Сны Николая Закусина (джен)

Коля Закусин проснулся с криком. Он тяжело дышал в темноте душной избы, пропахшей квашнёй для теста у печки. Из-за старой занавески уже пробивался серый рассвет, но в сумраке мальчику всё ещё чудился кошмар: кричащий на трибуне дядька в серой форме. Непонятно, что в нём было страшного, кричал он вовсе не на Колю, а что-то о величии страны. Но при одном взгляде на него мороз продирал до костей.

В свои семь лет Коля боялся только одного человека — отчима. Тот больно драл его за ухо, бывало, пинка давал ни за что. Но дядька в кошмаре почему-то был намного страшнее. От него пахло смертью.

— Коля! Коля, ты чего кричал? — мама Зоя сонно ёжась в сумерках, заглянула за занавеску, где на сундуке спал сын.

— Мама... — у Коли почему-то перехватило горло. — А кто такой Хитлер?

— Кто? — переспросила она и вдруг, прислушавшись, обернулась, быстро зашептала. — Выдумщик ты у меня. Опять что-то выдумал. Говорила я тебе, не бегай допоздна, а теперь...

— Зоя! — заорал дурниной отчим из-за занавески. — Опять твой пащенок мне спать не даёт! А ну давай его сюда! Я ему покажу, как кормильца семьи будить!

Отчима Коля хотя и боялся, но больше презирал. Злобный был мужик, да и пьяный всё время. Сразу его возненавидел, как в доме появился. Непонятно, зачем мать его приветила.

Мама Зоя скрылась за занавеской, что-то успокоительно шепча мужу. Тот буркал в ответ что-то злобное и всё порвался встать, скрипя половицами. Наконец вроде всё затихло, но отчим всё же выплюнул напоследок:

— Неча ему тут мой хлеб есть! Чтоб духу его к вечеру здесь не было!

Весь день Коля сидел дома, боялся выйти. Перебирал свои сокровища: деревянную лошадку, игрушечную саблю, подаренную отцом. Вспомнил, что зарыл под забором пару найденных в огороде гильз и чей-то коготь. Откопал и перепрятал на всякий случай.

А к полудню мать сунула Коле узелок с вещами и кусок пирога с черёмухой.

— Ты, Коля, поживи пока у отца, — говорила она, виновато пряча глаза и неловко гладя его по вихрастой макушке. — Георгий, он отойдёт... потом. И вернёшься. Да, сынок? Вон, отец-то, за речкой живёт. Ольга-то, жена его, тебя, поди, не обидит...

Коля смотрел в её серые глаза, точь-в-точь такие же, как и у него, и вдруг почуял, будто земля уходит у него из-под ног. И дом, в котором он вырос, со старой черёмухой в палисаднике, с маленькой кухонькой и цветным куском рубероида во дворе, стал разом таким чужим и незнакомым. Мальчик молча развернулся и пошёл в сторону моста, сглатывая слёзы. Там, за речкой Лаей, был дом отца и его жены.

А в этот дом он больше никогда не вернулся.

На дворе был 1922 год.