Прекраснейшая (гет)

Спарта, XIII век до н. э. — за неделю до исчезновения царицы.

Менелай не спал уже третью ночь. Под глазами залегли круги, тяжесть сковывала всё тело, заставляя сгибаться, словно столетнего старца, но... Заснуть он так и не мог. Тревожили его донесения из самого сердца Трои от надёжных источников. Вот и сейчас он сидел в тёмном, освещённом лишь чадящим очагом у стены зале. В руках — тонкий и узкий лист пергамента, а кажется, что ядовитую змею сжимает.

— Ты знаешь, — от колонны отделилась и вышла из тени фигура, — это решение единственно верное. Сыновья Приама сдерживаются сейчас лишь своим престарелым отцом. Они не упустят возможности наброситься на нас первыми.

Менелай промолчал, стараясь не глядеть на брата: он знал, чего тот хочет.

— Послушай, брат! — Агамемнон повысил голос, всё же, однако, стараясь не вынести их разговор за пределы зала, — Ты не можешь больше отсиживаться здесь. Если мы не будем действовать первыми, то...

Он не договорил.

— Послезавтра посольство прибудет к нам. — Менелай проговорил глухо, всё так же не поднимая головы. — Возможно, мы сможем установить условия сотрудничества...

— Ты глупец! — взорвался Агамемнон. А затем вновь понизил голос до громкого шёпота: — Троянцам нельзя верить! С ними невозможно заключить договор! Они коварны и жестоки! Троянцы вцепятся сначала тебе, потом мне в глотки, как разъярённые псы! Они разграбят наши земли, уведут наших женщин в свои спальни! И всё лишь потому, что мой брат рохля и трус!

— Я не трус! — Менелай вскочил, глаза застилала ярость, а руки сами собой сжимались в кулаки. — Это же не своей жене ты предлагаешь подобное! Не свою Клитемнестру ты вынуждаешь... Не на твой дом падёт позор, — докончил он, вцепившись уже в тонкий, богато вытканный хитон брата.

— Победителей не судят, — Агамемнон отцепил руки брата. — Лучше перетерпеть некоторое время, но быть живым. Об этом все забудут. О позоре. Или мы заставим забыть. Что же до Клитемнестры... Не её называют прекраснейшей из женщин, Менелай. Я отдал бы её для общего блага, но... Именно твоя жена Елена Прекрасная!

Менелай бессильно сжимал и разжимал кулаки. Брат прав. Хотя сейчас он отдал бы ему всё, но только не её...

— Может, спросим ещё раз у богов? — глухо обронил тяжёлые слова, понимая, что уже сдался.

— Мы спрашивали в храме Афины. — Агамемнон звучал торжествующе. — И ты слышал ответ.

— Брат! Съездим в Дельфы!

— Долго, Менелай, — теперь уже Агамемнон схватил Менелая за плечи и грубовато встряхнул. — Пока мы обернёмся — троянцы уже пойдут войной. Скажи же мне, что решаешь ты сейчас?

Менелай закрыл глаза:

— Я поговорю с Еленой, — выдохнул, окончательно ломаясь.

* * *

Спарта. За три дня до приезда Париса

Неслышно вошла Елена в покои по зову мужа. Менелай с болью посмотрел на свою прекрасную жену. Недаром когда-то он так отчаянно полюбил эту женщину. Так сражался за неё! Если бы не хитрость Одиссея, не видать ему ни Елены, ни Спарты... Но не царство важно было. Елена. Как и тогда, она была восхитительна. В белом струящемся пеплосе⁽¹⁾, с накинутым сверху зелёным гиматием⁽²⁾ она напоминала небожительницу. И уж точно изяществом фигуры, точёным лицом, золотисто-рыжими, отливающими солнечным светом волосами и карими тёплыми глазами с золотистыми же искорками могла соперничать с самой Афродитой!

И вот теперь её, её он должен был отдать. Хотя когда-то клялся оберегать и защищать. Однако обещание, вырванное у него братом, жгло и напоминало: медлить уже нельзя. Менелай решительно шагнул к Елене и взял жену за руки:

— Елена, — голос его дрогнул, и жена удивлённо взглянула на него. Конечно, не понимала его волнение! Его камень на душе!

