Сказка о Золушке (джен)

Полуденное солнце било в окна поместья, освещая высокую и худую фигуру женщины весьма средних лет, внимательно разглядывающую себя в старом зеркале. Солнечный свет был к ней беспощаден, неумолимо выявляя каждую морщинку на её лице, тронутом увяданием, и серебристые нити в густых волосах, собранных в высокую причёску, но, похоже, даму это ничуть не смущало — напротив, она весьма внимательно вглядывалась в своё отражение, изучая каждый нюанс своего лица и пытаясь выбрать верное выражение. Оставшись довольной, она разгладила складки на расшитом серебром тёмно-фиолетовое платье с приличествующим вдове не слишком глубоким вырезом, прикрытым белейшими кружевами.

— Матушка, мы с сестрицею Кло готовы! — раздался от двери молодой женский голос.

Дама у зеркала обернулась и улыбнулась вошедшим в комнату дочерям — главной ценности её жизни.

Светло-зелёный шёлк выгодно подчёркивал фигуру старшей, Анастасии — если бы только она перестала всё время сжимать ткань в ладони! Увы, нос, доставшийся ей от отца, лишал её уверенности в себе. Младшей же, Клоринде, не повезло унаследовать от него подбородок — впрочем, не было ничего, что не могла бы исправить пара дамских уловок, к тому же в лимонно-жёлтом она выглядела свежо и мило.

Охватив их фигуры одним быстрым взглядом, мадам Тремейн удовлетворённо кивнула:

— Вы безупречны, девочки. Но где, где же опять наша Элла?

— Снова отмывает на кухне печь, — Анастасия чуть поджала губы.

— Боже, что в голове у этой девчонки! — раздражённо всплеснула руками мадам Тремейн и, подойдя к окну, подняла лежащий на подоконнике театральный бинокль. Дремавший возле него большой чёрный кот заинтересованно открыл один глаз, а затем лениво потянулся и спрыгнул к ногам хозяйки. — Судя по суете у городских ворот, принц скоро будет у нас.

— Не дай бог, он её тут увидит, — встревоженно проговорила Клоринда.

— Ох уж эта Элла! Но ничего, помните, девочки, если во время партии вам выпали скверные карты, приходится блефовать, — вздохнула их мать, и они во главе со встопорщившим шерсть котом, подобрав юбки, решительно поспешили вниз.

Кухня в поместье была по-настоящему большой. Чего здесь только не было: камин и печи, и вертела, и развешанная на стене медная утварь, и кувшины, и миски, и всё, чего только может пожелать самый придирчивый повар, и всё разложено и развешано в идеальном порядке. В топке одной из плит весело потрескивали дрова, и на ней в кастрюле что-то привлекательно булькало. Сидящая на высоком насесте — какой  обычно подходит для птиц — крупная мышь серой масти, сверяясь с рецептом, решительно отмеряла приправы, а затем, когда те оказались в кастрюле, ловко спустившись, деловито побежала к стоящему у противоположной стены буфету с крупами.

Возле камина на маленькой скамеечке сидела светловолосая девушка в платье из простого небелёного полотна и в аккуратном белом чепце. Большой тёмный фартук защищал её платье от сажи, едва заметные пятна которой на медной кастрюле она тщательно оттирала.

— Ты опять за своё, — вздохнула мадам Тремейн, и девушка, вздрогнув, нерешительно поставила кастрюлю рядом с собой и поднялась, глядя в пол.

Мадам Тремейн её внимательно осмотрела и тревожно поджала губы:

— Это никуда не годится! Стоит им увидеть её — и всё пропало.

Девушка нервно ссутулилась.

— Я знаю, что делать! — Клоринда огляделась, затем почти подбежала к камину, дотянулась до остатков золы на стене и, бегом вернувшись назад, измазала ею щёки и лоб бедной девушки, а затем финальным жестом вытерла остатки золы о чепец. — Вот теперь, правда, Золушка.

Усевшийся у её ног большой чёрный кот одобрительно и ехидно мяукнул.

