Сложности семейной жизни Северуса Снейпа (гет)

1.

Если честно, иногда Северус Снейп сожалел, что женился. Ему неплохо жилось одному. Его устраивало встречаться с Гермионой Грейнджер по субботам и иногда по вечерам в будни, разговаривать, вместе читать, устраивать магические спарринги…

Ему, конечно, понравилось, что она стала сопровождать его, когда его куда-то приглашали, но он отдавал себе отчет в том, что его просто бесило, если она появлялась в обществе с кем-то другим (даже если это был Гарри Поттер), и он властно решил в какой-то момент, что все, ее спутником будет впредь только он сам. Она не возражала.

На самом деле момент был не «какой-то», а вполне определенный. Когда на помпезном приеме в честь Виктора Крама она сопровождала этого самого Виктора Крама и целовалась с ним, не скрываясь ни от кого, до него вдруг дошло, что он ревнует. Дико ревнует.

На следующий день он час не мог выпустить из рук «Ежедневный пророк», заполненный фото с нею и Крамом — под руку, смотрящими друг на друга, танцующими… И еще коллаж, составленный сплошь из очень… нет, даже не из неоднозначных фотографий. Наоборот, из очень однозначных.

Вот этот спортсмен поправляет выбившуюся из ее прически прядку. Сколько раз он, Северус Снейп, смотрел на эту прядку, которая падала ей на лицо, и не решался поправить, а этот...

Вот он очень близко наклонился к ней и что-то шепчет, а у нее полуприкрыты глаза. Снейп, знал, что это значит, — это значит, что она наслаждается, он видел несколько раз ее такой. Она так же прикрывала глаза и так же улыбалась, когда он встречал ее своим особым кофе и свежевыпеченным печеньем или варил для нее ее любимое витаминное зелье, которое она пила, как магловский коктейль, потягивая через трубочку. И сейчас он смотрел, как на движущемся фото она прикрывает и прикрывает глаза, приподнимая в блаженстве лицо не к нему, Снейпу, а к самодовольному болгарскому спортсмену.

А вот этот всемирно знаменитый красавчик касается губами ее волос. А он, Северус Снейп, даже не знает, какие они, ее волосы — мягкие или жесткие?

И в центре коллажа — их поцелуй. Настоящий полноценный поцелуй в губы.

Рассмотрев еще раз фото, Снейп яростно скомкал газету и бросил в кухонную плиту.

Вчера, когда он смотрел на нее с Крамом, Кингсли Бруствер сказал ему тихо:

— Ревнуешь, Снейп? Сам дурак. Кончай уже трахать ей мозги, начни трахать ее!

— Отвали, я не хочу провести оставшуюся жизнь в Азкабане за применение непростительного заклятия к министру магии! — с яростью в голосе произнес в ответ Снейп.

— Ха, в Азкабане! За покушение на меня тебя приговорят к поцелую дементора! Но, согласись, поцелуй Гермионы Грейнджер гораздо приятнее…

Снейп резко повернулся и приставил к его горлу палочку.

— Ладно, ладно, — засмеялся Бруствер и поднял руки в примиряющем жесте.

Тогда-то он и понял, что не мыслит жизнь без этой энергичной, умной, острой, въедливой и на удивление терпеливой и доброй молодой женщины. Да, он был ее преподавателем когда-то, но после школы прошло уже больше 10 лет. Да, он старше ее на 20 лет, но вдруг ее это не пугает?

— Ну, мы войдем в историю магии как единственная в магическом сообществе пара с большой разницей в возрасте! — ответила она, когда он заговорил с ней об этом.

На сближение она пошла легко. И они еще долго были просто друзьями и любовниками, прежде чем он решился жениться. Хорошими любовниками.

И это ему тоже понравилось. Она умела быть и нежной, и страстной, и самозабвенно отдавала себя, и откровенно наслаждалась им.

Хотя, признаться, ему было непросто привыкнуть к тому, что его тело может настолько нравится кому-то. Настолько, что… Он долго стеснялся, когда она зацеловывала его всего — в самом прямом смысле всего, не оставляя ни одного местечка на его теле без своих поцелуев. Но это его завораживало, волновало его, кружило голову, и он научился расслабляться, отдавая себя ей. В такие моменты он ощущал себя частью вселенной, терял границы, становился единым целым с мирозданьем.

