За бочок кусать — дело трудное (джен)

Под вечер, как и обычно, шел Тимофей по прозвищу Серый в сторону Теремка, где с недавней поры (то есть после реконструкции, ведь старый Теремок Михал Потапыч случайно развалил) крупными буквами было выведено «Первый лесной сказочный департамент».

— Вечера доброго, — бросил сквозь зубы в сторону сидящей за стойкой администрации Алисы Патрикеевны. — Задания есть?

— Для тебя, Серый, как не быть, — усмехнулась та, вертя хвостом. — Но погоди, послушай сначала, что со мной приключилось!..

Вот за что Тимофей Патрикеевну не любил, так за умение всегда сухой из воды выходить. Хоть и жаловалась ему вечно, что бока ей «незаслуженно» намяли — то за нелегальную схему обмена скалочки на курочку (без уплаты налогов, естественно), то за незаконную аннексию заячьей избенки — вот только не верил с некоторых пор Серый ее жалобам; знал, что умеет та, если нужно, битой прикинуться.

Не только на старуху, но и на волка, как оказалось, проруха бывает; поверил он в былые годы этой хитрой морде, что можно, мол, рыбу в проруби хвостом ловить... На свою беду.

— Ты мне за историю с прорубью еще не ответила, рыжая, — ощетинившись, перебил ее причитания Тимофей.

— Что за дискриминация по цветовому признаку? — возмутилась Алиса, дернув рыжим (а как еще его назвать?) хвостом. — Политкорректно говорить «медноцветный гражданин волшебного леса».

Всегда умела эта аферистка зубы заговаривать.

— А если я тебя за «медноцветный» хвост твой схвачу и к ответу призову? — не выдержав, пригрозил Серый.

— Запрещено Лесной конвенцией по правам лис, — тут же парировала Патрикеевна, блеснув хитрющими глазами.

Почему вот только конвенции по правам волков не существует? — с досадой подумал Тимофей. Вот у Алисы не житье, а красота: лису, как известно, и хвост бережет, и заказов мало, и никто не спросил с нее даже за то, что Колобка съела. Сиди себе целый день в Теремке-департаменте да рассказывай случайным посетителям о грозном супруге своем, Котофее Ивановиче, о кислом винограде да хищении сыра у местных ворон.

То ли дело ему (проклятый народный фольклор!) несладко приходится. То в лес вынужден смотреть, то товарищем кому-то быть (хотя Тимофей вообще не из-под Тамбова, в документы ошибка прокралась просто). Но самое надоедливое — за бочок кусать. Каждый раз, как кто-то на краю ляжет, в их департамент запрос прилетает: мол, иди, Тимофей, работа твоя.

И никому невдомек, что не любит он кусаться. А еще больше сопутствующие вопросы обижают да мнение устоявшееся, что, дескать, во всех бедах волк виноват.

Как кто увидит его, так сразу: это ты козлят съел? А Красную Шапочку? Вот и объясняй, что не ел никого. Тимофей даже пузо свое серое в доказательство показывал — мол, присмотритесь, нет никаких шрамов и отродясь не было. Не верят. А поросят, спрашивают, кто? Поросят — кузен Тимофея, да и то не ел, а лишь домики сдул. А потом лечился в клинике доктора Айболита, когда Наф-Наф ему хвост ошпарил. Сам Тимофей там же с ним и пересекся, но по противоположной причине, однако тоже с хвостами связанной — тот свой обварил, а Серый в проруби отморозил (чтоб ее, Патрикеевну, блохи замучили!).

Даже в их сказочном департаменте на волков бочку катили с завидной регулярностью. Собрал как-то Михал Потапыч весь персонал Теремка на конференцию, вопрос важный обсудить: почему посещаемость волшебного леса снизилась? И снова оказалось, что он, Тимофей, виновен — волков, видите ли, боятся, вот в лес и не ходят...

— Все, Потапыч, не могу больше так работать, — выдал Серый на следующий день, положив заявление по собственному тому на стол.

— А кому, Тимофей, сейчас легко? — Михал Потапыч заявление его не принял, порвал. — Мне, думаешь? Шутка ли — всем подряд медвежьи услуги оказывать. А уж от Маши хлопот сколько...

Хоть лесные обитатели и считали Машу бедствием почти вселенского масштаба, а медведю все же завидовали; собственный ребенок на попечении — почетно. Никому более столь высокое доверие оказано не было, даже Степаше Косому (хоть тот и пытался тщетно убедить сказочную братву, что заек дети любят не меньше, чем мишек). А уж про Патрикеевну с Тимофеем и говорить нечего. Волк, по мнению большинства, вовсе был создан лишь, чтобы пугать, а никак не няней быть. (О том, что однажды он вполне удачно вырастил теленка, почему-то упорно забывали.)

