По ту сторону дневника (джен)

Последним, что она помнила от той, прошлой жизни, был визг тормозов и ослепительный свет фар. А первым, что она ощутила в этой новой, стал пронзительный, затихающий крик, который, казалось, вырвался из ее собственных легких, но принадлежал кому-то другому.

Тишина, наступившая после, была оглушительной. Густой, вязкой, она давила на барабанные перепонки, смешиваясь с гулким эхом, бродящим под высокими каменными сводами.

Сознание возвращалось нехотя, рывками, словно ржавый механизм, который пытались провернуть после столетия простоя. Первым было ощущение холода. Ледяные, влажные плиты пола впивались в тело через тонкую ткань мантии. Потом пришла боль — тупая, ноющая, сосредоточенная где-то в глубине груди, в самом солнечном сплетении. Словно оттуда вырвали что-то жизненно важное, оставив после себя кровоточащую пустоту.

Она попыталась пошевелиться, и мир качнулся. Веки, тяжелые, как свинцовые шторы, с трудом приподнялись.

Картина была размытой, сюрреалистичной, будто кошмарный сон, написанный безумным художником. Огромная, мертвая змеиная голова лежала в нескольких метрах, ее чешуя тускло поблескивала в призрачном зеленоватом свете. Рядом с ней, на коленях, стоял мальчик. Черные, растрепанные волосы, круглые очки, перепачканная грязью и чем-то темным мантия. В его руке был зажат длинный, изогнутый клык.

Гарри Поттер.

Эта мысль была не ее. Она пришла извне, из глубин памяти этого тела, наложившись на ее собственное, книжное знание. Образ из прочитанных строк и просмотренных фильмов столкнулся с пугающей реальностью. Он был здесь. Настоящий. Дышащий. Истекающий кровью.

Ее взгляд скользнул ниже. Рядом с Гарри, на полу, валялась маленькая черная книжица, пробитая насквозь тем самым клыком. Из рваной раны в обложке все еще сочилась темная, похожая на кровь субстанция, смешиваясь на полу с настоящей кровью. Дневник Тома Риддла.

И тут ее накрыло. Не просто узнавание. А ледяная волна чужих воспоминаний.

«Убей его, Джинни. Мальчишка ослабел…» — шепот в голове, вкрадчивый и сладкий, как яд.

Одиночество. Страшное, всепоглощающее одиночество в толпе смеющихся братьев. Никто не слушает, никто не понимает. Только он. Том.

Чувство силы, когда василиск слушается тебя. Чувство вины, когда видишь окаменевшие тела одноклассников.

Ужас. Бесконечный, липкий ужас осознания, что твоими руками творят зло, а ты не можешь ничего поделать. Душа медленно умирает, истончается, ее жизненная сила перетекает в него, в Тома…

Она зажмурилась, отчаянно пытаясь отгородиться от этих фантомных чувств. Это были не ее страхи, не ее вина. Это было эхо. Эхо души девочки, которая только что… ушла.

Опоздала. Спасение пришло на секунду позже, чем нужно. В тот самый миг, когда клык василиска пронзил дневник, разрывая связь, тонкая ниточка души Джиневры Уизли оборвалась окончательно. И в опустевшую оболочку, как в свободный сосуд, втянуло ее. Читательницу. Фанатику. Ту, что знала эту историю от корки до корки и люто, бешено ненавидела Рона Уизли и Альбуса Дамблдора.

Осознание ударило с силой кувалды. Я — Джинни Уизли. Мне одиннадцать лет. И я только что чуть не умерла в Тайной Комнате.

Паника подкатила к горлу. Она попыталась сесть, но тело не слушалось. Руки, тонкие, детские, с обломанными ногтями, дрожали. Она оглядела себя. Рыжие волосы, длинные и спутанные, липли к лицу. Мантия Гриффиндора, грязная и мокрая. Она была здесь. Это не сон.

Рядом послышался хрип. Гарри, пошатываясь, поднялся на ноги. Его рука прижимала плечо, из-под пальцев сочилась кровь. Он посмотрел на нее, и в его ярко-зеленых глазах мелькнуло беспокойство.

— Джинни? Ты в порядке?

Она хотела ответить, но из горла вырвался лишь тихий, каркающий звук. Голосовые связки были сорваны криком. Криком той, другой Джинни.

В этот момент тишину разорвала тихая, мелодичная трель. Вспышка алого и золотого — и на плечо Гарри опустился феникс. Фоукс. Птица склонила голову, и крупные, похожие на бриллианты слезы упали на рану. Та на глазах затянулась.

