Огонь (гет)

Александра намерена была использовать свой шанс. Только так, как правильно ей подсказала Нигяр-калфа. Никак иначе. Ради своей семьи, ради мамы, папы… Ради сестрёнки — Александра прикрыла глаза: солнечный свет, пробивавшийся сквозь решётчатые окна гарема, внезапно стал чрезвычайно резать глаза. Словно соль попала. Она тяжело вздохнула, впитывая в себя смешивающийся аромат розовой воды, шафрана и благоухающих цветов в саду, старательно отгоняя от себя мысли о своей семье и о Луке. Особенно о нём — приступы грусти и раздражения накатывали на неё со страшной силой. «Если ты жив, почему ещё не тут? Почему не спасаешь свою Сашку?» — прошипело что-то мерзкое внутри, но тут же заглохло устыдившись. Даже если Лука жив, как он ей поможет? Как разыщет, как прорвётся сквозь охрану? Никак. Глупо надеяться на него. И злиться тоже глупо. Отныне Александра сама по себе. Надеяться и злиться тоже будет лишь на себя.

Она была готова на всё. Лишь бы этот дворец и подобные ему, каждая улица, каждый дом проклятых османов заполыхал в пламени, таком же, что уничтожил её жизнь! Даже если ради этого придётся пройти через покои султана! Что ж, она готова. Сердце невольно трепыхнулось — при мысли о ночи с мужчиной всё внутри скрутилось от волнения. Не так она представляла себе свою первую ночь. Строго говоря, она вообще никак её не представляла. Все прежние помыслы кончались венчанием в церкви и лукавыми улыбками, которыми она бы непременно щедро одаривала Луку. И все её наивные девичьи мечты сгорели так же, как церковь отца и родной дом. Отныне она и сама как факел, готовящийся поджечь Османскую империю.

Александра сжала кулаки — внутри опять всё заполыхало. Резало болью уже не только глаза, но и всё тело. Она немного всполошно вздохнула, пальцы вцепились в решётку окна.

— Александра, — окликнул её сзади нежный голосок.

Александра резко развернулась — слишком резко для обитательницы гарем, и взглянула в обеспокоенные карие глаза. Мария… Глаза подруги ещё больше расширились от её движения. «Слабая. Трусиха», — пронеслось в голове. Так, надо собраться. Никому нельзя показывать свою слабость. Отныне никогда. Она, Александра, не слабая девчонка. Она — огонь, который распространится по всей империи. Александра с силой вонзила ногти в ладонь. Боль вернула контроль.

— Сам султан сегодня может выбрать тебя. Волнуешься? Ты... Ночь с султаном... С мужчиной... А если он... — тем временем сбивчиво поинтересовалась Мария. Лицо её покрылось лёгким румянцем.

Александре очень хотелось поделиться своими страхами и тревогами. Несмотря ни на что, её даже мутило от волнения. Но — нельзя. Мария может нечаянно что-то сболтнуть кому-то не тому. Уж слишком проста была её подружка. Поэтому и сказала она совсем не то, что думала:

— Если выберет меня и прикажет разделить с ним ложе, — Александра помедлила, бросив взгляд на белые занавески, за которыми маячили тени евнухов. Голос звучал звонко, нарочито бесстрашно, будто бросая вызов невидимому врагу. — Я буду счастлива. Разве не ради этого мы здесь?

— Тише, Александра! — перепугалась Мария, встревоженно оглядываясь. — Нас могут услышать! Быть беде!

— С чего бы это? — вскинула брови Александра. — Вот увидишь, уже к вечеру сам султан будет у моих ног!

Мария ахнула, прижав руки ко рту.

«Трусиха!» — вновь пронеслось в голове у Александры. В этот момент она убедилась, насколько правильным было не поверять помыслов своих Марии. Впрочем, она ничем не выдала недовольства — Мария была действительно хорошей, кажется, искренне её любящей. Лучиком света в этом царстве тьмы. Не стоит её так пугать. Поэтому Александра улыбнулась, обняла её и проговорила кротко:

— Хорошо-хорошо, не буду так говорить, не хочу тебя волновать лишний раз.

Мария с явным недоверием взглянула на неё. Глупышка — может быть, однако свою подругу она успела хорошо изучить. «Не веришь — ну и чёрт с тобой», — внезапной вспышкой гнева пронеслось в голове у Александры. Ей вечером предстоит разыграть другое представление, заставить султана выбрать её. Не стоит тратить силы на притворство перед Марией.

