Быть Цурумару (джен)

Ночной ветер, проникая сквозь приоткрытые сёдзи, шепчет о весне, распустившихся цветах и новой жизни. Но Цурумару слышит в этом шёпоте лишь отголоски своей многовековой истории — бесконечной череды хозяев, битв и смертей. Большую часть своей жизни он был мечом, а значит, являлся неотъемлемой частью этой истории.

Цурумару помнит запах крови — яркий, металлический, свойственный полям сражений. Помнит жажду битвы, щекочущее предвкушение перед неизвестностью, жар человеческой ладони, сжимающей рукоять, и постоянную готовность вступить в бой. Всё это всегда было в его крови, в его стали. Для врагов он был смертью, а для своих хозяев — жизнью. Он был Цурумару.

Мало кто знает, что в глубине души Цурумару-человека, скрытая от посторонних глаз белоснежными одеждами и лучезарной улыбкой, зияет чёрная бездна. Не пустота, нет, а тьма. И там, в непроглядной тьме, хранятся воспоминания о его первом хозяине — далёкие, болезненные, оставившие незаживающие шрамы в его душе. В памяти снова всплывают лицо хозяина, его голос и прикосновение.

Цурумару никогда не забывал его и продолжает любить, но с каждым разом погружаться в мрачные глубины прошлого всё больнее. Потому что там, в темноте, его всегда поджидает одиночество — абсолютное и безжалостное. Цурумару не хочет снова чувствовать эту боль, не хочет снова видеть своего хозяина мёртвым. Но во снах отчаяние стальными тисками сжимает сердце, а страх словно голодный призрак выбирается из заточения и бродит по коридорам разума. Со временем Цурумару научился жить со своей тьмой, с этим призрачным страхом, но иногда эти мерзкие ледяные щупальца пробираются сквозь защитные ментальные барьеры и обвивают его сердце. В такие моменты Цурумару чувствует, что его жизнь, подобно трепыхающейся птахе, пойманной в силки, висит над зияющей бездной на тоненькой нити. И что одна маленькая ошибка может разрушить всё, что он тщательно выстраивал за века своего существования. Что все усилия окажутся напрасны и он снова останется один, в объятиях кошмарных воспоминаний...

Потому что не может убежать, потому что он был и остаётся Цурумару.

* * *

Первое воспоминание Цурумару-меча подобно лёгкому дуновению утреннего ветра, несущего аромат первоцветов и нежное касание лепестков цветущей сакуры. Оно является в виде образа первого владельца — Адати Садаясу. Невысокого, щуплого восьмилетнего мальчишки с тёмными горящими глазами, что с восхищением смотрел на него, выкованного мастером Годзе Кунинагой. Вместе с Садаясу Цурумару-меч, тогда ещё обычный клинок, учился познавать боевое искусство.

В памяти Цурумару отпечаталось первое благоговейное прикосновение к его лезвию маленьких тёплых, дрожащих пальцев. Невесомое, по-детски осторожное поглаживание металла. И как Садаясу, неловко держа длинный тати на вытянутых руках, сжимал рукоять уверенно и крепко. Словно чувствовал, что их ждёт долгий и сложный путь. Мальчишка, которого с Цурумару-мечом крепко-накрепко повязала сама смерть.

Цурумару-меч помнит звонкий смех Садаясу, когда тот, выкрикивая боевой клич, поражал мишень. Помнит горькие слёзы обиды, пролитые украдкой после сурового наказания наставника. Помнит распирающую гордость от сдержанной похвалы отца, воина с железной волей и холодным взглядом.

Помнит и первый крик Садаясу, когда в тренировочном бою против учителя он, неловко махнув мечом, упустил его, и Цурумару, послушно следуя за рукой, врезался в деревянный щит. Учитель, улыбаясь, успокаивал мальчика, мол, не страшно, бывает, а Цурумару-меч покорно терпел упрёк за неосторожность.

