Вдали от снегопадов (джен)

«Здесь никогда не бывает снега», — одна из первых мыслей, что посетили Ричарда Гатри, когда он с женой и дочерью прибыл в Нассау.

(Снег покрывал зимой Бостон, и лед сковывал реку Чарльз железной хваткой, не уступающей власти Джозефа Гатри над домашними. Сам Джозеф уступал в этом только своей жене Марион, матери Ричарда.)

Ханна недовольно морщилась, малышка Элинор — Нелли, как они часто её звали — носилась по пляжу, заглядывая туда и сюда. Что сказать? Городок, куда они прибыли, — место грязное и дикое, маленькое полупиратское поселение на одном из Багамских островов. Ничем, кроме хорошей гавани, Нью-Провиденс был не примечателен.

Ричард привычно подумал, что плантации сахарного тростника могли бы сделать этот кусок земли по-настоящему прибыльным. В его семье вечно все говорили о деньгах, и он не был исключением, даром что сбежал сюда от них. Даже вознося молитвы в церкви, его родители ухитрялись между делом решать деловые вопросы прямо под носом у святого отца: благочестие, которым тешили себя жители Бостона, для Гатри всегда было еще одним способом быстрей налаживать связи. Впрочем, подумал Ричард, не они одни такие лицемеры.

В тот первый день на Нью-Провиденсе стояло пекло, рубашка на Ричарде была влажная от пота, но он старался сохранять строгий вид: что-то в этом месте вызывало в нем желание цепляться за внешние приличия, сопротивляться окружающему беспорядку. Ряды жалких лачуг, вытянувшиеся вдоль берега, убогий вид местных обитателей — встречать корабль высыпала в числе прочих стайка проституток, надеявшихся подцепить клиента прямо на берегу — все сходу повергало его в уныние и злило одновременно. Ричард ненавидел подобное убожество, больше того — оно было противно его натуре. Старшие братья, возможно, посмеялись бы таким его мыслям — но они никогда не воспринимали его всерьез. «Не для того я ехал сюда...»

— Уйми Нелл, — отрывисто сказал он жене, — она совсем от рук отбилась, с тех пор как мы отплыли из Бостона.

На корабле дочурка — маленькая копия Ханны, такая же белокурая и упрямая — облазила все доступные ей углы и некоторую часть тех, которые считались недоступными. Сейчас она сидела прямо на песке и что-то рассматривала — ракушку? камешек? — какая разница.

Ханна иронично вздернула брови:

— Ребенком ты, как я понимаю, никогда не был.

— Ну отчего же, — Ричард раздраженно промокнул лоб платком. — Был, к сожалению. — Быть ребенком в семье бостонских Гатри было довольно мерзко, и он благодарил Бога, когда этот отвратительный период его жизни остался в прошлом.

Ханна фыркнула. Запрокинула голову к небу — ярко-синему, без единого облачка — и, уперев руки в бока, огляделась.

— В экую дыру ты нас притащил.

И не поспоришь — дыра дырой. Ричард даже втихаря подумал: не совершил ли он ошибку, привезя жену и дочь сюда. Жить в Бостоне, с родителями, конечно, было невыносимо и никаких перспектив (останься он там — так и остался бы мальчиком на побегушках у папеньки, выполнявшим мелкие поручения), но, по крайней мере, то было цивилизованное место, не какое-то сборище лачуг, населенное Бог знает кем. А здесь... есть ли у него в Нассау хоть призрачный шанс поймать блестящее будущее за хвост, или они будут прозябать на этом острове, постепенно сливаясь с местным пейзажем?

Тогда-то он и сказал себе: зато снега здесь не увидишь. И гавань и озера в глубине острова — он слышал про них — никогда не замерзают. И испытал дурацкое облегчение.

(Он никогда больше не встретит Рождество в Бостоне, не увидит заснеженную крышу соседского дома из окна — вид, знакомый ему с детства, изученный до мелочей во время тяжелых размолвок с семьей. В теплые месяцы, когда проще было уйти из дома, избегать ссор с родными — или хотя бы их последствий — было легче. Зимой же погода не располагала к пешим прогулкам, и большой дом, построенный отцом на одной из центральных улиц города, превращался в тюрьму — теплую и по-своему комфортабельную, с сытными обедами.)

Снег Ричард не любил и не любил зиму, впрочем, летняя жара ему тоже не была по душе. Его любимыми временами года были поздняя весна или ранняя осень, когда природа еще не обрушивала тепло или холод на людей в полную силу. Отец вечно ворчал, что зимой уж больно много денег уходит на дрова: жалоба смехотворная — бедным Джозефа Гатри точно нельзя было назвать. В холодные месяцы у них дома всегда было тепло. Хоть что-то хорошее, мрачно усмехнулся Ричард, вспоминая свою жизнь в Бостоне. Не то чтобы он был там так уж несчастен: ко всему в конце концов привыкаешь. Но его родственнички порой бывали невыносимы, и он был рад, что ныне их разделяют многие мили океанских волн.

