— Гарри! Га-а-а-а-ар-р-ри-и-и-и-и!!!

Вот тут-то меня и накрыло. Это нечеловеческое чувство, когда ты присутствуешь одновременно в двух местах и переживаешь при этом чёртову кучу эмоций с обеих сторон.

Я никогда ещё не был так близок к помешательству, как в тот раз.

Я стоял в Большом Зале тысячу лет как школы волшебства и магии имени всех четырёх основателей Хогвартса с двумя палочками в руке и таращился на страшную картину — на меня с разных сторон на большой скорости летели три женщины: Молли Уизли, её огненная дочь Джиневра и моя боевая подруга Гермиона Грейнджер.

Миссис Уизли на последних десяти метрах поднажала, сделала решающий бросок и, опередив остальных на каких-то полсекунды, с диким криком «Га-а-а-ар-р-р-р…» бросилась мне на шею.

Вот в этот-то момент я и увидел платформу Кингс-Кросс во второй раз за этот нескончаемый день.

Окутанная густыми клубами белого пара от ярко-алого «Хогвартс-Экспресса», она снова навевала мысли о моей преждевременной гибели. Повсюду в тумане виднелись неясные фигуры, и маленький, до боли похожий на меня самого мальчик уже исчез среди них.

— Где они? — с тревогой спросил ребёнок, которого я держал за руку, глядя на туманные очертания, мимо которых мы проходили.

— Мы их найдём, — успокоила его женщина лет тридцати, в которой я с ужасом узнал повзрослевшую Джинни.

Пока я разбирался с видениями, настоящая Джинни с разбегу налетела на меня и ткнулась носом где-то в область моей шеи. Я попробовал сосредоточиться на очертаниях платформы «9 и 3/4», но разобрать лица в густом дыму было трудно.

Голоса, чьих обладателей было не видно, звучали в моей голове неестественно громко. Мне даже показалось, что я слышу голос Перси, во всю глотку рассуждающего о правилах полёта на мётлах, и я даже был рад в этот момент, что в тумане не обязательно останавливаться и здороваться…

— Ал, вот они, по-моему, — вдруг сказала взрослая «Джинни» ребёнку, которого я так и вёл в своих видениях за руку.

Из тумана возникла очередная группа людей, стоящих у последнего вагона. Лишь подойдя совсем близко, наша странная компания смогла ясно увидеть их лица.

— Привет! — сказал Ал с огромным облегчением в голосе.

Девочка, уже переодетая в новёхонькую, с иголочки, форму Хогвартса, встретила его сияющей улыбкой. Я попробовал идентифицировать девчонку, но отметил лишь, что в ней есть сходство с Роном. На этом все мои идентификационные навыки иссякли.

— Ну что, припарковался нормально? — спросил появившийся из тумана «Рон», сильно полысевший, разросшийся в животе и ещё больше раздавшийся в плечах. — Я — да. Гермиона не могла поверить, что я сдам на маггловские права. Она думала, что мне придётся применить «Конфундус» к инструктору.

— Неправда, — сказала «Гермиона», — я в тебе нисколько не сомневалась.

Не могу с уверенностью сказать, как выглядела моя бредовая «Гермиона», потому как в эту секунду настоящая Герми, пропахшая дымом и зельями, добежала до меня и присоединилась к моему удушению в Большом Зале под общие звуки ликования.

Запах зелий меня немного отрезвил и я, кажется, даже подумал какую-то тревожную мысль, но снова провалился в этот «кингс-кросский» туман.

— ...если ты попадёшь не в Гриффиндор, мы лишим тебя наследства, — сказал «Рон». — Так что делай свой свободный выбор.

— Рон!

Моя восьмилетняя «мама» засмеялась, а девочка в школьной форме и мальчик Ал сохраняли торжественную серьёзность. Я проморгался и, когда сфокусировал на мальчике свой взгляд, понял, что он напоминает мне маленького Снейпа из воспоминаний. Такой же закрытый, перепуганный и прямоволосый.

— Рон, прошу тебя, — сказала «Гермиона» полушутливо-полусерьёзно. — Дети ещё и в школу-то не пошли, а ты уже натравливаешь их друг на друга!

— Ты права, дорогая, — ответил «Рон», однако удержаться не мог. — Но ты всё-таки не дружи с ним очень-то, Роза. Дедушка Уизли не простит тебе, если ты выйдешь замуж за чистокровку!