Тогда казалось, Садаясу был готов целыми днями проводить с мечом, тренируясь и осваивая боевое искусство. Он был беззаботным как сам весенний ветер, не знающим горя, но уже в то время Цурумару чувствовал, как в мальчишке бьётся сердце воина, жаждущее сражений.

И Цурумару-меч хранит эти воспоминания как драгоценные сокровища. И верит, что где бы ни был Садаясу, где бы ни блуждала сейчас его душа, он всегда будет помнить его тепло, что согревает и по сей день в этом холодном человеческом мире.

* * *

Цурумару-меч хорошо помнит вкус первой крови — горячей, солёно-сладковатой. Как она стекала липкими дорожками по клинку, который жадно напитывался человеческим страхом и азартом. Он помнит, как пахло железом и гарью, как бурлила жизнь, как он жаждал вновь почувствовать это, окунуться в этот кровавый, пьянящий аромат.

* * *

Цурумару-человек смеживает веки, пряча зарождающийся металлический блеск в глазах под белоснежными ресницами и жадно вбирает ртом воздух. После судорожного вдоха тело заметно напрягается, пальцы шарят в поисках опоры. А в груди, где раньше билось человеческое сердце, снова пылает раскалённое железное ядро.

* * *

Цурумару-меч помнит хищный отблеск вражеского клинка, грубо вонзившегося в грудь хозяина. Удивленный и растерянный вскрик Садаясу безжалостно режет по нервам. Клинок Цурумару выпадает из обессиленных пальцев, словно бесполезный кусок металла. И остаётся только наблюдать, как расползается по ткани пятно кажущейся слишком красной крови, как стремительно бледнеет ещё по-детски округлое лицо мальчишки, как блестят в уголках его глаз предательские слёзы.

Цурумару-меч чувствует дрогнувшую хватку измазанных в крови пальцев на рукояти и тихий срывающийся шёпот: «Останься…» Эти слова проникают глубоко в его безмолвное существо, становясь единственной нитью, связывающей его с угасающей жизнью.

* * *

Цурумару-человека вздёргивает над футоном, позвоночник хрустит, выгибается дугой. Рот распахивается в немом крике, который надрывно хрипит в горле, не давая вдохнуть. На полу остаются тонкие борозды от ногтей — отчаянные царапины, свидетельствующие о бессильной ярости.

Но ненавистные воспоминания накатывают безжалостными волнами одно за другим. Каждая волна — это удар клинка, раздирающий плоть и выворачивающий душу наизнанку.

Цурумару-человек резко открывает глаза и смотрит в темноту невидящим взглядом. Расплавленное золото радужки медленно гаснет, затягивается холодным лунным светом. Даже воздух в комнате повисает морозным туманом, словно отравленный холодной яростью.

Длинные тонкие пальцы с силой вцепляются в одеяло. Не пошевелиться. Каждую мышцу в теле сковывает напряжением, от макушки до пят обжигает судорогой ледяная волна, подменяя живую горячую плоть холодной сталью. Тело тяжелеет под собственным весом и не может пошевелиться.

Удушающий страх сковывает горло, пока беспомощность отчаянно раздирает нутро, впиваясь острыми осколками в сердце, что бешено колотится и грозится проломить по-человечески хрупкую грудную клетку. Лицо Цурумару-человека, ещё по-мальчишески мягкое, прорезают резкие черты: надломленные брови, заострившиеся скулы, бескровная линия губ. Холодная испарина крохотными бисеринками пота проступает на лбу и стекает влажными дорожками по вискам.

— Садаясу… — Хриплое дыхание разгоняет затуманившийся воздух, но облачко пара бесследно растворяется в сгущающейся темноте. В этот момент Цурумару-человек становится Цурумару-мечом и сталь его души загорается мстительным пламенем.

* * *

Цурумару-меч помнит бесконечно долгие дни вынужденного заточения в могиле Садаясу. Кажется, что могильный холод и смрад насквозь пропитали металл и стали неотъемлемой частью его души. Он помнит, как его сковывала тьма. Чувствовал, как гниение проникало в каждую его частицу, как он забывал, что такое быть живым. Быть Цурумару.

