Драгоценный отравленный город (джен)

Вечерний город окрашен в жемчужно-серые тона. Он всегда такой. Не серый, нет. Драгоценный. Осенью его украшают все оттенки золота и меди, а под ногами блестит полированный обсидиан. Если зимним морозным утром не прятать раскрасневшееся лицо в тёплый шарф, а бросить мимолётный взгляд на снежные сугробы в тёплом свете уличных фонарей, то перед беззащитными глазами заискрятся горы крохотных бриллиантов. Лучи летнего солнца выхватывают грани голубых аквамаринов и жёлтых сапфиров воздушных зданий, играя с изумрудными россыпями листвы в живописных парках и садах. А сейчас в городе царит весна. Серый жемчуг.

Сергей смотрит на город из окна своей башни и позволяет себе на короткое мгновение забыться в нём. Но это оказывается гораздо сложнее, чем хотелось бы. Мысли против воли вертятся вокруг совсем не таких лиричных образов. С каждым днём всё сложнее не замечать затопивший улицы яд. Не чувствовать, как его токсичные пары, окутав город плотными клубами, отравляют некогда хрустальный воздух. Нет, виной тому не эта красно-жёлтая, мерцающая внизу лента из стоящих в пробке машин. И даже не устремившиеся к низкому небу дымящие башни заводов и тепловых электростанций. Эта отрава куда опасней. Она распространяется быстро и неумолимо, проникает в каждый дом, в каждую голову, заставляя одних жителей города задыхаться, обрекая на медленную мучительную смерть. Иных она изменяет, перестраивает, порабощая разум, прогибая под новые условия и законы выживания.

Стоило смыть с улиц грязь, как её место заняла новая напасть. И с ней управиться сможет не каждый. Не каждый и возьмётся ей противостоять. Сейчас на улицах уже не услышишь хрипловатых голосов шансонье из открытых окон проезжающих машин, как нарушающих мирный городской шум хлопков нередких перестрелок из ресторанов и дворов-колодцев. Теперь город вибрирует и стонет от тупой боли, от запретного удовольствия. От бегущего по его венам медленного яда. Уже не нужно бояться, что в твой дом вломится толпа вооружённых бандитов в спортивных костюмах. Теперь тебя вежливо «попросят» покинуть более не твоё жилище люди в погонах, ткнув в лицо безусловно "неоспоримый" судебный акт. Огромный лысый «шкаф» в малиновом пиджаке, увешанный тяжёлыми золотыми цепями, уже не выглядит таким угрожающим на фоне изящной владелицы сети банков в белоснежной, накрахмаленной до хруста блузке. Если вдруг задержишься на работе допоздна или просто окажешься не в том месте, не в то время, шанс, что у тебя отберёт телефон уличная шпана, не так велик, как вероятность того, что тебя безнаказанно собьёт чей-то заигравшийся пьяный сынок на дорогой иномарке.

Жизнь не стоит на месте. Мир меняется. Меняется и город. Это неизбежно. Это естественно. Но то, как именно меняется его город, Сергею не нравится. Он видит в нём, в его жителях, безграничный потенциал. Он видит художников на улицах, музыкантов в подземных переходах, видит горящие энтузиазмом и вдохновением глаза на обманчиво угрюмых лицах. Он хочет сделать больше. Всё, что от него зависит, чтобы не позволить этой искре потухнуть, чтобы разжечь это пламя. Он и делает. Всё, что может, всё, что умеет, всё, в чём он сам хорош. Сергей из шкуры вон лез, чтобы достичь высот, обрести авторитет, деньги и власть. С самого детства он знал, что для того, чтобы что-то изменить, одного желания, пусть и яростного, жгучего, бесконечно мало. И он собирал по крупицам оптимальную модель себя — сильного, влиятельного. И теперь, когда он бережно, аккуратно, чтобы не испортить уже существующее, создаёт новое, внедряет это новое в тело своего города, находятся люди, которые стремятся разрушить этот тонкий, хрупкий организм.

Где-то невдалеке раздаются первые раскаты грома. От неожиданности Сергей внутренне сжимается, но тело его стоит у окна, не шелохнувшись, всё так же вглядываясь в привычные черты родного города. Сердце бьётся мерно, спокойно, будто не его хозяина сводят с ума царящие вокруг несправедливость, подлость, алчность меняющегося мира. Вспышка молнии почти ослепляет, но Сергей не закрывает глаз. Напротив, он запоминает неповторимый узор ломаной голубоватой фигуры в аметистовом небе. Эту отраву нельзя просто изгнать с улиц города, её невозможно вычистить. Она проникла слишком глубоко, въелась под кожу, в сознание каждого жителя. Новая вспышка и оглушительный, прибивающий к земле грохот над самой головой. «Её можно только выжечь. Как жар выжигает вирус». Мысль кажется Сергею одновременно и логичной, и абсурдной. Но из головы она уже никак не лезет. Она будто и не его вовсе, а кого-то совсем незнакомого и при этом совершенно понятного. Она пугает. Она манит. Ведь это естественное желание, разве нет? Излечить от болезни то, что тебе так дорого — не право, а обязанность. «И ведь это совсем просто, когда есть необходимое лекарство».

Сергей отскакивает от окна, как ужаленный. Но вовсе не из-за сверкнувшей совсем близко молнии. За секунду до неё он видит в стекле собственное искажённое отражение и город в огне. Спрятав лицо в ладонях, он пытается унять затрепыхавшееся в неуместной то ли тревоге, то ли возбуждении сердце. Тяжёлое дыхание выравнивается не сразу — разыгравшееся воображение рисует пробирающие до самых костей образы. Стряхнув с себя наваждение, Сергей вновь смотрит в окно, на котором появляются первые опаловые капли. Если бы только дождю было под силу очистить город…