Золушка, как восковая, застыла, а затем как-то неуверенно потянулась за висящим на плече полотенцем.

— Не вздумай, — строго предупредила её мачеха.

— Ага, — одобрительно кивнула Анастасия, — так принц на неё вообще не взглянет.

— Принц? — слабым голосом проговорила Золушка.

— Принц, черти бы его взяли, — ответила мачеха и, шагнув к ней, заключила в утешительные объятья — и Золушка, прерывисто вздохнув, прижалась к ней, прикрывая испачканное лицо руками. — Идём, спрячем тебя на всякий случай на чердаке.

…Всё пошло не так месяц назад. Стоило им всего-то на один вечер отлучиться и оставить бедное дитя без присмотра, как эта беспутная фея устроила катастрофу! А ведь мадам Тремейн столько заботы вложила в то, чтобы жизнь её падчерицы стала почти нормальной.

Нет, она не была ни такой доброй и ни такой прекрасной, как покойная мать бедной девушки — всё это кануло вместе с её первым мужем, который за всю их семейную жизнь сделал лишь две хорошие вещи: её дочерей, который были для мадам Тремейн целым миром. Но что бы о них ни говорили, как бы ни шептались разные злопыхатели, кем бы она была, если бы издевалась над сиротой, которую жизнь и так не слишком-то баловала?

Элла появилась на свет раньше времени, а затем в возрасте шести лет потеряла мать. Та сгорела от лихорадки, и отец Эллы, пребывавший по должности в постоянных разъездах, считал развившееся у дочери пристрастие к полной и абсолютной чистоте милым и безобидным чудачеством.

И лишь когда в доме королевского лесничего как жена и хозяйка появилась мадам Тремейн, то почти сразу же поняла, что с её падчерицей что-то не так. Она-то и отыскала нескольких учёных лекарей, объяснивших, что такой душевный недуг встречается иногда после каких-нибудь потрясений. К сожалению, медицине пока не известно, как его излечить, и это может разве что всемилостивейший Господь и, возможно, великие чародеи, однако заботливой семье по силам облегчить симптомы болезни.

Терпение, принятие, понимание и любовь — вот ключ к душевному спокойствию и здоровью. Так, мадам Тремейн, прочитав к тому же не меньше десятка авторитетных трудов, поняла, что не стоит запрещать падчерице по третьему разу мыть полы или чистить камин, но можно мягко отвлекать её, предлагая какие-нибудь другие занятия, которых в поместье всегда хватало.

И, конечно, не следует мешать ей купать мышей. Мыши были важны для Эллы, и, как выяснилось, для работы всего поместья: от своей матери Элла унаследовала не только удивительную красоту и недюжинный ум, но и чудесный дар общаться с птицами и животными — и особенно почему-то с мышами. Они-то и помогали ей вести дом и поддерживать в нём порядок и ту идеальную чистоту, которую Элла полагала единственно возможной для жизни. Они даже позволяли ей каждую неделю купать их в специальном тазу — сперва в мыльном растворе, а затем и в чистой воде с травами.

Но если мыши привыкли к этому с детства — это было уже не первое и не второе поколение, выросшее рядом с Эллой, — то приехавший в дом вместе с Тремейнами чёрный кот Люцифер принимать участие в водных процедурах категорически не желал. Впрочем, они с Эллой всё же нашли общий язык — и теперь при случае Люцифер садился неподалёку от неё и очень тщательно, напоказ, умывался самостоятельно.

Со временем советы лекарей дали свои плоды. Теперь Элла спокойно жила в небольшой комнате, куда переехала по их совету и где чувствовала себя гораздо спокойнее, нежели в своей прежней: большие пространства заставляли её переживать и тревожиться, и она, чтобы успокоиться, тут же начинала приводить их в порядок.