Девочка в форме показала «Рону» язык.

— Привет! Там Тедди, — подбежал запыхавшийся «маленький я». — Знаете, что он делает? Целуется с Мари-Виктуар! Я спросил Тедди, что он тут делает…

Мой мозг не успевал обрабатывать этот поток сознания. Может быть, Волдеморт всё же успел меня добить во второй раз? Может, я всё-таки умер и сейчас огорчу почти задушившую меня в объятиях Молли Уизли? Дети, запахи, звуки — всё в этой кингс-кросской галлюцинации добивало меня достоверностью.

Всё, кроме родственных связей пригрезившихся мне людей.

— Ты им помешал? — сказала «Джинни». — Ох, Джеймс, до чего же ты похож на Рона!

Джеймс. А, ну да. Точно. Я, кажется, хотел назвать своего первенца Джеймсом. Выглядит постарше маленького «Снейпа». Видимо, мой сын. Что ж, тогда эта галлюцинация обретает смысл.

— Почти одиннадцать, — внезапно сказал я, просто чтобы не молчать. Раз уж я решил правдоподобно сгаллюцинировать светлое будущее, надо как-то вживаться в роль: — Вам пора заходить в вагон.

— Не забудь поцеловать от нас Невилла, — сказала «Джинни» Джеймсу, обнимая его.

— Мама! Я не могу поцеловать профессора!

— Но ты ведь знаком с Невиллом…

Джеймс закатил глаза.

— Так то дома, а в школе он профессор Лонгботтом!

Мне стало смешно от мысли, что Невилл ходит в чёрной мантии по Хогвартсу и пугает студентов своим скептическим выражением лица. Я хрюкнул в кулак, и в этот момент кто-то из реальности сказал: «Вы его так задушите», — и хватка трёх обнимавших меня женщин стала послабее.

— Представляешь, я приду на зельеварение и скажу… — покачивая головой над материнской глупостью, он дал выход своим чувствам, пихнув мелкого «Снейпа».

— Ал, пока! Берегись, не просмотри фестралов!

На слове «зельеварение» мне опять стало как-то не по себе, и тревожное чувство вернулось и сжало сердце. Я нервно огляделся и сглотнул. Туманный «Хогвартс-Экспресс», люди, дети (некоторые из них мои), вздёрнутый подбородок «Джинни» и маленький насупившийся Ал.

— Но они же невидимые? Ты говорил, что они невидимые! — малыш «Снейп» явно был растерян больше моего. Сейчас он как никогда походил на того мальчика из профессорских воспоминаний.

Джеймс в ответ только рассмеялся, подставил щёку под поцелуй матери и вскочил в быстро заполняющийся вагон.

— Фестралов нечего бояться, — я решил как-то исправить ситуацию. — Они очень добрые и совсем не страшные. И потом, вас повезут до школы не в каретах, а на лодках.

Джинни поцеловала Ала на прощание:

— Пока, до Рождества!

— Пока, Ал, — сказал я, обнимая своего сына. — Не ругайся с Пивзом. Не затевай поединков, пока не научишься сражаться. И не давай Джеймсу тебя морочить.

— А если меня распределят в Слизерин?

Это было сказано тихим шёпотом, чтобы не слышал никто, кроме меня.

Я присел на корточки, и лицо маленького «Снейпа» оказалось чуть выше моей головы.

— Альбус-Северус, — сказал я и сильно сам себе удивился, — тебя назвали в честь двух директоров Хогвартса. Один из них был выпускником Слизерина, и он был, пожалуй, самым храбрым человеком, которого я знал.

— Но если…

— Гарри, у тебя шрам болит? — я вынырнул из своего бредового состояния и осознал себя сидящим на лавке в компании Луны Лавгуд.

— Шрам не болел уже девятнадцать лет, — автоматически сказал я.

* * *

В Хогвартсе всё было по-прежнему.

Солнечный луч выхватывал из темноты каменного зала пылинки, и они вальсировали на свету.

За окнами щебетали птицы, но щебетали как-то вяло, словно бы им было лень, словно не они пару месяцев назад вили гнезда и стрекотали как сумасшедшие.

Что тут скажешь? Лето вот-вот.

Даже Пивз как-то тактично просочился из стены класса в кладовку, н и ч е г о не порушив при этом.

