял маниакальную уборку.

В гостиной, которая долго время была единственным местом его обитания, был жарко растоплен камин, а на пламя наложены чары, блокирующие все вызовы. Из недр хозяйственной части были извлечены мусорные мешки, в которые Поттер принялся собирать скопившийся хлам. Драко ходил за ним по пятам и время от времени подсказывал, куда стоит заглянуть еще. Поттер злился, но заглядывал. Они обменивались колкостями, но почему-то сейчас это не было обидно. Это было больше похоже на... дружеский беззлобный треп? Серьезно?

— Лучше бы помог!

— Как? Привет, я Драко Малфой, и я призрак. Ни к чему не могу прикоснуться.

— Тогда отвали.

— Сам отвали. Вон за шкафом еще пропустил.

И Поттер шел за шкаф, выгребал оттуда очередную кучу и складывал в мешок. Мешки отволакивал к черному ходу и количество их неуклонно росло.

— Если тебе не хватит тряпок, то можешь использовать тот кошмарный свитер.

— Без тебя разберусь!

Тряпок хватало. Поттер мыл, тер и скреб, не разгибая спины. Постоянно бегал туда и сюда с ведрами, меняя в них воду. Залезал в самые дальние углы и на самые высокие поверхности. Перерывы делал только на душ, еду и сон.

Как-то вечером они сидели перед камином. За окнами была непроглядная чернильная темнота, а от огня шел уютный свет. Поттер что-то снова сосредоточенно жевал, а Драко завидовал. Ему тоже хотелось заново ощутить вкус еды, и ее приятную тяжесть в желудке, и тепло, и чувство насыщения. Он не чувствовал голода, но помнил, как это и как становится хорошо, когда голод бывает утолен. Драко провожал взглядом каждый кусок, который Поттер отправлял в рот, и завидовал. Ему хочется ощутить жизнь, понял он, и это привело его в дурное расположение духа.

Учебная программа Хогвартса сложилась за столетия. В ней было все, что могло бы пригодится магу в жизни. Но в ней не было, как вести себя, когда ты умер и стал призраком. Как узнать, что нужно сделать, чтобы найти покой? Как это вообще сделать? Он вспоминал слова леди Морганы, сказанные в родительском доме, прокручивал их в голове так и сяк, но оставался так же далек от понимания, как и в первую ночь после смерти.

Чтобы отвлечься от мыслей и переключиться, он спросил первое, что пришло в голову:

— Где ты научился всему этому, Поттер?

— Чему?

— Готовить. Убирать дом. Стирать. Следить за порядком.

— Когда жил у тети и дяди. Они были рады переложить на меня всю домашнюю работу, а если я делал что-то плохо, то лишали ужина и запирали в чулане. И не захочешь, а научишься.

— Но... это ужасно.

Поттер дожевал последний кусок и поставил грязную тарелку на журнальный столик. Пожал плечами.

— Тогда мне так не казалось. Не с чем было сравнивать, знаешь ли. Ну то есть я видел, что мой кузен и его друзья живут по-другому, но тогда я думал, что это нормально. У них ведь были родители, а у меня... У меня даже друзей не было, пока я не приехал в Хогвартс. У тебя, наверное, была совсем другая жизнь.

Другая. Была. Счастливое детство, наполненное волшебством, теплой улыбкой матери и играми с друзьями. Радостное предвкушение письма из Хогвартса. Драко хотелось показать себя, стать лучшим, завести еще больше друзей. Радужные перспективы, которые рисовали перед ним положение Малфоев в магическом обществе, его собственные способности и связи отца в Министерстве. Жизнь Драко Малфоя была просчитана и распланирована от рождения до смертного одра. Была. Что-то пошло не так. Сильно не так, раз теперь он застрял между мирами и не знает, как выбраться. Только и осталось мотаться между живыми и надеяться, что рано или поздно он таки сделает или скажет то, что нужно, и обретет покой. И что не будет слишком поздно.

И это вот состояние нежизни изменило его отношение к некоторым вещам — к немалому изумлению самого Драко. Он и представить не мог, что однажды будет сидеть с Поттером в заброшенном штабе Ордена Феникса и болтать ни о чем, чтобы скоротать время. Как... друзья? И ему это будет... нравится?

И ему это нравилось, потому что стало все равно на то, что они были с разных сторон в прошедшей войне, все равно на былое соперничество. Им больше нечего было делить. Наверное, именно так могло бы все быть, если бы Поттер принял тогда его дружбу и пожал его руку. И Драко ощутил острое сожаление, что этого не случилось.

— Да, совсем другая. У нас всю работу по дому делали домовые эльфы. И кстати, здесь же были домовые эльфы. Где они? Ты их сожрал?

Поттер не отреагировал на его выпад. Только сделался грустным.

— Добби убили. А где Кричер, я не знаю. И я не знаю, где вообще берут домовых эльфов. Вот у вас они откуда появлялись?

И Драко выпал в состояние непонимания. Никогда в жизни он не задумывался, откуда магические семьи берут домовиков, и вряд ли кто-то из его друзей думал об этом. Это была естественная часть жизни чистокровных семей, такая же, как полеты на метле, Хогвартс, зелья, светская жизнь, квиддич, хорошая карьера и все остальное. Он не мог представить себе Нарциссу стоящей у плиты, застилающей постели или с тряпкой в руках. Тем более не мог представить тетушку Беллатрикс. Не мог представить Люциуса работающим в саду или хотя бы чинящим любимое перо.

— Я не знаю. Они всегда были. Многие поколения эльфов всегда служили моей семье. Даже та история с Добби ничего не изменила. Так он погиб?

— Да. Еще одна бессмысленная жертва. Мы были друзьями.

— Как можно дружить с домовиком?

— Точно так же, как с любым другим человеком. Добби был умным, храбрым и добрым. Он верил в то, что делал. И он был верным.

— Я не понимаю, — бессильно сказал Драко.

— Конечно, не понимаешь. Ты никогда не смотрел на него иначе, чем на раба.

Драко долго молчал. Должно быть, ему нужно было умереть, чтобы мир открылся для него с другой стороны. Он хотел сказать, как ему жаль, что Поттер потерял друга. Искренний порыв души. Но Драко не знал, имеет ли право на сожаление, и поэтому сменил тему, чтобы замять неловкость.

— Ну хорошо. Почему тогда ты не пользуешься магией?

— Потому что я не хочу. Это слишком легко.

— Не ищешь легких путей, да?

Поттер смотрел на огонь в камине, и пламя отражалось в стеклах его дурацких круглых очков и в радужках глаз. Он больше не был похож на сову. Теперь он был похож на тень самого себя, и Драко вспомнил, как двоилось его тело, когда Поттер спал. Словно душа хотела отделиться от тела. Словно он тоже хотел обрести покой и мог сделать это только если не будет жить.

— Не ищу, — наконец ответил Поттер. — Это помогает мне не вспоминать и не думать. И я устаю, а когда я устаю, то мне не снятся кошмары. Я больше не могу снова и снова видеть, как гибнут мои друзья, как рушится Хогвартс, как... все рушится. Ты спрашивал, почему я пью.

Драко хотел возразить, что не спрашивал ничего такого, но не посмел. Сейчас... вот сейчас происходило что-то очень важное, он ощутил это обострившимся чутьем. И он боялся это спугнуть. Откровенность Поттера была внезапной и такой обнаженной, такой уязвимой. Был ли он вообще хоть когда-нибудь хоть с кем-нибудь так экстремально откровенен, как сейчас, с призраком старого недруга. Драко усомнился в этом.

— Я хочу все забыть. Забыть, пока не перестанет болеть. Пока я не перестану думать об этом, по кругу, бесконечно, вспоминать раз за разом. Пока не перестанут снится кошмары. Пока все это не закончится, потому что для меня так ничего и не закончилось. Они празднуют победу, но на самом деле никакой победы не было. И не важно, что Темный Лорд уже не вернется. Нет никакой победы. Только боль, потери и разрушения.

В его словах было так много горечи. Поттер подтянул колени к груди и обхватил их руками, сжимаясь в комок. Словно хотел спрятаться, закрыться обратно в скорлупу из дурмана от невыносимости переживаний.

— Но ты не сможешь, — тихо сказал Драко. — Ты не сможешь забыть. Это теперь всегда будет с тобой. Мой отец не смог забыть первую войну, и моя мать. Северус...

...так и не забыл Лили. После стольких лет. Этого Драко не сказал.

И Поттер ответил:

— Я знаю.

* * *

Так проходили их дни. Весь день Поттер убивался на уборке, а по вечерам они сидели у камина и разговаривали обо всем, что попадет на язык. Поместье Блэков приобретало все более жилой и уютный вид. Поттер действительно больше не пил. Несколько раз Драко хотел его подловить и наблюдал, оставаясь невидимым, но Поттер ни разу не сорвался.

В один из таких вечеров Драко заметил, как через камин прошло несколько вызовов. Лица появлялись в пламени всего на мгновение, открывали безмолвно рты и тут же исчезали, так и не успев ничего сказать. Поттер косил на них взглядом, но делал вид, что ничего не происходит. Драко знал, как это выглядит с другой стороны — связь обрывается так быстро, что вызывающий не успевает ничего увидеть и понять, для него вызов просто не проходит.

Национальный герой бросил пить, начал приводить жилище и себя в порядок, но упорно отказывался от общения с внешним миром. Почему-то. После четвертого или пятого оборванного вызова Драко не выдержал и спросил:

— Почему ты не ответишь?

— Потому что не хочу.

— Почему не хочешь?

— Потому что… — Поттер запнулся, похоже было, что он и сам толком этого не знал. — Просто не хочу. Им нет до меня дела.

Драко саркастически хмыкнул и уточнил:

— Им нет до тебя дела, и именно поэтому тебя засыпают почтой и вызовами, так что ли? Чертовски логично.

Ни фига было не логично и, похоже, это дошло даже до тупых проспиртованных Поттеровских мозгов.

— Им не я нужен, а герой, вокруг которого можно устроить шумиху. Я уже этого нажрался за все годы. Думаешь, легко было быть Мальчиком-который-выжил? Когда на тебя смотрят не как на человека, а как… как на редкую зверюшку в зоопарке. Все восхищаются, все хотят посмотреть и никому нет дела, как этой зверюшке живется. Поохали, поахали и дальше пошли по своим делам. А если зверюшка вдруг подохнет, объявят траур, толкнут красивую речь и через неделю забудут. Им же не интересно, что я чувствую, им надо меня выставлять, как парадный портрет. Напразднуются и задвинут в дальний угол.

— А если что-то случилось?

— Что, например? Волдеморт снова воскрес? — в тоне Поттера звучал неподдельный яд. Драко не знал, что на это ответить.

— Ты не думал, что они могут просто о тебе беспокоиться? Это ведь твои друзья.

И тут Поттер взорвался. Вскочил и заходил нервными неровными кругами. Лицо пошло красными пятнами. Драко понял, что случайно попал ему в какое-то больное место, но понятия не мел, что сейчас происходит у Поттера в душе. А что-то явно происходило. Что-то очень важное. От мгновенно сгустившегося напряжения воздух невидимо вибрировал и колыхался.

— Друзья, ага. Что ты можешь знать о друзьях, Малфой? Крэбб и Гойл? Серьезно? Два безмозглых идиота, которые выполняли твои приказы. Это не дружба. Это… это… это же Слизерин!

— Блейз. Панси. Миллисента, — Драко говорил спокойно, но на самом деле он и сам был натянут, как тетива, готовая вот-вот лопнуть. — Вы ведь считали Миллисенту тупой дурой, правда? Вы не знали, что она все время подбирала уличных кошек, лечила их и находила им дом. Не знали, что ее маленькая сестренка оказалась частично сквибом, и Миллисента все свободное время отдавала тому, чтобы научить ее магии, потому что верила, что это возможно, нужно только старание и упорство. У Блейза была мечта. Он хотел стать защитником, чтобы в Азкабан попадали только те, кто был по-настоящему виновен. Панси помогала мадам Помфри и хотела сама стать колдомедиком, чтобы вернуться в Хогвартс и помогать ей и дальше. Мой отец и Снейп дружат уже много лет. И не потому, что они оба были Пожирателями, а потому что у них много общего и всегда есть, о чем поговорить. Ты прав, Поттер. Это — Слизерин. Просто тебе кто-то когда-то сказал, что Слизерин это плохо, что мы все злые и не умеем дружить. Но на самом деле ты никогда не знал ни одного слизеринца. Я имею ввиду по-настоящему. Ты не хотел.

— Я знал тебя!

— Уверен?

Поттер резко остановился, не завершив очередной круг. Повернулся к Драко и вперил в него пристальный взгляд. И чем дольше он смотрел, тем больше менялось его лицо. Сначала оно сделалось удивленным, потом изумленным, а потом на него проступило потрясение. Как будто какая-то жизнь внезапно повернулась к нему какой-то неожиданной стороной, и он оказался к ней не готов.

