Рандеву со Смертью (гет)

— Гарри Поттер, — пафосно растягивая слова, Том Реддл, более известный миру, как Лорд Волдеморт, — презрительно взглянул на надоедливого подростка, неловко топтавшегося в нескольких метрах от него в зарослях какого-то низкого кустарника.

— Мальчик-который-выжил, пришел, чтобы умереть! — Том обернулся к своим сторонникам, явно довольный собственным остроумием. Сторонники его шутку оценили, но еще в их глазах он увидел ожидание...

— Авада Кедавра! — выкрикнул Том, резким разворотом направив кончик легендарной волшебной палочки прямо в грудь ненавистному мальчишке.

В следующую секунду острая боль пронзила сердце темного мага. Ноги его подкосились, а окружающий мир будто бы скрылся за пеленой непроглядной тьмы, и последним, что успел увидеть Лорд Волдеморт, как синхронно с ним, замертво, падает на землю Гарри Поттер...

* * *

— Ну здравствуй, Том, — послышался в кромешной тьме глубокий женский голос...

— Прекрати трястись и открой наконец глаза, — снова произнес голос и Том подчинился ему.

— Поздно бояться смерти, когда ты уже умер, с иронией произнесла неведомая магу сущность.

— Умер? Почему? — опешил Том, и предательские слезы подкатили так близко, что комом теперь стояли в его горле, грозя ему то ли банальной истерикой, то ли полноценной панической атакой.

— Это я у тебя хотела спросить, "Почему?", но видимо заигравшись в Бога ты упустил какие-то детали своих... экспериментов, — теперь в голосе сущности сквозила неприкрытая брезгливость, граничившая с омерзением...

"Какой дурацкий сон!" — подумал Том Реддл с досадой обнаружив себя снова тщедушным мальчишкой, одетым невесть во что, и сидящим теперь на собственной койке в тесной приютской комнатушке, служившей когда-то ему спальней.

— Наивный глупец! — усмехнулась неведомая гостья, и спина Тома покрылась мурашками от этого ее возгласа, — Ты правда думаешь, что это всего лишь сон? Разве перед тем, как очутиться здесь, ты ложился спать? — женщина присела на край его узкой койки с видавшим лучшие дни тонким матрасом, и Том зажмурился от ужаса, понимая, что кровать не прогнулась от ее веса...

Поняв, что ничего ужасного с ним не происходит, Том робко открыл глаза, наконец осмелившись взглянуть на свою собеседницу.

Подле него, занимая почти все пространство узкого помещения, — возвышалась женская фигура, одетая во что-то красное отдаленно напоминавшее то ли средневековую монашескую рясу, то ли одежду палача. Ростом она, по прикидкам Реддла, была значительно выше Хагрида, а это о чем-то да говорило.

Ее белые, как снег, волосы, спадали водопадом до самого пояса, и будто светились изнутри, каким-то синеватым, похожим на лунный, светом. И эти белоснежные пряди, колыхавшиеся как паутина от малейшего колебания воздуха — резко контрастировали с ее совсем еще юным лицом. Шаперон* кроваво-красного цвета скрывал глаза собеседницы и Том мог видеть только кончик ее носа, четко очерченный овал лица, будто бы вырезанный из мрамора, и губы... Ярко алые на бледной, почти прозрачной коже.

Отчего-то ему было до дрожи страшно смотреть на нее. Быть рядом с ней... Чувствовать ее присутствие рядом. И это чувство было в сто раз хуже, чем то, что чувствуют обыкновенно маги, находясь в близком контакте с дементорами...

Сейчас Тому казалось, что вся тяжесть мира легла внезапно на его плечи и вот-вот раздавит его, как мелкую букашку, а холод вонзившийся когтистыми лапами в его сердце, по ощущениям мог превратить его как минимум в ледяную статую...

— Ты Смерть? — с трепетом озвучил свою догадку мальчик, в теле которого семидесятиоднолетний Том Реддл ощущал себя очень непривычно, неуверенно и неуютно.

— Фи, как вульгарно, — скривила ярко алые губы дама напротив, и Том с ужасом заметил, что ее рот полон острых треугольных, как у акулы, зубов.

— Совсем вы смертные одичали! — негодовала тем временем Смерть, — Даже имен наших больше не знаете...

— Как твое имя? — спросил Том, с каждым мгновением чувствуя себя все более глупо.

— У меня много имен, но мне больше всего нравится Мара**...

— Чего ты хочешь от меня, Мара? — спросил Реддл, начиная раздражаться от невозможности прервать странное и пугающее видение.

