Сидни и дракон (джен)

Всем привет! Меня зовут Сидни Боул, и я лечу на всамделишном драконе. Я крепко, до боли в пальцах, держусь за его твердые рога и надеюсь не слететь с длинной зеленой шеи. Это очень старый румынский длиннорог, наверное, ему лет сто, если не больше. Его крылья истончились и напоминают грубую бумагу, летит он медленно, неспешно кружа над Карпатами. Ветер холодит мое разгоряченное лицо. Я всю жизнь мечтал полетать на драконе. Я не знаю, как им управлять, не представляю, как посадить. Так что почему бы не насладиться полетом и перестать тревожиться о мелочах. Мы пролетаем какое-то озеро, оно кажется голубой лужицей с такой высоты.

Но, наверное, мне все-таки стоит рассказать, как я оказался в такой ситуации.

Я учусь в Хогвартсе, четверокурсник, слизеринец. Говорят, что все Боулы учились на Слизерине, пока мой дед не женился на магглокровной волшебнице, из-за чего в семье был настоящий скандал. Хотя с чего бы, наша фамилия даже никогда не входила в список Священных двадцати восьми. Как бы там ни было, спустя годы история подзабылась, мой отец женился на чистокровной ведьме и, видимо, Шляпа сочла мою кровь подходящей для Слизерина. Как жаль, что во мне не оказалось достаточно ума, чтобы поступить на папин факультет Рэйвенкло, не хватило маминого хаффлпаффского упорства. Ну, и Гриффиндор мне тоже не светил.

Честно говоря, когда в одиннадцать лет одноклассники объяснили мне, что моя кровь — грязная, и поэтому я им не ровня, я был абсолютно потрясен. Тогда меня не интересовала никакая чистота крови, а главным в бабушке Мэдди были ее теплые объятия и пышные вафли с джемом, которые она частенько пекла, когда мы с родителями и братом приезжали навестить их с дедом.

Я и без того с трудом привыкал к новому факультету. Мне, выросшему среди йоркширский вересковых пустошей, не пришлись по душе подземелья с их влажным воздухом, который не прогревался даже в мае, и фальшивыми окнами. Мне не хватало света, простора, я сильно скучал по дому… А бледный хандрящий полукровка был лакомым куском для местных хулиганов. Поначалу меня просто пинали, толкали, игнорировали, когда я задавал вопрос. Я решил поговорить со своим кузеном Люцианом Боулом, которого вы наверняка знаете как свирепого загонщика слизеринской квиддичной команды. Тогда он был на год старше меня и только пробовался в команду. До этого Люциан не обменялся со мной не словом, а когда я подошел к нему при всех в гостиной, он просто оттолкнул меня так, что от неожиданности я упал на зеленый пушистый ковер. Но каким бы он ни был пушистым, было больно. Это сейчас я понимаю, что жизнь на Слизерине — это вечная борьба за место в иерархии. Одно неверное слово, опрометчивый поступок или разговор с кем-то, кто ниже тебя по рангу, — все это могло привести к тому, что и ты сам терял очки и падал в бездну пинков, плевков жеванной бумагой и облитых чернилами свитков.

Но хуже всех был третьекурсник Маркус Флинт. Он либо пропадал на тренировках, либо большую часть дня проводил в гостиной, задирая тех, кто послабее. Не знаю, чем уж я ему так сильно не понравился, но я стал его любимой мишенью и объектом обидных и неприятных розыгрышей.

Например, одним пасмурным утром я не смог найти свой форменный галстук. Тогда я по глупости не имел запасного, думая, что уж с галстуком-то вряд ли что-то случится за первый семестр. Я обыскал свой сундук, кровать, пол спальни мальчиков. Я решил идти без него, но староста не позволила. Она сказала, что не собирается терять баллы факультета из-за тупого полукровки, который теряет вещи. За нашей беседой с интересом наблюдали остальные слизеринцы, и я понял, что это все очередной розыгрыш. И я разревелся. Я плакал, просил вернуть галстук, лихорадочно искал его по гостиной, пытался наколдовать слабенькое Акцио, пока Флинт не смилостивился и не сказал, что вещи дерьмовых детишек плавают в дерьме. И я бросился в туалет. Там в одном из бачков действительно был мой галстук. Сгорая от унижения, под смешки старших и младших студентов я принялся отстирывать его в раковине.

— Оставим полукровку-полудурка, а то опоздаем на завтрак, — распорядилась староста.