Она смотрела на это, затаив дыхание. Магия. Настоящая, живая, не на страницах книги. Это было так… реально. И от этой реальности становилось еще страшнее.

Феникс, закончив с Гарри, повернул свою мудрую голову и посмотрел прямо на нее. В его черных глазах-бусинках не было осуждения, но было что-то другое. Внимание. Глубокое, пронзительное любопытство, словно он видел не просто испуганную девочку, а… подмену. На мгновение ей показалось, что птица все поняла. Но Фоукс лишь издал еще одну тихую, успокаивающую ноту и снова обратил свой взор на Гарри.

— Джинни, — снова позвал Гарри, уже увереннее. Он сделал шаг к ней. — Все кончено. Он ушел.

Она кивнула, не зная, что еще делать. Отыгрывать амнезию? Лучший вариант. Но сначала нужно было понять расклад сил. Кто сейчас появится? По канону…

Дверь в Тайную Комнату со скрипом отворилась. На пороге стоял Рон Уизли, а за ним, окутанный аурой всеведения и могущества, — Альбус Дамблдор.

Сердце в груди этой маленькой девочки пропустило удар, но уже не от страха, а от ледяной ненависти. Дамбигад. Воплощение Добра, Великий Манипулятор, Шахматист, для которого все они были лишь пешками в его Великой Игре. Он стоял здесь, в своей нелепой мантии, расшитой звездами, и его голубые глаза за очками-половинками казались добрыми и сочувствующими. Ложь. Все это была ложь.

— Гарри, мой мальчик! — Голос директора был полон облегчения. — Вы справились!

Рон подбежал к ним, его лицо выражало смесь ужаса и восторга.

— Гарри, ты убил его! А ты, Джинни… — он осекся, увидев ее состояние. — Ты жива! Мама так волновалась!

Ей хотелось сказать ему, чтобы он заткнулся. Хотелось вцепиться в его веснушчатую физиономию и высказать все, что она думает о его «дружбе», о его зависти и эгоизме. Но она молчала, лишь сильнее кутаясь в мантию и дрожа — отчасти от холода, отчасти от переполнявших ее эмоций.

Дамблдор приблизился. Его взгляд прошелся по телу василиска, по дневнику, по Гарри и, наконец, остановился на ней. Этот взгляд был тяжелым. Он не просто смотрел — он сканировал, оценивал, проникал в самую душу.

— Мисс Уизли, — мягко начал он, присаживаясь рядом с ней на корточки. — Вы пережили страшное испытание. Можете ли вы рассказать нам, что произошло?

Она отрицательно качнула головой, прижимая руки к горлу и показывая, что не может говорить. Удобная отговорка.

— Понимаю, — кивнул директор. Его глаза за стеклами очков, казалось, сверкнули ярче. — Иногда слова не нужны. Позвольте мне помочь вам. Просто расслабьтесь. Я лишь хочу убедиться, что от влияния Тома Риддла не осталось и следа.

Она поняла, что он собирается делать. Легилименция. Тонкая, почти незаметная, но от этого не менее опасная. Сейчас он залезет к ней в голову и увидит… Что? Взрослую, циничную душу, которая знает его насквозь? Которая считает его главным злодеем этой истории? Это конец. Мунго, опыты, забвение.

Паника, настоящая, животная, сковала ее. Она инстинктивно попыталась закрыться, представить стену, как учили в дешевых романах. Бесполезно. Она чувствовала его — тонкое, как паутинка, прикосновение к ее сознанию. Щуп, который искал трещины, замочные скважины, чтобы проникнуть внутрь.

И в этот момент случилось нечто странное.

В тот самый миг, когда ментальный зонд Дамблдора коснулся поверхности ее разума, внутри что-то щелкнуло. Словно сработала сигнализация, о которой она и не подозревала. Пустота, оставшаяся после души Джинни, не была совсем пустой. В ней таился последний «подарок» от Темного Лорда.

Ее собственное, взрослое сознание сжалось в комок, а на поверхности, как масляная пленка на воде, расплылся… морок. Искусственный, примитивный, но до отвращения правдоподобный конструкт.

Она ощутила это как наваждение. В ее голове, помимо ее воли, начали роиться чужие, глупые мысли.

«Гарри… Он здесь… Он спас меня… Какой он храбрый… Его глаза… Такие зеленые… Я люблю его… Я так его люблю… Он мой герой…»

Эти мысли были липкими, слащавыми, как пересахаренная патока. Они вызывали у нее внутренний рвотный позыв. Это было унизительно. Но она чувствовала, как ментальный щуп Дамблдора наткнулся на этот барьер, замер на мгновение, а затем… удовлетворенно отступил.