— Рон мне сказал, — прошептал он. — Рон мне сказал, что все злые волшебники — выпускники Слизерина. И Хагрид тоже так говорил. Я тогда совсем ничего еще не знал ни о Хогвартсе, ни о магическом мире. Поэтому я отказался, когда Распределяющая Шляпа хотела отправить меня на Слизерин. Я боялся стать злым волшебником. Я хотел быть на одном факультете с Роном, потому что боялся остаться один.

Драко едва не подпрыгнул на месте. Распределяющая Шляпа выбрала Слизерин для Гарри Поттера? Как бы тогда закончилась Вторая Магическая, если бы Гарри Поттер попал на Слизерин? Возможно, ее вообще бы не было. Возможно, сейчас… сейчас все было бы по-другому. Драко был бы жив и не застрял бы между мирами в полном непонимании, что должен сделать. Женился бы на Панси, гулял бы в саду поместья, а по выходным вел бы светские беседы с отцом и крестным. И умер бы лет через пятьдесят в окружении детей и внуков, вполне довольный прожитой жизнью.

Память отмотала назад во времени.

— Но на Слизерине ты бы не был один. Я предлагал тебе дружбу, помнишь?

По лицу Поттера было видно, что он помнит. Магазин мадам Малкин, два мальчика в радостном возбуждении от предстоящих перемен, они только что познакомились. В поезде белокурый мальчик заглядывает в купе и предлагает дружбу другому. Но другой мальчик не пожал протянутую руку, потому что его уже отравили сомнением.

— Ты боялся быть один, — продолжил Драко. — Но сейчас ты один. С тобой случилось то, чего ты боялся. Ты хотел быть на одном факультете с твоими друзьями, но сейчас ты отвернулся от них. Больше всего я хотел бы сейчас быть живым и быть со своими друзьями, но я уже не могу. Ты от своих отвернулся сам, потому что решил, что ты для них не важен. Ты так решил. Ты сам. Ты не знаешь, что они хотят от тебя сейчас на самом деле — поставить на постамент или беспокоятся о тебе. Ты не даешь им шанса это сказать, потому что это не в твоих правилах — давать шанс, да? Ты уже все для себя решил. Мерлин! Поверить не могу, что мне приходится объяснять такие вещи гриффиндорцу! Ты идиот, Поттер, и всегда им будешь.

Драко поднялся с дивана и отошел к окну. Стоял, отвернувшись, и смотрел на темную улицу. Свет фонаря отражался в луже и мокрой после дождя мостовой. Кроны деревьев чернели на фоне темно-фиолетового неба причудливым узором. Изредка мелькали фары далеких машин. За окном была жизнь, такая замечательная, такая волнующая и такая недоступная. Мертвое сердце сжалось тоской и тянущей болью. И Драко захотелось, чтобы все это закончилось как можно скорее. Невыносимо было больше смотреть на то, что утрачено навсегда. Хотелось забвения. Хотелось покоя.

Он не услышал шагов и вздрогнул, когда голос Поттера прозвучал прямо за спиной.

— Эй…

Драко обернулся. Поттер стоял в двух шагах от него, и это был какой-то другой Поттер. Он выглядел так, словно за прошедшие минуты понял что-то настолько важное, что это переменило всю его сущность. Драко не мог описать даже для себя, в чем это выражалось, но не заметить эту перемену было никак невозможно.

— Я Гарри. Гарри Поттер.

Протянутая ладонь висела в воздухе между ними. Ногти по-детски обкусаны, а на костяшках пальцев еще видны застарелые ссадины. Драко усмехнулся.

— Ты ведь в курсе, что призраки не могут взаимодействовать с материальным миром?

Поттер не ответил. Ну конечно, он в курсе, понял Драко, он же постоянно видел призраков Хогвартса. Протянутая рука. Им больше не по одиннадцать лет. Прошлое нельзя изменить. Будущее… возможно, будущее менялось прямо сейчас.

— Драко Малфой.

— Рад познакомиться с тобой, Драко.

— Я тоже рад, Гарри.

Драко протянул руку в ответ, соединил ладони и сжал мертвые пальцы. И увидел, как живые пальцы сжались, скрепляя призрачное рукопожатие, которое оба они не могли почувствовать, но от этого оно не становилось менее настоящим.

Реальность потекла серебром.

Примечания:

Глава получилась длинной, но я все же решила не делить ее на две части. С праздником всех, кто считает его своим и кто отмечает.

---

— Авада Кедавра!

Зеленая вспышка пролетела насквозь и позади что-то грохнуло со стеклянным звоном. Драко увидел, как сквозь него посыпались сверкающие осколки, разлетаясь по полу. Увидел широко распахнутые глаза Грейнджер и мимоходом поразился, насколько в них отсутствует мысль. Ярость, страх, бешенство — что угодно, только не разумная осмысленность происходящего. Его накрыло чувством дежавю. Точно так же она смотрела на него на поле боя, когда убивала. Не было вдумчивой умненькой гриффиндорки, была обезумевшая фурия, одержимая идеей гибели всего, что не разделяло ее убеждений о добре и зле.

Повторное заклинание не заставило себя долго ждать. Инстинктивно Драко пригнулся и рванул куда-то в сторону, не особо разбирая куда. Снова что-то грохнуло и на этот раз на него полетели книги и свитки. Должно быть, заклинание угодило в книжный шкаф.

— Стой! — заорал Драко, выставляя перед собой руки. — Стой, Грейнджер!

— Авада…

Заклинание осталось непроизнесенным, но Грейнджер не опустила палочку. Они так и стояли друг напротив друга. Драко с поднятыми руками и Грейнджер, готовая его убить. Снова. Она была похожа на дикую кошку, что будет до последнего вздоха защищать гнездо с котятами. Неподвижность затягивалась, но Драко увидел, как ее глаза возвращаются к нормальному размеру и линяют из безумия в осмысленность. Воочию увидел, как до нее доходит. Медленно-медленно опустилась рука с палочкой и безвольно повисла вдоль тела.

До него тоже вдруг дошло.

— Грейнджер… ты что, меня видишь?

Он-то по обыкновению хотел сначала осмотреться и понять, куда его занесло, но что-то пошло не так. Снова.

— Конечно, я тебя вижу, идиот.

— Я призрак. Ты меня убила, помнишь?

— Помню.

— Ты сейчас можешь хоть весь дом разнести, второй раз ты меня уже не убьешь. Ты это понимаешь?

Грейнджер не ответила. В принципе это было очевидно, но Драко хотел, чтобы она вернулась в нормальное состояние разума, а для этого надо было задать ей какую-нибудь задачу. За годы учебы он успел это понять про нее, хоть со стороны и казалось, что они только враждуют и ничего больше. Как не крути, а Грейнджер была лучшей студенткой не только своего факультета, но и всего курса. При жизни Драко очень не хотелось это признавать, но смерть несколько поменяла его взгляды на некоторые вещи. Как будто исчезли фильтры, искажавшие реальность, и теперь он видел яснее и четче, свободный от условностей мира живых.

— Но… почему? Почему ты меня видишь? Другие не могли, пока я сам не позволял.

— Потому что это я тебя убила. Убийца всегда видит призрак своей жертвы, потому что они остаются связаны mortem factor. Если бы в школе ты учился, а не… ты бы знал.

Если бы не доставал гриффиндорцев, если бы не якшался с Пожирателями, если бы не был одержим идеей стать лучшим. Ну да. Он понял. Основам латыни его учили задолго до Хогвартса, отец говорил, что это поможет ему лучше понимать природу и механизмы заклинаний, значит, поможет лучше владеть всем магическим арсеналом.

— Понятно. Так, давай сейчас оба успокоимся. Нам надо поговорить.

— Не о чем мне с тобой говорить, — буркнула Грейнджер, но все же ее поза стала более расслабленной. — Отойди.

Драко отошел в сторону, прислонился к стене и скрестил руки на груди, молча наблюдая за происходящим. Грейнджер подняла палочку, пропела заклинание и начала совершать палочкой плавные вращательные движения, постепенно меняя траекторию. Осколки на полу сползлись в кучу с тихим потрескиванием, засветились и восстановились в стекло, стекло вернулось на свое место в дверце шкафа. Книги приподнялись, закружились и расставились по местам на стеллаже. Перевернутое кресло крепко встало на четыре ножки, а рядом сложился из щепок журнальный столик. Чашка склеилась, но лужу чая с пола пришлось затирать обычной тряпкой.

Пока Грейнджер занималась уборкой, Драко огляделся. Это была маленькая квартира-студия, в которой комфортно жить одному человеку. Минимум мебели, только самое необходимое. Много книг, ну разумеется, это же Грейнджер. Кухня отделена от жилого пространства высокой барной стойкой, у которой стоял всего один стул. Камин, который явно регулярно разжигали. Из-под шкафа вылез большой пушистый кот. Увидел Драко и зашипел, выгнув спину и распушив хвост. Грейнджер обернулась на звук.

— Тихо, Косолап, не бойся. Он ничего тебе не сделает. А если сделает, то я снова его убью.

Драко вспомнил, в школе у нее был кот. Книззл. Драко много раз видел, как они с миссис Норрис прогуливались вдвоем. А один раз застал сразу троицу, но не поверил своим глазам. В голове не укладывалось, что профессор МакГонагалл может в анимагической форме составлять компанию настоящим кошкам. Хотя вот вопрос, а были ли они кошками?

Кот подошел к Драко, обнюхал его и удалился на кровать в дальнем углу. Свернулся клубком и следил за Драко глазами. От кошачьего взгляда было неуютно и жутковато. Как будто это не Драко тут призрак и по идее должен всех пугать.

Грейнджер закончила с последствиями погрома, но палочку так и не убрала. Повернулась к нему, крутанувшись на пятках.

— Ну? — требовательно спросила она.

— Что?

— Говори, что хотел.

— Я застрял, — сказал он и тут же себя мысленно выругал, скривившись. Это прозвучало так беспомощно и по-детски. Только не перед ней, не перед проклятой грязнокровкой.

— Я вижу, — Грейнджер закатила глаза. — И раз ты здесь, значит, тебе нужно что-то от меня, это очевидно. Что?

Что там Поттер говорил насчет того, что ей жаль? Она вовсе не выглядела так, что о чем-то сожалеет. Драко начал закипать.

— Я не знаю! Знал бы, давно бы уже свалил. И уж поверь, меньше всего я хочу иметь дело с тобой.

Грейнджер сделала по комнате нервный круг, подошла к окну и уселась на подоконник.

— Ладно, — она теперь выглядела не бешеной, а очень сосредоточенной. — Давай подумаем. Призрак не может упокоиться, пока не завершит все свои земные дела. Раз ты здесь, значит, твои дела связаны со мной. Из-за меня ты погиб и тебе, видимо, именно это не дает покоя. Ты сам-то хочешь уйти? Или собираешься доставать меня следующие пятьдесят лет?

Вот и она тоже…

— Хочу, — глухо ответил Драко. — Ты не представляешь, как хочу.

— Давай попробуем, — она несколько раз глубоко вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза. — Малфой, мне жаль, что я тебя убила. Я не хотела. Прости меня. Я тебя отпускаю, найди покой. И отпусти меня, — пауза. — Все? Тогда вали.

Ничего не происходило. Они продолжали смотреть друг на друга. Бытие не двигалось, только звенело от напряжения. На лице Грейнджер проступила усталость.

— Не сработало, — сказала она каким-то упавшим голосом.

— Точно, — ехидно поддакнул Драко. С одной стороны, он был страшно разочарован, потому что на какой-то момент всерьез понадеялся, что сейчас умница Грейнджер, которая все всегда знает, скажет что-то такое, что освободит его наконец. С другой стороны, он злорадствовал, потому что пришел и ее черед понять, что не все она знает в этой жизни. И в смерти, как оказалось. Не всесильна. Отнять жизнь, как оказалось, это не крайняя степень проявления могущества. Можно отнять жизнь, но нельзя ее вернуть и нельзя даже подарить окончательную смерть, если что-то задержало душу, отделенную от тела.

— Значит, должно быть что-то другое.

— Может, есть какое-нибудь заклинание?

— Может. Я должна посмотреть в книгах.

Она подошла к стеллажу и начала копаться в библиотеке, откладывая фолианты в отдельную стопку. Драко молчал. Когда стопка собрала дюжину томов, Грейнджер перетащила ее на письменный стол и зажгла лампу.

— Уйди куда-нибудь и не мешай.

— Да не могу я уйти! — взорвался он.

— Тогда просто не мешай.

Он сел на подоконник, как только что сидела она. Прислонился спиной к откосу и стал смотреть на улицу.

Здесь вид был совсем иной, чем из особняка Блэков. Ночь сгустилась до темно-фиолетовой темноты, но Драко видел, что они на высоте второго-третьего этажа. Влажно блестели от дождя мостовые. Мелькали фары снующих туда и сюда машин, здесь их было намного больше. Вдалеке светились часы Биг-Бэна, и Драко сделал вывод, что квартира Грейнджер расположена в маггловской части Лондона. Грязнокровка решила держаться поближе к своим? Впрочем, какая теперь разница.

