Годы и дюймы (джен)

Хинате пять лет, когда она впервые просит не отстригать ей волосы.

Она пугливая, как оленёнок, говорит тихо и мало, а ещё почти никогда ни о чём не просит. Но в этот раз указательный пальчик твёрдо тычет в фотографию, обрамлённую белой рамкой. Молодая женщина с иссиня-чёрными волосами кротко улыбается со снимка. На ней лиловое кимоно — Хината его не помнит; зато почему-то помнит, как любила перебирать длинные мягкие волосы перед сном, пока мать тихо напевала ей какую-то душевную мелодию, сидя на краю постели. Для всех она была химе клана Хьюга, для Хинаты — просто мамой, доброй и ласковой, как тёплый луч солнца, будивший по утру прикосновением. Когда-то бывшей рядом, а потом ставшей просто картинкой, что молча глядит на Хинату с её прикроватной тумбочки.

Память о бесценных мгновениях ускользает от Хинаты, но так хочется их задержать, чтобы незримое, но всегда ощутимое, как порыв ветерка, присутствие мамы окончательно её не покинуло. Хината подолгу всматривается в фотографию, затем идёт к зеркалу, задумчиво трогает свои волосы, аккуратно подстриженные до мочек ушей — только две прядки, идущие от чёлки, обрамляют по-детски круглое, бледное лицо.

Чёрные, как ночная мгла, но на солнце переливаются синевой, словно кто-то добавил в них каплю чернил. У мамы на фото такие же. У всех остальных — другие. Каштановые. У папы, у сестрёнки Ханаби и даже у кузена Неджи. А у Хинаты — как у мамы, только короткие. Но хочется, чтобы были совсем как у мамы.

Нянечка понимающе кивает Хинате, откладывая в сторону ножницы. Хината молча прижимает фоторамку к груди. Становится теплее, хотя дерево и стекло не греют. Оказывается, согреваться можно и мыслями.

* * *

Хинате шесть лет, когда её впервые ставят в спарринг с кузеном Неджи.

Он старше всего на год, но между ними — пропасть. Хината осознаёт это внезапно и остро, когда её жалкие в своей слабости удары блокируются один за одним, и в конце концов ловкая подсечка вынуждает её свалиться на дощатый пол, больно приложившись подбородком. Хината всё делает как её учили, она добросовестно запомнила приёмы атаки и защиты; во время боя мозг её кипит, без перерыва выуживая из недр памяти картины нужных движений. Но этого мало: тело должно уметь двигаться само по себе, без малейшего умысла. Уворачиваться и бить на автомате. Так дерётся Неджи — в моменте он, кажется, ни на секунду не задумывается, что делать — его тело просто знает. Так не умеет драться Хината. Именно поэтому она сейчас лежит ничком, прижимая кулак к саднящему подбородку. А Неджи спокойно возвышается над поверженной кузиной — ни единой эмоции на лице. Только недетская жёсткость в застывших, будто льдом скованных глазах.

— Встань, Хината, — раздаётся повелительный голос отца. — Негоже наследнице валяться.

«У ног члена побочной ветви клана», — не добавляет он.

Хината молча поднимается, заламывая дрожащие пальцы. Не поднимается только её взгляд. Чтобы не наткнуться на очередную безмолвную, но такую очевидную колкость — недовольного отца, кузена, которому она не нравится, кого-нибудь ещё — Хината приучила себя опускать глаза. Ей, такой маленькой и не способной пока ничего доказать, до духоты неуютно в кругу соклановцев.

Отец жестом позволяет передышку, и Хината, стараясь не слишком спешить, выскакивает во двор, на воздух. Перетянутые бинтами ступни зарываются в мягкую прохладную траву, пока она сидит на крыльце. Неджи быстрым шагом уходит куда-то в другую сторону, даже не взглянув на неё. Он всегда такой — отчуждённый, неразговорчивый. Никогда не играет со сверстниками, время праздно не проводит: только тренировки на уме. Никогда не ликует после своих побед, но Хинате кажется, что она видит отражённое на его лице презрение. Повязка на лбу Неджи напоминает ей про их статусы как рождённых в побочной и основной ветви клана. Иногда Хината думает, не будь её, этой повязки — этой скрытой под ней печати — как бы всё тогда повернулось? Ведь, как ни крути, это она ему не ровня — никак не наоборот. Родиться дочерью главы клана ещё не означает родиться талантливой.

