Пустота прекрасна (гет)

В квартире генерала Баан-Ну очень светло. Яркие жёлтые лампы заполняют комнаты сиянием и жаром. Последнее — иллюзия, горячих ламп не делают уже несколько сотен лет. Свет отражается во множестве блестящих поверхностей: в зеркалах, лакированных перилах и столешницах, в вазах и бронзовых статуэтках. Генерал любит всё старомодное, блестящее и, по его словам, красивое.

Мон-Со от всего блестящего тошнит. Слишком много. Блеска, сияния, жёлтого цвета, гостей… Междусобойчик для офицеров будущей экспедиции на Беллиору, как это позавчера назвал полковник Кау-Рук, на поверку оказывается собранием столичного высшего общества. Дамы в платьях и с меховыми или перьевыми змеями на плечах — кто сказал, что это красиво? Парадная форма полковника Звёздного флота, на вкус Мон-Со, смотрится гораздо лучше.

Кау-Рук воспользовался плохими отношениями с генералом и не пришёл. Мон-Со, в отличие от него, вынуждена торчать на приёме. Во-первых, из чувства долга: женщин в экипаж, несмотря на все заслуги, принимали неохотно, и только протекция генерала Баан-Ну помогла Мон-Со попасть туда, да ещё и — это уже была его инициатива — в должности командира эскадрильи. Во-вторых, посетить приём, устроенный начальством, требует вежливость. Им ещё семнадцать лет терпеть друг друга, а генерал — человек злопамятный.

Мон-Со не курит, но выходит за компанию с парой уже бывших сослуживцев на тёмный балкон. Кар-Дан привычно предлагает ей сигарету. Она игнорирует его и молча смотрит на небо. Городская засветка делает его больше оранжеватым, чем чёрным, но после светящегося изобилия небо кажется прекрасным.

Оно всегда прекрасно, особенно по ночам. Чёрное, пустое. Глазу не за что зацепиться, и взгляд может блуждать по незанятому пространству, изредка фокусироваться на звёздах или облаках… Небо прекрасно. Даже если оно оранжевое. Прекрасно своей пустотой.

Сослуживцы докуривают и возвращаются в квартиру. Сквозь распахнутую дверь доносятся музыка, смех и звон бокалов. Мон-Со смотрит на наручные часы — у неё есть ещё минут пять, прежде чем отсутствие станет неприличным — и остаётся на месте.

Пустое небо… У них будет семнадцать лет почти наедине друг с другом.

Стоит Мон-Со вернуться, как на неё с новой силой обрушивается блеск и хаос генеральской квартиры. Остаётся ещё около двух часов, а потом будет вполне прилично уйти. Мон-Со неинтересны ни танцы, ни светские беседы. От скуки она наблюдает за арзаками. Безликие рабы в одинаковых серых костюмах с жёлтыми вставками — знак принадлежности генералу Баан-Ну — разносят напитки.

Все арзаки похожи друг на друга, кроме одного. И дело даже не в тёмно-фиолетовом шейном платке, которых рабам вообще-то не полагается. Он просто другой. Арзаков положено держать под гипнозом, их лица, как правило, безэмоциональны, а глаза — пусты. Этот — живой.

— Прекрасен, правда? — интересуется генерал, остановившись рядом. Таким тоном обычно говорят, когда показывают гостям картинную галерею: «Неплохое приобретение. Эпоха Мыслителей, масло, обошлось в два миллиона тау».

Мон-Со пожимает плечами: она не склонна оценивать арзаков с точки зрения внешности, их смысл — в практических функциях. Однако вежливость требует ответить словами.

— Пожалуй. Один из ваших подопечных?

Все знают, что генерал коллекционирует симпатичных и талантливых арзаков. Как он сам говорит, «опекает» — даёт им образование и ждёт, пока они принесут ему славу. Этот арзак не просто симпатичный, он, можно сказать, красивый: густые чёрные волосы, тёмные брови и светлая кожа неплохо сочетались бы, если бы не портящий всё жёлтый в одежде. Жёлтый ему не к лицу.

— Ильсор, — сообщает генерал почти с теплотой в голосе. — Между прочим, конструктор нашего корабля.