Однажды он спросил ее, что это вообще такое? Она ответила спокойно:

— Это любовь, это просто любовь.

Но она все равно долго думала, соглашаться или нет на его предложение жить наконец вместе, ну и зарегистрировать брак.

— Дорогой мой, я, честно, не понимаю, зачем нам жениться, — говорила она. — Понимаешь ли, совместная жизнь — не перманентный праздник любви. Я часто работаю допоздна и устаю, а по утрам у меня обычно плохое настроение. А ещё мы оба иногда болеем. Плюс, скажем так, физиологические проявления, кухня, общая стиральная машина и общий унитаз... И у тебя, и у меня свои друзья и интересы. И привычки. А у меня ещё куча книг и картинки на стенах. И вот при этом при всем рядом всё время будет кто-то, у кого тоже своя жизнь. И кого надо учитывать в своей жизни. Уверен, что выдержим? Что ты это выдержишь? Я не уверена.

Согласилась наконец, когда он просто показал ей второй этаж своего дома, до этого закрытый. Просторный, светлый, с огромным арочным окном, выходящим на заросли и речку. Сказал, что это будет ее территория, и у этажа есть отдельный вход, так что не будет проблем приглашать своих друзей, и ее книгам и картинам хватит места. И вообще, я очень тебя прошу, давай проживем эту жизнь вместе, я очень хочу всегда быть рядом с тобой… А что тебе не до того, чтоб тащить на себе женские обязанности, так я и сам неплохо готовлю (она хмыкнула, готовил он превосходно, и, главное, его это не напрягало, он говорил, что на кухне просто отдыхает), а для уборки есть бытовая магия.

И она наконец согласилась, смеясь, что он приманил ее на окно и вкусняшки.

Но все равно выкатила ему целый список вопросов, которые надо обсудить «на берегу».

— Да, Северус, брак — это огромное количество договоренностей, которые надо соблюдать! — сказала она.

Гермиона Грейнджер как она есть, усмехнулся он тогда.

Но иногда он жалел… Ему не хватало одиночества. А ее, Гермионы, всегда было много, когда она была дома. Даже несмотря на то, что у каждого было свое пространство — у него его библиотека и лаборатория, у нее почти весь второй этаж с ее библиотекой, рабочим кабинетом, огромным креслом у того самого окна. Когда это кресло подвез к их дому магловский грузовик с логотипом мебельной компании, им пришлось навести определенные чары, чтобы никто не заметил, как они уменьшают кресло заклинанием, чтобы без проблем занести его в дом.

Почти, потому что супружеская спальня была тоже на втором этаже, она захотела, чтобы было так, и он согласился.

Даже когда она была у себя наверху и ее не было ни видно, ни слышно, он ощущал, что не один, что она здесь.

Поэтому, когда ей предложили должность, связанную с частыми командировками, он ее поддержал. Ее командировки, думал он, позволят ему отдыхать от нее.

И вот она первый раз уехала надолго — не на два-три дня, как обычно, а на месяц. Сначала была международная магическая конференция. Потом она задержалась, чтобы поработать в другой стране в магической библиотеке, одной из богатейших в мире. Потом проехалась по особо важным магическим местам континентальной Европы.

И он заскучал.

Да что заскучал, кого ты обманываешь, Северус Снейп, сказал он себе, тебе ее остро не хватает. Признайся, что тебе, как воздух, нужно облако ее волос, ее запах, который становится немного пряным в самые интимные моменты, ее голос, ее задумчивость, когда она отвлекается от книги или рабочих документов и смотрит куда-то в пространство, ее взгляд, когда она не отводит глаз от твоих рук, сидя в кресле на кухне, пока ты готовишь или накрываешь на стол. А ведь когда-то ты был против этого кресла, зачем на кухне кресло, ворчал ты, и вообще, что за любовь к креслам. А сейчас что? Сидишь, как влюбленный дурак, в этом самом ее кресле, прижимаешь к себе ее дурацкую подушку в виде сердца и ее уже потрепанный плед…

2.