— А сын Хизаши хорош, даже очень, — доносится до Хинаты голос кого-то из старейшин. — Я уже вижу заметные перспективы. Даже жаль, что техники основной ветви клана не будут ему доступны. Я бы хотел посмотреть, как далеко он сможет зайти.

— Хината же... Ей нужно больше тренироваться.

— Определённо.

— Ещё наверстает, — Хинате не нужен бьякуган, чтобы видеть, как досадно кривятся отцовские губы, хотя голос его остаётся абсолютно бесстрастным.

— А что твоя вторая дочь? Ещё не начали учить?

— Ханаби пока мала, спешить некуда. Хинате нужно больше внимания, как наследнице клана, на ней с рождения большая ответственность.

— Негусто у нас сейчас в клане с молодняком.

— Неджи ещё всех удивит, помяните моё слово.

Слово и вправду окажется пророческим. Неджи сам, без свитков и инструкций, разучит недоступную ему мощную технику, получит звание сильнейшего генина Скрытого Листа и будет по праву считаться гением клана Хьюга. Но это потом. Сейчас будущее слишком туманно, и даже очередное поражение Хинаты не кажется ей катастрофой. Просто досадным обстоятельством.

Из ниоткуда появившаяся Ханаби протягивает ей бутылёк с перекисью и ватку. Она всегда крутится неподалёку, пока Хината тренируется. Поначалу выглядит это так, будто ей попросту скучно, ведь единственную сестру у неё отнимают — ни поиграть, ни побегать вместе — и заставляют без устали работать. Ханаби ждёт её до позднего вечера, и Хината, возвращаясь, часто застаёт младшую уже спящей.

Жизнь Хинаты довольно однообразна. Утром — академия, днём и вечером — домашние тренировки. С перерывами на обед, ужин, уроки и кратковременный отдых, во время которого она предпочитает вздремнуть на террасе, забыв про остывший чай. Ханаби, пока ещё мала, может насладиться свободой и вкусить по-настоящему сладость детства — мимолётного, хрупкого, ускользающего сквозь пальцы, как нежная начинка клубничного моти.

Но Ханаби скучает и просится на тренировку с Хинатой. Ей любопытно, в ней зажигается интерес, саму Хинату миновавший. Она не любит драться и не может заставить себя любить. Будь у Хинаты выбор, она бы предпочла научиться чему-то другому — рисовать затейливые картинки, вязать шарфики, да те же самые моти лепить. Чему-то, что не будет связано с победами и поражениями. С чужими ожиданиями.

— У тебя рана и синяк на подбородке, — хихикает Ханаби.

Для неё это всё — больше игра, какое-то забавное соревнование. Видя хмурость Хинаты, она пытается её рассмешить, корчит рожи, делает кувырок на траве, а затем внезапно — стойку на руках. И Хината думает, что получается у Ханаби куда увереннее, чем у неё самой в этом возрасте. Ханаби энергичная и ничего не боится. Ни пораниться, ни упасть. Она просто не способна усидеть на месте, и нянькам с ней приходится труднее, чем когда-то с Хинатой, которую где посадил — там же и нашёл спустя время.

Хината прижимает намоченный кусок ваты к подбородку. Нет там, конечно, никакой раны — так, кожу немного содрала. Но Ханаби смотрит с интересом, как на солидный боевой шрам, и всё норовит потрогать.

— Я тоже хочу тренироваться. Почему папа меня не берёт с тобой?

— Радуйся, что у тебя нет синяков, — улыбается Хината.

И не горят огнём мышцы, не болят от постоянных ударов о дерево ладони, не грубеют мозоли на костяшках, не ноет подвёрнутая лодыжка...

— Это я буду раздавать всем синяки! Ну-ка, покажи мне ту боевую стойку ещё раз, — Ханаби тянет Хинату за руку, заставляя встать, и перечить ей нет ни сил, ни возможности.