Впрочем, та поспешила сменить тему. Очевидно, Марию тоже волновал сегодняшний вечер и возможная ночь. А ведь султан мог выбрать и её… Александра мысленно поклялась себе, что ни в коем случае не допустит, чтобы Мария прошла по Золотому Пути, ведь это отодвинет, быть может, навсегда её план, задержит отмщение или вовсе не даст свершиться. А она так много усилий приложила!

Удивительно просто было изобразить вовремя обморок и свалиться, словно берёзка, в объятия к султану. Не помешали ни калфы, ни евнухи. Удивительно просто было придумать план и готовиться вечером станцевать перед султаном. Удивительно сложно было думать, что будет после. Да и… Александра боялась не только ночи, не только того, что не сможет впечатлить султана и останется одной из многих девушек, не сумевших пробиться наверх. А в её случае — не сумевшей отомстить. Нет, Александру смущало то, что она увидела, когда глаза Сулеймана встретились с её. Что-то, что не могла она объяснить, поселилось в сердце и тревожило, мучило. Обеспокоенное лицо султана, но больше всего его глаза вставали перед её взором так часто, что даже перекрывали лица родителей, Луки и сестренки. Александра не понимала, в чём дело, и гнала судорожно такие видения. А они всё возвращались и возвращались.

Лучше не думать. К счастью, её сразу же заняли делом — учить танец, мыться, наряжаться — кто бы мог подумать, что их — отобранных девушек — будут гонять, словно они не к танцу готовились, а на какой-то чрезвычайно важный обряд. Её тело превратили в поле битвы. Скребки из слоновой кости снимали с кожи малейшие волоски, обжигающие отвары мускатного ореха и шафрана стекали по ногам, оставляя золотистый отсвет. «Чистая, как новая монета», — нервно усмехнулась про себя Александра, пока девушки помогали ей одеться в красивое платье из легкой, воздушной ткани гранатового цвета, цепляли украшения. На лодыжке звякнула цепочка — оберег от сглаза. А нужен ли он её, никакой сглаз, никакое проклятье уже не сможет причинить ей большей боли. И Александра не могла при этом не думать, что её тела ночью будет, возможно, касаться мужские руки. Руки султана Сулеймана. Это продолжало страшить. Наконец, их — девушек, отобранных для танца — собрали и выпустили в покои, где проводился праздник.

Музыка громко вонзилась в разгорячённое сознание. Начался танец. Девушки изгибались, словно змеи, соблазнительно бросая взгляды в сторону султана. Каждая жаждала быть выбранной. Александру поставили танцевать в самый конец. Последняя — а должна быть первой. Но своё недовольство пришлось, по привычке, тщательно похоронить в глубине души: сейчас нельзя, чтобы кто-то что-то заподозрил и её не допустили, отправили обратно к остальным девушкам. Потому-то и встала послушно на указанное место, повторяя заученные движения, не забывая, впрочем, добавлять немного своевольства: там провести по линии бедра, скрытого красивой летящей тканью, здесь коснуться лифа платья, исподтишка посмотреть в сторону султана, убедиться, что он смотрит… Она не сомневалась, что и Дайе-хатун, и остальные всё это подмечают, коли не получится — не избежать ей выволочки за всё это. Но должна была. Ради семьи, так ведь?

Сердце бьётся заполошно, когда все замирают, присев. Сердце бьётся, как у голубки, что когда-то Лука давал ей подержать. Страх сжимает горло, тянет вниз, когда она встаёт. Но она всё же делает это. Первое движение самое трудное. Александра заставляет себя улыбаться и... продолжить танец. Одна, поверх склонённых фигур. В этот раз никаких торопливо выученных движений. Огонь, разгорающийся внутри, ведёт её. Огонь мести, побеждающий страх. Огонь подсказывает ей, вызывая древнее инстинктивное чувство. Александра словно откуда-то знает, как повернуться, как провести рукой по своему телу в немом обещании. Что именно она обещает — не знает, лишь смутно догадывается.

