Третья половина души (гет)

Новый день с самого утра как-то не задался. Сперва я поскользнулся в ванной, обрушив себе на голову полочку с шампунем и лосьоном после бритья, потом вывалил на брюки яичницу из тарелки, и в довершение сел на говорящего мишку, которого подарила мне Ронни. Мишка сердито зарычал и меня от инфаркта спасли только крепкие нервы. Но не в моих правилах обращать внимание на такую ерунду. Нужно торопиться, меня сегодня ждет семья.

Вот уже три месяца у меня снова есть семья. Была бы моя воля, я с удовольствием обменял бы двадцать пять лет с моей прежней семьей на один-единственный день с новой. Очень жаль, что это невозможно, но я стараюсь наверстать упущенное.

С того дня, как две Грейнджер вылечили меня от жестокой лихорадки, с которой им пришлось бороться три недели, жизнь моя круто изменилась. Хочется верить, что к лучшему. С тех пор мы видимся очень часто — вместе гуляем в парке, ходим по магазинам и даже устраиваем общие воскресные ужины. Но не более.

Когда рядом Ронни, все очень легко. Но месяц назад девочка заставила меня укладывать ее спать. Я честно почитал ей книжку, а когда она заснула, спустился вниз и обнаружил, что остался наедине с Грейнджер. Повисла очень неловкая пауза, которую бывшая гриффиндорка попыталась заполнить кофе с вишневым пирогом. На пирог я согласился, но вот о чем говорить с девушкой так и не придумал и был очень благодарен ей за вовремя начатую беседу о новых модифицированных зельях. Грейнджер спасла меня от обжорства.

До Рождества осталось две недели, Грейнджер взяла три выходных дня, а Ронни почти настояла, чтобы я провел их вместе с ними. Я не стал отказываться — может, мне наконец хватит смелости пригласить ее маму на ужин не к ним домой, а в какой-нибудь ресторан. Хотя мне сложно представить даже одну причину, по которой та согласилась бы на подобное. Не уверен, что ей было бы интересно проводить время с бывшим Пожирателем, но ради дочки она меня пока терпит. Наверное, это однажды закончится, но пока я наслаждаюсь каждой проведенной рядом с ними минутой. Пока ты кому-то нужен, ты должен жить ради него.

Говорят, у каждого человека есть две половины души. Одна из них принадлежит ему самому, вторая же — его семье, людям, которые ему дороги. Мать и дочь Грейнджер развенчали этот миф, став третьей половиной моей души. Я буду ждать того дня, когда все встанет на свои места и та часть, что еще принадлежит Нарциссе и Драко, канет в небытие, но не так-то просто вычеркнуть из жизни двадцать пять лет. Пока же я чувствую себя этаким мутантом, отличающимся от всех, и с удивлением вспоминаю, как гордился раньше своей неординарностью. Если понадобится, я приложу все усилия, чтобы это «раньше» исчезло навсегда.

Впрочем, мне надо спешить — Ронни вчера в ультимативной форме пригрозила, что не сядет завтракать, пока я не прибуду. Пришлось заверить девочку, что явлюсь вовремя. Услышав предложение Грейнджер заночевать в комнате для гостей, я позорно бежал, чего не случалось со мной даже во время войны, пожелав ей спокойной ночи уже из-за двери. Искушение остаться было слишком велико, но такой роскоши я никак не мог себе позволить.

Я уже всовываю ноги в ботинки и на ходу застегиваю меховой плащ, когда внезапно раздается стук в дверь. Кого Волдеморт принес? Проверка была только на прошлой неделе (теперь они происходят гораздо реже) и министерская калоша осталась довольна. Аппарацию мне разрешили без ограничений около месяца назад, да и волшебную палочку я теперь ношу не только для запугивания прохожих, хотя кое-какие запреты все-таки остаются. Думаю, через полгода я снова смогу быть полноправным членом общества. А к чему я про это вспомнил? Ах да, постучали… Поворачиваю замок до щелчка и толкаю дверь. Мерлин горбатый…

— Добрый день, Люциус, — она совсем не изменилась за пять лет, словно алчность и подлость ее законсервировали, и вот спустя, кажется, целую жизнь, стоит на моем пороге и ожидает, что я с поклоном приглашу ее войти.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю не столько с удивлением, сколько в раздражении, что меня задержали — меня ждет моя семья, та, которую я желаю, а этот призрак прошлого тормозит меня на пол-пути к мечте.

— Мы пришли к тебе в гости, — она делает попытку протиснуться мимо меня, но я быстро подставляю ногу. В моей квартире и так достаточно грязи.

— Мы? — с запозданием переспрашиваю я. — Твоя мания величия еще более гипертрофировалась за последние годы?

— Здравствуй, отец, — из-за ее плеча появляется второй призрак, с моими глазами и волосами, с моей фамилией, и меня впервые в жизни раздражает это чертово обстоятельство.

Молча отступаю в сторону и позволяю им войти, нужно покончить с прошлым раз и навсегда, пока оно не поглотило меня и не утопило в жерле ненависти. Если я не сделаю этого сейчас, оно станет возвращаться снова и снова, и наступит день, когда я буду слишком слаб, чтобы противостоять этому.