Ханаби всё чаще подглядывает за тренировками сестры и кузена, всё чаще видит неудачи Хинаты и её расстроенное лицо, и в конце концов упрямство её натуры достигает предела. Ханаби начинает тренироваться сама, как умеет — вспоминая те немногие приёмы, что показывала ей Хината. Сбегает от нянечки на их домашний полигон и до посинения ладоней отрабатывает удары по дереву. Пока в один вечер её не застаёт один из соклановцев и, всю красную, вспотевшую и покрытую ссадинами, но не растерявшую азарта, приводит прямо к отцу.

Тогда-то Хиаши и видит в ней то, что так долго — и безуспешно — пытался найти в Хинате.

* * *

Хинате восемь лет, когда что-то в ней необратимо надламывается.

Ханаби к тому времени уже становится её постоянным спарринг-партнёром. Невозможно не заметить, как легко ей покоряются сложные приёмы, как быстро она обретает всё новые и новые навыки, начиная догонять старшую сестру.

— Теперь, когда мы вдвоём, тебе будет легче, онэ-чан, — говорит она. — Не одной же тебе убиваться на тренировках.

Отец всё чаще одобрительно кивает Ханаби, зато на неудачах Хинаты как будто заостряет меньше внимания. Но Хината всё ещё остаётся наследницей, и требуют с неё как и прежде — отдавать учению всю себя без остатка.

По вечерам они с Ханаби почти не разговаривают — уставшие и сонные, передают друг другу баночку с заживляющей мазью, делают пару глотков травяного чая, услужливо заваренного горничной, и расходятся по комнатам, без сил падая в подушки.

А с утра — всё заново.

Иногда отец по-прежнему ставит Хинату против Неджи — продолжает сравнивать их, подмечать какие-то детали зорким глазом, хотя давно очевидно, что Неджи не как все. Он действительно одарённый, и мало кто из ровесников может с ним соперничать. В академии его уже называют мастером тайдзюцу. Хината пока застряла где-то на базовом уровне и продолжает там топтаться. В сражении она делает всё, что может, но выше головы ей не прыгнуть.

Неджи справляется с ней играючи, и час от часу ему это начинает надоедать. Даже больше — откровенно раздражать. Очевидно, что Хината — не его уровень, но Хиаши настойчиво ставит их против друг друга, чтобы вновь убедиться в немощности обложенной ворохом тщетных надежд наследницы.

Хината с отчаянием понимает, что все прошлые разы Неджи сдерживался с ней, не показывал в полной мере, на что способен. Но вот его терпению пришёл конец, и он начал бить в полную силу, не давая ей даже шанса ответить. Хината едва успевает делать вдохи, подавляемая градом его быстрых атак, пока очередной удар под рёбра не выбивает весь воздух из её лёгких. Захрипев, она падает на колени, а Неджи останавливаться не собирается. Сейчас ей станет много, много хуже, и Хината мысленно готовится к новой вспышке боли, но... Всё резко заканчивается, когда падает уже Неджи. Схватившись за голову, он почти прислоняется лбом к дощатому полу, и комнату оглашает душераздирающий крик.

Обернувшись на отца, Хината понимает, что он применил технику Проклятой печати, и прямо сейчас нервные клетки в мозге кузена беспощадно выжигаются одна за другой. Хинате не дано понять, как это чувствуется, но, глядя на корчащегося в адских муках Неджи, она может явно себе представить. Когда-то она уже видела подобное, но память услужливо сгладила картины прошлого, заставив Хинату почти позабыть, как осязаемы бывают чужие мучения. От этого зрелища её трясёт, как в лихорадке; она сама не зная, с какой целью, протягивает выставленную ладонь в сторону отца, будто пытаясь сказать «хватит», но онемевшие губы не двигаются, язык присох к нёбу.

Хиаши сам прекращает пытку через отведённое, одному ему известное время. Укоризненно поджимает губы, глядя на Неджи, медленно поднимающегося на дрожащие ноги. Даже не давая себе времени на передышку, он пытается поскорее встать, хотя тело ещё плохо слушается его. Проклятая печать — единственное в этом мире, что способно заставить гордого Неджи склониться. Он и лишней секунды не станет демонстрировать смирение.