— Я? От тебя? — Смерть расхохоталась и Тому показалось, что он сейчас провалится сквозь землю от страха, и ощущения собственной ничтожности.

— Правда в том, смертный, что судьба твоя уже почти решена, осталось уточнить детали...

— Юноша убитый тобой, миг назад, — вернул мне все три Дара, и когда я спросила чего он хочет взамен, он ответил: "Справедливости!"

Справедливого возмездия для тебя жаждал и тот, другой, которого чуть раньше убила твоя змея... Они все требуют этого уже давно, Том! И я не вправе им отказать.

Даже не знаю, почему они все так снисходительны к своему убийце? Была б моя воля, — я бы скормила тебя адским гончим, но твои жертвы вряд ли сочли бы такую судьбу для твоей души — справедливой.

За минувшие века люди стали существенно мягче нравом, эмпатичнее, и что греха таить, — слабее...

— Более трех десятков душ ты привел ко мне раньше срока, Том... И это не считая тех, что убили, запытали и замучили твои слуги, — наконец сказала она, не скрывая своего отвращения, и отвернулась.

— Реддл всматривался в силуэт и улавливал малейшие движения Мары, пытаясь угадать, чем может грозить ему теперь эта встреча? Но лицо богини, когда она снова взглянула на него, оставалось насмешливо бесстрастным.

— Смертные всегда убивали себе подобных. В этом ты не уникален. Такими уж вы были созданы, — снисходительно продолжила Смерть.

Войны, революции, эпидемии, стихийные бедствия... Бесконечный круговорот смертей и рождений — вот что такое Жизнь.

Но то, что сотворил ты со своей бессмертной душой — это совершенно немыслимо и недопустимо!

— Душа, Том, — величайший Дар! Земные существа прошли долгий путь от истоков мироздания, прежде чем соткать из нитей бытия свои бессмертные Души. А ты так бездумно разорвал бесценное полотно, обменяв вечность на восемь жалких подобий одного единственного воплощения...

— Восемь? — удивился Том, — Но я создал только семь...

— Нет, Том, — настойчиво поправила его Смерть, — Если разорвать что-то семь раз, то частей будет восемь, причем каждая следующая часть будет существенно меньше любой из предыдущих.

В первый раз ты оторвал от своей Души сразу половину... Во второй, — ты от оставшейся половины оторвал еще половину, и в твоем теле оставалась уже только четверть. Таким образом к седьмому акту вандализма (Извини, но иначе эти действия я назвать не могу!) от твоей бессмертной Души осталась 1/128 -я часть... И ты еще удивляешься, что ты умер?!

— Я же не знал... — прошептал Том, но Мара его услышала.

— Ты и не хотел знать, Том, — гордыня обуяла тебя...

Однако, Души, чей земной путь ты оборвал, — просили для тебя справедливости. И ты получишь справедливое наказание за свои поступки.

Но, как говорили мудрые: ломать — не строить.

Вернуть целостность даже твоей несчастной Душе — возможно, но... — Мара сделала паузу и взглянула на сжавшегося в комок Реддла, — Путь твоего искупления не будет ни быстрым, ни легким...

— А если я откажусь? — промямлил Том, задыхаясь от страха, пополам с ожиданием неизбежного...

— Ну, начнем с того, — воскликнула Мара, — Что твое мнение по данному вопросу меня нисколько не интересует. Но если уж ты так хочешь знать, то не будь за твоей душой посмертной воли твоих жертв, — был бы ты низшим духом до скончания времен. Вы их, кажется, теперь зовете полтергейстами...

— Как Пивз? — уточнил Реддл, припоминая единственного духа, подходящего под определение полтергейста.

— Ах, нет! — запротестовала Мара, — Герпий имел лишь один разрыв на своей Душе и потому сохранил даже в виде духа и речь, и даже какой-то видимый образ. Тебе же с твоими семью разрывами даже это было бы недоступно. Ты стал бы невидим, не осязаем... Не помнил бы своего имени... Просто ветер, не более...

— Тома передернуло, когда он представил себе такое существование, — Я согласен на... искупление, — наконец сказал он, и решительно взглянул туда, где по его мнению должны находиться глаза Мары, скрытые от него этим странным подобием капюшона.

— Что ж, это вдохновляет, — без особого энтузиазма констатировала Смерть, — Но ты же должен хотя бы приблизительно знать на что соглашаешься, иначе какая же это справедливость?

— Я читал, что требуется искреннее раскаяние, — пробормотал Том, плохо представляя себе, что вообще означают эти слова. Ведь покопавшись в собственной памяти, Том не мог припомнить ни одного раза, чтобы он сожалел о содеянном. Поэтому раскаяние оставалось для него величиной неведомой и эфемерной.