От шуршащих шёлковых и бархатных платьев с вышивкой ей тоже позволили отказаться, дав возможность носить простую и удобную одежду и даже не пользоваться корсетом, потому что она слишком плохо переносила любые неделикатные прикосновения. Её мачеха настояла, чтобы её супруг прекратил вывозить дочь на балы, а затем просто в гости, где той приходилось общаться с малознакомыми неприятными людьми сомнительной гигиены, после чего Элла, чтобы успокоиться и восстановить душевный покой, целые дни изничтожала любые следы сажи и золы в кухне и перемывала всех кур, лошадей и свиней. Конечно, она и так время от времени их купала — ни у кого не было такой чистой скотины! — но сейчас, по крайней мере, это не занимало у неё дни напролёт.

Со временем они нашли способ выводить Эллу из накатывающей иногда на неё тревоги так, чтобы потом она не падала от усталости. Отличным лекарством оказалось перебирать перемешанные горох и чечевицу — маленькие приятные шарики очень успокаивали её — или разделять гладкую на ощупь фасоль по цветам.

Именно этим Элла и занималась, когда к ней вдруг решила наведаться фея-крёстная. В тот день Элла сильно перенервничала, помогая названым сёстрам и мачехе собираться на бал — и только смогла вздохнуть поспокойнее, наконец, проводив их, как всё и случилось.

С чего вдруг фея-крёстная вообще вспомнила про свою крестницу спустя столько лет, было никому не известно — может быть, она возвращалась с пира у короля фей? И решила, что девочке тоже нужно повеселиться? А тут и повод сразу нашёлся в виде королевского бала… вот она крестницу и облагодетельствовала…

Мадам Тремейн даже представлять не хотела, что Элла пережила, когда её, не слушая возражений, в неудобной и непривычной одежде, запихнув в тыкву и хлестнув наколдованных скакунов, отправили веселиться в ночь.

И ладно бы волшебный хрусталь — будучи волшебным, он, вероятно, должен был гнуться. Но бедная Элла не привыкла к таким каблукам! Конечно, она потеряла эту проклятую туфлю! Кто вообще надевает на бал подобные вещи? Обувь, она должна быть удобной! Как в таких танцевать? Что за жестокая насмешка над невинным ребёнком?

Оказавшаяся среди разгорячённой толпы Элла совершенно растерялась — и, конечно, новое, невинное и растерянное лицо не могло не привлечь принца! Его Высочество Фредерик был увлекающимся и влюбчивым человеком, к тому же несколько ветреным — и когда он увидел прекрасную смущённую незнакомку, он, конечно же, не мог к ней не подойти. А неопытная и наивная Элла просто не могла знать, для чего молодые аристократы — и уж точно принц Фредерик — могут повести девушку в пустынный и тёмный сад. И когда принц попытался её поцеловать, перепуганная Элла поступила единственно мудрым образом: сбежала через кусты, потеряв по дороге туфлю.

Каким чудом она сумела отыскать в толчее, в незнакомом огромном дворце Анастасию, не знала и сама Элла — не иначе, помогло провидение. А Анастасия, конечно же, отыскала мать, и им всей семьёй срочно пришлось отбыть ещё до кульминации бала, ради которой все сегодня и собрались. Эллу и мышей, вернувших привычный облик, Тремейны вывезли, спрятав в своей карете. И страже, поднятой принцем на поиски пропавшей возлюбленной, хватило здравого смысла даже не подумать искать её под пышными юбками.

Дома Элла целый час просидела в ванне, отмываясь от посторонних запахов; воду ей пришлось менять трижды. Она стёрла бы себе кожу на лице и плечах до крови, если бы сёстры не отобрали у неё мочалку и не сумели убедить Эллу с помощью клятв, добрых слов и зеркала, что на ней точно не осталось ни крупинки пудры, масла или духов, и уж наверняка прикосновений принца.

В ту ночь мадам Тремейн с дочерями уложили несчастную Эллу лишь за полночь. И мачеха, заводя доставшуюся Элле от покойной матери музыкальную шкатулку, чьи мелодии девушку всегда успокаивали, сдерживала себя из последних сил. Сказать, что мадам Тремейн была в ярости, значило бы сильно преуменьшить силу её возмущения. Если бы она встретила тем вечером фею-крёстную, дело бы могло кончиться очень скверно: волшебство, конечно, грозная сила, но и оно не всесильно. Чем думала та, отправляя крайне далёкую от придворных нравов и политики девушку в королевский замок? Без компаньонок!