* * *

Цурумару-человек помнит оглушающую боль, от которой невозможно избавиться, бесконечное отчаяние и собственную беспомощность. А также угасающую надежду и вязкое ожидание, отмеряющее время по степени разложения человеческого тела. Он помнит заточение в могиле и как пытался забыть о прошлой жизни, о том, что произошло. Пытался забыть о том, кто он есть.

Сознание заполняет одна-единственная мысль — что его существование неразрывно связано с хозяином. Он не просто оружие, не просто меч. Он — его часть, продолжение его воли, даже если эта воля выражается только в единственном слове — «останься».

Человек сворачивается на постели клубком, зажимает уши и тихо скулит, глотая горькие слёзы. Он не может забыть. Не может простить. Самого себя.

* * *

Шорох разрываемой земли звучит как горькая насмешка. Но вскоре клинка касается прохладный ветерок, принося запах луговых трав. И горячие человеческие пальцы снова смыкаются на рукояти меча. Цурумару-меч знакомится с новым мальчишкой, смутно похожим на предыдущего.

Просто для него они оба — мальчишки, ставшие воинами по воле обстоятельств. Этот мальчишка смотрит на него с восхищением и гордостью. Он хочет быть таким же, как предыдущий хозяин меча. Но Цурумару знает, что это невозможно. Он и сам не может быть таким, как раньше. Он изменился.

Но теперь он знает, что он не один. У него есть новый хозяин, и он должен жить для него. Он должен быть сильным. Он должен стать мечом в руках своего нового хозяина.

* * *

Цурумару-человек обхватывает себя руками за плечи и тихо плачет. Боль от потери Садаясу до сих пор никуда не делась. От неё не избавиться. Не вытравить ни весёлым смехом, ни дружескими посиделками. Её можно лишь заглушить, притупить на время.

Последнее воспоминание приходит перед самым рассветом. Оно о том, как Цурумару-меч узнаёт, что именно новый хозяин-мальчишка отдал приказ убить Садаясу. Что это из-за него резко и немилосердно сверкнуло лезвие, направленное на предыдущего любимого хозяина.

Вот только меч — это оружие, вещь. А вещи хотят любить своих хозяев, даже если не имеют права выбирать их. Они накрепко связаны и не способны изменить судьбу, чтобы самостоятельно сделать выбор. Но даже вещи умеют чувствовать. Они чувствуют боль и радость, чувствуют любовь и предательство. И самый главный страх каждого меча, отправляющегося на задание в прошлое, — встреча с любимым хозяином. Потому что желание исправить историческую ошибку нестерпимо сжигает изнутри, и Цурумару знает, что он не сможет спасти Садаясу.

Цурумару-человек наконец-то забывается долгожданным сном без сновидений, хотя слёзы какое-то время ещё катятся по щекам. Он знает, что никогда не забудет Садаясу. Но он также знает, что он должен жить дальше. Он должен быть мечом, который защищает историю. Он должен быть Цурумару.

* * *

Цурумару — меч, холодный и острый, смертоносный и беспощадный, как ледяной зимний ветер. Он пронзает врагов, оставляя за собой кровавые следы. Он верен своему хозяину, всегда рядом, всегда готов защищать. Но сколько их было, этих хозяев? Сколько жизней он видел, сколько нитей судеб перерезал его клинок?

Цурумару не помнит. Слишком много их было. Слишком много лиц, имен, историй, растворившихся в тумане времени. Вкус потери стал для него столь же привычным, как цветение сакуры весной.

По иронии судьбы символом Цурумару является журавль — птица удачи и долголетия. Но сам Цурумару, по воле случая или проклятья, приносил своим хозяевам только смерть. Он видел, как лица людей искажались от боли, как их руки дрожали от страха. Он слышал их крики, их мольбы, их последние слова. Но ничего не мог сделать.