Я остался один. Лицо мое горело от стыда, я никак не мог перестать отстирывать галстук, мне казалось, что в него въелся противный туалетный запах. Вдруг кто-то вошел в туалет. Я вздрогнул и обернулся, но это была всего лишь девчонка с моего курса, Агнес. Она подошла ко мне, забрала многострадальный галстук из рук и направила на него палочку:

— Эскуро! Аэрис калидус! Видишь, все получилось. Мама начала учить меня бытовым чарам, когда мне исполнилось восемь.

Галстук высох и перестал напоминать половую тряпку, я поспешил повязать его на шею, но все равно у меня задрожали плечи. Агнес погладила меня по руке:

— Они дураки и просто хулиганы. Не стоит обращать на них внимания.

— Спасибо, — буркнул я.

— Можешь называть меня Агги. Умой лицо и пойдем на завтрак, а то декан рассердится.

Я вспомнил лицо декана Снейпа в моменты, когда его что-то злило, вздрогнул и поспешил последовать ее совету. В тот день я сел в Большом зале вместе с Агнес и ее другом Перри. Я знал, что на долю Перри также приходилась своя доля ударов исподтишка и жестоких шуток, а Агги не слишком хорошо ладила с остальными девчонками. И мы стали настоящим кружком изгоев. Нас доставали — то больше, то меньше, — но никогда не оставляли в покое. Сокурсники двигались вверх и вниз по факультетской иерархии, но наше место было на самом дне.

Разумеется, поначалу я пытался барахтаться, чтобы подняться с этого дня. Я даже набрался храбрости и после уроков отправился к декану. Там, глядя в черные, ничего не выражающие глаза Снейпа, я рассказал о многих несправедливостях, с которыми мне пришлось столкнуться. Он внимательно выслушал меня, затем откинулся на спинку стула и скрестил руки.

— Мистер Боул, я правильно вас понял, что ваши товарищи по факультету воруют ваши вещи, портят книги, доставляют вам физические неудобства, а также оскорбляют вас и вашу… бабушку?

— Да, сэр, — ответил я.

— Мне жаль, мистер Боул… мне жаль, что на мой факультет попало такое ничтожество, которое не может нормально поставить себя среди других учеников на факультете.

Мне показалось, что на меня вылили ушат ледяной воды.

— Чего вы хотите от меня, мистер Боул? Чтобы я ходил с вами за ручку и просил: "Мистер Флинт, не будете ли вы так любезны не пинать мистера Боула? Мистер Гойл, не могли бы перестать называть мистера Боула флоббер-червем?" Зарубите себе на носу: Слизерин не факультет для слабаков. И раз уж компания ваших товарищей вам так неприятна, так и быть, я освобожу вас от нее на две недели. Вы будете приходить сюда после уроков и отмывать котлы. Вы меня поняли?

Я не мог произнести ни слова.

— Вы меня поняли или мне увеличить срок до трех недель?

— Нет, сэр. Я понял, сэр.

— А теперь уходите и впредь не смейте отрывать меня от моих занятий ради ваших детских обид.

Что же я только жалуюсь… Конечно же, за четыре года было и хорошее. Например, когда мы с Агги и Перри прятались от квиддичной команды Слизерина. Те проиграли и искали, на ком можно было бы сорвать досаду. Мы залезли в заброшенный класс и притаились под сломанным учительским столом. Перри наколдовал такой хороший щит, что его не пробил Флинтовский Хоменум ревелио. И вообще этот стол стоял так, что нас невозможно было заметить, не подойдя вплотную. Наши преследователи быстро ушли из класса и продолжили поиски в других местах, а мы возликовали. Это место стало нашим штабом, нередко мы собирались там вечерами и читали, делали уроки или пили чай, который Агги приносила с собой в термосе.

Да и со многими преподавателями у меня сложились хорошие отношения. Мой любимый предмет — уход за магическими существами. Профессор Кеттлберн — единственный во всем Хогвартсе, кого мои сокурсники не могут провести. Сколько бы раз они ни пытались втянуть меня в неприятности, на уроках УМС впросак попадают они. Профессор разрешил мне приходить два раза в неделю после уроков и помогать ему с животными. Он даже написал записку специально для Снейпа, чтобы меня отпускали без вопросов. Там, рядом с вольерами с окками и огнекрабами, я чувствую себя свободным. Профессор много рассказывает о разных существах, но больше всего — о драконах. Я с детства обожаю этих опасных и благородных животных, а слушать о них от человека, который не раз видел их вживую, прикасался к ним, даже лечил — это мой неиссякаемый источник радости. Профессор тактично не замечает синяки у меня на руках, следы от заклятий на лице, порванную в самых неожиданных местах одежду. И я ему за это благодарен, потому что мне не нужно рассказывать ему о своих обидах и унижениях. С ним я обычный ученик из сотни других, который просто учится в Хогвартсе и которому не нужно постоянно держать ухо востро…