Прибрежный песок под ногами был непривычно мягок и бел, а зеленые листья пальм, покачиваясь на легком ветерке, разрезали ярко-синее небо, и Ричард подумал, что своей красоты это убогое место не лишено — к нему он тоже сможет притерпеться.

* * *

Жить в своем доме оказалось по-хорошему непривычно: никогда прежде Ричард не ощущал себя где-либо единоличным хозяином. От предыдущего обитателя губернаторского дома остались мебель и картины на стенах. Бездарная мазня, в основном, хотя пара работ оказались в самом деле неплохи — парадоксальным образом висевшие в наиболее темных углах, — и сюжеты казались Ричарду, привыкшему к пуританским нравам Массачусетса, легкомысленными. «Совсем иной мир». От этих картин веяло тем же, что и от заходивших в Бостон торговых кораблей: возможностями, свободой, будущим, которое можно построить самому, как понравится, а не по выбору родителей. «И все-таки этот город невыносимо грязный».

Строго говоря, Нассау и городом-то назвать было слишком лестно: так, большая деревня, вытянувшаяся вдоль берега. Слава богу, есть церковь и несколько двухэтажных домов в центре города, но по окраинам тянулись убогие хлипкие домишки, которые то и дело сносило штормами.

Что здесь действительно впечатляло — так это гавань: просторная, надежно защищенная от непогоды полосой Парадайз Айленда. Ричард не был моряком, но достаточно имел дело с морскими грузоперевозками, чтобы начать разбираться в таких вещах. Море, торговля, корабли — вот что могло принести сюда процветание. Он хозяйским взглядом окидывал синие воды, редкие корабли, стоявщие на якоре в гавани. «Придется навести здесь порядок». В бардаке слишком удобно воровать, он не позволит какому-нибудь пройдохе-управляющему залезать к нему в карман.

В первые дни его все злило: отсутствие порядка — нет, даже представлений о порядке, непристойность здешних нравов, сами жители Нассау, столь непохожие на обитателей Бостона. Не то чтобы ему нравились бостонцы — но с ними было проще, привычней, они умели выполнять приказы. «Ты сам нас сюда привез», — фыркнула Ханна, когда он попытался высказать ей то, что его так раздражало. Она еще долго будет ему это припоминать, понимал Ричард — жена не хотела сюда ехать, всячески сопротивлялась, но он настоял. «Возможно, я пожалею, но пути назад уже нет». Не возвращаться же с позором домой, под насмешливые взгляды отца и старших братьев.

Иногда, ночами, ему снилось, что он скучает по Бостону, вот что было самое скверное. Треклятая слабость. «Я сделаю так, что они пожалеют», — обещал он себе. Обещал невозможное, Ричард это понимал: его отец не из таких людей. «Но надо же к чему-то стремиться в этой глуши». Аккуратные строчки в бухгалтерских книгах со стремительным наклоном вправо словно отражали его намерения. Вперед, назад пути нет. Ночами ему снился Бостон — и снег, могильно тихо ложившийся на крыши домов.

Обустраивать их новое жилище Ханна принялась с такой же энергией, с какой незадолго перед этим сопротивлялась переезду в Нассау. Наняла прислугу — кухарку, горничную, — заказывала и покупала недостающую мебель, скатерти, салфетки, посуду, сменила занавески. Ричард полагал, что без большей части этих трат можно было спокойно обойтись — своих денег у них пока немного, к чему это мотовство? — но Ханна была непреклонна. «Это мой дом, — заявила она. — Не буду я есть с чужой скатерти, накушалась уже. Неужели ты хочешь, чтобы здешние нас какими-то нищебродами считали?» Ричард вздохнул и смирился — в денежных вопросах Ханна редко ошибалась, раз тратит деньги — значит, они могут себе это позволить.

Работницы из местных женщин оказались не из лучших, слишком уж они были ленивы, но не оценить стряпню Джеральдин — мулатки лет сорока из числа свободных цветных — даже Ричард не мог. Как и в Бостоне, здесь часто подавали на стол рыбу, а еще были в огромных количествах апельсины и ананасы. Не экзотическое лакомство, как в Бостоне, а повседневная еда. Зато муку и многие другие обычные вроде бы продукты покупали или выменивали на фрукты и мясо черепах у торговцев из других колоний. Первое время это казалось Ричарду дикостью. Потом — все равно дикостью, ну как можно так жить, думал он, но дикостью привычной, уже вызывавшей только глухое раздражение.

Снег все не шел (Бостон постепенно перестал ему сниться), сезоны сменяли один другой, и первые проценты от прибылей начали оседать в карманах Ричарда — его собственные деньги, им самим заработанные. Потихоньку он начал верить — по-настоящему, а не как в начале, когда убеждал себя, что все получится, лишь бы не думать об ином — что прошлая жизнь осталась позади и здесь, в Нассау, он сможет стать другим человеком. Богатым, успешным, свободным от власти своей семейки, пусть даже именно матушка помогла ему устроиться здесь. («Она ничего не делает просто так, по доброте душевной», — сказала Ханна.) Воды вокруг Нью-Провиденса не замерзают зимой, и призраки прошлого (они не верили, что у него что-то получится, ни отец, ни братья, никто) не смогут пересечь расстояние по льду.