Поэтому платок, приземляющийся возле её руки, когда она внешне послушной кошкой замирает у ног султана, не становится неожиданностью. Не совсем — огонь внутри ещё горит, внушая надежду. Губы растягиваются в улыбке, которую Александра даже не пытается спрятать. Впереди лежит Золотой Путь. Она смогла!

Огонь приглушён, пока её готовят. Однако страх заглушить уже не может. Огромным усилием воли Александре удаётся делать независимый вид. Внутри суматошно мечется пламя, ищет выход. И находит, и взрывается яростью, когда что-то идёт не так. Когда её, уже дошедшую практически до цели, разворачивают и почти утаскивают обратно в общие комнаты. Гнев настолько силён, что Александре кажется, что она светится, словно горящий факел. В этот момент Александра понимает две вещи: во-первых, она обязательно добьётся своего, не знает пока, как именно, но добьётся. А во-вторых, за эту помеху она всю отведённую ей жизнь будет истово ненавидеть Махидевран.

Александра не успевает придумать новый план — её зовут снова. Султан не забыл её, призывает. Огонь мечется от гнева до страха. Но сама она собирается неспешно. Каждое действие приближает её к цели, от хаммама до выбора украшений. Последним шагом перед реальным движением становится нанесение благовоний на кожу: в ямочку на шее и ниже, ниже — в ложбинку между грудей.

И снова этот путь. Каждый шаг отдаётся ударом крови в ушах. Сюмбюль-ага семенит рядом, втолковывает ей правила. Александра раздражённо фыркает про себя: то не делай, так не смотри! Падай ниц, да полу платья целуй! Ещё чего! Огонь внутри больно жжётся, словно напоминая, что поставлено на карту. Может, всё-таки прислушаться к советам? Нет, нельзя. С той, кто встанет на колени, считаться не будут. Здесь и так-то не слишком считаются с женщинами. Встать на колени равносильно признанию себя проигравшей, обречённой. Да и почему-то ей кажется, что непокорность её и привлекла султана. И нет смысла врать самой себе — помогла обратить на себя внимание.

Так что в покои она входит с гордо вскинутой головой, несмотря на то, что внутри уже запредельно всё пылает. Невыносимо. Может, именно поэтому она падает на руки султану, словно спелое яблочко. Александра прекрасно умеет падать в обмороки, когда нужно. Но не в этот раз. Сейчас она не играет, не притворяется.

Но это однозначно работает в её пользу: когда сознание снова к ней возвращается, первое, что она видит — обеспокоенный взгляд султана. В его тёмных глазах вспыхивают совершенно фантастические искры. Неожиданно его лицо кажется Александре ещё более красивым.

— Я велю позвать лекаря! — повелитель пытается отстраниться, оставив её лежать на чём-то мягком, как потом уже осознаёт Александра — на кровати. Огонь никуда не пропадает, напротив, словно действует за неё, управляет её руками и голосом: заставляет схватиться против всех правил за край одеяния:

— Не уходи!

Султан тоже словно чем-то заворожен, голосом ли, взглядом ли... Он наклоняется ближе и невесомо касается губ. Губы его шершавые, борода слегка царапает нежную кожу вокруг рта, но Александре нравится. Султан продолжает целовать, уже напористее, Александра чувствует, как острые зубы нетерпеливо прикусывают нижнюю губу. Повинуясь настойчивым движениям, она приоткрывает губы, позволяя уверенному языку зайти и властвовать в её рту. Дышать становится тяжело, как будто воздух из неё вытягивается, одновременно с этим распаляя внутренний огонь ещё больше.

Султан отрывается от неё, неистово зарывается в волосы, целуя, лаская нежную зону за ушком, посылая тысячи мурашек. Александра никогда не думала, что мурашки от прикосновений в этом месте могут быть другими, не щекотными, а лишающими воли, заставляющими забывать обо всём. Заставляющими открываться, выгибаться навстречу губам. Воздух возвращается в лёгкие на мгновение, однако его всё равно не хватает. Для полноценного вдоха мало, поэтому Александра дышит короткими рваными вздохами, вырывающимися из груди с всхлипом. А султан открывает Александре всё новые и новые уголки её тела, вспыхивающие от движений губ и рук, бережно касающихся её волос и кожи.