Какая вообще теперь была разница до всего? Он слишком устал мотаться неприкаянной душой на грани миров. Драко вспомнил призраков Хогвартса. Не удивительно, что многие из них никогда ни с кем не разговаривали. Все они, должно быть, были такими же уставшими душами и потеряли веру в покой. Вспомнилась леди Моргана. Однажды может оказаться слишком поздно, сказала она. Что, если он уже опоздал? Момент для ухода прошел, и он теперь так и останется неупокоенным призраком. Что, если он останется здесь, в маленькой квартире Грейнджер? А если она решит съехать, он последует за ней? Или будет пугать по ночам следующих жильцов. Драко знал, что магглы иногда видят призраков и верят в них. Наверное, так и рождаются городские легенды. Призраки ведь не живут очень долго, столетиями. Некоторые сходят с ума. Говорят, есть такая призрачная болезнь, когда призраки сходят с ума от невозможности обрести покой. Теряют память, теряют остатки себя, теряют даже тусклую нежизнь, которая остается после физической смерти. Остается только оболочка. От этого сделалось совсем тоскливо. Раньше Драко думал, что хуже смерти нет ничего. Теперь знал — есть. Сейчас с ним происходило это самое хуже смерти.

Краем глаза он посмотрел на Грейнджер, сидящую за столом и целиком ушедшую в чтение. Шелестели страницы, скрипело перо, когда она делала какие-то заметки на пергаменте. Она сильно сутулилась, волосы падали на глаза. Девчонка, засидевшаяся за домашним заданием.

Было глубоко за полночь, когда она закрыла очередную книгу, свернула пергамент и поставила перо на подставку. Устало потерла глаза.

— Ты что-нибудь нашла? — подал голос Драко.

— Когда найду, ты узнаешь об этом первым.

Грейнджер погасила свет, но в темноте Драко все равно видел, как она пересекла комнату, легла на кровать, не раздеваясь, и отвернулась к стене. Он не стал больше ничего спрашивать. Остался сидеть на подоконнике и смотреть на огромный мир за окном, такой живой, такой прекрасный, такой волнующий. Который теперь был не для него.

* * *

Утром Грейнджер приняла душ, выпила чашку кофе, переоделась и вымелась из дома в неизвестном направлении. На все у нее ушло не более трех четвертей часа, за которые она не сказала Драко ни слова. Старалась даже не смотреть в его сторону, хотя и ушла переодеваться в ванную. Драко остался один.

Несколько секунд он пялился на захлопнувшуюся перед его носом дверь, потом разбежался и пролетел сквозь нее. Он не думал, что делает, не думал, что из этого получится. Ему хотелось сделать хоть что-то, потому что мысль о том, что он навсегда останется в компании грязнокровки в этом маленьком пространстве была слишком невыносимой. Она терзала его всю ночь, не давала покоя и никак не хотела уходить, сколько бы Драко не гнал ее прочь.

Пролетая сквозь дерево, он инстинктивно зажмурился. Он не почувствовал сопротивление материального мира, не почувствовал вообще ничего. Остановился и стоял, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи.

— Мяу? — вопросительная интонация была слишком явной, чтобы ее игнорировать.

Драко открыл глаза.

У его ног стоял огромный кот и смотрел на него снизу вверх, и кот этот был ему очень даже знаком.

— Что?

— Мяу! — на этот раз Драко почудилась в голосе кота насмешка.

— Сам знаю.

Не произошло ничего. Драко снова был в квартире Грейнджер.

Следующие полчаса он снова пытался сделать хоть что-нибудь. Оказалось, что бороться с инстинктами крайне сложно, даже когда твое биологическое тело уже бодро разлагается в семейном склепе. Драко пришлось прикладывать усилия, чтобы не закрывать глаза, при каждой новой попытке. Снова дверь. Стена в соседнюю квартиру. Стена на улицу. Окно. Стена к другим соседям. Быстро. Медленно. Лицом. Спиной. Боком. Когда глаза были открыты, реальность расплывалась на секунду, но потом снова обретала четкость и хорошо знакомую картину. Квартира-студия. Кот лежит на письменном столе и наблюдает за попытками побега, время от времени комментируя происходящее. За тщетными попытками побега.

— Блять! Блять-блять-блять!

Будь у него палочка, он смог бы проверить, какими чарами защищен периметр. Грейнджер слишком умна и осторожна, чтобы оставить свое жилище без защиты. Возможно, именно заклинание не выпускает его наружу. Будь у него палочка, он бы смог нейтрализовать любую магию и свалить из проклятого места от проклятой гразнокровки. Будь у него палочка…

Будь он жив…

Драко лгал сам себе и знал, что лжет, но так не хотелось признавать очевидное. В родовом гнезде, в поместье Паркинсонов, в поместье Блэков — во всех магических местах — он чувствовал волшебство без всякой палочки. Как будто в призрачном теле у него отросли какие-то специальные органы, позволяющее ощущать магию, или начали работать, когда освободились от плоти. Здесь же с самого начала было что-то не так. Как будто ветер сквозит в пустой подворотне, и гулкое эхо отражает любое движение. Драко не мог понять, что это, но сейчас все было настолько прозрачно, что лгать себе становилось все труднее с каждой секундой.

Не было никакой защитной магии по периметру. Был всплеск, когда Грейнджер ударила в Драко Авадой, а потом собирала магией последствия разрушений. Дальше — пустота. Не было ничего. Это была обычная маггловская квартира, в которой молодая волшебница прозябала дни после войны. Для призрака не было выхода не потому, что его удерживала магия, а потому что…

— Потому что, — сказал Драко, обращаясь к коту, — потому что я привязан к ней. Твоя хозяйка меня убила, поэтому я буду доставать ее до скончания веков. Как в хреновой страшной сказке. И что мне теперь со всем этим делать? А что будет, если она уже не вернется?

Он коротко истерически рассмеялся. Он заплакал бы от бессилия, если бы мог. Снова смотрел в окно, на мир, в который не мог попасть, пытался взять себя в руки, но получилось плохо.

Чтобы хоть как-то отвлечься и скрасить себе время ожидания, Драко принялся рассматривать жилище Грейнджер. Когда первые сильные эмоции прошли, появилась мстительная надежда увидеть, что ей тоже приходится несладко. Он хотел, чтобы было так. И еще где-то подспудно хотел увидеть то, о чем говорил Поттер. Она сожалеет, сказал он. Драко ведь ему поверил. Поттеру, похожему на пьяную сову, почему-то сложно было не поверить. И вот сейчас Драко хотел увидеть, что это так. И, наверное, он хотел понять… надеялся понять что-то такое, что поможет ему выбраться из передряги, в которую он угодил. Он усмехнулся. В которую Грейнджер его угодила.

Аскетизм, судя по всему, стал для нее новым девизом. Драко повидал не одну девичью комнату, чтобы понимать, что здесь как-то слишком пусто для места, в котором живет юная девушка. Конечно, было много книг, пергаментов и свитков. Огромный книжный шкаф занимал главенствующее положение во всей квартире. Впрочем, как раз это и можно было ожидать от гриффиндорской заучки. Но всего остального было слишком мало. На вешалке возле входной двери не было больше ничего, потому что Грейнджер перед уходом натянула тренчкот, и под вешалкой не стояла бесконечная вереница обуви. Валялись в углу только старые растоптанные ботинки. Горы одежды не громоздились на стульях и любых доступных поверхностях. Строго говоря, им негде было громоздиться, потому что стул был только один, у письменного стола, но что-то подсказывало Драко, что будь тут дюжина стульев, их нечем было бы занять. Если только еще книгами. Не было туалетного столика с большим зеркалом, заставленного батареями баночек-скляночек-шкатулок, как у Нарциссы или Панси. По углам мотылялись клоки пыли и кошачьей шерсти.

В ванной Драко увидел единственную пару полотенец и одинокую зубную щетку. Какой-то минимальный набор для того, чтобы содержать себя в чистоте, и снова больше ничего. На крючке висел светлый махровый халат. Один.

В кухонной зоне в мойке стояла одинокая кружка — та, из которой Грейнджер утром пила кофе. На сушилке рядом с мойкой сиротливо приютились ровно три тарелки: суповая, обеденная и десертная. Плита была девственно пуста и стерильно чиста, не считая толстого слоя пыли. Как будто это не Драко тут призрак, не нуждающийся в еде. А вот на подоконнике нашлось кое-что интересное, что заставило Драко ухмыльнуться и ощутить некоторое удовлетворение.

Все склянки, которые он не нашел в других местах, были здесь, беспорядочно стояли в углу этикетками в разные стороны, но Драко хватило того, что он увидел. Зелье для сна без сновидений. Успокоительное зелье. Заживляющее зелье — таким мадам Помфри обрабатывала ссадины и порезы студентов, Северус варил его галлонами, особенно когда начинались активные тренировки по квиддичу. Зелье для быстрого пробуждения. Зелье от плохих воспоминаний. Почти дюжина из арсенала нервного отделения Святого Мунго. Каждая из склянок была пуста на половину или больше.

Плохо живется грязнокровке. Похоже, что и правда плохо. Удовлетворение от увиденного быстро стерлось. Ни славы, ни богатства, ни почестей, ни даже нормального дома. Драко вспомнил, что в школе Грейнджер казалась не так сильна в зельеварении, как в других дисциплинах. Он тогда высмеивал ее, потому что зельеварение — это было что-то для настоящих волшебников, а не маггловских выскочек. В квартире не было ни котла, ни треноги, ни арсенала других инструментов, ни запасов ингредиентов. Значит, Грейнджер покупала зелья где-то в готовом виде. Скорее, у кого-то, потому что заявись она с таким списком на Диагон Аллею, это тут же стало бы известно в Министерстве.

Квартира в маггловской части города. Мало магических предметов и вообще следов магии. Она использовала заклинание, чтобы быстро ликвидировать последствия разгрома, но пролитый чай затирала руками и не утруждала себя поддержанием приличного вида своего жилища, хотя для этого достаточно было пары-тройки заклинаний из бытового арсенала любой домохозяйки. Все просто кричало о том, что Грейнджер не стремится лишний раз взаимодействовать с магическим миром. Особенно с Министерством, надо полагать. После победы ей бы купаться во всеобщей обожании и славе, но она прячется здесь. Она прячется.

Как и Поттер.

Что-то плохое с ней происходило.

— Мяу!

От неожиданности Драко, глубоко ушедший в размышления, едва не подпрыгнул. Обернулся и обнаружил кота, сидящего на пороге и сверлящего его немигающим взглядом. С некоторым трудом из памяти удалось извлечь его имя.

— Ты Косолап, да? А я Драко.

Он присел на корточки и протянул коту руку. Кот подошел, обнюхал полупрозрачные пальцы и снова сел, обвив себя пушистым хвостом.

— Ты меня не боишься? Ты ведь книззл, а книззлы, как я слышал, чувствуют людей. Я, знаешь ли, слегка недолюбливаю твою хозяйку. Недолюбливал. Впрочем, уже не важно. Как видишь, я теперь призрак. Ты случайно не знаешь, как бы мне убраться отсюда?

Он чувствовал себя немного глупо, разговаривая с котом, но в глазах Косолапа было понимание, а Драко было слишком паршиво. Кот слушал его, ходил за ним по пятам и время от времени отвечал. Драко готов был поклясться, что книззл понимает каждое его слово и ведет с ним диалог. Беда была в том, что даже если он и знал ответ на мучивший Драко вопрос, то все равно говорил на другом языке.

Грейнджер вернулась поздно вечером.

Драко, не в силах взаимодействовать ни с реальным миром, ни с магическим, сидел на подоконнике, прислонившись спиной к откосу и притянув одно колено к груди. Смотрел на огни ночного Лондона и в сотый раз прокручивал в голове все, что знал о призраках. Выходило не так много. У Люциуса была обширная библиотека, насчитывающая пару тысяч фолиантов на разные темы. А была еще библиотека Хогвартса с ее Запретной секцией. И была библиотека Министерства Магии. И сейчас Драко остро сожалел, что при жизни уделял так мало внимания этим бесценным сокровищницам. Наверняка где-то там был ответ. Что, если он пошлет Грейнджер к отцу? Что, если он попросит отца не только допустить Грейнджер в закрома родового поместья, но и устроить ей пропуск в хранилище Министерства? Что, если он хотя бы попытается предложить ей этот безумный план? В конце концов, избавится от него — и в ее интересах тоже.