— В следующий раз остановишься вовремя, — сухо бросает ему Хиаши, чтобы затем обратить взгляд к дочери. — Хината, следи за корпусом и руками. Даже тренировочный манекен сопротивляется не так вяло. В последнее время ты меня крайне разочаровываешь.

Не только его.

Хината замечает стоящую у дверей сестру. Та смотрит на неё как обычно, но к прежнему сожалению в туманно-белых глазах подмешивается что-то ещё. Досада? Даже она устала видеть Хинату такой.

«Если бы я дралась как надо, братец Неджи не пострадал бы. Это всё я, я виновата», — сокрушается Хината в мыслях.

Но вместо того, чтобы взять себя в руки, она сникает пуще прежнего.

Видимо, так и происходит надлом.

Вспоминая искажённое болью лицо Неджи, Хината понимает, что искренне ненавидит драться. Нападать, атаковать. Всё это вызывает у неё лишь тошноту. Возможно, если бы они жили в мире, где нет нужды соревноваться, стремиться быть лучше один другого, Неджи презирал бы её куда меньше. Он видел бы в ней просто девочку, родственницу, сестру, а не ничтожную неумеху, суть существования которой — быть подавленной кем-то более жёстким и сильным. Потому что так работают законы их мира. И ничего не остаётся другого, как им подчиняться.

Раньше всё до смешного просто выглядело в мыслях Хинаты.

Я хочу быть сильной, как папа, и доброй, как мама.

Чем взрослее она становится, тем ощутимее осознание, что одно обязательно вытесняет другое — этим двум качествам в ней не ужиться.

Хиаши почти никогда не рассказывает ей о матери, его сложно заставить делиться воспоминаниями, да и у Хинаты не хватает смелости докучать вопросами. Всё, что у неё есть, — единственная фотография и редкие крупицы знаний, складывающиеся в наполненный пробелами образ. Тем не менее — очень ей дорогой.

— Мама тоже была шиноби? — однажды спросит она.

Отец отрицательно покачает головой.

Не была... не сражалась, не побеждала других? Но это ведь не мешало ему любить её?

— Она была добрая, да?

— Она много болела, — отрезает Хиаши, и на этом разговор заканчивается.

Хината здорова, а ещё она наследница клана — у неё нет никаких оправданий слабости.

Ей становится сложнее после случая с Неджи. Она не может добросовестно сражаться даже с сестрой. Приходится себя заставлять, делать вид, что она воинственная и напористая, а это выматывает Хинату куда сильнее, чем физические движения. Самая изнурительная борьба разворачивается не на тренировочной площадке, а в её собственной голове.

Им назначают контрольный спарринг — на глазах у отца, старейшин и нескольких взрослых членов клана.

Пришло время окончательно решить, кто способнее и заслуживает первостепенное внимание в обучении. Почему-то так заведено в клане Хьюга, что это всегда должен быть кто-то один. Как говорит отец, не бывает двух равных ниндзя. Всегда кто-то окажется лучше, заметная на первый взгляд или нет, но разница будет.

Ханаби младше, но уже способна сражаться с Хинатой на равных. Сложно сказать, кто из них одержит победу. Постоянные занятия Хинаты тоже даром не проходят, и она не проиграет младшей сестре так очевидно, как проиграла бы Неджи. Если постарается, конечно. Если она всё же отринет свою извечную мягкость, сгибающую её пополам.

Ханаби борется отчаянно — она, как и Неджи, в моменте не думает, не даёт посторонним мыслям и ненужным сомнениям сбить себя с толку. Просто делает то, что умеет, без малейшей заминки. Её атаки быстры, но для Хинаты во многом предсказуемы. Она не уступает Ханаби в силе и ловкости, но проигрывает головой. Иногда тело попросту не слушается её, медлит в важную секунду, потому что в голове Хинаты засел страх причинить боль сестре. Она патологически отказывается вредить той, кого любит. Младшей сестрёнке, которую должна оберегать, о которой должна заботиться. Трудно принять, что Ханаби очень изменилась с той поры, когда была беспечным ребёнком, всюду следовавшим по пятам за своей онэ-чан и таскающим с кухни моти, последний из которых обязательно разделит напополам, как бы сильно её ни одолевало желание съесть любимое лакомство в одиночку.