Справившись с собой, Менелай всё же продолжил:

— Ты знаешь мою любовь к тебе! Помнишь, что я готов был пожертвовать всем ради тебя... Это не изменилось, но... Теперь от слова твоего зависит не только наша судьба или судьба Спарты! Вся Эллада в опасности!

Елена замерла, тревожно вглядываясь в мужа — никогда прежде не видела она такой холодной решимости, даже суровости какой-то во взгляде. Словно не в доме своём был, а на поле битвы.

— Что ты хочешь от меня? — кротко спросила.

— Завтра приезжает Парис. Троянский царевич, — рубанул Менелай. — Молодой, наивный юноша. Самый юный из сынов Приама. — он усмехнулся, правда, улыбка вышла какой-то кривой, точно ему было больно. — Как все в его возрасте верит в любовь, ждёт её... К тому же известно, что сама Афродита пообещала ему в жёны прекраснейшую из женщин. Ты — Прекраснейшая.

Менелай замолчал, отвернувшись и глядя на огонь в очаге.

— Что я слышу? — Елена побледнела. — Ты хочешь отдать меня Парису? Как такое возможно?

— Не отдать. — Менелай, наконец, выпустил её руки. — Я требую, чтобы ты сбежала с ним.

— Сбежала? — откликнулась эхом Елена. — Но муж мой, это предательство! Позор и на наши головы, и на головы наших детей! Почему?

— Это не позор, — тихо и устало сказал Менелай. — Это война, Елена. Эллада разрознена. Все готовы в любую минуту напасть, как подлые львы, на соседа и откусить ему голову. Троя же, напротив, сильна как никогда. И если они нападут первыми... Спарта обречена. А за ней и вся Эллада будет повержена. Но если гость в доме ударит хозяина ножом в спину... Соблазнит и увезёт Царицу Спарты от законного мужа... Вся Эллада встанет — все цари давали обещание мне тогда, перед состязанием за твою руку. Все поднимутся — Агамемнон, брат мой, Одиссей, известный своей мудростью и хитростью, Аяксы... Может быть, мы уговорим даже Ахиллеса. Право чести будет на нашей стороне. Это будет весомым поводом. А тебя мы вернём.

Менелай замолчал. Стало совсем-совсем тихо. Так, что слышны были потрескивания цикад в саду да шелест ветра вдалеке.

— Ты хочешь, — медленно и неверяще переспросила Елена, — чтобы я соблазнила Париса? Мальчишку? Изобразила безумную... любовь к нему и уехала с ним?

— Достаточно будет страсти, — сухо сказал Менелай, отчётливо в этот момент представив, как губы нахального юнца ласкают его Елену. Менелай покачал головой, вытряхивая непрошеные видения. — Он всё равно не отличит, глупец! И да, ты должна сбежать с ним. Добровольно — это важно, Елена. Все должны увидеть: ты сама пошла за ним. Так у Трои не будет шансов оправдаться. Весь мир узнает: царевич из Трои змеёй вполз в чужой дом, хозяин которого радушно его принял, нанёс тяжкое оскорбление... А мы подождём, чтобы затем прийти с огнём и мечом, и Троя вспыхнет кровавым пожаром!

Елена склонила голову, закрыв лицо руками. Кажется, будто её только что ударили копьём.

— Парис варит в любовь, — пробормотала, — а ты, муж мой?

— Я верю, что любящая женщина может пойти и на большее, спасая и себя, и мужа, и детей. Наша дочь, Елена... Если троянцы придут и победят — она вырастет рабыней на чужбине.

— А если я не смогу? — донёсся до Менелая полустон. — Если не поверит?

— Сможешь. — Уверенно сказал Менелай. — Ты — Елена, прекраснейшая из женщин. Тебе даже не надо прлагать усилий, чтобы сердца всех мужей Эллады и чужеродных обращались к тебе. Просто дай этому юноше почувствовать, что он первый завоеватель твоего сердца. Даже если это ложь.