Заскрежетал ключ. Открылась входная дверь, на несколько секунд высветив темный силуэт, и тут же захлопнулась. Раздалось шуршание бумаги. Драко удивленно вздернул бровь. Грейнджер не воспользовалась камином, или аппарацией, или порт-ключом. В крошечной прихожей, условно обозначенной ковриком у двери и рядом крючков на стене, вспыхнул свет. Грейнджер сняла плащ и ботинки, подхватила с пола бумажный пакет и повернулась. Ее взгляд уперся в Драко, и на лице отразилась сложная смесь из удивления, разочарования и презрения. Как будто она не ожидала его увидеть. Как будто она рассчитывала, что вернется домой, а его уже не будет. Или вовсе не было.

Драко открыл рот, чтобы тут же вывалить гениальный план, но вместо этого не удержался и плюнул сарказмом:

— Да, я все еще здесь. Уж прости. Последствия Авады, знаешь ли.

Презрение на ее лице сменилось брезгливостью. Драко ожидал, что сейчас она ответит собственным ядом, но вместо этого Грейнджер со своим пакетом молча прошла в кухонную зону. Драко продолжал сидеть на подоконнике, и в этой крошечной квартирке размером с коробку из-под печенья все было, как на ладони.

Грейнджер достала из пакета несколько одинаковых коробок. Две или три убрала в холодильник, а одну раскрыла, вытащила из упаковки одноразовые палочки и начала есть. Она не позаботилась о тарелке, не позаботилась, чтобы разогреть себе еду, она, кажется, даже не получала от этого никакого удовольствия. Просто сидела на высоком стуле и с отсутствующим видом ела что-то китайское, глядя прямо перед собой. Она даже не реагировала на пристальный взгляд Драко, не бесилась, как Поттер. Она, кажется, вообще его не замечала, уйдя глубоко в свои мысли.

Когда с едой было покончено, и пустая коробка отправилась в мусорное ведро, Грейнджер приготовила кофе, добавила молоко и только после этого сколько-то ожила. Взгляд стал осмысленным и изнутри переместился наружу.

— Я была в Хогвартсе, — сообщила она, не заботясь, впрочем, слышит ее Драко или нет. — Мне удалось получить доступ в Запретную секцию. И я говорила с призраками.

Драко соскочил с подоконника, подошел к барной стойке и встал с другой стороны, по обыкновению скрестив руки на груди. Грейнджер говорила короткими фразами с длинными паузами, и ему хотелось подстегнуть ее, но он заставил себя молчать.

— Ничего. Я не узнала ни-че-го, — она уронила голову на скрещенные руки и сидела так несколько секунд прежде, чем продолжить. — Незавершенность дела. Тебя держит незавершенность дела. И если ты не поторопишься, то можешь застрять между мирами навсегда. И можешь сойти с ума, потому что есть такая штука — призрачная болезнь…

— Я знаю, что это.

— Что ты здесь делаешь? Потому что я не знаю. У меня нет ответа на этот вопрос.

Леди Моргана говорила ему это. Тогда был май. Драко вдруг понял, что не знает, сколько времени прошло с момента его смерти. Он не ощущал больше течения времени. Призрачным монохромным зрением он больше не видел, меняет ли природа краски, знаменуя смену сезонов. Не ощущая температуры, он не знал, миновала ли уже летняя жара. И у него не было ровным счетом никакого понимания, сколько еще времени у него есть, пока не станет слишком поздно.

— Какой сейчас месяц? — спросил он глухо.

— Середина октября. Скоро Хэллоуин.

Полгода. Прошло полгода, а он не заметил.

Мысль насчет библиотечного плана вспыхнула с новой силой. Если ему нужно торопиться, то сойдет любое безумство. Отчаянные времена требуют отчаянных мер, не так ли?

— Послушай, Грейнджер…

Она не дала ему договорить. С глухим стуком поставила кружку на стойку встала.

— Не сейчас. Я устала. Я очень устала.

— Но…

— Завтра.

Погасив свет, она пересекла комнату и снова, как и вчера, легла на кровать, не раздеваясь, отвернулась к стене. И Драко понял, что сегодня уже ничего ей не скажет. Не потому, что она не захочет его слушать, а потому, что она его не услышит.

Ночью в какой-то момент она начала метаться и стонать, и это было так знакомо, так до боли знакомо. Драко сел на пол рядом с кроватью. Грейнджер затихла и стала дышать ровнее. Косолап, лежавший на краю, приподнял голову и вперил в него немигающий взгляд. Чувствуя себя идиотом, Драко спросил:

— Как думаешь, кот, может, я здесь застрял, чтобы охранять чужой сон? Когда я сижу рядом, то они спят спокойно. Все они, даже она. Может, именно это меня здесь и держит? Это…

Он не договорил.

Кот положил голову на лапы и прикрыл нос пушистым хвостом.

Грейнджер снова заворочалась, повернулась на спину и открыла глаза. В тусклом свете незашторенного окна Драко видел ее лицо в мельчайших деталях. Широко распахнутые глаза смотрели перед собой, но не видели ничего. В них застыли боль и страдание.

Она не выпила свои зелья, понял Драко. И вчера тоже. Не хотела, чтобы он видел? Не хотела, чтобы знал, насколько все плохо на самом деле? Но ведь он и так знал…

— Драко… — голос срывался, и слова были едва различимы. — Я не хотела… я… не… хотела…

* * *

На утро все повторилось. Короткий визит в ванную, кофе. Драко снова попытался выступить с предложением, но после нового захода с фразы «Послушай, Грейнджер…» дверь хлопнула прямо перед его носом. Чертова грязнокровка не удостоила его ни единым словом. Драко обозвал дверь нехорошим словом, но легче от этого не стало. Потянулся еще один день в ожидании неизвестно чего.

Новые попытки покинуть пределы квартиры привели к тому же результату — он каждый раз оказывался внутри. Попытался даже выйти в стекло, спрыгнув с подоконника, но и из этого ничего не вышло. Новое кружение с рассматриванием всего, за что мог зацепиться взгляд. Драко маялся от скуки и безделья, наматывая круги, и в какой-то момент остановился пораженный. А что, если призрачная болезнь уже началась и теперь точит его разум? Что, если он уже сходит с ума и не понимает этого? У него не было никакой возможности провести тест реальности и вернуть себя, зацепиться хоть за что-то. Руки проходили сквозь предметы. Не было палочки, чтобы попытаться сотворить хоть какое-то самое простое заклинание. Не было цветов, запахов и ощущений. Кто-то ему однажды рассказывал, что мозг человека не может существовать в пустоте, что ему нужно хоть что-нибудь, чтобы ощущать окружающий мир. А мозг призрака? Не потому ли призраки сходят с ума? У призраков Хогвартса была компания себе подобных, и были живые, которые охотно болтали с ними, делились новостями и приходили за советом. У призраков поместий были воспоминания и многие продолжали общаться со своими далекими потомками. А он здесь, в чужой квартире, был один, если не считать убийцу и ее кота. Драко охватил липкий, какой-то животный ужас. И снова подумалось, а что, если однажды даже Грейнджер больше не вернется?

Косолап ходил за ним по пятам, как будто не доверял и опасался оставлять недружественный призрак без присмотра. Драко снова устроился на подоконнике, и кот тут же вскочил следом и уселся напротив.

— Как думашь, твоя хозяйка что-нибудь придумает? — спросил Драко, и сам себе ответил: — Конечно, придумает. Она же была самой умной девчонкой на курсе. Для магглорожденной, конечно. И для девчонки. Просиживала все время в библиотеке. Из них троих мозги были явно только у нее.

Драко усмехнулся и понял вдруг, что сейчас говорит совершенно искренне. В школе все уже давно привыкли к тому, что Грейнджер учится и за себя, и за Поттера, и за Уизли. Даже Северус, помнится, отметил, что там, где таланта у нее нет никакого, она за счет железной задницы легко сдаст все экзамены на лучшие оценки. Но искренности хватило на считанные секунды, потому что потом Драко вспомнил, что именно Грейнджер без колебаний бросила в него Аваду. Она всегда была решительной, и в тот момент она тоже не сомневалась. В следующее мгновение его охватила злость. Ярость. Горечь.

— Твоя хозяйка убила меня, знаешь, кот? Она! Из-за нее я здесь и не знаю, как выбраться. Нас считали монстрами, говорили, что в каждом из нас есть зло, поэтому мы попадаем на Слизерин. Но как назвать того, кто способен убить? Правильно. Храбрый Гриффиндор. Десять дополнительных очков. Сто — за убийство. А я вот не смог… Я не смог.

Он бы расплакался сейчас, как тогда, в туалете Плаксы Миртл. Его снедало отчаяние, злость кипела, превращая серебро в ядовитую ртуть. Злость от собственного бессилия что-либо изменить.

Кот выгнул спину, топорща шерсть, зашипел и спрыгнул на пол. Драко проводил его взглядом и снова отвернулся к окну.

От тягостных мыслей вечность спустя его отвлекло потрескивание в камине. Грейнджер не зажигала камин, по крайней мере с момента появления призрака, но угли и свежая зола говорили Драко, что время от времени камин все же используется. Характерное потрескивание и легкое свечение углей говорило о попытке вызова. Драко мимолетно удивился, что на вызовы не стоит запрет, особенно в моменты отсутствия хозяйки. Обычно волшебники не допускали подобного во избежание несчастных случаев. Странно было, что Грейнджер забыла о настолько элементарных мерах предосторожности. Впрочем… ее квартира была вообще не защищена никакой магией. На всякий случай Драко скрылся и отошел в угол, уходя из поля зрения вызывающего. Смотрел в зев камина, не отрываясь, в надежде, что вызов все же не пройдет. Но в золе сформировалась знакомая мерзкая физиономия и раздался не менее знакомый мерзкий голос:

— Гермиона?

Молчание в ответ.

— Да ладно тебе, Гермиона. Ответь! Я знаю, что ты дома.

Уизел никогда не сдается, да? Настырный сукин сын, способный достать мертвого из могилы своим нытьем. Драко усмехнулся, осознав мысленный каламбур. Его вон даже доставать не надо, ему бы как раз лечь в могилу. Однако, это было что-то новое. Мозг, уставший перемалывать по кругу одни и те же мысли, получил порцию свежих впечатлений.

— Гермиона! Ты же никуда не ходишь, так что ты точно дома! Ответь уже, Мерлина ради.

Видимо, ситуация повторялась не в первый раз. Уизел вызывает, Грейнджер его игнорирует. Наблюдение как нельзя лучше ложилось на все то, что Драко успел увидеть и узнать о жизни чудесной героини магического мира. Как будто еще один кусочек паззла встал на место, проявляя картинку отчетливей, делая ее более цельной.

— Ну и молчи! Я все равно знаю, что ты здесь, и тебе придется меня выслушать на этот раз. Я не понимаю, что происходит, Гермиона. Мы же победили! У нас все хорошо! Мы теперь можем жить так, как будто ничего не было.

Драко издал задушенный смешок. Оно и видно, насколько все хорошо. Настолько, что победитель Темного Лорда бухает, как не в себя, а его подружка сидит на куче ментальных зелий и, похоже, старается не пользоваться магией лишний раз. Драко, конечно, знал, что Уизел примитивен, но не думал, что настолько.

— Знаешь, это уже не смешно и не мило. Это вообще перешло все границы. Ты стала совсем как Гарри. Тоже мне друг. Между прочим, если бы не я… если бы не мы, я хотел сказать, он бы не смог победить… Сама-Знаешь-Кого. А сейчас зазнался, вообразил о себе невесть что и бросил меня… нас. Ты стала такая же, Гермиона. Если и выходишь на связь, то как будто тебе это не надо. Да, Рон. Нет, Рон. Пока, Рон. Я же не виноват, что магазин отнимает все мое время! Джордж совсем без меня не справляется, знаешь ли! Если бы не я, он давно уже прогорел. Ты должна это понимать. В конце концов, ты — моя будущая жена, а жена должна во всем поддерживать мужа.

Интересно, а Грейнджер в курсе? Как бы Драко к ней не относился, он не мог не признавать ее сильную и независимую натуру и решительность. Он с трудом мог себе вообразить Грейнджер в семейной дыре Уизелов, среди кастрюль и выводка орущих детей. Грейнджер, видимо, тоже была не в восторге от открывающихся перспектив прекрасной жизни после победы, вот и спряталась от них подальше.

— А мы скучаем по тебе. Я скучаю. Мама так надеялась на двойную свадьбу — Гарри и Джинни, и мы с тобой. Джинни уже начали шить свадебное платье. У меня будет парадная мантия. Новая! Не такая, какая была на том святочном балу. Представь, как это будет здорово. Нам всем сейчас нужно хоть немного радости, а вы с Гарри…

Он не договорил, но продолжение напрашивалось само собой. А вы с Гарри все портите. Драко вспомнил Поттера, его алкогольное бегство и полный запрет на все виды магической связи. Грейнджер, видимо, все же иногда давала о себе знать. Драко слушал мечты о будущем, упреки, уговоры, снова упреки, попытки взывать к совести и опять упреки. Слушал и понимал, почему что Поттер, что Грейнджер исчезли. Так же, как и он, ставший призраком, больше всего они хотели покоя, но не могли его обрести.