Однако!

— Действительно, прекрасен.

Генерал польщённо улыбается — вложения окупились, ему приятно похвастаться и быть оценённым.

— Вам ещё представится возможность познакомиться с ним поближе.

Разумеется, раз уж он инженер-конструктор. Им предстоит ещё несколько месяцев отладки корабля. Мон-Со не особо интересует сам арзак, но она вежливо кивает, и генерал уходит к другим гостям.

* * *

В следующий раз Мон-Со видит Ильсора через три дня на полигоне. Ей вести «Диавону» в качестве второго пилота, это первая тренировка вне симулятора. Центр управления — не на самом корабле, но в остальном неотличим от настоящего.

Кау-Рук, первый пилот и штурман, сидит в своём кресле расслабленно, как будто не сомневается, что все системы сработают как надо. Ильсор маячит где-то за спиной, на краю поля зрения.

— Генерал опаздывает? — спрашивает Кау-Рук.

— Господин генерал задерживается в министерстве. — Голос у Ильсора тихий, мягкий, не похожий на речевой информатор вертолёта, в отличие от голосов других арзаков.

Кау-Рук закидывает руки за голову и косит глазом в его сторону.

— Проговоришь его реплики?

— Если позволите… Они мне известны.

Это противоречит правилам, однако Мон-Со не может вспомнить конкретный пункт устава, запрещающий арзаку командовать тренировочным взлётом межпланетного корабля, и поэтому молчит.

— Валяй, — командует Кау-Рук.

— Господа… — Ильсор произносит это не по уставу и, в большей степени, потому что должен. — Готовность ко взлёту — один.

Мон-Со перестаёт за ним следить и сосредотачивается на заученной последовательности действий. Заблокировать вход. Запустить двигатели. Ждать. Слушать команды и скупые комментарии штурмана. Озвучивать свои действия. Системы запущены.

— Готовность — три. Запускаю обратный отсчёт. Десять…

Кау-Рук последний раз проверяет курс. Дождаться двойки и дёрнуть командный рычаг.

— Четыре. Три. Два…

Мон-Со дёргает рычаг, но он едва поддаётся. Тяжёлый ход. Тяжелее, чем в симуляторе.

— Один.

— Ошибка. Ошибка, — повторяет система оповещения.

Твою мать!..

— Что пошло не так? — спрашивает Кау-Рук, а Ильсор уже ныряет под приборную панель рядом с Мон-Со.

— Перекрутили, — доносится оттуда. — Я скажу, чтобы поправили. Госпожа полковник, вам стандартно рычаг отрегулировать или более лёгкий ход сделать?

Ильсор вылезает из-под панели, но остаётся сидеть на корточках и смотрит на неё возмутительно живыми глазами. Где-то на заднем плане Кау-Рук пытается не фыркать. И что смешного?

— Стандартный, пожалуйста.

Звучит так, будто она лимонад заказывает. Кау-Рук хихикает. Ситуация раздражает, арзак — бесит.

Мон-Со задумывается: а генерал его вообще гипнотизирует? Если и да, то редко.

Не то чтобы это совсем немыслимо — авиатехников тоже нечасто гипнотизируют, чтобы машины не запороли перед боевым вылетом. Однако ни один техник не будет вести себя настолько вольно.

Мон-Со молча смотрит Ильсору в глаза. Чужим рабам нельзя приказывать, но она не может отказать себе в удовольствии увидеть положенную пустоту. Когда его взгляд приобретает естественный для арзаков вид и перестаёт выражать… то, что он там выражал, Мон-Со разворачивает кресло и уходит, бросив Кау-Руку:

— Следующая тренировка назначена на послезавтра.

Уже в коридоре она слышит, как штурман обращается к Ильсору:

— План утверждён заранее. Советую успеть, иначе она продолжит на тебя смотреть. Знаешь, я не арзак, но и то не выношу, когда она так смотрит. Чёрная магия какая-то, а не гипноз.

Трепло. Что отвечает Ильсор и отвечает ли вообще, Мон-Со не слышит.