Елена вновь взглянула на него. На этот раз во взгляде не было ни ужаса, ни стыда. Только усталость, смирение и решимость:

— Хорошо, муж мой. — тихо прозвучали её слова. — Я сделаю это... Но знай, что в миг, когда буду входить я на корабль с Парисом, я не буду думать о тебе. Я буду верить, что стану оружием, а ты всего лишь тот, кто направил меня, словно острейшее копьё.

Менелай ничего не ответил на это, лишь кивнул. Но в кивке этом почувствовала Елена горечь, и сердце её несколько утешилось — ему, Менелаю, всё-таки было не всё равно.

А за окном уже разгорался закат, окрашивая воды небольшого пруда в цвет крови.

* * *

Эгейское море, ночь исчезновения Елены

Никта⁽³⁾ неспешно уходила обратно в свои владения, уступая место светлоликой Гемере⁽⁴⁾. Гипнос⁽⁵⁾, любезный сын Никты ещё царствовал над миром. Впрочем, не все в это время подчинялись ему. Никта оглядела стремительно удаляющийся от берегов Эллады корабль — куда спешат, глупцы? Ночь — время покоя, время дать отдых натруженным телам... Приблизившись к кораблю, Никта заметила стоявшую на корме женщину со слезами тревоги на лице. Конечно же, не могла не узнать — Елена, царица Спарты, направлялась куда-то в сей ранний час. О ней много говорили в последнее время... Никта считала, что это глупость: уделять смертной столько времени, пусть даже боги и наделили её почти нечеловеческой красотой. Всмотрелась в лицо женщине — так и есть, ничего особенного. Любая из небесных сестёр Никты могла бы с лёгкостью затмить несчастную. Впрочем, что ей за дело до смертной? И, отрешившись и потеряв всякий интерес, Никта поспешила дальше.

А Елена — это и в самом деле была она — всё смотрела и смотрела, как воды отделяют её от родной земли и дочери... Как и говорила Менелаю, о нём уж точно не думала. Не хотела ещё больше бередить сердце. А вот о дочери не думать не могла. Малышка Гермиона... Елена накануне сама уложила Гермиона в постель и долго-долго сидела, перебирая мягкие, шелковистые прядочки, наслаждаясь с отчаянием невинным видом спящего ребёнка. Наутро, когда Гермиона проснётся, весь мир для неё изменится. Как скоро она узнает, что мать её сбежала, выбрав другого мужа... Оставив дочь? Как скоро они увидятся вновь, и увидятся ли? Может, так случится, что Мойры⁽⁶⁾ не дадут им свидеться вновь. Кто знает, что уготовано им? Быть может, падёт Елена на чужбине от рук троянцев, когда поймут те, что привезла она с собой войну в их дом... Елену не страшила собственная смерть, но вот возможная вечная разлука с дочерью была мучительной мыслью.

Да и захочет ли Гермиона увидеться с матерью после позора, навлечённого на их дом? Сможет ли пережить обиду нанесённую? Не было ответов у Елены. Она верила Менелаю, что её будут стараться вернуть на родину, но... Как объяснить всё это Гермионе? Если она даже для своего народа навсегда может остаться не Еленой Прекрасной, а Еленой Вероломной?

Услышав шаги за спиной, Елена постаралась выбросить мысли эти из головы: нельзя, чтобы Парис — узнала по шагам — что-то заподозрил. Да, его было легко провести. Елена и не думала, что достаточно будет простой улыбки и повышенного внимания к юноше. Очевидно, Менелай был недалёк от истины: Парис был слишком наивен. Однако рисковать не стоило. Цена уплаченная высока.

Сильные, грубые от постоянных тренировок с мечом, но неловкие руки обхватили её тело, прижимая к другому — горячему, мускулистому. Елена поморщилась, прежде чем повернуть с улыбкой голову: Парис был весь такой... Неловкий. Начиная от слюнявых поцелуев, хорошо демонстрирующих его неопытность, до каких-то наивных попыток ласкать. Елена терпела и улыбалась. Позволяла заходить далеко-далеко, с отвращением думая, что так или иначе придётся взойти с ним на ложе.