Он увидел именно то, что и ожидал увидеть. Мысли малолетней дурочки, до безумия влюбленной в Мальчика-Который-Выжил. Мысли, которые идеально объясняли все, что с ней произошло. Том Риддл, создавая дневник в шестнадцать лет, уже был достаточно искусным магом, чтобы скрыть свои истинные намерения от Дамблдора и избежать обвинений в убийстве Миртл. Он не хотел, чтобы всеведущий директор заметил его ментальное присутствие в девочке раньше времени. Поэтому он поставил простенькую, но эффективную защиту. Дымовую завесу из розовых соплей.

И эта защита только что спасла ей жизнь. Или, по крайней-мере, свободу.

Дамблдор выпрямился. В его глазах больше не было острого, изучающего блеска. Теперь в них плескалось снисходительное сочувствие. Он посмотрел на нее так, как смотрят на больного, неразумного ребенка.

— Бедное дитя, — проговорил он, и в его голосе слышались нотки печали. — Похоже, одержимость оставила глубокий след. Ничего, время и забота вашей семьи все излечат. Вам нужен покой.

Он обернулся к Рону.

— Рон, не мог бы ты помочь своей сестре? Мы должны как можно скорее вернуть вас в замок. Ваши родители сходят с ума от беспокойства.

Рон, выглядевший совершенно потерянным, кивнул и неуклюже подошел к ней. Он протянул руку, чтобы помочь ей встать. Она с внутренним содроганием приняла его помощь, опираясь на его руку. Ее тело все еще было слабым, как у котенка.

Пока они медленно ковыляли к выходу, она бросила последний взгляд назад. Дамблдор остался с Гарри. Они о чем-то тихо говорили. Великий Шахматист уже начал плести свою паутину вокруг своего Золотого Мальчика, объясняя, утешая, направляя. А она… она была списана со счетов. Отправлена в утиль, как сломанная игрушка. Маленькая, глупая девочка, травмированная, но неопасная.

Она шла по скользкому туннелю, опираясь на плечо Рона, который что-то неразборчиво бормотал о том, как они волновались. Она не слушала. В ее голове билась одна-единственная мысль, ясная и холодная, как сталь.

Он проверил меня. Он залез мне в голову и ничего не увидел. Он считает меня безобидной идиоткой.

Губы тронула едва заметная, горькая усмешка, скрытая в тени туннеля. Это было унизительно. Но это было и преимущество. Огромное, колоссальное преимущество.

Она вспомнила все. Книги, фильмы, фанатские теории. Все ошибки, все жертвы. Сириус. Люпин. Фред. Тонкс. Добби. Все те, кто погиб из-за нерешительности, из-за глупых планов Дамблдора, из-за предательства или некомпетентности окружающих.

Теперь у нее был шанс. Шанс все изменить.

Она знала врагов. Знала их планы. И у нее была идеальная маскировка — лицо влюбленной дурочки, на которую никто не обратит серьезного внимания. Да, эта защита, этот ментальный щит от Риддла, был ее проклятием. Мысли одиннадцатилетней фанатки, которые будут транслироваться любому легилименту, — это отвратительно. И, скорее всего, со временем этот щит станет неэффективным. Ведь она будет расти, а мысли, которые он проецирует, останутся мыслями «малолетки». Ей придется срочно учиться окклюменции, чтобы взять эту защиту под контроль, модифицировать ее.

Но пока… Пока это был ее щит и ее меч.

Они вышли из туннеля в полуразрушенный туалет Миртл. Гарри и Дамблдор появились следом. Миссис и мистер Уизли, которые, видимо, ждали за дверью, тут же бросились к ним.

— Джинни! О, моя милая девочка!

Объятия Молли Уизли были удушающими. Она пахла домом, выпечкой и тревогой. Для той, другой Джинни, это, наверное, был бы самый счастливый момент. Для нее же это было еще одно напоминание о том, в какой ловушке она оказалась. Она — чужая в этом теле, в этой семье.

Она позволила себе обмякнуть в руках этой женщины, играя роль измученной, напуганной дочери. Она чувствовала на себе взгляд Дамдора. Он наблюдал. Но теперь в его взгляде была лишь профессиональная забота врача, осматривающего пациента. Он уже поставил свой диагноз.

«Девочка Уизли. Побочный ущерб. Незначительна. Списать со счетов».

Она закрыла глаза, пряча лицо на плече миссис Уизли.

Хорошо, — подумала она, пока ее собственный, взрослый и холодный разум анализировал ситуацию. — Считай меня пешкой, старик. Считай меня сломанной куклой. В этой партии пешка еще дойдет до конца доски. И станет королевой.

Игра началась. И первый ход был за ней.