Султан медленно проводит кончиками пальцев по её талии, затем убирает ладонь, и Александре внезапно остро не хватает его руки на своей коже. Она понимает, что уже скучает по его прикосновениям, пусть и воспламеняющим ещё больше, но таким нужным. Она так отчаянно жаждет прикосновения, что готова даже нарушить все указания, данные калфами, попросить султана вернуть руки, снова дотронуться. Но прежде чем успевает прошептать что-то неожиданно пересохшим горлом, его пальцы вновь скользят по шёлку её платья, раздвигая складки ткани с такой бережностью, будто раскрывают нежнейший цветок. Бережно, но уверенно: края ткани, повинуясь его рукам, сползают с плеч, открывая их, давая больше доступа. Каждый сантиметр обнажённой кожи будто вспыхивает под его взглядом, хотя казалось, что больше гореть уже невозможно. Этот огонь — он не мучает, как внезапно понимает окончательно Александра. Он дарит наслаждение. Александра чувствует, как её тело отвечает и пламени, и прикосновениям — мурашками, дрожью. Сердце колотится, бьётся в такт прерывистому дыханию султана.

Он снова целует её — и дыхание опять кончается. Затем его губы, все ещё шершавые, но слегка влажные от поцелуя, опускаются ниже — к шее. Александра останавливается взглядом на его виске, где уже блестит тонкая ниточка пота в тусклом свете факелов. Жарко, очень жарко. Горячо, но невозможно оторваться, невозможно представить, что её отпустит этот удивительный и красивый мужчина, так ловко управляющий её телом. А султан задерживается там, на её шее, исследуя кожу. Касается осторожно тоненькой бьющейся, просвечивающей сквозь кожу голубоватой жилки. И Александра вцепляется в шёлковые подушки, пытаясь удержать хрупкий контроль, хотя бы подобие его над своим телом. Но султан неумолим: его зубы слегка сжимают чувствительную кожу так, что она чувствует лёгкую острую боль. Но в тот же момент его язык сглаживает боль влажным теплом, заставляя её вскрикнуть. Звук, рождённый смешением стыда, огня, боли и восторга, растворяется в гуле ночи за резными ставнями.

— Сулейман… — шепчет она.

Но все слова вылетают из головы, стоит лишь султану приложить палец к губам в призывающем к тишине жесте. Его ладонь находит её грудь, легонько кружит, словно очерчивая границы неизведанной территории. Нежная, невесомая почти ткань платья, пропуская его прикосновения, кажется ей вдруг невыносимо грубой. Султан, словно понимая её помыслы и чувства, нетерпеливо сдёргивает платье до конца и отбрасывает в сторону, обнажая беззащитное тело, которое сейчас дышит, трепещет и живёт только для него. Александру не пугают более мысли о том, что будет дальше. Сейчас время будто замерло от чувств, полыхающих вокруг.

Его борода, колючая и нежная одновременно, скользит по ключице, опускается к груди, и Александра выгибается, чувствуя, как огонь перекидывается из одного места в другое, сплетая их в единый клубок желания. Каждый его вдох — горячий, прерывистый — снова и снова обжигает кожу, а пальцы, упрямо движущиеся вниз, заставляют окончательно забыть всё, потеряться в ощущениях. Она словно находится в облаке, обволакивающем сладкой негой со всех сторон. Единственное, чего жаждут её разум и тело, чтобы султан не останавливался. Именно это она и выдыхает хрипло, в очередной раз нарушая все правила:

— Не останавливайся…

Где-то смутным воспоминанием доносится понимание, что султан вряд ли её понял — она может сейчас говорить только на родном языке. Язык Османов, наполовину выученный, сейчас кажется неподвластным. Впрочем, сейчас либо султан каким-то образом всё же понимает её, либо же слова и просьбы ему не нужны — останавливаться он явно не собирается.

Султан отвечает не словами, а действием: его рука, сильная и опытная, скользит между её бёдер, и Александра резко вскидывает голову, цепляясь взглядом за узоры на потолке. Но узоры расплываются, когда его пальцы танцуют по его телу, нажимая, лаская. Он словно играет на музыкальном инструменте, выбирая и задавая определённый ритм. Вселенная сужается до острых точек соприкосновения: его губы на соске, руки, требовательные, сильные, ведущие её, кажется, к пропасти, голос, которого она сейчас не понимает, лишь чувствует кожей обещания любви и наслаждения.

Александра всем существом тянется к султану. Ей хочется не только получать, но и дарить. Также исследовать тело, до сих пор скрытое от неё одеждами.