Даже если так — мстительно потянулась Елена к губам Париса — она будет предаваться любви с Парисом и знать, что Менелай будет себе это представлять. Елена надеялась, что ему станет больно. Много больнее, чем ей сейчас. Выбор сделан. Выбор сделан не ею.

Парис жадно ответил, захватывая её губы. Руки продолжали скользить по телу. В перерывах между поцелуями он шептал что-то восторженное об Афродите, её обещании... Исполнении самой сокровенной мечты — вот оно, счастье, рядом с ним.

— Моя, моя Елена, — и ни тени сомнения в голосе. Елену поразило, с каким пылом и искренностью это было произнесено.

И для неё слова и чувства Париса стали испытанием и наказанием. Она должна была отвечать. Улыбаться, прижиматься так крепко, что его запах — морской соли, благовоний и пота — казалось, проникал ей под кожу, объединяя, сочетая.

И Елена делала это. Послушно приоткрывала губы, словно бы в немой страсти, стараясь не думать при этом ни о чём, кроме Париса, осторожно, будто бы робко, проводила кончиками пальцев по шее, рукам, груди, ерошила ему чёрные кудри.

— Ты заставляешь моё сердце биться в два раза чаще, — шепнула еле слышно. — Никто и никогда не дарил мне таких чувств.

И ведь не солгала — её сердце действительно стучало так, словно хотело покинуть грудную клетку. Но не от любви или даже страсти — всё это время в ней разгоралась ярость. На Менелая, себя, Париса... И от боли. Да, она действительно станет тем орудием, что сокрушит Трою и защитит Спарту, но, Боги, как она этого не хотела! Её тело больше не принадлежало ей. Ни жена, ни мать, ни даже царица. Инструмент, повод.

«Ты сделаешь это ради Спарты, — сказал Менелай. — Ради меня и дочери». И это был её долг. Но того, что хотелось услышать от своего возлюбленного мужа — простое «прости», которое хоть как-то примирило бы её с ужасающей действительность — она так и не дождалась.

А проклятый Парис смотрел на неё как на богиню. Чудо, дарованное богами. Верил, что сумел завоевать её сердце, стал тем единственным... И от этого ей становилось ещё сложнее играть и обманывать — сердце повторяло и повторяло, как это низко и бесчестно.

Однако она с лёгкостью дала увести себя с палубы в одну из клетей, где обустроили подобие комнаты. Здесь можно было уединиться, что полностью соответствовало желаниям Париса. Да, молодость требовала своего, распалённый царевич больше не собирался ждать.

Не стала сопротивляться и когда уложил её на ложе... Лишь легонько вскрикнула от напора. Сразу же вспомнилась первая ночь с Менелаем — он был нежен и осторожен... А теперь грубо швырнул её в объятия другого. Елена застонала, не сумев сдержаться.

— Ты моя, — вновь и вновь шептал Парис, раздевая её, покрывая всё тело поцелуями.

— Да, твоя, — отвечала неизменно Елена.

Она была великой актрисой, должно быть. Извивалась в его объятиях, стонала и прикусывала губы, тянулась к нему... А внутри была холодна от ярости, как мрамор храма Артемиды.

И когда Парис вошёл в неё, она не закрыла глаза, не отвела взгляда. Смотрела прямо на него, а видела небо, где уже погасли звёзды... Где Никта уже ушла, так и не увидев, какую цену платит смертная женщина за великие дела.

Когда всё закончилось, одинокая слезинка скользнула по лицу — всё-таки прорвалась. Парис, заметивший это, обеспокоенно обхватил её лицо руками:

— Елена, милая, что с тобой?

— Это было прекрасно, — хрипловато ответила Елена улыбаясь. — Мои слёзы от наслаждения и счастья.