Хината пропускает идеальный момент для решающего удара.

Эта слабость будет стоить ей многого, но побороть её ради победы — выше возможных сил.

Ханаби, в отличие от Хинаты, не думает, просто делает. Потому она и становится победительницей. Теперь для клана очевидно, кто из сестёр — лучшая.

По взгляду отца ясно, что для него такой расклад досаден, но ожидаем. Удивления нет.

— Пожалуй, Ханаби-сама могла бы претендовать на статус наследницы, — громко шепчет ему на ухо кто-то из соклановцев. — Она очень способная для своего возраста.

— Будет видно, — скупо отзывается Хиаши.

Ханаби переводит дух после схватки, упёршись ладонями в согнутые колени. Эмоций на её лице не разобрать, но Хината предполагает, что сестра довольна и огорчена одновременно. Она справилась на отлично, но от своей соперницы, возможно, ожидала большего.

Члены клана оживлённо совещаются с отцом, пока лишь один из старейшин, опирающийся на трость, — седовласый старик с густыми нависшими бровями и скорбными морщинами у рта, пристально смотрит на Хинату.

— Ей хватает навыков, но не хватает воли, — одними губами произносит он, но Хината чётко улавливает эти слова.

Поклонившись отцу и старейшинам, она молча разворачивается и уходит со двора.

Уже на энгаве её догоняет Ханаби. Развернувшись на звук быстрых шагов, Хината не успевает ничего осознать — сестра со злым негодованием в глазах залепляет ей пощёчину. Хината отшатывается, прижимая ладонь к горящей щеке. Нет почему-то обиды, есть только непонимание.

— Ты поддалась, — шипит Ханаби с недетской яростью.

Когда она успела так ожесточиться?

— С чего ты взяла? — делает вялую попытку отстоять себя Хината.

— Не притворяйся. Мы тренируемся вместе каждый день, и я отлично тебя знаю. Ты струсила!

— Я не...

— Да-да, именно струсила. Неважно, чего ты боялась... ударить меня, потому что я ведь сахарная и тут же рассыплюсь, или победить, потому что с тебя после этого будут больше требовать... Это всё равно трусость.

Слова Ханаби бьют больно, поддевают где-то глубоко в Хинате спящую гордость. Быть трусихой — ещё более унизительно, чем быть слабой физически. Будь на месте Ханаби Неджи, он бы и смотреть на неё не стал. Просто не счёл бы достойной хоть мизерной капли своего внимания. Ханаби всё же не презирает её. Она просто хочет видеть в Хинате старшую сестру, за которой сможет тянуться, на которую сможет глядеть с восхищением. Сама не замечает, что Хината уже давно уступила ей ведущую роль, а Ханаби не стала отказываться. В клане Хьюга младшим не принято отчитывать старших. И уж тем более раздавать им пощёчины.

— Если ты меня хоть немного уважаешь, не смей больше поддаваться, — твёрдо произносит Ханаби.

— Я не делаю это специально. Мне просто...

...сложно причинять боль кому-то близкому.

На это и правда нужна большая сила воли.

— Ударить меня для тебя страшнее, чем проиграть, вот в чём твоя проблема, — рассуждает Ханаби, и Хината думает, что она и вправду не по годам умна. — Чтобы было наоборот, нужно сделать так, чтобы проигрыш означал для тебя жертву.

— Жертву?

— Да. Что-то ценное, от чего тебе придётся отказаться.

Хината раздумывает, невольно накручивая на палец прядь иссиня-чёрных волос, которые сейчас достают ей ниже плеч. Ханаби взглядом прослеживает её движение.

— Придумала! Пусть это будут волосы. За каждое поражение — дюйм.

Хината безотчётно проводит рукой по своим гладким волосам, будто намереваясь защитить их, прижать к себе мягкую, источающую тонкий аромат трав, завесу. Она берегла их длину не как символ красоты, скорее как напоминание о матери, делающее их похожими, и просто как то, что ей нравилось. Может быть, единственное, что Хинате вообще нравилось в себе.