Второй мой любимый профессор — это Макгонагалл. Она, конечно, строгая, но как будто не по-настоящему, от нее исходит тепло, думаю, они поладили бы с моей бабушкой. Правда, лучше всего трансфигурация удается Агги, а я где-то в середине списка по успеваемости. Я всегда знал, что Макгонагалл замечает больше, чем говорит. На втором курсе во время отработки, когда я безуспешно пытался превратить перо в носок, она вдруг села на соседний от меня стул и обеспокоенно спросила, что это за ужасный ожог у меня на руке. Я не хотел рассказывать ей о дуэли с Флинтом. Он посмел обозвать мою бабушку нехорошим словом, и я вызвал его на дуэль. Я сам испугался своей наглости, а он удивился и принял вызов. Мы встали в стойки посреди гостиной, а остальные с интересом наблюдали за зрелищем. Не знаю, на что я надеялся. У меня не было какого-либо опыта в боевой магии, а Флинт был на два года старше и мог из любого второклашки сделать отбивную что с применением магии, что без. И уже через секунду после команды секунданта я лежал в углу, пытаясь сбить огонь с одежды. Перри, Агги и еще несколько человек поспешили облить меня водой, но руку я успел повредить. Я коротко рассказал, что у меня был конфликт с другим студентом. Макгонагалл покачала головой и даже угостила меня в тот вечер печеньем. А уже через несколько дней, когда я вошел в гостиную, на меня накинули чью-то длинную мантию, повалили на пол и стали бить ногами.

— Что здесь происходит? — услышал я голос Снейпа. Пинки прекратились, но студенты даже не попытались скрыться, уверенные, что их не накажут.

— Мы учим его, что нельзя выносить сор из избы, сэр, — ответил Пьюси.

— Смотрите, не перестарайтесь, — ответил Снейп и сорвал с меня мантию. — Как вы там, Боул? Поднимайтесь!

Я был дезориентирован от боли, кровь из рассеченной брови заливала мне глаз.

— Поднимайтесь! — повторил декан. Я попытался сделать, что он сказал, но тело не слушалось, я лишь как-то странно пополз вбок, стараясь оказаться подальше и от студентов, и от Снейпа.

— Что же вы за ничтожество, Боул. — Лицо Снейпа скривилось в брезгливой гримасе. — Даже ползти можно с гордо поднятой головой, но вы и на это не способны.

Лучше бы он тоже дал мне под дых остроносым мыском своего ботинка. Мне удалось опереться на колени, но я снова повалился и харкнул кровью прямо на мантию декана. Видимо, я потерял сознание, потому что очнулся я уже в Больничном крыле. Не знаю, как Снейп и остальные выкручивались, ситуацию, конечно, замяли, а я больше не жаловался Макгонагалл. Но трансфигурация мне все равно нравится.

Зато, когда я закончил второй курс, родители, видимо, доведенные моими рассказами о драконах до белого каления, отвезли нас с братом в Румынию, во Всемирный драконоводческий заповедник. О, эта поездка искупила многие мои горести. Я увидел настоящих, всамделишных драконов. Сфотографировался с несколькими и насобирал их чешуи, как учил меня профессор Кеттлберн. На день рождения в июне мне подарили прекрасную книгу о драконах с оживающими картинками, на которых эти твари рычали, летали, изрыгали пламя. Одна хвосторога ловко переползала со страницы на страницу, так что мне приходилось искать, куда она спряталась и возвращать на иллюстрацию. Разумеется, было очень глупо брать такую книгу с собой в Хогвартс. Не буду вдаваться в подробности того, как вырванные страницы искалеченной книги летали по зеленой гостиной и коридорам, скажу лишь, что я тщательно прятал книгу от остальных, и о ней знали лишь Агги и Перри. Меня предал Перри. Мы с Агги были вне себя от обиды и злости. Он предал меня, предал нас, наш маленький кружок. Мы даже перестали ходить в штаб, понимая, что и он, скорее всего, скомпрометирован. Однако с тех пор прошло почти два года, боль от предательства унялась, и я начал немного понимать Перри и даже в чем-то ему сочувствовать. Он бы никогда не предал Агги, а со мной он дружил просто потому, что мы оказались в одинаковом положении. И вдруг появилась возможность вырваться из этого положения — ходить по школьным коридорам и не оглядываться постоянно, сесть в общей гостиной с книгой и знать, что тебя не прогонят, спокойно есть в Большом зале, занять любую свободную парту (разумеется, не из тех, что предназначались для сливок нашего факультета). И все это — в обмен на одну тайну. Что бы я сделал на его месте? "Не предал бы", — отвечаю я себе в хорошие дни. "Не знаю. Но я рад, что этот выбор достался ему, а не мне", — признаюсь я себе в дни плохие.