* * *

Рычаг успевают отладить. После этого инцидента подготовка к экспедиции проходит штатно, почти идеально. Мон-Со по-прежнему бесит неестественно живой арзак — это единственная проблема. Проблем по существу нет.

Когда они остаются вдвоём, чтобы что-то проверить или отработать, и заканчивают пораньше, Мон-Со долго смотрит ему в глаза. Они у Ильсора большие, совсем чёрные, и блики от корабельной подсветки в них напоминают звёзды. От гипнотического взгляда эти глаза утрачивают своё живое выражение, и в них расцветает пустота. Мон-Со нравится это видеть. Как идеально прекрасное небо, заточённое в границы белой кожи.

Следующие семнадцать лет Мон-Со видит небо только на экранах в центре управления. Оно меняется: звёзды, планеты, кометы сменяют друг друга, то быстро, то медленно. «Диавона» летит вперёд, а время на ней словно застывает.

Кау-Рук читает книги, Баан-Ну — пишет. Бортовой врач Лон-Гор вертит цветы из использованных салфеток и смотрит старые комедии. Мон-Со бродит коридорами корабля, пока все спят, и часто заходит в анабиозный отсек.

Там по собственным закономерностям мигают лампочки и сменяются цифры на табло. 18.48 — стоит Мон-Со задуматься о чём-то: о вчерашней ложной тревоге в топливном отсеке, о раздражающих рожицах в бортовом журнале, нарисованных Кау-Руком, о чрезмерно длинной генеральской бороде — и она оказывается напротив этой ячейки.

Ильсор. За полупрозрачной крышкой его почти не видно, но у Мон-Со есть семнадцать лет, чтобы в деталях рассмотреть его лицо. В анабиозе оно наконец-то выглядит нормально: никаких эмоций, никакой жизни. Почему-то это раздражает Мон-Со гораздо больше, чем привычное ей неправильно живое лицо. Видимо, отклонение от нормы — для кого-то естественное состояние.

Ильсор — первый, кого выводят из анабиоза на подлёте к Беллиоре. Когда его транспортируют в медотсек, Мон-Со отмечает мечущиеся под веками глаза. Вне анабиоза он живой, даже когда спит.

Вне медотсека Мон-Со встречает Ильсора через два дня. Он проверяет работу бортового компьютера.

— Не сомневайся, мы не уничтожили его за эти годы.

Ильсор оборачивается и сам смотрит ей в глаза.

— Я в вас не сомневался, госпожа.

Будь он менвитом, его слова сошли бы за едкость, однако Ильсор — арзак и произносит их так, будто извиняется. Впрочем, в чёрных глазах нет ни капли угрызений совести. Спокойная вежливость.

Ильсор пытается отвернуться, чтобы продолжить проверку, но Мон-Со удерживает его за подбородок. Ей самой странно чувствовать холодную кожу его щеки и край удивлённо сбившегося дыхания, но привычка неистребима. Увидеть пустоту — впервые за семнадцать лет.

Пустота по-прежнему прекрасна. Её не хватало.

* * *

На Беллиоре они видятся чаще. Ильсор находится при генерале Баан-Ну в качестве личного слуги — пустая трата ресурсов; но большую часть времени он всё-таки проводит на вертолётной площадке.

Когда требуется, Ильсор выполняет обязанности обычного авиатехника, но успевает следить за документацией, техническими работами и состоянием сложных приборов вроде лингафонной машины, которая следит за разговорами пленных беллиорцев. Кажется, в процессе её отладки он ещё и учит их язык.

— Ты успеваешь всё без потери эффективности, — констатирует Мон-Со, почти не скрывая удивления.

— Я всего лишь выполняю приказы господина генерала, — отвечает Ильсор с намёком на улыбку. Он выглядит польщённым.

— Это не комплимент.

— Разумеется, госпожа. Арзакам не полагается комплиментов. — Намёк на улыбку никуда не исчезает. Лицо вообще не меняется.

— За внешность — можно. Оно того стоит.

Это не похоже на комплимент, Мон-Со вообще имеет в виду пустоту, которая приятна лично ей и является результатом её действий, а не собственной чертой Ильсора. Однако она всё равно чувствует себя по-идиотски.

— Благодарю, госпожа.