К влюбчивому и чрезвычайно энергичному принцу, о котором по всему королевству уже ходили пикантные анекдоты. К сожалению, принцев не выбирают, их посылает Господь… Нет, если взглянуть непредвзято, Его Высочество Фредерик, в общем-то, был не так уж для принца плох: в его сердце не было жестокости или зла, и он даже умел слушать советы, однако молодость и темперамент делали его не лучшим наследником в мире. Сейчас же они и вовсе грозили  вызвать международный скандал.

Принц, воспылавший любовью и не привыкший выпускать из своих рук ни дичь, ни девушек, неожиданно вознамерился отыскать беглянку. И не просто отыскать: он во всеуслышание заявил, что женится лишь на той, кому подойдёт потерянная ею хрустальная туфелька.

Спасло ситуацию только то, что своё заявление он прокричал, забравшись с кубком на стол в трактире, когда с ватагой друзей умчался в город на поиски.

И мало того, что подобное основание для брака наследного принца, мягко говоря, было спорным — но принц даже не удосужился на балу выполнить часть своего высокого долга и хотя бы представиться своей настоящей невесте, принцессе Августе Софии, в честь прибытия которой, собственно, и давался бал.

Этот династический брак был просто необходим стране.

Это понимал сам король.

Это понимал великий герцог Альфонсо, канцлер и кузен короля.

Это понимали все, кто сколько-нибудь радел о стане — и только принцу идея брака по расчёту претила.

А теперь, когда монархи договорились, соглашения были почти подписаны, принцесса с эскортом уже прибыла, и на том самом балу должно было быть объявлено о помолвке, принц закусил удила и твёрдо вознамерился отыскать пропавшую незнакомку и если не взять её в жёны, то хотя бы сделать своей фавориткою. Но ведь королевская фаворитка — это тяжёлая и ответственная работа, и подходит она далеко не всем!

К счастью, принцесса — в отличие от своего потенциального жениха — прекрасно осознавала свой долг и делала вид, что всё ещё пребывает в блаженном неведении. Пока половина королевской гвардии во главе с принцем рыскала по стране, возмутительно примеряя проклятую туфлю всем встречающимся им дамам, принцесса расположилась в охотничьем дворце, проводя свои дни в приличных для дамы её ранга и положения развлечениях: соколиной охоте, музицировании или карточных играх, к тому же прилежно изучая язык, географию и историю королевства.

И ждала — но это ожидание не могло продолжаться вечно.

В поместье принц прибыл уже ближе к вечеру — к счастью, не слишком близко, чтобы требовалось предлагать ему и его свите ночлег. Впрочем, Его Высочество тоже спешил и не ждал никакого особенного приёма — просто повелел собрать всех здешних женщин в самой большой гостиной.

Его слуги торжественно поставили в самый центр обитую синим бархатом скамеечку, на которую распорядитель по очереди усаживал собравшихся женщин — а один из пажей под пристальным наблюдением принца примерял им самую, наверное, странную обувь на свете.

Возможно, Элле было в этой туфле удобнее, однако мадам Тремейн та показалась почти куском льда. Удивительно, что бедняжка вообще могла в ней ходить и не стёрла в кровь ноги, думала она, уступая место своей старшей дочери, Анастасии. За ней последовала Клоринда, за той — горничные, затем — дочери арендаторов, разумно собранные для общих работ ещё днём…

И вот, наконец, с бессмысленной примеркой было покончено. Оставалось лишь с почётом проводить принца — любезно предложив ему, конечно, сперва обед, а затем и ночлег, от которого тот отказался.