Часы едва уловимо звенели камнями то вверх, то вниз: «пять баллов Равенкло», «минус десять Гриффиндор», ещё «минус Гриффиндор», «плюс десять Слизерин», снова «минус Гриффиндор»…

Гарри стоял посреди холла и задумчиво разглядывал часы факультетов. Волдеморт повержен.

Какая, право, банальность!

Год прошёл всего, а уже банальность. Часы стукают камнями, и рубины горстью взлетают вверх. Должно быть, у Снейпа сейчас урок.

Он оправился.

Да, тогда, найдя его в хижине после битвы, все были уверены — мёртв.

Все законы жанра трубили об этом.

«Не жалей мёртвых, Гарри, жалей живых!» — прозвучал тогда голос Альбуса Дамблдора в его голове и тут же погас.

«Не хочу! Не хочу хранить ещё одну память об умершем, хочу испытывать благодарность к нему живущему!»

Поттер запротестовал и решительно отказался от самой мысли, что профессор Снейп, живучий гад и по совместительству декан Хогвартса, умер.

Пришлось убедить в этом ещё и колдомедиков.

Снейпа поместили в Мунго и подключили всех, кого могли и не очень. Даже портрет Дамблдора запытали до дыр в холсте. Пришлось реставрировать потом.

А Снейп выжил.

Возможно, он и не собирался умирать, а надеялся за шумихой пролежать, глотнув зелья «Живой Смерти», месячишко-другой в коматозе.

Но почему-то не предвидел, что если найдут, то закопают, а никто ещё не додумался класть в могилы поминальную лопату на случай пробуждения мертвецов.

Интересно, как он думал выпутаться?

Тёмная история.

Видимо, не до лопаты было, а впрочем, что гадать? В любом случае выходили — и ладушки.

Гарри ещё раз проводил глазами гриффиндорские рубины и вышел из замка во двор. Камни тут недавно положили — прежние подавили великаны.

Новая дорожка к озеру между вновь высаженных кустов роз.

Всё «вновь».

А он вновь и вновь приходил в Мунго. Почему жизнь Снейпа была так ему важна, Гарри признаваться не хотел. Друзья до сих пор сомневаются — то ли «помешательство», то ли «запоздалое чувство раскаяния». (Ну, последнее, конечно, Гермионы.)

Для самого же Гарри всё выглядело весьма прозаично.

Вот это «Вновь» — оно не предполагало Гарри Поттера. Оно предполагало семьянина, успешного аврора, серьёзного мужчину с огромным опытом и чувством самопожертвования, может быть игрока в квиддич или преподавателя ЗОТИ… кого угодно, только не Гарри.

«Вновь» совершенно не желало считаться с измученным подростком в дурацких очках и отсутствующей жизнью.

Если задаться вопросом «что была его жизнь?», так можно вспомнить разве что приключения на задницу (от чего Гарри и его задница всегда были не в восторге), ныне почившего в бозе Волдеморта и отработки у Снейпа.

К отработкам Гарри никогда не стремился — это действительно удел умалишённых, а вот Снейп казался единственной частицей жизни в этом филиале ада.

И факт простого существования оного субъекта Поттера более чем устраивал.

Когда Гарри в очередной раз пришёл в палату и наткнулся на очень внимательный и злой взгляд ожившего зельевара, то так и сказал: «Профессор, я честно вам признаюсь, эгоизм после победы над безносым магом так зашкалил во мне, что я решил вас спасти. Мне необходим был человек, считающий меня всем, что я есть на самом деле.

И ещё, я решительно не знал: хотели вы жить или умереть тогда, в Визжащей хижине.

Теперь, когда вы очнулись, я больше приходить и говорить ничего не буду. А если решите, что жить всё же не имеет смысла, единственная просьба: пришлите сову, если не затруднит.

Вот вроде бы и всё... Если будут проблемы с репортёрами, скажите кому-нибудь из Ордена. Там разберутся, так как эти сволочи всех уже достали».

Закончив со своей речью, Гарри, до той поры не отрывающий взгляда от профессора, опустил голову, привычным уже жестом дёрнул ею в сторону, так, что хрустнули шейные позвонки, и сделал шаг к кровати больного.

Профессор очень напоминал Гарри кусок плутония.

Профессор излучал угрозу и опасность.

Рядом с ним даже тишина — и та начинала звенеть.