Но сегодня у меня явно хороший день. Профессор Кеттлберн перед самым концом нашего четвертого курса каким-то образом умудрился организовать экскурсию Всемирный драконоводческий заповедник. Двадцать студентов Хогвартса получили возможность провести пять дней — с понедельника по пятницу — в заповеднике. Размещение — в палатках! От каждого факультета должно было поехать по пять студентов, но не все родители согласились, чтобы их ребенок жил на территории бок о бок с опасными огнедышащими тварями. Поэтому в группе у нас больше всего хаффлпаффцев и гриффиндорцев, от Рэйвенкло поехало трое, и мы с Агги — от Слизерина. Пять дней чистого блаженства и никакого Флинта, никакого Пьюси, никакого Снейпа. В заповеднике у нас куча дел. Мы помогаем чистить загоны, собирать чешую, готовить жутко воняющее варево, которое драконы обожают. Профессор Кеттлберн даже учит нас заботиться о молодняке, молодые драконы игривы и то и дело кусают нас или ожигают огнем — но без злого умысла.

А в свободное время мы разбредаемся по заповеднику. Нам с Агги больше всего понравился румынский длиннорог, и мы облюбовали себе укромное место прямо у его загона. Это большой зеленый дракон с темно-золотистыми рогами на голове и такими же золотистыми глазами. Думаю, в нем не меньше тринадцати футов в длину. И это один из немногих драконов, который сидит на цепи — на его задней лапе железное кольцо, от которого тянется длинная тяжелая цепь, конец которой вмурован в скалу. Когда мы в первый раз его увидели, Агги внимательно посмотрела на него и сказала, что ощущает сильную грусть. Агги всегда была особо восприимчива к настроению других. Мы старались не докучать длиннорогу, просто кидали ему в загон яблоко, рыбу или другое мелкое угощение, садились рядом и разговаривали о своем. Работник заповедника, мистер Черч, заметил наш интерес и объяснил, что это самый старый дракон в заповеднике.

— В те времена, когда я был молодым и ловким, — начал он свой рассказ, садясь на траву у загона рядом с нами, — у этого дракона было имя и был наездник, местный парень по имени Шандор. Дракон был слишком большим и опасным, чтобы мы могли позволить ему летать просто так. Сейчас не скажешь, но тогда у него был самый крутой нрав во всем заповеднике. Даже венгерские хвостороги и норвежские горбатые старались с ним не связываться. Но Шандора он любил, как собака, разве что хвостом не вилял. И слушался его беспрекословно. Шандор один знал его имя и говорил, что с помощью этого имени и может управлять драконом. Он так не кому и не рассказал, как зовут нашего красавца. — Мистер Черч добродушно оглянулся на дракона. — Но однажды в полете длиннорог взбрыкнул — не захотел возвращаться. То ли самку учуял, то ли просто дурь в голову ударила. Шандор потом рассказывал, что и так его пытался повернуть, и этак, уже территория магглов показалась, еще немного — и Статут бы был нарушен. В общем, Шандор всегда носил с собой кнут, который помогал достучаться до самых разгоряченных голов. Делать было нечего, и он щелкнул кнутом по мягкому месту на носу длиннорога. Потом Шандор признал, что это было ошибкой, но он уже не знал, что предпринять. Дракон взбеленился, развернулся и полетел в узкую расщелину в скалах, в которой старательно старался задеть шеей все свисавшие камни, чтобы сбросить наездника. Шандор сумел худо-бедно увернуться от самых сильных ударов. А когда дракон спустился к лесу, Шандору удалось зацепиться кнутом за толстый сук и спрыгнуть. Он сильно побился об ветки и упал с десятифутовой высоты. Дракон же закончил свой полет в озере Лаку-Шору, хорошо, хоть в магической его части. Бедняга Шандор отправил нам Патронуса, так мы его и нашли. И дракона обратно в заповедник мы тоже забрали. Со временем Шандор оправился, только больше уже на своем драконе не летал и свою жизнь ему не доверял. Хотя дракон сильно расстраивался и даже плакал. Если бы не видел своими глазами — не поверил бы, что драконы могут плакать. Потом Шандор женился, выбрал себе работу поспокойнее, а длиннорог остался здесь, безымянный. И никто больше не осмеливается поднять его в воздух.

Это было во вторник. А в четверг, за день до отъезда, Агги стала какая-то грустная и наконец отвела меня в сторонку от всех.