Он уже садился на своего прекрасного — но, как не могла не заметить про себя злорадно мадам Тремейн, не столь превосходно вычищенного, как лошади в их конюшнях — белоснежного жеребца, когда откуда-то сверху зазвучали переливчатые колокольчики. Шкатулка! Перепуганная, паникующая Элла на чердаке, видимо, завела её в попытке успокоиться — и…

— Что это? — спросил принц оглядываясь.

— Одна сиротка, — с постной миной проговорила мадам Тремейн. — Удивительный ребёнок — так любит музыку…

— Я хочу её увидеть, — потребовал принц, спрыгивая на землю.

— Она ещё совершенное дитя! — досадуя на себя за то, что не догадалась солгать о том, что шкатулка принадлежит кому-то из слуг, попыталась возразить мадам Тремейн, но принца её слова лишь рассердили:

— Найти её! — велел он своим гвардейцам и пошёл, почти побежал впереди них.

Что могла противопоставить им женщина? Пусть даже хозяйка дома?

Полноправной хозяйкой она стала здесь после печальной и глупой гибели мужа на одной из королевских охот почти три года тому назад — и ей до сих пор его так не хватало! Впрочем, даже будь бы он здесь, что мог сделать лесничий против наследного принца?

Конечно же, Эллу нашли: музыка вела её преследователей, и с этим тоже ничего невозможно было поделать. И всё, что было в силах мадам Тремейн — это вбежать на чердак впереди всех и со слабым облегчением убедиться, что Элла сумела удержаться от того, чтобы стереть с лица сажу.

Синюю бархатную скамеечку водрузили в центре чердака, и мадам Тремейн сама подвела и усадила на неё рыдающую и заламывающую в панике пальцы Эллу. Принц стоял рядом со сложным выражением на лице, в котором смешалась странное ожидание и почти ужас.

Это был не первый его раз: так, однажды, влюбившись в очередную даму только по её прекрасному голосу, он залез к ней ночью в окно и едва не довёл до разрыва сердцу несчастную пожилую женщину, много лет тихо жившую вместе с сестрой. Канцлеру тогда скандал удалось замять, но…

Паж торжественно подошёл к ней, встал на одно колено, взял её правую ногу — Элла вздрогнула от этого прикосновения и застыла. Мальчик заученными движениями начал надевать на неё хрустальную туфельку.

Все задержали дыхание.

Нога Эллы скользнула внутрь… а затем застряла.

И паж с облегчением произнёс, кажется, уже набившее ему оскомину:

— Сожалею, Ваше Высочество. Мала, — и мадам Тремейн присела в глубоком реверансе, чувствуя, как дрожат её руки.

Хотя результат вовсе не был для неё неожиданным: спустя всего лишь неделю с того ужасного бала в поместье ночью нагрянул внезапный гость.

Канцлера, высокого, худощавого мужчину с роскошными усами на умном и немного хищном лице, мадам Тремейн знала уже давно: их представили друг другу на одном из балов, где она была ещё вместе со своим вторым мужем — всё же королевский лесничий не последний человек в королевстве. Нельзя сказать, чтобы они с ним были дружны, однако при встречах беседовали не без приязни и даже обменивались поздравлениями на праздники — и всё же ночной визит канцлера оказался для мадам Тремейн полной неожиданностью и, сказать по правде, поначалу изрядно её напугал.

Особенно когда в ответ на свой вежливый, но полный искреннего изумления вопрос о том, что же привело господина канцлера в их дом в столь позднее время, тот извлёк из-под своего плаща злосчастную туфлю и просто ответил:

— Это.

Однако же всё оказалось не так ужасно, как выглядело в первый момент. Во-первых, канцлер приехал с тайным частным визитом, и хотя и с небольшой охраной, но всё же без гвардии; а во-вторых, как быстро выяснилось, их интересы с мадам Тремейн вполне совпадали.