Уизел все говорил и говорил, повторялся, и в какой-то момент Драко ощутил, что больше всего ему сейчас хочется выплеснуть в камин ведро воды, только бы заткнуть этот словесный понос. Не удивительно, что Грейнджер не рвется к статусу жены. Наконец поток иссяк, и надоедливая голова исчезла, а камин погас. Драко выдохнул с облегчением и встретился взглядом с котом, который все это время пролежал на каминной полке.

— Ты мог бы помочь нам обоим и использовать камин как лоток. Волшебное пламя, знаешь ли, не обжигает, так что ты бы ничего не потерял. А мне не пришлось бы выслушивать все это нытье.

Книззл приподнял голову с лап, и Драко показалось, что кот ухмыляется в ответ. И еще показалось, что в следующий раз он так и сделает.

Вечером все повторилось. Скрежет ключа и разочарованный взгляд. Холодный ужин из очередной коробки и кофе. На этот раз Драко заметил, как Грейнджер тайком добавила в кружку не только молоко, но и какое-то зелье. Драко терпеливо ждал, когда она придет в себя, и только когда ее лицо стало не таким бледным, когда она перестала смотреть в одну точку, он понял, что она доступна контакту.

— С тобой пытался связаться твой дружок.

Грейнджер вздрогнула.

— Гарри? — в голосе было столько надежды, что Драко стало даже где-то жаль разочаровать ее.

— Нет. Уизли.

— А… — надежда сменилась раздражением. — Он тебя видел?

— Нет. Он никого не видел, но его это не остановило.

Грейнджер вовсе не была удивлена, и Драко окончательно убедился в мнении, что она не раз становилась свидетелем таких вот монологов в пустоту. Уизел вызывает, она делает вид, что ее нет дома, но ему плевать.

— Его это никогда не останавливает. Что он сказал?

— Он говорил не меньше четверти часа, я не запомнил. А ты действительно собираешься выйти за него?

Колючки мгновенно высунулись наружу.

— Не твое дело.

— Да, не мое. Извини.

Ему не хотелось ее злить. Кроме того, Драко обнаружил, что ему вообще все равно.

— Слушай… Мы оба заинтересованы в том, чтобы я убрался отсюда как можно скорее. Может, попробуем объединиться? А потом ты будешь и дальше меня ненавидеть, если захочешь. Включи мозги, Грейнджер, они же у тебя есть.

Она медлила с ответом, преувеличенно тщательно готовя себе еще одну порцию кофе. Драко ждал ее ответа, демонстрируя этим, что настроен серьезно. И снова сделал вид, что не заметил, как было добавлено зелье.

Закончив с приготовлением, Грейнджер взяла чашку и переместилась с ней за рабочий стол. Зажгла настольную лампу, разложила перед собой пергаменты и перья.

— Кажется, вчера ты хотел что-то мне сказать.

Драко тут же нарисовался на подоконнике, уже ставшем ему привычным.

— Я тут подумал…

Грейнджер вдруг хмыкнула, и Драко с удивлением увидел, что она улыбается. Едва заметно, скорее тенью улыбки, чем настоящей улыбкой, но эта тень делала ее хоть немного больше похожей на ту Грейнджер, которую он знал в Хогвартсе.

— Осторожнее с этим, Малфой. А то вдруг привыкнешь, — сказала она совсем беззлобно, продолжая ухмыляться

Это было так похоже на дружескую подколку, из тех, что умница Грейнджер обычно отпускала в адрес своих туповатых дружков, что Драко на мгновение растерялся. Меньше всего он ожидал чего-то подобного в свой адрес.

— Что, прости?

— Ничего. Продолжай.

— Мой отец!

Улыбка погасла, выключилась, как фонарик, и в уголках рта Грейнджер залегла скорбная складка.

— Что — твой отец?

— Ты могла бы поговорить с моим отцом! У нас огромная библиотека и, уж поверь, в ней гораздо больше всего, чем в Хогвартсе. Даже в Запретной секции. Моя семья собирала книги по темной магии еще до времен Гуттенберга. И он мог бы сделать тебе пропуск в библиотеку Министерства Магии, там тоже хватает интересного. Если ты не нашла ничего в доступных источниках, то можно же копнуть поглубже. Я не могу отправиться с тобой, я вообще не могу покинуть твою квартиру, я уже пробовал… — Грейнджер пробормотала себе под нос что-то вроде «Ну зашибись», — …но я могу сообщить тебе некоторые факты, которые известны только внутри нашей семьи. Если ты передашь их отцу, то он поверит тебе. Поверит и поможет.

Он воодушевился тем, что наконец-то смог изложить очевидный план, но Грейнджер выглядела не очень-то впечатленной и совсем не воодушевленной.

— Ты забыл один маленький момент.

— Какой?

— Я убила его единственного сына и наследника, помнишь? Как думаешь, я успею сказать «Добрый день, мистер Малфой» прежде, чем он меня прибьет? И как думаешь, он испепелит меня на месте или все же имитирует несчастный случай?

Вопросы повисли в воздухе. Драко с тоской подумал, что этот план стоило бы родить немного пораньше — где-то на этапе его пребывания у Паркинсонов или у Снейпа. Но в тот момент ему казалось, что все вот-вот закончится само собой. Ему и в голову не приходило, что все может вовсе не закончиться. Сейчас он чувствовал себя потерянным и уставшим.

— Но… что же нам тогда делать?

— Расскажи мне все по порядку с самого начала, а я буду записывать. Любые мелкие детали, которые вспомнишь. Никогда не знаешь, что может оказаться важным. И не лги мне. Это сейчас не в твоих интересах.

Он тяжело вздохнул. Если у призраков бывает депрессия, то сейчас Драко был близок к ней как никогда.

— Хорошо… Я умер на поле боя…

Он рассказывал долго. Последовательно, насколько мог, со всеми мелкими деталями, которые смог вспомнить. Грейнджер делала записи в свиток, как делала это, должно быть, на уроках, и в библиотеке, и в гостиной Гриффиндора, и даже в Большом Зале во время обеда. Иногда просила его остановиться и рассказать еще раз, особенно, когда дело касалось его общения с другими призраками. Она попыталась вытащить из него, что именно и кому попросила передать Снейп, но Драко помолчал немного и ответил:

— Знаешь, ты можешь считать, что только на Гриффиндор попадают самые честные и светлые душой, — от этих слов она дернулась, как от пощечины, но Драко проигнорировал ее реакцию и продолжил: — Ты можешь считать меня подлым и мерзким слизеринцем. Это твое право и твой выбор. Но все это касается только Северуса. Я не скажу тебе, потому что не выдаю чужих секретов. Можешь и это считать подлостью с моей стороны. Я думаю, что попал к нему, чтобы он мог передать со мной послание. Так что если у тебя нет никаких посланий, то тема закрыта.

— Нет, — ответила Грейнджер тихо, — у меня нет посланий. Продолжай… пожалуйста.

Рассказывая о пребывании в доме Блэков, Драко заметил, что ее лицо утратило непроницаемость и становилось все более и более изумленным. Когда он закончил, Грейнджер выглядела уже не изумленной, а потрясенной.

— Что? Мне что-то повторить?

— Гарри? Ты называешь его Гарри?

— Называю. В конце концов мы все выяснили между собой и знаешь… сейчас мне жаль, что этого не случилось раньше.

Грейнджер вскочила и сделала несколько кругов по комнате. Заговорила сбивчиво и взволнованно.

— Я думала, что он просто не хочет никого видеть, что он устал от… от всего. Все так думают. Министр Шеклболт в бешенстве, но никто не рискнул. Никто ничего не слышал о нем с мая, с тех пор, как мы вернулись из Хогвартса в Лондон. Он сказал, что ему нужно немного побыть одному и исчез. Просто исчез, понимаешь? Ему нужна помощь. Мы должны что-то сделать. Он же герой и… все такое.

— Вот именно — и все такое. Он не хочет быть символом вашей чертовой победы, не хочет, чтобы из него сделали нового святого и возвели культ. Никто не хочет себе такой судьбы, я думаю.

Грейнджер ухмыльнулась.

— Локхарт бы точно не отказался.

Драко усмехнулся в ответ.

— Этот напыщенный идиот? Тут ты права, он бы точно купался во всем этом дерьме и был счастлив. А ты — тоже нет. Ты прячешься, я вижу. Ты тоже от всего этого не в восторге.

Грейнджер присела обратно к столу. Поднесла руки к лицу и уткнулась лбом в пальцы. Лампа освещала копну ее темных волос, и Драко увидел в них несколько серебристых нитей. Как будто какой-то частью, очень-очень малой частью, совсем незаметной для сознания, Грейнджер тоже пребывала в серебре нежизни после всего, что ей довелось пережить. Что им всем пришлось пережить. Драко провел рукой по собственным волосам, которые стали серебром уже полностью. Интересно, до или после роковых слов и зеленой вспышки? У него не было ответа.

Грейнджер потерла виски, как будто сгоняла мысли в кучу. Потом перечитала свиток и грустно констатировала:

— Я не могу поговорить ни с кем из этих людей. Паркинсоны уехали. Ни твои родители, ни Снейп не станут меня слушать. Гарри…

— Ты можешь попробовать поговорить с ним. Когда я… когда меня… когда я оставлял его, он не пил и, кажется, готов был снова начать общаться. Ты должна попробовать. Понимаешь, ты должна попробовать!

Он сорвался на крик и не заметил этого. Его охватил страх, что сейчас она сдастся, и оба они будут обречены на муку.

— Я знаю! — крикнула в ответ Грейнджер. — Я знаю, что должна. Просто я устала! Ты не представляешь, как я устала от всего… от всего этого… — ее голос упал до шепота. — В любом случае сейчас уже слишком поздно. Завтра. Я попробую завтра. А сейчас мне нужно поспать.

…Ночью Драко сидел на полу возле постели. Эту ночь она провела спокойно.

* * *

Все попытки вызвать Поттера через камин провалились. Грейнджер пробовала снова и снова, но ответа не было. Она говорила, что попробует еще, через полчаса, но ничего не менялось.

— Ты же говорил, что он готов ответить! — обвиняющий палец уставился Драко в грудь, и на всякий случай Драко отодвинулся.

— Он пытается привести дом в порядок. Камин же работает?

— Работает.

— А раньше работал, когда ты пыталась его вызвать?

— Нет. У него стояли заглушающие чары.

— Может, он не слышит вызов, потому что сражается с грязью где-нибудь на третьем этаже.

— Хорошо. Я попробую снова через полчаса. Или поеду на Диагон Аллею, или в Хогсмид и пошлю ему сову. Сова точно его найдет на любом этаже.

Она снова нервно ходила по кругу, терла руки, словно кожа постоянно зудела. Потом натягивала на ладони рукава лонгслива и обхватывала себя за плечи, как будто ей постоянно было холодно. Драко сидел на подоконнике, кот лежал на каминной полке.

— Ты можешь послать патронус с сообщением.

— Нет, — она отрицательно покачала головой. — Не могу.

— Но почему? Патронус даже надежнее, чем сова. Хотя бы попробуй.

Она остановилась и повернулась к нему на пятках.

— Ты не понимаешь! Я не могу послать патронус. Больше не могу! Для вызова патронуса нужно счастливое воспоминание и… у меня не получается. Те воспоминания, которые работали раньше, сейчас не работают, а других у меня нет.

Бег по кругу возобновился. Драко хотел спросить насчет воспоминаний о победе и посрамлении темных сил, но прикусил язык. Грейнджер была на пределе, на грани нервного срыва, и он видел это четко и ясно. Одно неосторожное слово, и она сорвется, и Мерлин знает, что она тогда натворит. Единственное, что он мог сказать точно, так это то, что во второй раз она его уже не прибьет.

Грейнджер подходила к столу, перебирала бумаги, листала книги, но бросала, не дочитав. Сделала себе кофе, но кружка осталась стоять на барной стойке нетронутой. Камин полыхал, и Грейнджер сняла логслив и бросила его на стул, но уже через несколько минут натянула обратно и снова обхватила себя руками. Ее нервное напряжение передалось Драко, и его затошнило.

Желая отвлечь ее, он спросил:

— Почему ты выбрала квартиру в маггловской части?

Она остановилась и недоуменно уставилась на него.

— Что?

— Мне казалось, что у тебя хорошие отношения с Уизли и всеми остальными. Но ты прячешься. Почему?

Он не ожидал ответа. Он спросил только для того, что она перестала ходить кругами. Она перестала. Подошла к окну и села на подоконник напротив него. Глядя в окно, очень спокойно спросила в ответ:

— Как учатся дети волшебников до Хогвартса? Вы же приходите в Хогвартс и умеет читать, писать, считать, знаете все о волшебном мире, знаете, как устроен обычный мир. Ну там, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Где вы это узнаете?

— Дома, — Драко был в недоумении и снова впал в непонимание. — Если семья не может позволить себе учителей, то родители учат детей сами. У меня были хорошие учителя, которых пригласили родители.