«Доволен, Менелай? Я делаю то, что ты хочешь. О чём просил, — билось тем временем в голове. — Надеюсь, ты чувствуешь это. Знай же: я только что убила нас. И каждый раз в близости с Парисом буду убивать — и тебя, и меня. Ты думаешь, что война начнётся из-за меня? Глупец! Она уже началась — внутри меня. И я не знаю, кто в ней победит. Ты? Парис с его Троей? Или я, если всё-таки перестану быть всего лишь вещью, стану женщиной, женой, матерью, как и должно быть?!»

Не было ответов у Елены. Было только море, Парис, уже засыпающий в её объятиях, и бессильная ярость.

* * *

Троя, почти десять лет с момента начала войны.

Быстро шла, почти бежала Елена по каменным коридорам дворца Приама. Покрывало развевалось, грозя вот-вот упасть. Чутко прислушивалась Елена Спартанская — не слышно ли где Париса, именно его искала. И не раздадутся ли голоса невесток Приама или других жительниц — вот их надо бы избежать любыми способами. По первости приняли её все радушно, восхищаясь её красотой и смелостью. Да и первые годы прихода ахейского войска под стены Трои не слышно было ропота. Однако по мере того как всё крепче затягивался узел врагов за стенами города, как всё дольше и дольше длилась осада, росло и возмущение. Им не надо было даже говорить — Елена видела всё в глазах, жестах... Старец Приам по-прежнему защищал и её, и Париса... На их стороне был, как ни странно, и Гектор — старший брат Париса. А ведь он опытный военачальник, мудрый и проницательный муж... Легко мог догадаться. Или возненавидеть Елену — сколько горя принесла она в их дом! Сколько из пятидесяти сыновей Приама ушли в царство Аида? Елена боялась считать. И была благодарна тем людям, которые не несут ненависти в сердце, не смотрят искоса с еле сдерживаемым гневом.

И, конечно, не ожидала Елена увидеть почти то же самое в глазах Париса. Но именно это и случилось: слишком тих и подавлен был он за ужином, а на неё смотрел не как на любимую женщину, прекраснейший дар богов, а как на причину гибели. До побеления сжимали его руки кубок с вином. А сразу после трапезы Парис исчез. Елена не на шутку перепугалась: чувствовала, что дух его сломлен. Потому-то и искала сейчас, словно надеясь оттянуть от края пропасти. Всё кричало об опасности, даже ветер, проникавший сквозь узкие окна, шептал: «Найди его!»

И она нашла — в саду, рядом с беседкой, притаившейся в укромном уголке. Парис стоял, прислонясь к увитой плющом колонне, упираясь взглядом в землю, словно желая найти там какие-то ответы.

— Парис, — тихо позвала Елена, застыв в шаге от него, не смея коснуться.

— Я слышу, как стонут женщины, — глухо выговорил Парис, — как рыдают дети. У меня перед глазами сплошное пламя погребальных костров, Елена... Это из-за меня, наивного дурака, который думал, что любовь — право, дар, а не преступление...

Елена закрыла глаза, прекрасно понимая: каждую ночь ей снились костры. В ушах стояли крики женщин и детей постоянно, и стены дворца не спасали. Да, она была права — то же мучило и Париса. Он не был больше тем наивным юношей, который восторженно смотрел на неё. Который верил, что исполняет волю богов, увозя её из Спарты. Что всё было предрешено и обещано Афродитой... Теперь Парис знал: он украл не женщину, он украл мир. Жизни тысяч человек, десять лет жизни у прекрасной Трои, спокойную старость отца, быть может, будущее у ещё оставшихся братьев.

— Не только из-за тебя, — напомнила, всё-таки взяв за руку, — я пошла с тобой. Добровольно.

— Добровольно? — Парис горько усмехнулся, голос его задрожал. — Так ли это? Нет, Елена, теперь я ясно вижу: не было добровольности в твоём решении. Возможно, ты просто орудие в чужих руках. Может быть, ты никогда и не любила. Ты... просто играла! А я, думавший, что стану любимым, героем, позволил себя одурачить. На деле же я всего лишь игрушка в руках и богов, и людей.

