Вдвоём (гет)

Прекрасен Кайлаш, любимая обитель Шанкары. Сверкает серебром в солнечных лучах, пики же кажутся сложенными из самоцветов. Средь деревьев и лиан бродят антилопы и тигры, что оставили свою хищную природу, слышен шелест крыл бесчисленных птиц. Много там пещер и плоскогорий, текут рядом священные реки, а неподалёку растёт чудо из чудес — баньян высотой в сотню йоджан, отбрасывающий неподвижную вечную тень, под которым никогда не ощущается зной и на чьих ветвях не вьёт гнездо ни одна птица, дабы не потревожить отшельников, совершающих аскезы.

Всем хорош Кайлаш; нет в нём изъяна. Но если вдруг явятся гости, как не пустить их, даже незваных? Не с кем посоветоваться Махешваре, некому поведать о своём затруднении.

«Ты — первый среди аскетов, о Шамбху, — скажет Вишну и улыбнётся тайной, ему одному понятной улыбкой. — Нет тебе равных по погружению в созерцание и способности к концентрации. Тебе ли жаловаться, что кто-то сумел тебя потревожить?»

Брахма, услышав о желании бога богов остаться наедине с женой, чтобы украсить её цветами, лишь посмеётся: «Не ты ли когда-то яростно протестовал против собственной свадьбы, Махешана? Видно, прежде чем обратиться в пепел, Камадэву удалось поразить тебя в самое сердце волшебной манговой стрелой».

Вздохнёт верный Нанди. Преградить путь дэвраджу Индре — задача не из лёгких. Упрям и силён властитель Сварги. Не зря именно он одолел Вритру — хитрого зверя из тьмы, не-бога и не-человека, повелителя грома и тумана. Но и на него найдётся управа. Горд собою царь богов Индра, и сегодня Рудра использует эту гордость против него. Он наклоняется к Нанди и шепчет ему на ухо одну длинную фразу.

— Так и передать дэвраджу, слово в слово? — Нанди удивлённо моргает. В сообщении, предназначенном Индре, нет ничего грубого или оскорбительного для него. Однако оно разбудит стремление самому, без чьей-либо помощи добиться победы. Дэвы могущественны и храбры, и если есть у них недостаток, то ему подвержены все живые существа без исключения: к тому, что твои проблемы решает кто-то другой, привыкаешь за миг, и отказаться от этого сложно, практически невозможно.

— Слово в слово, — подтверждает Хара. Он вытягивает руку. Васуки сползает на землю с жалобным шипением и неохотно сворачивается в клубок рядом с Нанди. — Наберись терпения и подожди меня здесь, друг мой. Чандра! — Бог-Луна склоняется в молитвенном поклоне. — Думаю, твои жёны будут счастливы, если ты почтишь их своим присутствием.

Это не просьба и не приказ. Тем не менее Чандра кланяется ещё раз и исчезает.

Ганга — следующая, и в её голосе понимание и ласковая усмешка:

— Полагаю, мои родители очень соскучились. И долг дочери — развеять их тоску. Позови меня, Гангадхара, когда настанет пора возвращаться.

Он кивает и уходит вверх по склону. В его руках возникает гирлянда из жасмина.

— Гаури, — имя благозвучной нотой дрожит в кристально-прозрачном воздухе.

Он слышит ответный выдох Парвати раньше, чем видит её. Она выглядывает из-за дерева, поправляет прядь волос кончиками пальцев, выкрашенными в алый цвет. Заметив его, опускает ресницы, но изгиб её губ обещает все удовольствия мира и суровую плату за них же. Она отступает в тень, а он идёт по её следам на поляну, где трава мягче перин во дворцах. Деревья осыпают их обоих цветочным дождём.

Парвати смотрит на жасминовую гирлянду в его руках. От её взгляда в груди становится тесно.

— Чего пожелает моя госпожа?

Её смех напоминает перезвон колокольчиков. Он как глоток студёной воды в жаркий день.

— Помнишь обет Нанда? Когда я завершила обряды, ты пришёл ко мне. С пятью ликами и тремя очами, четырёхрукий, сияющий пеплом. Признайся хотя бы сейчас: ты выбрал тот облик, чтобы произвести на меня впечатление.

— И мне это удалось.

— О да. Я бы хотела вновь взглянуть на тебя в этом образе. И, возможно, не только взглянуть…

Парвати краснеет от собственной дерзости. Как она нравится Махадеву такой — свободной, игривой, смело высказывающей свои желания, не боящейся потребовать и получить то, что принадлежит ей.

Воспоминания о прошлом теперь не причиняют боли. Потому что, какое бы имя ни носила его возлюбленная жена (Сати, Парвати, Ума, Гаури, Кали), она — его Шакти, и она всегда была с ним и всегда будет.

Трезубец втыкается в землю, и время замирает. Останавливается.

Четыре руки маловато, решает Шрикантта. Нужно шесть. Две — чтобы вплести в волосы Парвати жасмин, две — чтобы нежно обнять её за плечи, а ещё две — чтобы пробраться под сари и сотворить нечто очень приятное, о чём не говорят в приличном обществе.

Судя по довольному вздоху, больше похожему на стон, Парвати не возражает.