— А ты когда-нибудь задумывался о том, как все это узнают магглорожденные? Как мы живем до Хогвартса? Думаю, что нет.

Нет. Он никогда об этом не думал, потому что магглорожденные никогда не были для него настоящими людьми. Тупиковая ветвь эволюции, в которой некоторым особям повезло заиметь внутри магию. До Хогвартса Драко даже не видел магглов, потому что вся его жизнь, весь его маленький мир протекал в среде чистокровных семей. Он впитал презрение к гразнокровкам среди них и сам не заметил, как это произошло. Что ему до магглов, если сам он всегда был на вершине пищевой цепочки? Он учился летать на метле, управлять магией и узнавал о заклинаниях и зельях. Они с Панси обсуждали, что лучше — сова или кошка. С Теодором спорили, кто быстрее овладеет продвинутым уровнем трансфигурации, а с Блейзом обсуждали, кем хотели бы быть в школьной команде по квиддичу и пришли к выводу, что никем, потому что чистая магия интереснее спорта. Драко потом напросился в Ловцы, только чтобы не быть хуже Поттера.

— Нет… — Драко отвернулся и тоже стал смотреть в окно, чтобы не встречаться с Грейнджер взглядом.

— Дети магглов ходят в начальную школу, и там нас учат читать и писать, и считать, и дают начальные знания о мире. Это нужно, чтобы учиться потом и стать успешным в мире магглов.

— И ты… ходила в такую школу?

— Да, ходила. И у меня там были друзья. У меня была любимая учительница — мисс Рэндалл.

— И ты тоже была зауч… лучше всех в классе?

— Не была. Я была обычной девочкой, и поболтать с подругой мне было интереснее, чем учить грамматику. В одиннадцать я должна была пойти в среднюю школу вместе со своими друзьями, но мне пришло письмо из Хогвартса. И вместо обычной школы я пошла в волшебную. А теперь представь. Ты живешь в мире, в котором тебе хорошо и тебе там все известно. И ты знаешь, что будет в твоей жизни дальше. И вдруг тебя вырывают из твоего привычного мира и помещают в другой. Совершенно другой, в котором ты ничего не знаешь. И у тебя нет выбора. Тебе приходится расстаться с друзьями. Можно сказать, что родители в последний момент решили отправить тебя в другую школу, но ты ничего и никому не можешь о ней рассказать, потому что существует Статут. И приходится врать, постоянно врать. Рано или поздно так устаешь от этого вранья, что просто перестаешь общаться. Теряешь всех друзей. И выбора у тебя нет.

Драко попытался представить, но это было настолько сложно, настолько запредельно для него, что голова начала гудеть.

— Мне было очень страшно в Хогвартсе. Я не понимала, что я должна делать, что вообще происходит. И я боялась, что буду хуже всех, потому что мне казалось, что я — единственная девочка в мире, у которой так все получилось. И чтобы не быть хуже всех, я решила, что должна все узнать первой, чтобы никто надо мной не смеялся. Я прочитала все учебники за лето по три раза, чтобы точно все запомнить. И потом, в Хогвартсе, я училась еще и потому, что мне было не только страшно, но и одиноко. У меня долго не было друзей. Честно говоря, я не уверена, что Рон и Гарри стали бы со мной дружить, если бы я не прикрыла их в той идиотской истории с троллем на нашем первом курсе.

— Ты их прикрыла? — Драко был удивлен. Грейнджер всегда казалась ему тошнотворно-правильной, особенно на первых курсах, и он представить себе не мог, чтобы она кого-то прикрывала.

— Я сказала, что это моя вина. Что я решила, будто могу справиться с троллем сама, но не справилась, а они бросились меня выручать. Поэтому их тогда не отчислили. Мы подружились, но мне все равно было постоянно страшно, и одиноко, и я скучала по своим друзьям из маггловской школы, и по мисс Рэндалл. И я зубрила, чтобы хоть как-то отвлечься и не думать.

— Я… я не знал.

Она хмыкнула.

— Конечно, не знал. Никто никогда не задумывается, что чувствуют дети из маггловских семей. Как это ужасно, когда тебя оставляют одного в чужом мире, о котором ты ничего не знаешь. Все магглорожденные волшебники проходят через это, и все вынуждены справляться самостоятельно. В Министерстве есть программа по адаптации сквибов к миру магглов, но нет программы, которая адаптировала бы маггловских детей к миру магии. Это кошмарное упущение. Магия — это здорово. Любая семья будет горда, если в ней родится волшебник. Но, знаешь, это… может быть непросто.

Какое-то время они молчали. Драко переваривал услышанное и никак не мог переварить. После смерти он начал многие вещи видеть и воспринимать по-другому, но тут для него открылась какая-то совершенно новая грань.

Снова пошел дождь. Капли стучали в стекло мерной дробью. Деревья качали голыми ветвями. Небо было низким и темным.

Грейнджер глухо продолжила:

— Потом, когда началась война, и мы должны были отправиться на поиски хоркруксов, я… я не хотела, чтобы мои родители беспокоились за меня и страдали, и чтобы Волдеморт добрался до них, и поэтому изменила им память. И осталась одна. У тебя была твоя семья, и ты всегда знал, что они с тобой. У Рона была семья, и они были вместе. Он всегда мог вернуться в Нору, в любой момент. А у нас с Гарри не было никого. Его дядя, тетя и кузен уехали, да они его и не любили. А мои родители меня просто забыли. Мы были одни. Мы не могли вернуться даже в Хогвартс, потому что его захватили Пожиратели. Мы были совсем одни и…

Она резко оборвала себя. На ее лице Драко видел смятение, и сожаление, и еще раздражение. Как будто Грейнджер поняла, что разоткровенничалась, а когда спохватилась, то уже наговорила много лишнего. По большей части так оно и было. Наверное, сейчас она корила себя и потому была раздражена и смущена.

Соскочив с подоконника, Грейнджер сунулась в камин и снова принялась делать вызов. На этот раз Поттер ответил сразу. Видимо, Драко был все же прав, и предыдущие вызовы он не слышал, потому что находился в другой части дома.

— О, Гарри! Я так рада…

Они договорились о встрече у Флориана Фортескью на Диагон Аллее и после разговора Грейнджер ощутимо воспрянула духом. Ее настроение настолько улучшилось, что Драко так и не решился заметить ей, что на его вопрос она так и не ответила. Это было неважно на самом деле. Он хотел, чтобы она перестала метаться, как зверь в клетке, успокоилась и переключилась. А после ее рассказа это тем более стало неважно, потому что он понял про нее нечто большее. Нечто такое, сделало Гермиону Грейнджер для него более доступной.

Собираясь на встречу, она уже не металась, а действовала сосредоточенно и деловито. В крошечную сумочку, расшитую мелким бисером, запихнула все исписанные свитки и столько же чистых, флакон чернил и перья, туда же отправилось полдюжины толстых книг. Сверху положила звякающий мешочек с деньгами и щетку для волос. Уже на пороге, одетая и готовая к выходу, Грейнджер повернулась к Драко и сказала:

— Вернусь вечером. Скорее всего.

Драко улыбнулся.

— Поверь, я никуда не денусь.

Она ушла, а Драко остался сидеть на подоконнике и думать. Думалось плохо. Паззлы никак не складывались. Грейнджер была магглорожденной. Поттер считался полукровкой, пусть и с натяжкой, но и он до одиннадцати лет ничего не знал о магическом мире. Всю жизнь Драко слышал, что это грязная кровь, недостойная волшебства. Но Темный Лорд… тот, что стремился искоренить грязь, что за кровь умыл кровью всю Британию, нетерпимый, непримиримый, легко идущий по трупам ради своей идеи… Волде… Том Риддл сам был грязнокровкой. Как будто смотришь на мир через стекло, которое искажает, ставит все с ног на голову. Что же еще было тогда искажено?

…Грейнджер вернулась вечером, и Драко с порога понял, что разговор не был удачным. Она казалась ему такой же, каким был он сам — потухшей, обесцветившейся, полупрозрачной. Бросила на пол тренчкот, сверху швырнула сумку, прошла в кухонный угол и достала из холодильника бутылку огневиски. Не таясь, сделала несколько больших глотков прямо из горлышка. Потом села на табурет и уронила голову на скрещенные руки.

Драко подошел и встал рядом. Ему хотелось ободрить ее, коснулся плеча или волос, он поднес руку, но не мог прикоснулся. И она не могла ощутить. А если бы и могла, то, наверное, сбросила бы его ладонь так же брезгливо, как стряхивают слизняка.

— Я поговорила с Гарри, — пробормотала она, не поднимая головы. — Мы не нашли решение. У меня больше нет ни одной идеи. Вообще ничего.

* * *

Следующие дни напряжение нарастало. Как большая невидимая опухоль, оно ширилось и росло, занимая собой все доступное пространство. Казалось, что сам воздух, все предметы в квартире вибрируют от напряжения, издавая тонкий, едва слышимый звон. Драко сходил от него с ума, заражаясь напряжением и нервозностью. Грейнджер больше не уходила, проводила все время, зарывшись в книги и свои заметки, заставляла его раз за разом повторять всю историю с самого начала. Он повторял — все детали, все мелочи, все диалоги, настолько досконально, насколько мог вспомнить, но с каждым повторение понимал, что все это лишено смысла.

— Я все уже тебе рассказал, понимаешь? Все! Мне больше нечего добавить! Иди к отцу, чтобы он устроил тебе доступ в библиотеку Министерства.

— Ты думаешь, я не думала об этом?! — орала Грейнджер в ответ. — Сам подумай, когда ты был в поместье, и твои родители знали об этом. Думаешь, он не перевернул все вверх дном, чтобы помочь тебе? Думаешь, Снейп ничего не сделал? Они хотели тебе помочь не для того, чтобы избавиться, а потому что любили тебя! Если бы что-то было, они давно бы уже отправили тебя… куда там отправляются люди после смерти. Что ты здесь забыл, Малфой?! Что тебе от меня нужно?

Он принимал ее аргументы, потому что это было так. Если бы его отец или мать знали, как ему помочь, то помогли бы. Если бы Снейп знал, как ему помочь, то помог бы. Все они знали о Темной Магии куда больше этой отчаявшейся гриффиндорки.

Они злились друг на друга, и злость витала в воздухе, только усиливая напряжение и все усложняя. Они не разговаривали друг с другом сутками, делая вид, что второго просто нет рядом, и это было невыносимо. С каждым днем в Драко нарастала паника, что время упущено, что для него все кончено, и сбылось самое мрачное предположение леди Морганы — он навечно застрял в нежизни. Если бы

хотя бы в родовом поместье, но здесь… с этой…

Этой становилось все хуже, все нестабильней. Драко видел, как стремительно начали убывать ее зелья, и половину из них она прикончила за считанные дни. Она пренебрегала душем и почти не ела, держась на одном кофе и ярости. Он стал опасаться, что она сорвется и сделает какую-нибудь глупость. Какую — он не знал, воображение отказывало, но страх стал постоянным спутником. Несколько раз она куда-то уходила, не утруждая себя тем, чтобы поставить его в известность, куда пошла и когда вернется. Драко больше не сидел на подоконнике, ожидая ее возвращения. Он метался по квартире, снова раз за разом пытаясь выйти через стены, через камин, через окна, но только ходил по кругу, возвращаясь в начальную точку.

Ее глаза запали, а черты заострились. Волосы потускнели и перестали виться крупными кольцами. Грейнджер постоянно терла руки и натягивала длинные рукава на ладони, нервничая все больше и больше. Она была не похожа на прежнюю себя, на ту сосредоточенную и целеустремленную девушку, которая бесила его. Он вспомнил ее рассказ о трудностях, с которыми она столкнулась в школе. В момент, когда оба они, уставшие от невыносимости бытия и напряженной работы мысли, сидели каждый в своем углу, он посмотрел на нее, поглощенный своими мыслями, и в первый момент не узнал. Это больше не была мерзкая грязнокровка, сейчас это была уставшая замученная девчонка, которой досталось слишком сильно, не по годам. Она сейчас была настоящей? Если бы в одиннадцать лет не открылось, что она ведьма, какой она бы стала? Драко вспомнил разговор с Поттером о дружбе. Вспомнил, как сильно ошибался Поттер, воспринимая слизеринцев как врагов только потому, что кто-то сказал ему об этом, а он поверил. Не может ли быть так, что он тоже ошибался насчет гриффиндорцев, считая их заносчивыми и непроходимо прямолинейными?

— Грейнджер.

— Что?

— Мне жаль, что сейчас… — он не договорил. Она помолчала немного и тихо ответила:

— Мне тоже. Если бы я не… Все должно было быть по-другому. Сейчас все неправильно, и я хочу исправить это. Только не знаю, как.