Гарри постарался отбросить сравнение с радиоактивностью как бесполезное, сунул руку в карман мантии и достал палочку Снейпа. Рука на кровати дёрнулась, но ничего толком сделать не смогла. Гарри и эту мысль отбросил как ненужную и просто, даже как-то вне сочувствия и осторожности, будто перед ним не Снейп был, а простой какой-нибудь человек из разряда Homo Sapiens, всунул палочку ему в ладонь.

— Я вас благодарю от всей своей грёбаной души, профессор Северус Снейп, благодарю решительно за всё, благодарю вас за то, что вы существовали и существуете. И, надеюсь, будете существовать. Выздоравливайте скорей и счастья вам.

«Счастья вам…» — Гарри шёл к озеру и бормотал себе под нос те самые слова, которые год назад сами собой вырвались у него в палате клиники св.Мунго перед Снейпом. Непонятно, как отреагировал на это сам Снейп, так как реакция того Гарри, честно сказать, не очень волновала. Тогда его волновало появление чисто эгоистического желания немедленно привалиться к любому дереву, а лучше сесть куда-нибудь.

Кажется, именно после этих слов на «мальчика-который-гарри-поттер» свалилось всё, что должно падать на мальчиков его возраста после столь бурных событий жизни. Поттеру, наконец-то, стало плохо.

Впрочем, кажется, он даже умудрился прилично аппарировать вон из палаты, прежде чем повалился на какой-то парковый газон. «Прогресс налицо», — отметил позже Поттер.

Надо сказать, что слова эти, видимо, имели магическую силу, так как Снейп после этого очень быстро пошёл на поправку. Ещё через месяц официальные дифирамбы в газетах прекратились, сменившись глубоким молчанием. «Значит, выздоровел и порешил всех репортёров из "Ежедневного пророка"», — подумал про себя Гарри и сжёг последний номер газеты в костре.

Солнце жгло немилосердно. Мантия быстро нагрелась и стала неприятно виснуть на теле. Захотелось снять всё и плюхнутся в воду. Но нельзя. Кальмар тоже «вновь» и ещё не привык к тому, что некоторые «Поттеры» приходят в Хогвартс в учебные часы просто вдохнуть воздуха, прикоснуться к стене в холле и посмотреть на часы, а потом удумывают покупаться.

Нет, так дело не пойдёт.

Усталость снова накатила на него. Он уполз в тень какой-то индийской сирени, призвал к себе мантию, и, наложив на себя чары иллюзии, провалился в сон.

«Боль… боль… боль… боль…»

Оно пульсировало где-то в голове и туманило мысли.

«Боль» — «кап-кап».

«Боль, боль» — «кап-кап».

Что-то горячее стекает с уха и бьётся об пол.

«Боль… олль… оль…»

Где-то на грани сознания, едва улавливая его, он почувствовал чьё-то присутствие. Оно раздражало, оно нервировало и вызывало приступы ярости и почему-то слово «Опять». Он бежал по странным тягучим коридорам, они были синие от камней и холода, они душили какой-то тоской и нескончаемостью, они выматывали его. Где-то стукнулась об камень вода. Боль… (Кап…) Всего лишь звук, а столько воспоминаний и горечь, горечь на губах. Он выбежал наружу, но и это не принесло успокоения. Он должен успеть, должен Опять успеть. Что и кому он должен? Этот вопрос кто-то задал ему, но он слишком спешит, слишком боится не успеть. Какой странный город. Зелёный и вязкий, он состоит из одной мысли, которая зарождается в коридорах и выносит его на улицу… опять…

«Бом! Бом! Бом!», — стучит поминальный колокол по нему.

Пахнуло медикаментами, дотронулись чьи-то руки.

«Боже мой, как больно и как бесполезно».

Он хотел отбросить руку, но понял, что не может ею пошевелить.

Ноги запутались в мантии и он распахнул глаза. (Боль… Боль… Боль…) Сморгнуть, полежать в тишине.

Открыть глаза.

Смерть не выглядит белым потолком и не пахнет общеукрепляющими зельями...

«Восемь клубков баренции кормулиум на один…»

Он жив, и его нашли.

Кто? Которые из них?..

«Одну унцию гариалис сушёных».

«Бом!»

Дверь открылась и в комнату вошёл Поттер.

Конечно, мальчишка справился.