— Разумеется, в ваших книжках написано, что для исцеления души достаточно искреннего раскаяния в содеянном, — сказала Мара, — Однако, это утверждение — не более чем догадка. Предположение... И предположение это в корне ошибочно. Ведь книги пишут живые, а Душа в сути своей вечна. И постигнуть ее свойства, оставаясь живым, — невозможно, — заключила Мара.

— Значит они все ошибались? Все-все? — не поверил Том.

— Начнем с того, что таких глупцов, слава Богам, — были единицы, а уж твой случай... — Мара тяжело вздохнула, понимая, что хуже глупца — лишь упрямый глупец, и Том Реддл был лучшей иллюстрацией этому утверждению.

— Скажи мне, Том, что является противоположностью смерти? — задала ему встречный вопрос Мара, не желая тратить время на бесполезные споры.

— Жизнь, — не задумываясь ответил мальчик.

— А что ты делал, чтобы разорвать свою бесценную Душу на те лохмотья, которые именуете вы крестражами?

— Я убивал людей, — признался Том без тени раскаяния.

— Да, Том, ты отнимал жизни..., — перефразировала его ответ Мара, явно подводя его к какой-то конкретной мысли.

— Так что же, по-твоему, нужно сделать, чтобы исцелить Душу и прирастить к ней оторванный лоскут?

— Нужно... — Том задумался, — Нужно вернуть жизнь? — наконец спросил он.

— Вернуть жизнь, смертный, могу только я, да и то, если есть куда ее возвращать. Как говорят некоторые люди, специфических профессий: Нет тела — нет дела. А такие как ты, — могут либо отнять жизнь, либо подарить ее.

— Подарить? — удивился Том.

— Да, смертный, — согласилась Мара, — тела твоих жертв давно истлели по воле Танатоса. И им понадобятся новые тела, чтобы воплотиться в подлунном мире...

— А сколько жизней нужно подарить, чтобы вернуть себе целостную Душу? — спросил Том, что-то прикидывая в уме.

— Рождение седьмого сына дарует тебе исцеление, Том. Это единственный, возможный для тебя путь, только не думай, что ты сумеешь обмануть меня, оказавшись снова в мире живых, — предупредила его богиня.

— Отлынивать от наказания у тебя не выйдет, — я об этом позабочусь... Лично.

— Считаешь ли ты такое наказание справедливым, Том Реддл? — после паузы спросила она, — Или мне стоит развеять тебя по ветру, лишив перерождения?

— Да, — ответил поспешно Том, — считаю справедливым!

— Согласен ли ты, Том Реддл, вернуться в мир живых на неопределенный срок, чтобы искупить свой отвратительный поступок и вернуть своей Душе ее первозданный вид? — серьезно спросила Смерть, поднимаясь во весь свой немалый рост.

— Согласен! — завопил Том, что было силы, боясь, что она сейчас уйдет, лишив его последней надежды.

— Ты точно уверен? Назад дороги не будет, учти это, — но мальчик только яростно закивал,

не очень понимая в чем собственно заключается его "страшное" наказание?

«Разве наплодить десяток наследников такая архисложная задача?» — думал он. И не догадывался, как сильно ошибается в своих выводах.

— Да будет так! — громогласно провозгласила Мара, а затем приподняла свой шаперон и Тома пронзил взгляд двух ярких, как молния в ночном небе, глаз...

Их свет на миг ослепил его и все вокруг закружилось, заполняясь этим мертвым светом...

— Ох уж эта свобода воли, — вздохнула Мара, — В прежние времена запихнула бы его в тело какой-нибудь крестьянки, без разговоров, и не тратила бы времени на такое ничтожество... Рожал бы по расписанию, пока все долги не отработает... "Повелитель Смерти", чумы на него нет! — проворчала она в пустоту прежде чем скрыться во мраке небытия...

* * *

Том, конечно же, этого эмоционального спича Мары уже не услышал, ибо очнулся снова на грешной земле в незнакомом месте и в незнакомом теле...

*Шаперон — это головной убор, который люди носили в Средние века.

Он выглядел как капюшон с колпаком и перелиной.

** Мара — в славянской мифологии она связана с сезонными ритуалами умирания и воскресения природы, а также с ритуалами вызывания дождя. Также Мара — богиня жатвы, плодородия и смерти, покровительница колдовства и справедливости.

Её символы — Чёрная Луна, груды разбитых черепов и серп, которым она подрезает нити жизни.