— Мне нужно сказать тебе кое-что очень важное. Я хотела сообщить тебе раньше, но все не могла собраться с духом.

— Что такое? — Я похолодел, готовясь услышать самые неприятные новости.

— Помнишь, зимой родители отпрашивали меня на две недели для поездки во Францию?

— Помню, Снейп еще жутко бесился, что Дамблдор разрешил.

— Да, так вот, это была не просто поездка. Я сдавала экзамены и проходила собеседование для перевода в Шармбатон.

— Вот как, — ответил я.

— Они согласились меня взять. Прости, Сидни, но я больше так не могу. На рождественских каникулах я не выдержала и рассказала родителям… ну… обо всем. Папа хотел немедленно ехать в Хогвартс ругаться, но мама сказала, что от этого не будет толку, меня могут еще больше возненавидеть.

— Нельзя выносить сор из избы, — сказал я. Агги вздрогнула.

— Да. Тогда мы решили, что я перейду в другую школу. Мама написала в Шармбатон мадам Максим, и она согласилась пригласить меня на собеседование. Сид, там так здорово! Экзамены я сдала запросто, а потом мне устроили экскурсию по школе, показали дортуары, где спят ученики, столовую, музыкальные классы. Я сразу задружилась с двумя девочками. В общем, осенью я поеду не в Хогвартс, а в Шармбатон.

— Это чудесные новости, — искренне сказал я. — Наконец-то ты будешь подальше от этого всего. Нормально поучишься хотя бы три года.

— Но я совсем не хочу оставлять тебя одного, — глаза Агнес наполнились слезами.

— Ничего, будешь писать мне письма из Франции, — отшутился я.

— Нет, не буду, сам знаешь, что они вскрывают всю нашу корреспонденцию…

— Значит, будешь писать мне на каникулах на домашний адрес. Хватит плакать, ты поступаешь правильно, я рад за тебя.

Мы обнялись. После этого Кеттлберн сказал нам готовиться к отъезду, так как завтра нас ждет много дел, а отъезд назначен на полдень, и у нас не будет времени упаковать сундуки утром. Я делил палатку с тихим парнем с Хаффлпаффа. Мы молча собирались, а я все думал над тем, что сказала мне Агги. Я был рад, искренне рад за нее. Но постепенно я начал понимать, что теперь останусь совсем один. Может быть, мне тоже стоило попробовать перейти в другую школу? А вдруг там будет не лучше? Чувство утраты охватило меня. Хотя Агги была все еще здесь, рядом, в соседней палатке, а учебный год еще не кончился, я уже скучал, уже тосковал.

Закончив собираться, я вышел из палатки. Ноги привели меня к загону с румынским длиннорогом. Я смотрел на него, он — на меня, и нам обоим было невыносимо грустно. И я решил, что нам обоим стоит развеяться. Безумная идея, абсолютно дикая — просто так войти в загон ко взрослому дракону. Но я почему-то был уверен, что он мне ничего не сделает.

— Ну, что, — спросил я, — полетаем?

Дракон ответил тихим рыком. Я магией расширил кольцо (вот где пригодилась трансфигурация), и оно соскользнуло с чешуйчатой лапы. Длиннорог терпеливо ждал, пока я взберусь на его хребет.

— Я не знаю, как тобой управлять, — признался я. — Может быть, ты как-нибудь сам справишься?

И дракон, неспешно хлопая массивными крыльями, словно слева и справа от меня развевались два огромных флага, взмыл в небо. Это было потрясающее, ни с чем не сравнимое чувство полета. Скучные метлы и рядом не валялись. Издав победный рык, дракон совершил круг над заповедником и полетел на запад — прямо навстречу полыхающему закату. Я крепко уцепился руками за его рога и обхватил ногами шею. Я успел заметить, что в заповеднике начался переполох, а дальше мы летели все вперед и вперед над лесом, потом поднялись к горным пикам, потом спланировали вниз, к озеру… Я пытался управлять драконом, кричать ему команды, но он их или не слышал, или не понимал. В любом случае, Шандор был румыном и наверняка общался с драконом на своем родном языке…

Меня зовут Сидни Боул, и я лечу на всамделишном драконе! Я понятия не имею, как им управлять, не знаю, где мы находимся, сколько продлится полет, что произойдет после, если я, конечно, выживу: исключат ли меня из Хогвартса, посадят ли в Азкабан? Но сейчас это неважно, потому что над нами только синие звезды, под нами — темнеющий ковер из гор, предгорий, городов и деревушек. И я наслаждаюсь каждым мгновением полета, несмотря ни на что.