— В общем, некем мне тебя заменить, — вздыхал Потапыч, — так что иди и работай.

— Срочный вызов, Тимофей, — в притворном испуге взмахнул вдруг Алиса хвостом, как веером. — Девочка Леночка на краю легла!

Ну вот, опять. Вызовы к детям были самыми непредсказуемыми; то плакать начинали — ой, злой и страшный серый волк пришел! — а то и философствовать.

— Если человек человеку волк, то волк волку, стало быть, человек? — спрашивал его как-то мальчик Сашенька.

Так и не покусал его за бочок Тимофей; всю ночь дискутировали. В итоге пришли к выводу, что волк волку — брат, лиса волку — наглая рыжая (к кощеям политкорректность, именно рыжая, а не медноцветная!) морда, заяц — болтун и выпендрежник, по всему лесу сплетни распускающий, как плохо ему из-за волков живется (хотя плохо ему вовсе не из-за волков, а от собственной трусости), ну а медведь волку... медведь.

Серый тихо прокрался в детскую спальню. Что именно Леночка выдаст, заприметив его, предположить заранее было сложно.

— Ты волк? — тихо спросила вдруг та из-под одеяла.

— Угу. За бочок кусать тебя пришел. Ты зачем на краю ложилась? — а потом, подумав, добавил. — Ты уж не серчай, работа у меня такая.

А куда еще трудоустраиваться, как не в сказочный Теремок-департамент? Не берут больше Серого никуда; работа, говорят, не волк, в лес не убежит, а вот волк — волк, сбежит и поминай как звали. Устроился однажды корзиной яйца ловить — увы, разбил большую часть, уволили по профнепригодности. Но разве же будешь грузить ребенка взрослыми проблемами...

На столе у Леночки заметил он яркую книжку со сказками. Опять, небось, начнет про козлят да Шапочку спрашивать, подумал Тимофей. Леночка же тем временем приподнялась в кровати и с любопытством на него уставилась.

— Скажи, а ты в Лукоморье бывал?

Вот так растопила она одним вопросом его волчье сердце. Из Лукоморья был он родом и про малую родину свою рассказывать мог часами.

Кивнул ей Серый, заулыбался.

— И ученого кота, стало быть, знаешь? — оживилась Леночка.

— А как не знать... Он же нам и сказочную теорию преподавал, и пение, и сказания народные.

И перенесли Тимофея воспоминания во времена бурной молодости.

— Третий закон сказочной теории гласит... третий закон... — наматывал Серый круги, силясь вспомнить хоть что-то из лекций кота Баюна.

Свою тетрадь с конспектами он случайно съел... Вернее, не совсем случайно: поклялся сгоряча, что если первым водицу в следе своем не зачарует, то тетрадь проглотит. В итоге обошел его какой-то козел, и Иванушка, аленушкин братец, результаты тестировавший, именно в козленочка, а не в волчонка превратился. О необдуманных действиях своих, конечно же, Тимофей перед экзаменом пожалел. И пришлось ему в итоге идти за помощью к лучшему другу и однокурснику — Сивке-Бурке.

— Не помню, хоть на луну вой. Сивка, выручай!

— Третий закон гласит: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — вздохнул Сивка-Бурка, — Ты учи, Тимофей, а не то Баюну зачет не сдашь.

— А может, к кощеям его, зачет этот? Рванем в Тридевятое, с Ваней покуролесим...

— Чтобы потом быть отчисленными со справкой о неполном сказочном образовании? Нет уж, подождет нас Иван-царевич. Учи, Серый, учи.

Леночка смеялась, слушая его рассказ.

— Так чем же закончилось — сдал зачет?

— Сдал. Жаль, не на отлично: перепутал историю князя Гвидона и царя Дадона, — Тимофей насупился, будто снова с досадой переживая тот провал. — Да я виноват, что ли, что все вы, человеки, на одно лицо?

Взгляд Леночки упал на книжку сказок, лежащую на тумбе.

— А про Ивана-царевича еще расскажи!

После получения диплома рванул Серый все-таки в Тридевятое царство, как и планировал. Тогда история с Жар-птицей и приключилась. Особо ярким в воспоминаниях остался момент, как он сам царевной обернулся (а знали бы Леночка, или Иван, или кто-либо еще, какого труда ему стоило не расхохотаться в голос, когда похотливый царь вел его на брачное ложе).

— Обернись снова! — взмолилась Леночка.

Это Тимофей мог — по волшебству (в отличие от истории сказочных царей) у него всегда была твердая пятерка. Резво перекувыркнувшись, в царевну превратился.