Ильсор кланяется, и волны чёрных волос заслоняют его лицо. Мон-Со подозревает, что он прячет неестественную — настоящую — улыбку.

* * *

Яркая, агрессивно цветущая Беллиора похожа на серую пустынную Рамерию в той же степени, в какой тот приём у генерала Баан-Ну — на собрание офицеров.

Беллиорская пустыня похожа на рамерийскую… наличием песка, пожалуй. Всё. Цвет — иной, не серый, а ярко-жёлтый. И даже камни здесь — не камни, а магниты, способные притягивать не только металлы, но и людей.

Эскадрилья под командованием Мон-Со натыкается на эту аномалию при попытке установить радары — первую линию обороны форпоста Рамерии на Беллиоре. Стоит Мон-Со ненадолго отвлечься, и все экипажи намертво прилипают к камням. Только ей самой везёт остаться вне зоны поражения, потому что она наблюдает за работами с воздуха.

Мон-Со вытаскивает всех в одиночку. Двадцать девять машин, двадцать девять полётов туда-сюда с тросом, натянутым до предела прочности. Пару раз вертолёт начинает вращаться в сторону, противоположную вращению винта.

Лётчики в лазарете, основная боевая сила временно парализована. Радары не включены. Генерал долго орёт, потрясая своей уродливо яркой рыжей бородой: приказ не выполнен, операция провалена.

— Проверьте, можно ли включить радары дистанционно! — наконец приказывает он.

— Мой генерал, могу я взять с собой инженера в качестве помощника?

— Берите, полковник. Он явно справится лучше вас.

Ильсор, стоящий у генерала за плечом, смотрит в пол. Мон-Со хочет понять, что арзак думает об этих словах. Генерал, Мон-Со в этом почти убеждена, не гипнотизирует своего любимого подопечного. Вопреки правилам он может мыслить.

Пока Мон-Со и Ильсор летят к пустыне, в кабине вертолёта стоит тишина. Мон-Со она кажется невыносимой. Ильсору, наверное, всё равно — он просто смотрит вперёд, на небо.

— Что там интересного? — наконец шипит Мон-Со.

— Чистое небо, госпожа. Арзакам запрещено иметь интересы, но я нахожу его красивым.

Мон-Со тоже смотрит на небо. Не как на пространство для маневрирования, а как… на небо. Сейчас три часа двадцать две минуты, и оно истерически-голубое, но на нём нет ни облака. Пустота.

До пункта назначения ещё минут восемь, но Мон-Со заходит на посадку. Ровная площадка на склоне горы. Вокруг — тёмные деревья, рядом — тонкий белый ручей-водопад.

— Госпожа, вы планируете начать проверку отсюда? — спрашивает Ильсор, выходя из кабины вслед за Мон-Со.

— Смотри мне в глаза.

Обычно Мон-Со не использует колдовскую формулу, она просто смотрит. Здесь и сейчас ей нужно на кого-то выплеснуть раздражение. Лон-Гор не даст провести воспитательную беседу, пока лётчики в лазарете, а Ильсор очень удачно рядом.

В его глазах на секунду мелькает удивление, которое, однако, быстро сменяется привычной чёрной пустотой. Небо затянуто облаками, и блики в глазах неяркие. Пустота практически совершенна.

Если изначально раздражение требовало причинить вред, что-то разрушить или сломать, пусть даже и чужой разум, то теперь оно постепенно тонет в черноте. Не остаётся ничего.

Мон-Со держит лицо Ильсора в ладонях, гладит большими пальцами холодную кожу и, в какой-то момент забывшись, наклоняется ближе. Она ничего не приказывает. Под гипнозом любой арзак сделает что угодно, но чужим рабам приказывать нельзя.

Мон-Со просто целует его. Потому что может — и хочет — хоть раз сделать что-то без оглядки на нормы и правила. Потому что он единственный, кто её не раздражает. Потому что пустота в его глазах — прекрасна.

Отрезвляет Мон-Со только нехватка воздуха. Действие гипнотического взгляда к этому моменту успевает развеяться, и, отстранившись, Мон-Со видит живые глаза. Они, оказывается, тоже красивы. Как минимум своим выдержанным спокойствием.