Надо сказать, что, в отличие от помощников принца, тайная служба канцлера работала хорошо. Им потребовалось всего несколько дней, чтобы отыскать занявшую мысли принца таинственную незнакомку — и, по словам канцлера, это оказалось вовсе не сложно. Куда больше усилий им пришлось приложить к тому, чтобы ту не нашли люди принца… или принцессы. Впрочем, канцлер не брался с уверенностью утверждать, что Её Высочество и вправду отправила кого-то на поиски, однако же, исключать это было нельзя, и, если бы вдруг так случилось, могло выйти совсем некрасиво. А любую проблему проще предвосхитить, чем решать.

Потом они втроём — спутник канцлера оказался ни больше ни меньше придворным чародеем: высоким, горбоносым худым мужчиной с резковатыми, хотя и приятными чертами лица — сидели в кабинете мадам Тремейн и обсуждали сложившуюся ситуацию. И она сочувственно кивала на сетования канцлера по поводу созданных принцем для всех них буквально на ровном месте сложностей с почти уже решённой женитьбой.

— И ведь Её Высочество произвела на Его Величество прекрасное впечатление! — говорил он со вздохом, покуда его спутник внимательно изучал вторую, парную к потерянной туфлю, переданную ему мадам Тремейн, и ножки напуганной и немного смущённой Эллы. — Как, впрочем, и на всех нас. Она прекрасно воспитана и очень, очень ответственна! — и хотя его светлость ни слова не сказал про Его Высочество, мадам Тремейн несложно было угадать непроизнесённое противопоставление.

— Его Высочество обладает горячим сердцем, — деликатно проговорила мадам Тремейн.

— И непревзойдённой способностью возводить препятствия, а затем героически их преодолевать, — пошутил канцлер. — Его Высочество не сторонник простых путей.

— Преодолевать препятствия — очень важный для правителя навык, — кивнула мадам Тремейн, и они с канцлером друг другу понимающе улыбнулись.

— И прекрасный способ развивать таланты его подданных, — заметил канцлер. — Мне порой кажется, что я скоро научусь проходить сквозь стены. Особенно если наш досточтимый чародей откроет нам секрет этого, — он слегка улыбнулся и кивнул чародею, который шептал стоящим перед ним на полу туфлям что-то беззвучное, глядя на застывшую Эллу снизу вверх.

— Вы хотите знать, как пройти сквозь стену? — спросил тот, поднимая голову и глядя на канцлера весьма довольно. — Представьте, что её нет, — он с лёгким поклоном указал на хрустальную обувь. — А я представляю вам удивительную и прекрасную пару туфель, которые идеально подойдут Её Высочеству Августе Софии.

— О, я уверена, что Её Высочество однажды станет прекрасной королевой для всех нас! — просияла мадам Тремейн.

Канцлер поднялся и, склонившись, галантно поцеловал её руку:

— Я был бы рад почаще видеть вас при дворе. Уверен, что вашим очаровательным дочерям там тоже понравится.

— Мы будем рады, — заверила она его, тоже вставая.

— Я также был бы счастлив, если бы вы однажды нашли возможность и время навестить меня в моём небольшом скромном поместье, — добавил он, и она в ответ ему улыбнулась.

…Празднества по случаю бракосочетания Их Королевских Высочеств продолжались почти целый месяц. Новобрачная была умна и обворожительна, и камзол, который она надевала на охоту, сидел на ней превосходно, и её новоиспечённый супруг выглядел — по крайней мере, сейчас — радостным и влюблённым. Со временем пророчество мадам Тремейн сбылось: принцесса и вправду оказалась выдающейся королевой, фактически заместив на престоле своего взбалмошного, увлекающегося супруга.

Судьба же остальных героинь этой истории сложилась ничуть не хуже, а в чём-то, может, и лучше: и Анастасия, и Клоринда нашли своё счастье в удачных браках, а их мать… что ж, их мать обрела прекрасного друга в лице тоже давно овдовевшего канцлера.

Ну а Элла… Эллу вместе с её мышами неожиданно пригласил в ученицы придворный чародей, и она с удовольствием и облегчением перебралась в его башню, куда не осмеливались соваться вздорные придворные бездельники, и где она наконец-то могла развивать свой дар и — попутно — наводить свою любимую чистоту.