И почему бы мне разок Кощеем не обернуться да не надрать Патрикеевне лисьи бока за все ее обманы? — мелькнула шальная мысль. Но нет, воспитание мешало. С малолетства им Баюн внушал, что волшебство для зла творить нельзя, не то станешь сказочным злодеем, а таковые всегда проигрывают.

И заскользила царевна-волк лебединой походкой по полу, а Леночка захлопала в ладоши.

— Вот бы и мне так уметь...

Тимофей глянул на часы: до конца ночи — времени сказок и снов — оставалось еще немало. А во снах, как и в сказках, любое волшебство возможно.

— А ну-ка вставай да перекатись, — скомандовал он.

Леночка повиновалась, ловко откинула одеяло и выполнила все указания, после чего обернулась красавицей, что ни в сказке сказать, ни пером описать. (А это, как не вовремя вспомнил Серый, четвертое правило сказочной теории — именно так о красе русских царевен и пишут.)

— Взмахни-ка правым рукавом, — продолжил Тимофей.

— Я уже знаю, — улыбнулась Леночка, — получится озеро.

Молодец, начитанная, подумал он. И я молодец, что с Сивкой на пару, как студент курса волшебства, выпросил приглашения на сказочную конференцию, именуемую Слетом юных Василис. Лично у Царевны-Лягушки правила взмахов рукавами выспрашивал, теперь смогу Леночке подсобить.

— Я теперь Елена Прекрасная, — смеялась она, танцуя по комнате, вернее, сказочному дворцу, создавая то озера, то лебедей.

А Тимофею захотелось вдруг все-все ей про Лукоморье рассказать. Как Жар-птица однажды вместо золотых яблок молодильные склевала, и как потом они с Иваном за жар-птенцом ухаживали. Как, будучи еще молодым и вечно голодным волком, решил было он курью ножку избушки обглодать, и что Баба-Яга за это с ним сделала. И как с Сивкой-Буркой на спор реку Смородину перепрыгнуть хотели... Спасибо богатырю, что, за хвосты поймав, спас их обоих от беды, не то бы не сидел здесь сейчас Тимофей (стало быть, не только лис хвост бережет!).

Но на горизонте забрезжил уже рассвет. Сказка заканчивалась, пора было ему в волшебный лес отчаливать. Но отчего-то так тоскливо было расставаться — словно чувствовал Серый, что днем Леночка будто в клетке, не может так веселиться и танцевать, как ночами.

— А ты ложись каждую ночь на краю, — неожиданно для самого себя произнес Тимофей. — В наш Теремок-департамент запросы на укусы за бочок прилетать будут...

— И ты каждую ночь появляться станешь? — с надеждой спросили Леночка.

— Конечно. На то я и волшебный волк. Работа у меня такая.

Тимофей помахал лапой, прыгнул и растворился в утренней дымке.

* * *

— Ну ты, Серый, даешь!.. Тебе, волку, да за ребенком приглядывать? — ворчливо качал косматой головой Михал Потапыч.

— Пятое сказочное правило знаешь? — гордо вскинув морду, ответил ему Тимофей. — Что написано пером, не вырубишь топором.

А затем открыл толстую книгу со сказками.

— Читай: «В темнице там царевна тужит, А бурый волк ей верно служит». Леночка — царевна, а волк, стало быть, я. Так что все справедливо.

Вообще-то Тимофей был серым волком, а не бурым, но верно Потапыч говорил — заменить нынче его было некем. А слов из сказки не выкинешь.

С завистливым прищуром зыркнула на него Патрикеевна. Вот так, рыжая, нужно детей к себе располагать, а не как ты — ребенка пыталась на гусочку выменять (если, конечно, не врет лесная молва), подумал Серый.

Косой в задумчивости лапой по дереву барабанил, Ряба кудахтала, что быстрее бежать нужно, и бабке, и внучке поведать, что у волка теперь подопечная. А Арина Норушкина смотрела на Тимофея с тоской из своего уголка; еще недавно оба они на побегушках были — он за бочок кусал, она золотые яйца хвостиком задевала. А теперь ей только Репку тянуть, а Тимофею вон какая удача привалила. Обидно мышке.

Будет и на твоей улице праздник, подмигнул ей Серый, а затем пошел восвояси — в теплый домик с наклейкой на двери «Патрикеевну не пускаю» (многие ей историю с заячьей избенкой припоминали; на что Алиса лишь фыркала, ссылалась на дискриминацию по видовому признаку и нарушение Конвенции по правам лис). И сел письма писать: Сивке, Ивану, даже коту Баюну — пусть за бывшего ученика порадуется. А потом — придумывать волшебную историю, которую на следующую ночь Леночке расскажет.

Он же, в конце концов, сказочный волк. И это его работа. Которую Тимофей впервые в жизни выполняет с радостью.