В этот момент Мон-Со обнаруживает неожиданный плюс арзаков: Ильсор не станет её осуждать. Она может сделать, что хочет… если захочет.

Разумеется, потом они выполняют приказ и убеждаются, что дистанционно включить радары из-за аномалии не представляется возможным. Как будто кто-то сомневался…

* * *

После столкновения с аномалией работа экспедиции проходит в штатном режиме. Система радаров не работает, сигнализацию по периметру лагеря приходится отключить: птицы и летучие мыши, как специально, залетали в зону её действия, из-за чего сигнализация не затыкалась ни на минуту. Наконец, одну из пленных беллиорок похищают из лагеря. Кау-Рук находит происходящее нормальным. Мон-Со — неизбежным. Генерала Баан-Ну волнует только его рукопись.

Некоторое время Мон-Со ждёт от него выволочки за неуставное обращение с имуществом, однако генерал бездействует. Либо Ильсор ничего ему не сказал, либо генерал не считает произошедшее достойным внимания. Больше похоже на первое, потому что Ильсора он ценит очень высоко, почти как свою драгоценную рукопись.

Иногда генерал зачитывает офицерам избранные отрывки оттуда. Цветистые, уродливые, тяжёлые, как капли масла. Кау-Рук их не слушает, и выражать мнение приходится Мон-Со. Она сдержанно хвалит, отделываясь пустыми общими фразами. Пустота, за которой ничего не стоит, омерзительна.

В редкие свободные минуты, Мон-Со всё так же смотрит в глаза Ильсору. Теперь она даже не всегда применяет гипноз. Просто смотрит. Она пропускает момент, когда ей становится нужен конкретный арзак, а не пустота в его глазах.

Что что-то идёт не так, Мон-Со замечает, только обнаружив на приборной панели вертолёта цветы. Маленькие, бледно-голубые, похожие на звёзды, они аккуратно запаяны в пластик — ни один лепесток даже случайно не упадёт на панель. Поначалу Мон-Со думает на Кау-Рука, потому что больше некому — остальные по званию не подходят. Но Кау-Рук вёл бы себя более нагло и театрально и уж точно не заморочился бы с пластиком.

Найдя Ильсора, Мон-Со показывает ему цветы.

— Тана звёздная по классификации наших ботаников, госпожа, — сообщает он. — Аборигены называют их ромашка жевунская.

— Твоих рук дело?

— Нет, госпожа, — и смотрит в глаза беззащитно живым взглядом.

— Я ведь могу и по-другому спросить…

— Как пожелаете, госпожа.

Разумеется, Мон-Со не спросит — Ильсор всё ещё чужой раб. Ладно, цветы — ерунда. Если бы она его на шпионаже поймала, был бы смысл спрашивать под гипнозом. Цветы — не шпионаж.

* * *

Лиограмма с Рамерии — даже не из Военного министерства, а лично от Верховного правителя — не предвещает ничего хорошего. Он недоволен бездействием экспедиции. Генерал паникует и отдаёт приказ готовить боевую операцию.

Кодовое название — «Страх». Цель — столица. Задача — установить господство Рамерии на территории в кольце гор. Эта территория — Гудвиния — безобидна. Её жители не имеют ни крепостей, ни оружия и хронически безвредны, Мон-Со знает это по опыту взаимодействия с пленными. Выглядит просто.

Всё, что выглядит просто, обычно оборачивается большими проблемами. Беллиорцы бьют на опережение, но их атаки не наносят менвитам особого вреда. Над лагерем летает дракон — это тоже признано неопасным. Зато у них есть орлы. Целая эскадрилья гигантских орлов. Чушь. Бред. Невозможно. Реальность.

Орлы целеустремлённо крушат вертолёты. Менвиты к такому противнику не готовы. В теории, конечно, они готовы ко всему, однако бой над городом идёт не в их пользу. Орлы — размером с вертолёты и гораздо манёвреннее.

Клёкот оглушает. Выстрелы, крики, шум винтов, помехи в эфире — всё смешивается в хаос. Орлы… Здесь не должно быть орлов.