Она пытается дотронуться до него, отыскать шнурки-завязки, но он ловит её запястья, прижимая к матрасу. И медленно качает головой улыбаясь. Александра понимает, что сегодня именно она должна принять всё, что захочет ей дать султан.

И она сдаётся, позволив волнам огня накрыть себя с головой. Её тело больше не принадлежит ей — оно поёт, стонет, вздрагивает, повинуясь каждому движению его пальцев, губ, языка. Когда волна нарастает, превращаясь в огненный шторм, Александра хватает султана за плечи, неосознанно впиваясь ногтями в жестковатую ткань его одежды. Наверняка это тоже против правил. Но сейчас её не волнует это. Только бы не отпустил, только бы не остановился. А он не отпускает, не замедляется, только прижимается лбом к её груди, словно черпая силы из каждого её вздоха.

И когда Александра думает, что больше не может, что сейчас рассыплется на части, султан внезапно останавливается. Его глаза, тёмные и бездонные, встречаются с её взглядом, и в них она видит не триумф победителя, не силу и власть, а что-то хрупкое и робкое, что никак не ожидаешь увидеть в глазах грозного повелителя османов. Он словно спрашивает разрешение на что-то. Александра не вполне понимает, но всецело доверяет.

Ответом на невысказанный вопрос становится движение её руки, осторожно касающейся его щеки. Султан закрывает глаза, как будто этот жест обжигает больше огня поцелуя, и в следующее мгновение два их мира сталкиваются, окончательно объединяются — он внутри неё, она чувствует натяжение изнутри и лёгкую, быстро проходящую боль. Весь огонь тела мгновенно ринулся вниз живота. Кажется, внутри неё не осталось свободного места. Александра цепляется дрожащими руками за широкие плечи, обнимает его спину, чувствуя, как напряжены его мускулы под ладонями.

Султан немного выжидает, словно прислушиваясь к чему-то. Александра не понимает, но чувствует, что что-то должно быть продолжено, её тело нуждается в выплеске огня, жар которого становится совсем уж нестерпимым. Но султан недолго остаётся в замершем положении. Он слегка подаётся бёдрами назад, оставляя в ней жуткое чувство опустошения. Сейчас она готова молить о прежней наполненности. Однако она не успевает: султан делает движение вперёд и её чрево снова наполняется. При этом внутри возникает чувство трения, задеваются какие-то чувствительные точки изнутри, словно вспыхивают, вливаясь в общее пламя, шипящие искры. Эти движения, повторяющиеся снова и снова, срывают вскрик наслаждения с её губ.

Движения султана сначала медленные, почти нерешительные, будто он боится как-то навредить ей. Но Александра видит, с каким трудом ему даётся это сдерживание. Она улыбается, пытаясь показать, как ей хорошо. Султан ответно улыбается, снова впивается в её губы и крепко хватает за бёдра, слегка приподнимая их. Так всё чувствуется ещё острее, на грани между болью и блаженством. Теперь они двигаются в унисон, как два клинка, скрещённые в бою, где нет победителей — только союзники.

Жар, пот, прерывистые стоны — всё смешивается в единый танец двух тел. Александра окончательно теряет счёт времени, пространства, имён, зная только вес его тела, запах кожи с нотками сандала и соли, звук своего имени на его устах, повторяемого как молитва. Все эти чувства позволяют, наконец, огню вырваться наружу и окружить их. Этот огонь отражается и в глазах Александры, и в глазах султана.

А когда напряжение чувств достигает высшего предела и приходит неожиданной вспышкой разряд, она не понимает, где заканчивается он и начинается она, только белое пламя и тишина, наполненная биением двух сердец, которые, кажется, стучат неожиданно громко, непозволительно быстро.

Султан осторожно выходит из неё, устраивает на смятой постели и сам опускается рядом, обвивая её рукой. Александра прижимается к его груди, слушая, как его дыхание постепенно выравнивается. За окнами в саду кричит ночная птица, но ничего не может нарушить их единение. Есть только они и немое обещание, висящее в воздухе.

Огонь возвращается в тело. Но теперь это не яростное пламя. Оно покорилось султану. Александра не думает больше о мести. Её огонь теперь горит теплом любви. И она сделает всё, чтобы отныне только её пламя горело в этих покоях.