— Меня это тоже касается, — в голосе Ханаби слышится неохота, но в то же время бескомпромиссность. — Проиграю я — с волосами прощаюсь я. Всё честно, без поблажек.

У Ханаби волосы примерно такой же длины, идеально прямые. Не такие блестящие, как у Хинаты, но довольно густые, насыщенного каштанового цвета. Её, на памяти Хинаты, никогда коротко не стригли, и для Ханаби такой расклад уж точно привычным не будет. Но она готова пойти на уговор. Хината ловит себя на мысли, что она действительно не хочет резать волосы. Хотя дюйм — это совсем немного. Но если таких дюймов будет несколько... а потом ещё и ещё... Может, мысль и вправду дельная? Она заставит себя бороться. Если не за идею, то хотя бы — как прозаично — за волосы.

Хината снимает закреплённый на бедре кунай и протягивает Ханаби.

— Ты выиграла. Режь.

Ножниц поблизости нет, и искать их не хочется: слишком велико желание поскорее положить начало их противостоянию здесь и сейчас. Хината больше не допустит, чтобы её посчитали трусливой. Во взгляде Ханаби — непримиримая стойкость. Она тоже своего не отдаст.

Первый срезанный дюйм иссиня-чёрных волос не долетает до деревянного пола энгавы; подхваченный ветром, уносится на улицу и распадается на множество едва различимых нитей, парящих по воздуху.

* * *

Хинате десять лет, и её волосы теперь, как в раннем детстве, едва достают до мочек ушей.

Их решающий поединок открыл в Ханаби новое дыхание — а ещё отец всерьёз взялся за её тренировки. Сестра прогрессировала в навыках не по дням, а по часам, и Хината проиграла ей много боёв, за что и расплатилась многими дюймами когда-то длинных волос. Обидно, но что поделать? Уговор есть уговор.

Хинате не нравится видеть себя с такими короткими волосами, и она редко смотрится в зеркало.

А ещё, как назло, девочки в академии все как одна решили отращивать. Ино Яманака, когда-то носившая каре, теперь щеголяет с роскошной копной светлых, почти платиновых волос, достающих до пояса. У её закадычной подружки Сакуры Харуно всё пошло по тому же сценарию: прилично отросшие волосы цветут розовым цветом, как сакура по весне — символично. С годами будущие куноичи стали больше задумываться о внешности, старались чем-то выделиться, выгодно подчеркнуть свою девичью красоту.

— Саске нравятся девочки с длинными волосами, — шепчутся неподалёку от Хинаты одноклассницы, смущённо хихикая. — Это точно. Маки сказала Аюми, Аюми сказала Ино, а Ино сказала мне.

— Насколько длинные? — с неподдельным любопытством интересуется одна из них, критически оглядывая свой светло-русый хвостик.

— Ну... Главное, чтобы не как у неё, — одна из девчонок косится на Хинату, и они тут же разражаются смешками.

Хината отворачивается от них.

Она бы расстроилась, если бы речь шла о Наруто. Но никто и никогда не обсуждал его в подобном ключе. За ним не увивались толпы девочек. Он, наверное, вообще никому не нравился, кроме Хинаты. А нравилась ли она хоть немного ему — это оставалось для Хинаты тайной за семью печатями.

* * *

Хинате двенадцать лет, и её волосы по-прежнему коротки.

Неджи по-прежнему презирает её.

С Ханаби они всё меньше общаются: отец теперь тренирует её в одиночестве, а у Хинаты в жизни скоро начнётся новый этап.

Хиаши уже не скрывает, насколько слабой и бесполезной считает старшую дочь. Как только она выпустилась из академии ниндзя и перешла под попечение сенсея Куренай, Хиаши дал той знать, что дальнейшая судьба Хинаты его мало заботит.

«Мы её не считаем полезной для клана. Делай как посчитаешь нужным. Как шиноби она уже провалилась. Не способна навязать борьбу даже младшей сестре».