Кау-Рук бежит. «Незачем убивать благородных птиц». Трус! У них есть приказ. Он должен быть выполнен.

Бой превращается в свалку. Орлов больше, они быстро находят слабые места вертолётов и быстро уворачиваются. Эскадрилья бежит. Подбитых слишком много. Раненых.

Мон-Со тоже достаётся. Вертолёт покорёжен, его даже не удаётся довести до лагеря. Жёсткая посадка вне периметра. Сломана нога.

В лазарете Мон-Со долго слушает недовольство генерала, глядя на него снизу вверх. По уставу положено встать, но она даже сидит с трудом. Обезболивающих мало, их оставляют совсем тяжёлым. Закрытый перелом можно вынести.

Лон-Гор решает вступиться за Мон-Со в перерыве между пациентами.

— Мой генерал, прошу вас покинуть лазарет. Пациентам нужен покой.

Они оба уходят, а к Мон-Со подступает медсестра Гелли. Арзачка, но Лон-Гор держит её за своего зама в обход врачей-менвитов. Пока Гелли занимается переломом, Мон-Со бессмысленно смотрит на неё. Наверное, почти таким же пустым взглядом, как у арзаков. По крайней мере, связных мыслей в голове нет — совсем как у них.

У самой Гелли глаза орехово-карие, полные каких-то полутонов и подоттенков. Нет. Мон-Со закрывает глаза — ей сегодня и без Гелли хватило хаоса. Небо… орлы и вертолёты изуродовали его своим мельтешением.

— Госпожа полковник, вам плохо? — Голос у Гелли не то чтобы пустой, но не запоминающийся.

— Нормально, — говорит Мон-Со, облизывая пересохшие губы. — Мне нужна пустота.

— Я попрошу полковника Лон-Гора отпустить вас из лазарета в вашу комнату, госпожа полковник, — обещает Гелли.

Мон-Со не сомневается, что Лон-Гор согласится. Количество мест в лазарете ограничено.

Действительно, уже через час она оказывается у себя и бессильно падает на кровать.

* * *

Проходит несколько дней. Мон-Со проводит их одна, но пустоты ей всё равно не хватает. Ею — чёрным небом, беззвёздным из-за облачности, — можно любоваться в окно, причём для этого даже не нужно вставать с кровати. Так чего Мон-Со ещё надо?

Смешно, но, похоже, Ильсора. Он не приходит — нет рациональных причин. Даже генерал его ни за чем не посылает. Доклад Баан-Ну ещё не заслушивал — видимо, боится услышать очевидную информацию о провале. Мог бы прислать Ильсора хотя бы за письменным документом. К слову, его ещё закончить надо…

Мон-Со стягивает с тумбочки планшет и долго фокусируется на одной точке, прежде чем что-то написать.

Доклад содержит всю имеющуюся у неё информацию, но всё равно выглядит неполным. Мон-Со ведь и статистики по раненым и погибшим не знает — Лон-Гор, кажется, решил оставить её в информационном вакууме. Но это не та пустота, которая нужна Мон-Со.

Когда она просыпается на следующее утро, на тумбочке стоят цветы в стакане. Такие же, но в воде, а не в пластике. Мон-Со не помнит их названия, но они похожи на звёзды.

Арзаки приучены быть бесшумными, и обычно это удобно. Однако сейчас Мон-Со предпочла бы услышать шорох шагов, плеск пролитой воды или даже звон разбитого стакана.

Бардак… И в комнате, и в голове.

Через четыре дня изоляции — непростительно много — Мон-Со наконец выбирается наружу. Надоело. Утренние визиты Гелли, отсутствие информации. Всё.

Приноровившись двигаться с костылём, Мон-Со первым делом относит доклад генералу. Затем идёт проверять, как проходят ремонтные работы. Штатно — техники работают, как хорошо отлаженный механизм. Но что-то всё равно не так.

Мон-Со почти машинально сканирует пространство взглядом, но всё равно не видит того, что должно там быть. Кто должен быть.

— Где Ильсор? — спрашивает она у первого попавшегося лётчика.

— Кто, мой полковник?

— Инженер.