Дни становились короче. Тьма вползала через окна, накрывая собой воздух, и время, и весь материальный мир. И душу. Драко чувствовал, как с каждым прошедшим днем его душу затапливает отчаянием, и видел то же самое в глазах Грейнджер. В лихорадочном блеске, в сполохах безумия, что появлялись в ее взгляде все чаще. Возможно, они оба сойдут с ума раньше, чем все закончится.

Камин, который теперь она жгла постоянно, затрещал, выкинул сноп искр, и в пламени появилась знакомая голова.

— Гермиона?

Грейнджер резко обернулась, рука дернулась к палочке, но было поздно — Уизел ее заметил.

— Отлично, ты дома. Нам нужно серьезно поговорить.

Драко увидел, как ее затрясло, но Уизел, похоже, не обратил на это никакого внимания. Деревянной походкой Грейнджер подошла к камину и опустилась на пол. Обернулась через плечо на Драко. Взгляд Уизела метнулся туда же, но по отсутствию реакции Драко понял, что для него остается невидим.

— Привет, Рон. Извини, я сейчас занята.

— Сейчас, Гермиона, раз ты снизошла до ответа, — он сделал ударение на первом слова. — Я недавно пытался с тобой связаться, но ты не ответила. Все серьезно, если ты не понимаешь. До меня дошли слухи, что Гарри и тебя видели на Диагон Аллее. Это правда?

— Рон, я занята. Давай поговорим потом.

— Давай сначала ты ответишь на мой вопрос. Ты действительно встречалась с Гарри?

Грейнджер поднялась и отошла от камина на несколько шагов. Драко, который на всякий случай спрятался в угол, чтобы исчезнуть из поля зрения камина, видел, как она закусила губы, как сильно сжаты ее челюсти, и как рука тянется к палочке. Зажмурившись, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Грейнджер повернулась к камину. Она, наверное, хотела ответить спокойно, но вместо этого выкрикнула:

— Отвяжись от меня! Мне сейчас вообще не до тебя, у меня хватает своих проблем.

Дальше был взрыв.

— Проблем? Ну конечно! У тебя теперь всегда есть только твои проблемы! Вы с Гарри оба такие! У вас всегда есть только ваши проблемы! Вам обоим не до простых смертных, да? Это еще в школе было видно. И если тебе сейчас не до меня, то может нам тогда и помолвку разорвать? Великая Гермиона Грейнджер! С первого курса самая умная, всегда все знает! Самая правильная! Давай! Если я настолько тебе не подхожу, давай разорвем помолвку и все закончим!

Драко никогда не видел, чтобы два человека ссорились настолько сильно. Даже они с Поттером… даже у них все не было так грязно, так ужасно и так несправедливо. Больше всего ему хотелось провалиться прямо сквозь пол, чтобы только не слышать всего этого. Не видеть, как Грейнджер колотит все сильнее, а на глазах у нее закипают слезы. Не видеть, как она сдерживается из последних сил, только бы Уизел не увидел ее слабость. Она сейчас сорвется, понял он, еще одно оскорбление, и она сорвется. Она и так на пределе.

— Агуаменти!

Из вскинутой палочки ударила мощная струя воды, безжалостно заливая камин, огонь в нем и голову в огне, обрывая вызов, вышвыривая вызывающего вон. Угли зашипели, из камина повалил густой белый пар. А струя воды все била и била, выплескиваясь на пол, как вышедшее из берегов штормовое море.

— Грейнджер, хватит! — закричал Драко. — Хватит! Все! Он отвалил! Посмотри на меня! Посмотри на меня!

Вода перестала хлестать. Должно быть, Грейнджер услышала его, потому что, когда пар немного рассеялся, она стояла, безвольно опустив руки и глядя на него безумно и страшно.

— Драко? — хрипло, с недоумением. — Что ты здесь делаешь?

Она сошла с ума? Чертов Уизел ее доконал, она сошла с ума не понимает, что происходит?

Саркастический ответ готов был сорваться с его губ, но Драко им подавился. Зажав рот рукой, выронив палочку, Грейнджер бросилась к раковине, и он услышал, как ее вырвало. Потом так же стремительно она подлетела к окну и дернула створку вверх настолько сильно, что стекло треснуло. Ворвался уличный шум.

Она стояла, опираясь на подоконник, ссутулившись, вжав голову в плечи. Драко подошел и встал рядом.

— Грейнджер? Ты в порядке?

— Мне трудно дышать. Мне нужно на воздух. Да, мне нужно на воздух.

Она метнулась к входной двери, натянула ботинки, тренчкот и выскочила наружу. Волшебная палочка осталась лежать на полу, забытая. Косолап тут же улегся на нее, накрыв пушистым мехом, как сфинкс, стерегущий сокровище.

Тягостное ощущение, оставшееся от этой безобразной сцены, не покидало Драко следующие несколько часов. Больше всего он был обеспокоен тем, что Грейнджер ушла без палочки. Сам он представить себе не мог, как вообще можно существовать без палочки, когда ты волшебник. По крайней мере, когда ты живой

волшебник. А если что-то случится?

Он оборвал собственные мысли. Он что, беспокоится за нее? Да нет, конечно! Он беспокоится за себя. Что с ним будет, если с ней что-нибудь случится? И тут же закралась предательская мысль: а может, именно тогда он и сможет уйти? Драко коротко истерически рассмеялся. Проверять эту гипотезу на самом деле ему совсем не хотелось.

Мысли повернулись обратно к тому, что он видел. Золотое Трио Хогвартса. Неразлучные друзья, которые всегда друг за друга горой. По крайней мере именно так всем казалось. Но вот Поттер, заливающий боль алкоголем и не желающий никого видеть. Вот Грейнджер, прячущаяся от магии и плотно сидящая на успокоительных зельях. Вот Уизли, истерящий от того, что все идет не так, как ему хочется. И снова Драко вспомнил разговор с Поттером о дружбе. Казаться и быть — разные вещи. Золотое Трио… всем казалось… увидев неприглядную изнанку, Драко впервые задумался, а как оно было? Победный триумф, который должен был объединить их еще больше, в реальности обернулся чем-то совсем другим. Кошмаром.

Косолап коротко мяукнул, поднялся на лапы, потянулся, выгнув спину дугой, и запрыгнул на рабочий стол, снова свернувшись клубком среди книг и свитков.

— Что, кот? Ты что-то чувствуешь? — спросил Драко, и в тот же момент входная дверь заскрежетала замком.

Грейнджер понадобилась почти минута, чтобы справиться с ключом, и это обеспокоило Драко.

— Грейнджер?

Она не ответила. Скинула тренчкот на пол и нетвердой походкой двинулась через комнату, подобрав по дороге палочку. Села за стол. Рука легла на спину книззла, и пальцы нервно зарылись в длинную шерсть.

— Грейнджер? — снова спросил Драко. — Ты в порядке?

Зачем он спрашивает? Очевидно, что нет. Света из окна и его загробного призрачного зрения хватало, чтобы видеть, как она смотрит перед собой пустым взглядом, как губы кривятся, словно она сдерживает что-то глубоко внутри. Драко видел, как дрожит ее рука, ласкающая кота, но движение автоматично, словно Грейнджер не понимает, что делает.

— Я не могу больше, — вдруг сказала она тусклым, лишенным интонаций голосом, и слова тяжело падали в пространство, как капли крови. — Я не хочу больше. Мы думали, что война закончится, мы победим, и все будет хорошо. Когда я была маленькая, то волшебство было только в сказках. Мама мне читала. И там всегда все заканчивалось хорошо. Когда пришло письмо из Хогвартса, в первый момент я подумала, что попала в сказку. Я волшебница и теперь могу творить любые чудеса. Когда Волдеморт вернулся, я знала, что добро победит, потому что в сказках всегда так бывает. А раз я на стороне добра, то со мной не случится ничего плохого. Мы победим и будем жить долго и счастливо мирной жизнью и забудем весь ужас. Потому что все сказки всегда так заканчиваются. А на самом деле знаешь что? Мы победили, а ничего хорошего так и не наступило. Все стало только хуже.

— Почему ты так думаешь? Ведь вы же победили. Если ты вернешься, то получишь все почести, какие только найдет Министерство Магии.

— Почести? — она усмехнулась. — И зачем они мне? Я ничего уже не хочу. Я просто хочу снова жить. Рон… он ведь нас предал, бросил нас с Гарри в самый сложный момент. Он говорит, что это хоркрукс так на него повлиял, но на самом деле он всегда был такой. Завистливый, ревнивый, всегда думал, что с ним все соперничают. Хоркрукс просто проявил в нем все это еще сильнее. Гарри сам был хоркруксом, но в нем никогда не было ничего подобного, так что все это так, отговорки. Рон потом вернулся, но я все равно не смогла его простить за предательство. Я была влюблена в него, но это все разрушило. Сейчас он хочет, чтобы я вышла за него, а я видеть его не могу. Ты говоришь, мы победили. Но ты видел, что стало с Гарри. И ты видишь, что происходит. Разве это можно назвать победой? Ни на какой войне нет победителей и побежденных. Есть только потери, боль и последствия, с которыми приходится жить.

Она была экстремально откровенна. Как Северус, подумал Драко. Она говорит сейчас все это, потому что так вышло, что он — единственный, кто увидел, как на самом деле живет Гермиона Грейнджер, национальная героиня и гордость магической Британии. Он вспомнил свой шестой курс. Задание Волдеморта, попытки починить Исчезательный шкаф, которые проваливались раз за разом, страх за родителей, страх перед Темным Лордом, страх не справиться. Страх, страх, страх, все время постоянный страх. Это отравляло его настолько, что он не выдерживал. И когда Плакса Миртл, ноющая, всеми нелюбимая, мертвая Миртл проявила к нему сочувствие, он раскололся, потому что не мог больше нести это бремя в одиночестве. Странным образом история повторялась, только сейчас Грейнджер была им, а он был Миртл.

— Я устала. Я бы хотела тебе помочь найти покой, но не знаю, как это сделать. Каждую ночь мне снится, как я тебя убиваю и каждую ночь я пытаюсь это изменить, но у меня не получается. Смерть — это единственное, что нельзя исправить, даже Волдеморту это не удалось, потому что нет настоящей жизни без души. Это не жизнь. Я не могу себя простить за то, что сделала, и это теперь отнимает мою душу, как поцелуй дементора. Высасывает капля за каплей. Может, от этого тебе станет легче. Я забрала твою жизнь, и сейчас отдаю за это свою. Моя сказка оказалась страшной. И я осталась в ней одна.

Она медленно поднялась со стула. Сделала круг по комнате, взяла с барной стойки бутылку огневиски и отхлебнула из горлышка.

Драко не знал, что сказать. Ничего подобного он не ожидал от Грейнджер — гордячки, острой, как бритва, прямолинейной, твердо держащейся за свои убеждения и идеалы, умницы Грейнджер. Даже представить себе не мог, что она может переживать то, в чем считала себя правой. Ему казалось, что для нее сторона в магической войне была определена раз и навсегда. Враг должен быть повержен, добро должно победить любой ценой и уничтожить зло любой ценой.

Она аккуратно поставила бутылку на стойку и резко повернулась к Драко лицом. И он увидел, как она улыбается безумной улыбкой человека, которому больше нечего терять. Точно такая же улыбка проскользнула у Северуса перед тем, как он убил Дамблдора, выполняя Непреложный Обет.

— Мы оба в патовой ситуации, Драко. Я думаю, что есть один выход.

Пауза была слишком длинной, но Драко боялся ее прервать. Что-то происходило. Он ощутил едва заметную вибрацию серебра. Что-то происходило прямо сейчас.

— Я пойду вместе с тобой и провожу тебя.

Закрыв глаза, Грейнджер медленное поднесла палочку к виску. Драко видел, как из-под сомкнутых век потекли слезы.

Его охватила паника. Вибрация усилилась, но была в таком диссонансе, что кружилась голова и болело там, где когда-то билось сердце. Все было иначе, совсем по-другому, не так, как раньше. В серебре плавали черные нити, и они сгущались и утолщались, ткали паутину, которая тянулась к Драко, пытаясь захватить его. Призрачное тело сковало тяжестью, которая давила на плечи и заставляла колени подгибаться. Острым шилом пронзило знание, что если сейчас она сделает это, если сейчас покончит с собой, то и для него все будет кончено. В плохом смысле. Она уйдет, а он останется, на этот раз точно останется навсегда, застряв окончательно — сходить с ума между мирами всю оставшуюся вечность.

— Нет! Остановись! Грейнджер, нет! Это не выход! Ты не должна! Мне не нужна твоя жизнь взамен моей!

Казалось, она не слышит его. Ее колотило все сильнее. Она вжимала палочку в висок, и рядом неровно билась вена, отсчитывая последние толчки сердца.

— Я провожу тебя, Драко, куда бы ты не пошел.

Косолап зашипел, слетел со стола и бросился к ее ногам, когтя джинсы и издавая истошное мяуканье. Потом сильным прыжком взлетел на стойку и начал лезть Грейнджер под руку, бодать ее крупной головой. Не опуская палочки, Грейнджер все так же на автомате положила ладонь на его спину и начала гладить мягкую пушистую шерстку.