Он поднял голову, и Елена увидела в его глазах такую боль, что сердце сжалось:

— Я не хотела этого, — прошептала, чувствуя, как глаза наполняются влагой, — Не хотела гибели твоего народа, моего народа... Я так же хотела всего лишь быть любимой! Сейчас... Сейчас я вижу, что мы можем остановить это!

Она шагнула вперёд, вцепляясь в плечи Париса:

— Верни меня Менелаю! Пусть закончится эта проклятая война! Перестанут рыдать о погибших! Пусть дым костров больше не застилает небо! Я готова! Я смиренно пойду к нему, пусть свершит надо мною свою месть — ведь это я, я была той, кто нарушил свадебные клятвы!

Парис вырвался и отшатнулся:

— Нет! — в ужасе воскликнул. — Ни за что!

— Но почему, возлюбленный мой? — Елена и в самом деле не понимала его. — Ведь ты же видишь, что Троя гибнет! Сам говоришь, что чувствуешь кровь на руках... Почему же ты цепляешься за причину своих бед, как за бесценный трофей?

— Ты единственное, что у меня осталось, — устало ответил Парис. — Всё, что было мне дорого либо уничтожено, либо скоро будет. Мои братья погибают. Мой народ страдает. Мой отец... — он запнулся, — убит горем. Но ты всё ещё есть. Даже если тебя направила сюда злая воля Менелая. Этих лет не выкинешь, Елена. Ты — моя правда. Хоть и выросла она из лжи. Я не отдам тебя. Пусть Троя падёт — а видят Боги, это неизбежно. Пусть всё сгорит, но если я отпущу тебя, это значит, что всё зря. Всё было напрасно, а я просто перестану быть собой. Стану тем, кем меня и считают — вором, поправшим традиции гостеприимства, обманутым глупцом, трусом, отдавшим любимую женщину на погибель!

Парис резко шагнул к ней, обхватил и крепко прижал к себе:

— Я не хочу быть ни трусом, ни глупцом, ни вором. Я хочу быть человеком, который любил прекраснейшую из женщин и был любим ею! Пусть это будет моим последним делом, пусть я приму смерть от рук Менелая... Я не отдам тебя.

— Ты не понимаешь, — Елена пыталась вырваться, — Я не просто женщина, я не прекраснейшая! Я — война в твоём доме! Пока я с тобой, он будет продолжать гореть!

— Тогда мы сгорим вместе, — Парис лишь сильнее прижимал её к себе. — Я боюсь не этого. Я боюсь пустоты и бессмысленности без тебя.

И в этот миг Елена поняла: всё решено. Боги уже бросили кости, и результат не в пользу Париса. Она не сможет его спасти. Ни его, ни Трою. Как не сможет спасти и себя. Они уже жертвы — богов, судьбы, гордыни и любви...

Елена обречённо выдохнула и прижалась к Парису — не как актриса, а как женщина, впервые почувствовавшая что-то искреннее, что-то настоящее.

А над Троей продолжали сгущаться тучи от погребальных костров.

* * *

Троя, ночь падения

В последнее время у Елены не было сна. Не шёл к ней Морфей, совсем. Долго лежала она каждую ночь, вытянувшись как статуя, боясь потревожить Париса. Не похоже было, чтобы у него со сном обстояли дела лучше, но всё же... Елена, видимо, вынуждена будет играть до конца.

Началось всё это после отчаянных криков Андромахи, жены Гектора. Очередные вопли, которые теперь не сотрёшь из памяти. Елена была уверена, что и их будет слышать до конца дней своих. А может, и в Тартаре — она не сомневалась, что именно туда её и отправят. Заслуженно.