— Не знаю, мой полковник. Был здесь около часа назад, но потом его срочно куда-то позвали. — Лётчик безразлично пожимает плечами и добавляет, почти извиняясь: — Но его отсутствие на проведении работ не сказывается.

Конечно, не сказывается, идиот. Чинить вертолёты — работа техников. Ильсор разве что как координатор нужен.

Мон-Со кривится и направляется дальше. В лазарет — узнать наконец, в каком состоянии эскадрилья. Снова к генералу — уточнить доклад, хотя Лон-Гор скорее всего уже об этом сообщал. Проверить, что осталось от Кау-Рука — его арестовали за дезертирство, но кто-то должен выполнять его работу. Сомневаться в личности «кого-то» не приходится. Хорошо, что её немного.

Мон-Со возвращается к себе уже в темноте. Она не включает верхний свет, хватит и настольной лампы. Внимание привлекают новые цветы — вместо бледно-голубых звёзд теперь другие — крупные, ярко-алые полусферы. Что интересно, рядом с лагерем такие не растут. Мон-Со помнит эти цветы только в окрестностях столицы, где поля буквально усыпаны алыми точками.

Цветы агрессивны — их всего три, но резкий, душный запах заполняет собой всю комнату. Перед глазами даже в темноте плывёт алое марево, как после применения отравляющих газов. Приходится открыть окно. Становится легче.

Ночью Мон-Со видит сны. Это редкость, обычно между отбоем и побудкой умещается только мгновение пустоты, чёрной, как и всегда.

В этот раз Мон-Со видит поле, полное красных цветов. Яркая, светло-зелёная трава, небо цвета кровавой пены — Мон-Со не знает, как называется этот оттенок на грани красного и розового. В небе — бледное низкое солнце, белая муть и орлы, пикирующие и взлетающие, пикирующие и взлетающие. Мон-Со стоит ровно в центре поля, а оно вращается вокруг неё. У Мон-Со, несмотря на пригодность к космическим полётам, кружится голова.

Наконец мир останавливается и почему-то сужается до радиуса вытянутой руки. Что за краем, не видно, но Мон-Со чувствует этот край. За ним — пустота.

Зато в поле появляется Ильсор. Он сидит совсем рядом и плетёт венок из алых цветов. Мон-Со делает шаг в его сторону, и он поворачивает к ней лицо.

Оно — другое. По-прежнему живое, но неестественно холодное. Ильсор смотрит почти с ненавистью.

Мон-Со хочет спросить о причинах этого холода, но не успевает. Мир разбивается, как стакан из-под цветов.

Короткое мгновение пустоты — будильник.

* * *

Наручные часы показывают одиннадцать сорок три, почти середина дня, выполнено много бессмысленных задач. Мон-Со кажется, что она всё ещё спит.

Небо — как во сне, мутное, хоть и не кроваво-пенистое. Голубое, низкое, с похожими на драную вату облаками. Пленные беллиорцы говорят, что так бывает перед ураганом.

Голова тяжёлая, а в носу всё ещё стоит запах агрессивных цветов. Надо будет их выкинуть. Кивнув самой себе, Мон-Со снова смотрит на часы — одиннадцать сорок семь, обед в стандартном расписании — и остаётся на месте. Нерационально пропускать, но голод не чувствуется.

Одиннадцать пятьдесят пять. Мон-Со всё так же сидит под деревом на окраине поля. Вне периметра лагеря, но не слишком далеко.

Поле простирается широко в три стороны, трава на нём бледно-зелёная, как во сне. Только алых цветов не хватает. Вместо них — россыпи бледно-голубых звёзд. Цвета не сочетаются.

Из-за деревьев появляется Ильсор. С живым взглядом и букетом алых цветов.

— Вы здесь, госпожа. — Он улыбается чуть ярче, чем обычно.

Мон-Со смотрит на него снизу вверх и надеется, что её взгляд не похож на «Я рада, что ты пришёл». Выражать эмоции — неприлично.

— Что такого произошло, что тебя не было видно почти неделю?

— Водопровод, госпожа. Чинили.

Мон-Со не нравится, как построена эта фраза.

— В лагере будут проблемы с водой?

— Нет.