Потому что он — оружие, предназначенное для убийства. Он не может утешить. Он может только служить. Служить хозяину, служить судьбе, служить несправедливому круговороту жизни и смерти.

И Цурумару, утопая в кровавой краске своего бытия, хотел бы забыть всё это. Забыть смерти, забыть страдания, забыть холод стали. Но он помнит. И он продолжает служить. Продолжает быть мечом.

* * *

Цурумару — человек, душа которого подобна распустившемуся цветку, жаждущему ярких красок и новых впечатлений. Он ненасытен в своих поисках, в своём желании раскрасить серость бытия сочными мазками эмоций. Ему не по нраву монотонность, ему чужда рутина. Он, словно загнанный в клетку зверь, ищет выхода и новых ощущений.

Его прошлое — это буря, которая оставила на его сердце уродливые шрамы. Шрамы — не только от боли, но и от пережитого опыта, от уроков, которые он извлёк. Эти уроки — как жемчужины, рассыпанные на дне моря воспоминаний. Он не хочет забывать их, он хочет собрать их в яркое диковинное ожерелье, которое будет освещать его путь в темноте.

Цурумару не боится сюрпризов, даже неприятных. Ведь каждый сюрприз — это новая история, это новый опыт, это новый взгляд на мир. Он ищет оживления, ищет радости в жизни и находит даже в самых непредсказуемых местах.

Как опытный путешественник, он не боится опасности. Он знает, что на пути могут встретиться препятствия, но не унывает. Он готов к переменам, к неизведанному, к новым урокам жизни.

И он идёт вперёд с неунывающей улыбкой на лице и с желанием испытать всё, что может предложить ему жизнь. С желанием найти смысл в каждом моменте, с желанием увидеть сверкающую радугу после грозы.

Тьма в сердце Цурумару — это не бездна, в которую он может упасть. Это не монстр, пожирающий его изнутри. Это шрам, оставленный жестоким прошлым — грубый и болезненный. Но также и жёсткий стержень, не позволяющий ему сломаться.

Он знает границу, за которую не стоит заходить. Он чувствует её как острый край клинка, как искру в сердце, как живую струну, напряжённую до предела. Он знает, что одна ошибка, один шаг в сторону — и он провалится в зияющую черноту бездны, утонет в тоске и безнадёжности.

Но Цурумару крепко держится за жизнь, за ощущение бытия, за возможность увидеть восход солнца ещё хотя бы раз. Он использует тьму в своём сердце как защиту, как броню, как остриё клинка. Он не боится её и умело управляет ею.

Он живёт не вопреки боли, но с ней. Живёт с воспоминаниями о тех, кто ушёл и никогда уже не вернётся. И он живет для себя, для того, чтобы стать сильнее, чтобы никогда больше не поддаться бездне.

* * *

А Цурумару-воин ищет битвы, ждёт каждой вылазки, чтобы вновь напитаться чужим страхом и азартом. И когда его белые одежды пропитываются кровью врагов, к нему ненадолго возвращается желанный покой.

Он вытирает клинок и подставляет лицо ветру, полной грудью вдыхая запахи гари и крови. Запахи завершившегося сражения. Он улыбается, а его прояснившийся взгляд наполняется теплом и светом. Он помнит каждого хозяина, каждого погибшего, но не скорбит. Не жалеет ни о чём. Он ощущает себя по-настоящему живым.

Цурумару запрокидывает голову и смеётся, не стыдясь непрошеных слёз, катящихся по щекам. Смеётся звонко, искренне. Как когда-то смеялся Садаясу. Чувствуя, как отступает боль, растворяясь в притихшем на время мраке.

— Чистые белые одежды — это хорошо. Но когда на поле боя они окрашиваются в красный, я становлюсь похож на журавля, не так ли?

Вопрос, заданный небесам, как всегда остается без ответа. Но Цурумару не унывает. Он продолжает жить. Он продолжает быть Цурумару.

Потому что Цурумару — это не просто меч.

Цурумару — это история. История, которая продолжается.