Хината, возможно, и не должна была услышать этих слов, но она чутко внимает каждому, стоя под дверью с до побеления сжатыми костяшками. Впитывает отцовское разочарование кожей. И всё с той же опущенной головой. Молодая сенсей Куренай наверняка не ожидала подобного объяснения от главы клана, когда пришла к нему просить дозволения взять ответственность за жизнь и безопасность Хинаты. Того же больше заботила прерванная тренировка Ханаби, чем то, что его старшая дочь получила ранг генина и теперь её ждут настоящие миссии с настоящими сражениями. Куренай, заметив Хинату, сразу понимает, что та всё слышала, и смотрит с сочувствием, которого Хината избегает как опаляющего огня. Тут же отстраняется от стены и быстрым шагом уходит прочь.

Куренай оказывается на редкость понимающим человеком и никогда не касается в разговоре темы отношений Хинаты с кланом. Просто делает свою работу, обучая её разным навыкам ниндзя. Одно плохо: она ничего не знает о бьякугане и техниках клана Хьюга, это не её специфика, и здесь Куренай Хинате не помощник. Ей остаётся тренировать себя самостоятельно, вспоминая всё, чему её учили раньше в клане, и она трудится до седьмого пота. Даже товарищи по команде, тоже наследники своих кланов, удивляются её упорству. Они оказались хорошими ребятами, то и дело подбадривают Хинату, Киба и вовсе как будто стремится взять её, такую тихую и незаметную, под своё крыло.

И всё идёт своим чередом — пусть отец фактически отрёкся от неё, сестра отдалилась, звёзд с неба Хината не хватает — она всё же борется с собой каждый день, не прекращая отрабатывать удары и техники, подвластные её особым глазам. Без гнёта чужих ожиданий почти начинает верить, что на что-то она способна. И однажды, возможно, возьмёт у Ханаби реванш, и тогда уже ей придётся отстричь волосы — далеко не единожды. Их уговор в силе, хотя они давно не сражались друг с другом. Потому резать волосы Хинате нет нужды, но она упрямо продолжает это делать — делать то, что так сильно не нравится ей, огорчает. Будто сама себя наказывает. Будто потеряла право носить длинные волосы, потеряв остатки уважения отца, значимость в клане и когда-то такую важную, дорогую ей связь с сестрой, пути с которой неумолимо расходятся в разные стороны.

А потом Неджи чуть не убивает её на экзаменационном поединке.

Хината не сдаётся до последнего, уже зная, что обречена проиграть кузену, и бьёт его словом больнее, чем он её — своей талантливой рукой.

Неджи много говорит про ненавистную судьбу, убеждая Хинату смириться с тем, что шиноби из неё не выйдет, называет её храбрость блефом и требует отказаться от боя. В этом есть резон: проигрыш ему будет означать для Хинаты куда большую жертву, чем отрезанные волосы. Возможно, ею станет здоровье, а то и жизнь.

И всё же... На глазах у всех, на глазах у Наруто, который, несмотря ни на что, верит в неё, единственный из всех выкрикивает слова поддержки, отказаться от поединка — хуже, чем проиграть. Может быть, хуже, чем умереть.

Пузырящаяся на губах кровь мешает разборчиво говорить, но Хината вынуждает Неджи услышать своё последнее слово.

«Именно ты тот, кто больше всего сломлен и страдает из-за судьбы главной и побочной ветвей нашего клана».

Такие, как он, вопреки всей своей силе, тоже подвержены страхам. В случае Неджи это правда, которую он боялся признать.

Хинате проигрывать далеко не впервой, но впервые поражение ощущается чем-то большим, чем могла стать победа.

* * *

Хинате шестнадцать лет, и её волосы опускаются до поясницы.

Многое изменилось за прошедшие годы.

Хината получила ранг чунина и теперь ходит на более сложные и опасные миссии. В её арсенале появилась новая техника с красивым названием — Кулак львов-близнецов мягкой поступи. Хината приложила много усилий, чтобы однажды увидеть, как вспыхивает ярко-синим цветом чакра вокруг её сжатых кулаков, превращаясь в очертания хищных звериных морд с ослепляюще белыми глазами. Ещё одно оружие — то, что делает её сильнее и значимее в своих и чужих глазах.

Быть сильной куда проще, если напоминать себе, что главный смысл силы — защитить, а не навредить.