Теперь в его голосе слышится отчётливый смешок. Это уже наглость.

— Рассказывай.

— Если не расскажу сам, используете чёрную магию и посмотрите по-другому?

Чёрную магию? И помнит же спустя столько лет! Впрочем, это для Мон-Со их было семнадцать. Ильсор весь полёт проспал.

— Меньше Кау-Рука слушай. Это не чёрная магия.

— Кому как, госпожа, — задумчиво отвечает Ильсор, перебирая цветы.

Он плетёт из них венок, снова как во сне.

— Это ведь ты их приносил? — Мон-Со дёргает головой в сторону цветов. Душный запах проникает в лёгкие.

— Я.

— Соврал в тот раз.

Арзаки не могут врать менвитам, даже если не находятся под гипнозом прямо в момент вопроса. Он — может?

— Соврал.

— Почему?

— У меня нет права дарить вам цветы.

— Но ты подарил.

— Хотел поднять вам настроение. Кажется, последние несколько недель выдались тяжёлыми для вас…

Мон-Со смотрит ему в лицо, но Ильсор полностью увлечён венком, и у неё никак не получается поймать его взгляд.

— Посмотри на меня.

— Одну секунду, госпожа.

Вот… нахал!

Пока Мон-Со молчит, он вплетает последний, перевязывает венок лентой, синей, в цвет формы лётчиков, и надевает его на Мон-Со, после чего действительно смотрит ей в лицо.

— Вам идёт.

Запах цветов заполняет собой всё пространство. Мон-Со косится в сторону лагеря — её не должны заметить в таком идиотском виде. Снять венок?

— Не переживайте, никто не придёт.

— Почему ты в этом уверен?

Мон-Со вспоминает, что, хоть происходящее и похоже на сон, оно всё ещё реальность. Неправильная реальность. Обстановка вроде бы мирная, но что-то царапает.

— Смотри мне в глаза.

Ильсор смотрит, и его взгляд привычно заполняется пустотой.

— Рассказывай, что происходит.

— Совместная диверсия арзаков и беллиорцев. — Голос под гипнозом монотонен, но Ильсор говорит со своими обычными интонациями. Мон-Со словно впервые обращает на них внимание. — Токсичное вещество, обладающее усыпляющим действием и отбирающее память. — Он отводит взгляд, сверяется с часами и, вернувшись к глазам Мон-Со, заканчивает: — Сейчас двенадцать десять. Менвиты пунктуальны, значит, оно уже действует.

— Ты…

Он не поддаётся гипнозу. Это не очередная придурь генерала, а искусная ложь. Двуличная арзакская сволочь!

Что он там сказал про пунктуальность? Сейчас обед. Значит, арзаки добавили яд в еду. Ильсор слишком рано рассказал об этом Мон-Со.

Она достаёт из кобуры пистолет. На то, чтобы выстрелить, сил уже не хватает. Что за?..

Ильсор перехватывает её руку, забирает пистолет и откладывает его в сторону. Руку Мон-Со он при этом не отпускает.

— Это уже ничего не изменит.

Самый подходящий момент, чтобы посмотреть тем холодным взглядом, но Ильсор не меняется. Неестественно живой. Неестественно спокойный.

Сволочь.

Лёгкие, кажется, целиком заполнены душными цветами. Становится трудно держать глаза открытыми. Венок давит на голову. А не из этих ли цветов сделан яд?

Спрашивает Мон-Со о другом. О более важном.

— Насколько… воспоминания…?

Потерять последние пятнадцать минут — некритично. Всю жизнь — слишком жестоко.

— Вы будете помнить всё. Я принёс вам другой токсин.

Точно цветы. Отвратительно. Чем она заслужила другой яд? Неважно.

Идиотка. Как давно он это задумал? Как давно лжёт?

Мон-Со не злится. Она чувствует… обиду?

Сквозь веки пробивается солнечный свет. Кожа изнутри красная. Цветы — красные. Рука всё ещё чувствует холод чужой кожи. Слишком много. Вокруг снова слишком много всего.

Однако внутри, на краю уплывающего сознания, снова цветёт пустота. Впервые она ощущается настолько болезненно. Сволочь…