Справился и теперь жаждет засвидетельствовать своё геройство.

«Не дождётся!»

Но почему-то Поттер действительно не дождался. Без задней мысли сказал, что думал.

«Вот сейчас… сейчас, только сосредоточиться и взять палочку...»

Северус, а что ты хотел? Ты хотел, чтобы тебе повиновалось тело после зелья «Живой Смерти»? Встать и побежать сразу на все четыре и три четверти стороны? Спасибо, не закопали. Кстати, на заметку, узнать, чья была мысль. Если щенка, то не считается — пустое геройство. Он неблагодарная скотина — достойный отпрыск своего отца...

Мальчишка что-то говорит. Говорит что-то до боли знакомое, искреннее даже.

«Что?! Нет, всё вздор. Всё вздор. Люди не меняются. Пришёл, извинился, что был сволочью, а разве не очевидная вещь? Вернул палочку — ну так я бы тоже вернул, палочка-то моя! Не посмеялся над беспомощностью? Чушь! Испугался. Всегда боялся и теперь испугался. А речь заучил. Так-то. Теперь только прийти бы в себя».

Но возвращение в себя не приносило Снейпу ни сил, ни успокоения. Сны мучили его — такие же липкие и вязкие, — колдомедики мучили тоже, но они хотя бы зло известное, понятно из чего сваренное. Поттер, слава Моргане, больше не являлся и цветов с открытками не слал. Но почему-то мысли дружным табуном прискакивали к тому самому моменту и заставляли вспоминать слово в слово. «Синдром отмены», — зло выговаривал себе Снейп и закрывал глаза. Но мысли возвращались. Они клубились вокруг Поттера, заставляли признаться в том, что услышанное не было ни фальшью, ни отговоркой. Само выражение этих мыслей, до чёртиков усталое, искреннее и даже немного счастливое, счастливое какой-то усталой радостью, выматывало Снейпа несоответствием Поттера и его семилетним образом. Во внезапное поумнение профессор зельеварения не верил. Тупые студенты такими и остаются. Разве что диплом об образовании получают. Раскаяние? Пожалуй. Только не раскаиваться сюда этот щенок приходил. Так зачем же? «Счастья вам…». Дико, нелепо, абсурд! Но отчего-то именно эта фраза заставила Снейпа сначала ухватиться за простыню, а потом приподняться на локтях. Злость компенсировала отсутствие силы — профессор уверенно пошёл на поправку, каждый день, в изнеможении падая на кровать, повторяя как мантру: «Я вас благодарю от всей своей грёбаной души, профессор Северус Снейп».

Образ Поттера так уверенно «вошёл в состав» вновь приобретённой жизни профессора, что в один из дней, подперев стену у окна своим плечом, Снейп забеспокоился: почему не приходит? Почему нет дурацких извинений, вторых попыток? Улетел на сборы по квиддичу? Женился? Стал аврором и сейчас лежит в реанимации госпиталя?

Все известные люди магического мира страдали от одного — от гласности и всевидящего ока Риты Скиттер. Сколько раз за семь лет Северус сам проверял «Пророк» на тему «мальчик-который-выжил тра-та-та-та-та»? Он позвал медсестру и затребовал подшивку «Пророка» из больничного зала ожидания за все месяцы. Устроившись на диванчике под дружелюбно свесившейся по такому случаю лампой, Снейп углубился в газеты. Дифирамбы профессору Снейпу за подвиги перед отечеством, состояние температуры, прогнозы врачей, реставрация Хогвартса, реставрация, реставрация… И ни строчки, ни слова, ни крохотной заметки.

«Если будут проблемы с репортёрами, скажите кому-нибудь из Ордена. Там разберутся, так как эти сволочи всех уже достали», так он сказал?

«Молодец, Север, твоя собственная память ещё и память о тебе переживёт!»

«Странный каламбур, — хмыкнул он тут же, — совсем разучился смеяться над самим собой». Что же, возможно, информация просто не просачивается в прессу: было ясно сказано «всех достали», славе свойственно приедаться.

«Странно, — ещё раз подумал Северус, — этот аргумент почему-то не подействовал. Старею».

Итак, оставалось только одно средство — срочно выздороветь, найти орденцев, расспросить, успокоиться и жить дальше. Северус откинул более не нужные газеты и лёг на кровать. Сон опять опутывал его своей липкой паутиной.