Повзрослевший Неджи стал её верным соратником и помощником в тренировках. Все старые обиды между ними забыты. Где-то, как оказалось, может пригодиться и доброта — Хината всегда умела прощать, ей не было нужды переступать через себя.

Отец смягчился, признав, что и она чего-то стоит. Но Хината больше не приходит к нему обучаться. Единственным её наставником в клановых техниках стал кузен Неджи.

Волосы Ханаби теперь едва касаются подбородка.

Она больше не выигрывает у Хинаты в поединках: слишком далеко вперёд ушла старшая сестра. Побороть её сейчас ох как непросто. И, хотя Ханаби трудно смириться с таким положением дел, она по-прежнему уважает Хинату за то, что та сражается с ней на равных, не думая поддаваться. Продолжая учиться новому, она не теряет надежды на реванш и вплетает цветок в свои короткие волосы. Ей тоже хочется быть красивой. Хотя Ханаби не испортить ничем.

Хината смотрит на фотографию матери в рамке, задумчиво водя пальцем по холодному стеклу, и думает, что теперь они похожи как никогда. Когда-нибудь, возможно, у Хинаты родится дочь с волосами такого же цвета. Когда она уже будет носить не фамилию Хьюга. И жить не в поместье клана, а в своём собственном доме. По своим правилам и традициям. И волосы у её дочери всегда будут такой длины, какой она сама пожелает.

Будущее далеко, а впереди — война.

Война, которая заберёт у неё Неджи.

Самое горькое для Хинаты заключается в том, что от проклятой печати он освободился лишь после смерти.

Накануне похорон Хината заходит в кабинет отца и смотрит на него долгим взглядом, перебирая в голове сотни слов, с которых следует начать.

Хиаши так же пронзительно глядит в ответ и впервые, как кажется Хинате, видит в ней что-то большее, чем старшую дочь, когда-то не оправдавшую возложенных на неё надежд. Возможно, на ум ему приходит образ матери Хинаты, передавшей ей не только свои иссиня-чёрные волосы, но и непозволительную для шиноби доброту.

— Неджи ведь отдал за меня жизнь не из чувства долга побочной ветви перед главной. Лишь по желанию. И это значит куда больше наших жестоких, давно устаревших законов.

Тем же днём Хиаши подпишет указ, согласно которому членам побочной ветви клана отныне запрещено ставить проклятые печати. Это вызовет негодование старейшин, но слово лидера клана, особенно такого жёсткого и авторитарного, как Хиаши, по-прежнему остаётся незыблемым. Хината мысленно радуется за всех младенцев, которые родились и ещё родятся в клане Хьюга: они избегут той ненависти и боли, которая чуть не сломала жизнь Неджи и своей опаляющей силой коснулась даже её — по праву рождения, но вовсе не по заслугам привилегированной и нетронутой.

Наверное, преодоление пропасти между ними двумя стало главной победой, ведь Хиаши мог и не решиться на отмену традиции, не увидев, как близки и уважаемы друг другом стали кузены, в детстве общавшиеся лишь на языке презрения и страха. Подавить гнев тяжело, как и простить его другому. Они справились — а вознаграждены за это будут уже новые поколения. Всё наладится, пусть Неджи уже этого и не увидит. Но он бы хотел, чтобы всё сложилось именно так. Его смерть не будет напрасной.

* * *

Хинате девятнадцать лет, и они с Ханаби больше не соревнуются.

Уговор, когда-то помогший обеим переосмыслить что-то важное, остался в прошлом.

У Хинаты тёмные волосы до пояса, а у Ханаби — каштановые, вдвое длиннее.

И каждая из них достойна по-своему. Как куноичи, как девушка, как сестра.

В будущем, Хината думает, Ханаби станет прекрасной главой клана Хьюга — сильной, решительной, уважаемой. Она по характеру лидер, за ней, как за отцом в своё время, охотно пойдут другие.

А Хината возьмёт отставку и однажды исполнит мечту о собственном доме и дочери с иссиня-чёрными волосами, оставив в покинутом поместье клана всё своё прошлое, за исключением милой сердцу фотографии в белой рамке.