Наконец она вернулась. Уставшая, похудевшая, пропитавшаяся чужими запахами, но такая родная.

Он обнимал ее прямо в прихожей, закрыв глаза. Впитывал ее в себя всем существом. Вдыхал ее в себя.

Прижал ее голову к себе, прижался губами к ее волосам…

Боже мой, как же это хорошо — чувствовать ее, быть рядом с ней, быть с ней!..

Она шевельнулась, чтоб не задохнуться, и, поворачивая голову, тронула случайно губами его шею.

И все.

По его телу пробежала горячая волна и вся затекла вниз живота.

— Почему, почему всегда так происходит!? — Прокричал он безмолвно, внутри себя. — Почему всегда заканчивается этим?! Я не хочу сейчас ее... — Снейп не сказал грубое слово, наиболее точно выражавшее то, чего яростно потребовало его тело. — Я хочу только...

Но было уже поздно. Он ощущал не поток ее тепла и любви, не безграничную радость встречи, не то, как он весь наполняется ею, нет, он чувствовал теперь ее ладони на своих ягодицах (она засунула руки в задние карманы его домашних брюк, обнимая его), плотность ее груди, реакцию ее живота на его плоть, он чувствовал, как ее волосы щекочут ему щеку, а ее дыхание — шею.

Он прижал ее к себе сильнее и застонал от непереносимости происходящего, от невозможности вернуться к первым мгновениям встречи, от неотвратимости того, что вот-вот, буквально через несколько минут, произойдет уже в спальне…

Почему все всегда заканчивается так?!..

3.

Гермиона немного отстранилась от него, подняла на него глаза, в них плескалось веселье. Но говорила с обычной своей рассудительностью:

— Ну вот скажи мне, почему так? Просто хочешь обняться с любимым человеком, а неизменно выруливаешь на секс, а?

Она дотронулась рукой до его брюк в том месте, под которым был его напряженный половой орган.

— Эх, ладно, пойдём в спальню, только умоюсь сначала! — Она вздохнула, потом, усиленно пытаясь изобразить озабоченность, спросила: — Мы же успеем, если я пойду умываться?

— Возможно, это сократит время прелюдии, — он уже подделывался под ее тон.

— О, ещё и прелюдия запланирована?! Ну ты гигант, Северус Снейп!

Она сходила в туалет, на минутку, бегом, заскочила под душ. Потом пошёл он.

Она ждала его на кровати, раздетая. Сидела и, загадочно довольная, смотрела на него. Надевая под её взглядом презерватив (детей они пока не планировали, а от магловских противозачаточных таблеток и от сделанного им посткоитального зелья ей было нехорошо), он понял, что прелюдии, похоже, не будет.

В нетерпении привлёк её к себе, резко вошёл.

Она ойкнула.

— Я сделал тебе больно? Прости, пожалуйста!

Пошёл осторожно, примериваясь к темпу и глубине, чтоб и самому расслабиться, и ей было комфортно.

Но теперь уже она резко прижала его к себе, по её телу побежала волна дрожи...

Упс.

Он даже не успел забыться в ритме. И тут не получилось счастья!!! Ну как так!..

Он не знал, как на это реагировать. А она вздрагивала от смеха, уткнувшись лицом в его плечо. Потом не выдержала, откатилась от него, звонко и в голос рассмеялась.

Проговорила через смех:

— Какой эпичный облом! Нет в жизни счастья! Обожаю тебя!

Он смущённо вздохнул, отметил про себя, что она тоже сказала «счастье», снял презерватив, сходил его выбросить, сполоснул член, вернулся.

— Ну, зато теперь ничто не будет мешать нам обниматься, — сказал тоном философа.

Лежали рядом долго, до слияния, до забвения, впитывали друг друга, прижимаясь друг к другу лицом, вжимаясь друг в друга телами. Потом легко целовались, гладили друг друга в разных местах. Потом она сказала «я замёрзла», и он укрыл её тёплым одеялом и пошёл на кухню поставить чайник.