Драко вцепился в это, как в последний момент дыхания. Вибрация серебра была настолько сильной, что едва стоял на ногах и едва соображал. В любой момент его могло выкинуть и забросить так далеко, что обратно он уже точно не выберется, если она сейчас произнесет два страшных слова. Это было знание, как он знал, что может проявлять и прятать себя по желанию, и как чувствовал, что переход близко.

— Подумай про Косолапа. Ты не должна его бросать. Он — книззл. Когда ты его брала, тебе же сказали, что книззлы — магические существа? Их жизни связаны с жизнью хозяина. Если сейчас ты умрешь, то и он умрет. Ты же видишь, что после смерти ничего не заканчивается. Твоя душа не найдет покоя, но на ней будет еще одно убийство, и оно будет в сто крат хуже. Ты убьешь невиновного. Ты убьешь того, кого ты любишь, и кто любит тебя. Гермиона!

Драко кричал, отчаясь достучаться до нее, до ее сознания, которое было в сумеречной зоне. Он понятия не имел, правда ли все то, о чем он только что говорил. Слова сами ложились на язык, как будто он черпал знание откуда-то извне. Нечто невидимое и неподвластное, какое-то наитие вело сейчас его, чтобы он мог предотвратить катастрофу. Голова пульсировала от боли. Призрачное тело теряло очертания и форму, Драко не видел этого, но чувствовал всем собой.

Глаза Грейнджер широко распахнулись, и безумие выплеснулось из них наружу, возвращая ей разум.

— Косолап? — беспомощно, с безграничной любовью. Как будто время отмоталось назад, и маленькая девочка только что узнала, что она волшебница, и у нее есть волшебный кот. Ее лучший друг, который всегда будет с ней и никогда не оставит ее одну. Но она не должна его предавать.

Драко осенило.

— Тебе действительно жаль?

— Конечно, мне жаль! — она кричала. — Я вижу этот момент каждую ночь. Каждую ночь я убиваю тебя снова, и снова, и снова. И каждый раз кусочек моей души умирает вместе с тобой!

— Ты хотела меня убить? По-настоящему?

— Нет! Я даже не поняла, как это случилось… — голос снова упал до хриплого шепота.

— Тогда послушай меня, Грейнджер. Ты не виновата. Слышишь? В этом нет твоей вины. Это война, в которую нас втянули. Каждый защищал то, во что он верил. Ты не виновата, потому что это не был твой выбор. Ты не выбирала убивать, ты защищалась. Инстинкт самосохранения. Затуманенный усталостью и боем разум. Я не виню тебя, слышишь? Я тебя прощаю, но это не сработает, если ты сама не простишь себя. Слышишь, Грейнджер? Тут нет дементоров, никто не жрет твою душу, кроме тебя самой. Прости сама себя и позволь себе жить дальше.

Она опустила палочку. Косолап запрыгнул ей на руки и начал тереться о ее залитое слезами лицо, громко мурлыкая. Грейнджер уткнулась в него и закричала. Призрачным зрением, способным видеть невидимое, Драко увидел, как с криком ее покидает боль, и яд, и страх, и вина, и отчаяние.

Треснувшее стекло в окне за его спиной разлетелось с оглушительным звоном, рассекая темные нити и сплавляя серебро в чистый пронзительный свет. Реальность истончилась и потекла. Последнее, что увидел Драко, это как Грейнджер, смотревшая ему вслед, одними губами сказала:

— Спасибо.

...и ему открылось незримое.

* * *

Он стоял у могилы Дамблдора, и в потустороннем мире она сияла ослепительной белизной. И даже мертвые глаза резал этот свет, заставлял жмуриться, закрывать частоколом ресниц, чтобы хоть немного уменьшить сияние. Был ли Дамблдор злодеем или героем, Драко не знал, но знал, как сильно любили этого человека многие вокруг. Свет этой любви, видимый только после смерти, видимый даже после смерти, озарял сейчас место его упокоения. Он вносил в мятущуюся душу, которая только одна у Драко и осталась, успокоение и уверенность, что другим людям, тем, кто был ему дорог, и кому был дорог он, тоже останется после него хоть малая толика сияния.

— Профессор, я умер.

Могила была безмолвна. Дамблдор ушел сразу. В Хогвартсе висел его портрет, но на нем мертвый директор только улыбался, никогда не произнося ни слова. Он обрел свой покой, потому что верил в то, что совершал.

— Надеюсь, мы встретимся там, где вы сейчас. Надеюсь, я туда доберусь. Мне нужно о многом у вас спросить.

Капли расплавленных алмазов просочились из-под сомкнутых ресниц и упали на могильный камень. За спиной кто-то тихо спросил:

— Хочешь лимонную дольку, Драко?

Он резко обернулся. Но там не было никого.

* * *

Покидая Хогвартс на каникулы, Драко всегда думал, что школа остается пустой. Особенно летом, когда студентов не будет несколько месяцев. Только Хагрид, которому некуда больше идти, делает свои хозяйственные дела, копается в огороде и разводит разных фантастических тварей, пока никто не видит.

Был конец октября, но школа пустовала, как во время летних каникул. Новый учебный год так и не начался.

Хагрид сидел на крыльце сторожки, подперев голову рукой, и смотрел на разоренный огород. Клык лежал рядом, положив голову на огромные черные лапы. Сезон урожая заканчивался, и на грядках полагалось бы расти разным поздним овощам, но ничего не было. Не было буйной зелени, огромных тыкв, которые уже округляются к этой поре, не было зарослей лекарственных трав, которые Хагрид пытался вырастить под водительством профессора Спраут. Земля, перепаханная заклинаниями и боем, оставалась черной и безжизненной. Драко остановился у забора. Клык поднял голову, посмотрел на него в упор и отвернулся. Хагрид погладил собаку по большой голове, почесал между ушами.

— Нет их, Клык. Никого нет.

Достал из кармана необъятный платок и начал шумно вытирать лицо. Драко отступил, не проявляя себя.

* * *

В больничном крыле мадам Помфри, в строгом длинном платье, в белоснежном чепце и крахмальном переднике, методично расставляла на полках склянки с зельями. На каждом была наклеена этикетка, а на каждой этикетке мелким почерком Снейпа написано название. Мадам Помфри готовилась к новому учебному году, как делала это всегда, десятилетиями. Иногда она присаживалась на жесткий табурет и смотрела на ряды кроватей, которые однажды будут застелены белоснежными простынями, но сейчас больше были похожи на чуднЫе металлические скелеты. Потом возвращалась к полкам.

Драко скользнул взглядом по названиям. Успокоительное, зелье для сна без сновидений, зелье от плохих воспоминаний, зелье для быстрого засыпания, зелье для сна без сновидений. Где-то это все он уже видел… ровно такой же набор. Ранозаживляющее, кроветворное, костерост, мышцерост, кровеостанавливающее, асептическое, противоядие и еще дюжина наименований, перечень которых больше подошел бы для военного госпиталя, чем для школы. Обычный набор школьной аптеки, который Драко был хорошо знаком, теперь занимал всего одну полку. Похоже было, что мадам Помфри решила быть готовой ко всему. Вообще ко всему.

* * *

Профессор МакГонагалл в директорском кабинете корпела над грудой пергаментов. Время от времени она поднимала голову и подолгу смотрела на портрет Дамблдора. В ее гладкой прическе с собранным пучком отчетливо проступали широкие серебряные пряди.

— Ах, Альбус, — в ее голосе звучала усталость. — Мне так нужна ваша помощь. Совет Попечителей настаивает, чтобы и на следующий учебный год Хогвартс был закрыт для восстановления. Но дети, Альбус, особенно малыши. Они должны учиться. Они и так уже опаздывают на год. Для них не должно ничего измениться. Они должны жить в мире. Они должны жить дальше. Они должны жить. И нам нужен хороший профессор Защиты от Темных Искусств, по-настоящему хороший профессор. Я подумываю пригласить мистера Поттера. Если он когда-нибудь вернется к нам.

Дамблдор улыбнулся и не ответил. МакГонагалл вздохнула и вернулась к работе.

* * *

Пивз.

— Ты был когда-то человеком? — спросил Драко.

— Ну был, — мрачно ответил Пивз, который висел в воздухе и ничего не ломал, не крушил и не взрывал.

— Но ты не призрак?

— Ну не призрак.

— Почему ты стал полтергейстом, а не призраком?

— Некоторые бывшие люди, знаешь ли, слишком сильно хотят мести. Призраки добрые, а я вовсе не добрый.

— Почему ты здесь? Что тебя держит? Почему ты так всех ненавидишь?

Он стал серьезен.

— Потому что они ненавидели меня. За дурацкую внешность, за идиотскую фамилию. За то, что я сквиб. Ненавидели и издевались. Сейчас моя очередь.

* * *

Во взгляде миссис Норрис он увидел что-то человеческое. Как будто внутри была девушка, заточенная в тело кошки до конца своих дней. Филч дремал в старом ободранном кресле у еле теплящегося камина, и миссис Норрис смотрела на него с любовью, которой Драко никогда не видел в ее глазах, когда был жив.

Никто из них никогда не задумывался над тем, что когда-то Аргус Филч тоже был мальчиком, который впервые получил письмо из Хогвартса. Мальчиком, про которого уже тогда было ясно, что он не волшебник, но по праву рождения будет учиться в Школе чародейства и волшебства. Драко вспомнил, как Грейнджер говорила о магглорожденных детях, о себе, вспомнил, как они смеялись над Лонгботтомом, чья магия еле теплилась и оживала только в теплице. Что они чувствовали, видя, как другие дети творят волшебство?

Это было сложно. Это было сложнее, чем все, что было до, вместе взятое.

На светлой стороне были такие, как Дамблдор. Сейчас его считали святым провидцем, а Драко видел в нем расчетливого и холодного манипулятора, который уготовил Поттера на заклание во имя победы так называемого добра. Или Поттер, который когда-то, не задумываясь, бросил в него заклинание, которое его чуть не убило. Или Грейнджер, которая его все же убила, и Драко сомневался, что ее мучила совесть от содеянного. На стороне тьмы были его родители и другие чистокровные маги, которые так же, как и все, любили своих родных и друзей, хотели для своих детей лучшей доли и готовы были пожертвовать собой. Был Снейп, всю жизнь любивший свою рыжую гриффиндорку. Даже Темный Лорд — надломленный ожесточившийся человек, который не смог перенести того, что с ним сотворили. Возможно, он и был психопатом, не ведающим жалости, но никто, никакая сторона не была застрахована от этого. Ни одна война в мире не являлась противостоянием добра и зла в чистом виде. Потому что ни добро, ни зло не существовало в абсолюте. Драко пришлось умереть, чтобы начать понимать, что мир не делится на белое и черное. Что все намного сложнее.

* * *

— Миртл, я пришел попрощаться.

— Очень жаль, — очки сверкнули угрожающе. — А я так надеялась, что ты будешь теперь жить со мной, в моем туалете. Тем более, что василиска больше нет и мне совсем скучно.

— Прости. И… спасибо тебе.

Она посмотрела на него недоверчиво.

— Это за что?

— За то, что поддерживала меня. И никому не рассказала.

— Пожалуйста. И все же очень жаль.

* * *

В пустой гостиной Слизерина Кровавый барон сидел в кресле перед холодным камином. Свечи были погашены, гобелены и портьеры сняты. Пустота и тишина. Драко не знал, придут ли сюда когда-нибудь новые ученики.

Увидев его, Кровавый Барон оторвался от дум и удивленно приподнял бровь.

— Что ты здесь делаешь, мальчик?

— Я умер и пришел попрощаться.

— Тебе пора.

— Но… я не знаю как. Может быть, вы мне подскажете?

Призрак посмотрел на него так, словно Драко сказал какую-то глупость, и Драко невольно поежился под его взглядом. Сделав отсылающий жест рукой, призрак ответил:

— Иди туда, где все началось.

* * *

Туда, где все началось…

Драко стоял на поле боя. Вот то самое место, где вечность назад он увидел зеленую вспышку, а потом его бездыханное тело рухнуло в грязь. Сейчас его кости мирно дотлевали в семейном склепе.

Не было больше невыясненных вопросов. Не было никаких долгов. Он стоял один на поле и смотрел в небо, запрокинув голову. Низкие темно-серые тучи начали светлеть и светиться, струясь вниз потоками серебра. Драко закрыл глаза и раскинул руки, отдавая себя свету и покою, который наконец-то снизошел на него. Отныне он был свободен.

* * *

Нет ярких красок в серебре -на грани вечности, добра и зла.Ведь над душой не властна даже смерть,когда от тела остается лишь зола.

Не бойся той, что в вечности живет.Есть то, к чему ее не прикоснется длань.Со смертью вечности и смерть умрет.Уйдет однажды за серебряную грань.

Ноябрь 2020 — Февраль 2024 гг.Пермь — Киров