Оплакивавшая Гектора Андромаха отчаянно вцеплялась в сына — Астианакта. Последнее, что осталось у неё от любимого. У Елены внутри разливалась обжигающая горечь. Не могла не думать, сколько детей потеряли отцов... Матерей... Сколько раз она сама рыдала в ночной тиши, после очередного сна, в котором приходила к ней её Гермиона. Может быть, то была очередная игра богов, но её малышка словно росла. И вместе с ростом менялись и чувства Гермионы. Сперва дочь приходила с недоумением во взгляде — малышка всё спрашивала, почему мама исчезла и когда вернётся домой. Шли годы, и Елене стала сниться упрекающая Гермиона. «Изменщица! Предательница!» — восклицал звонкий голос во сне. В последних же появлениях Гермиона смотрела на мать с нескрываемым презрением. Лучше бы с ненавистью. Но нет, этого чувства там не было, было почти равнодушие. «Сделай это ради дочери!» — когда-то сказал Менелай. Ради дочери...

Елена, наконец, провалилась в вязкий туман сна. И вынырнула в своём саду, в Спарте. С радостью отметила, что ничего не изменилось — всё так же цвели лилии, всё так же густо пахло жасмином...

— Давно ты не была здесь! — произнёс звучный голос.

Елена обернулась, сразу же наткнувшись взглядом на сиятельную воительницу. Увидев её, Елена задрожала: Афина Паллада!

— Что ж, Елена, прекраснейшая из смертных, — протянула Афина. — Пора возвращаться домой. Ты славно исполнила волю всевышних, но всему приходит конец.

— Что? — Елена потеряла дар речи, а в висках сильно застучало. — Подожди... Ты хочешь сказать...

Афина усмехнулась и, не дав ей договорить, взмахнула рукой, отправляя Елену из царства Морфея в жизнь земную. Которая тут же наполнилась страшными звуками. То был шум битвы. Нет, убийств... Стоны, мольбы о пощаде, плач наполнили некогда счастливый дом Приама.

Елена не понимала, как проникли ахейцы в Трою, но что это были именно они — почувствовала сердцем. Вскочивший Парис не успел даже схватить оружие — ворвавшийся воин в полном боевом облачении вонзил меч в грудь безоружного Париса.

Елена вскрикнула и отшатнулась, не сомневаясь, что сейчас этот же меч, на котором не успела ещё остыть кровь, пронзит и её. Но нападавший медленно опустил меч и снял шлем. Неверяще смотрела Елена в лицо Менелаю. Он почти не изменился за все эти годы. Лишь морщин стало больше, да в некоторых местах волосы стали белеть. Время, время...

— Время было милостиво к тебе, Елена, — Менелай протянул к ней руки. — Жена моя, всё случилось, как я обещал. Теперь ты свободна и вернёшься домой.

Елена перевела взгляд на лежавшего Париса, чувствуя, как её начинает колотить дрожь.

— О, сколько я ждал, — усмехнулся Менелай, — этого момента. Но ты не думай, Елена. С ним мы ещё не закончили! Я сделаю всё, чтобы душа его никогда не успокоилась! У этого пса не будет даже могилы, кости его растащат дикие звери!

— Нет! — вырвалось у Елены. — Не смей! Как можешь ты глумиться над мёртвым? Ты уже победил, Менелай, супруг мой! Веди же себя достойно, опасайся гнева богов!

— Что я слышу от тебя?! — Менелай в два огромных шага подошёл к ней и схватил грубо за волосы, заставляя смотреть в лицо. — Ты жалеешь врага? Того, с кем была вынуждена ложиться ежедневно в постель? Уж не хочешь ли ты сказать, что полюбила этого глупца?

Елена молчала. Тёмная тень легла на лицо Менелая:

— Возьми своё покрывало, Прекраснейшая, — отрывисто бросил ей. — Нас ждёт долгий путь домой.

Низко опустив голову, закутавшись в покрывало, брела Елена, дороги не видя, за своим мужем. Она возвращалась домой, стараясь не думать о крови и пожарах, раскрасивших Трою во все оттенки красного. Кажется, теперь она знала ответ на свой давний вопрос.

1) Вид женской одежды. Напоминал хитон, но был длиннее и с большим количеством складок.

Вернуться к тексту

2) большая шаль или плащ

Вернуться к тексту

3) Богиня ночи у древних греков

Вернуться к тексту

4) Богиня дня

Вернуться к тексту

5) Сон

Вернуться к тексту

6) Богини судьбы

Вернуться к тексту