Нарцисса по-хозяйски переступает порог и смотрит на меня таким взглядом, словно ждет, что я сейчас раскатаю перед ней красную дорожку. Извини, дорогая, дорожку моль почикала…

Не дожидаясь, пока в прихожей появится Драко, разворачиваюсь и иду на кухню, жестом приглашая следовать за собой. Бывшая жена шагает, гордо стуча каблуками, Драко же тихо плетется вслед за ней. Сажусь на стул, указывая им на два других. Не помогаю усесться, не предлагаю кофе… Им здесь не рады и они это знают.

— Где твое аристократическое гостеприимство, Люциус? — ей хватает наглости еще и зубоскалить. Ладно, сама напросилась…

— Боюсь, что оно осталось в Азкабане, куда вы меня засадили, — улыбаюсь давно позабытой фирменной улыбкой а-ля «Я король, а вы дерьмо». Я давно ей не пользовался, но мастерство не пропьешь. К тому же, сейчас она как нельзя кстати.

— Мы не засаживали, — Нарцисса хмурится и сердито качает головой, — ты же понимаешь, кто-то должен был понести наказание. Или ты хотел, чтобы я позволила сломать мальчику жизнь?

— Я хотел, чтобы у меня была семья, — слегка улыбаюсь уголками губ, — но оказалось, что она пожалела на меня денег.

— Мы не отказывались от тебя, Люциус, — горячо убеждает она и я, запрокинув голову, хохочу, как ненормальный.

— Дорогая, — немного отдышавшись, заявляю я, — я ведь сидел в Азкабане, а не на необитаемом острове. Не знаю, в курсе ли ты, но там вполне реально получать почту, в том числе и газеты.

— Мы были уверены, что тебя отпустят за недостаточностью улик, — Нарцисса слегка бледнеет, но стойко выдерживает удар.

— Отец, мы никогда не забывали о тебе, — влезает Драко, — поверь, у тебя есть семья…

— Я знаю, — при мыслях о двух кудрявых девчонках, не садящихся без меня завтракать, на сердце теплеет, — но к вам она не имеет ни малейшего отношения.

— Мы не разведены, Люциус, — страшно довольным тоном заявляет Нарцисса, — ты не можешь жениться повторно.

— Поверь, документы не имеют никакого отношения к семье, — я спокойно пожимаю плечами, — но все равно я хотел бы получить развод.

— Это глупо, Люциус, — вот теперь она нервничает и глаза ее бешено сверкают, — мы с Драко приехали за тобой.

А вот это еще смешнее. Пытаюсь отыскать в ее лице любые признаки того, что она всего лишь неудачно пошутила, но вскоре приходится признать, что все это было сказано всерьез.

— С чего ты взяла, что я поеду с вами после того, как вы бросили меня, предварительно обчистив? — ну, и как же ты вывернешься на этот раз?

— Что за глупости? — раздраженно фыркает Нарцисса, судорожно теребя ручку дорогой сумочки. — Мы оставили тебе содержимое фамильного сейфа.

Чего? Какого… Вот ведь сука! Фамильный сейф, тот, что остался от моих родителей, я ни разу не открывал его со дня их смерти… Я просто о нем забыл. Там нет денег, но хранятся очень дорогие раритетные драгоценности, каждая из которых стоит больше, чем вся моя нынешняя квартира.

— В таком случае, где документы, подтверждающие принадлежность этого сейфа мне? — я не держал в руках никаких бумаг с момента выхода из Азкабана, кроме удостоверения личности волшебника. Ну и рисунков Ронни.

— Э-э-э… — она мнется, но потом все же поднимает на меня взгляд, — я забрала их с собой… Я была уверена, что ты отыщешь нас после выхода из Азкабана, и боялась оставлять такие важные бумаги на попечение министерских чиновников. Они могли бы запросто обчистить сейф.

— Так же, как ты обчистила все остальные? — снова усмехаюсь, хотя мне совсем не весело — она ни за что не отдаст мне бумаги и явилась только из-за драгоценностей — я ей на хрен не нужен.

— Тебе нужен доступ к сейфу? — вот теперь все ясно, как Божий день. — Ты не попадешь туда без меня, так как не являешься урожденной Малфой. Ты хочешь заграбастать последнее.

— Мы всегда можем договориться, — она ехидно ухмыляется, так как я только что высказал желание, которое может осуществить только она, — тебе ведь нужен развод? Хотя я думаю, что мы вполне могли бы начать все сначала.

— Никакого «мы» нет и больше никогда не будет, — резко отвечаю я, больше всего на свете желая, чтобы они исчезли из моей жизни. — Мое предложение таково — сейчас мы вместе идем к адвокату и оформляем бумаги на развод, а после в Гринготтс, где я подтверждаю твое право на владение содержимым фамильного сейфа. После вы оба убираетесь отсюда и более никогда не переступаете порог моего дома.

— Неужели твоя свобода стоит так дорого, Люциус? — она улыбается так счастливо, словно я сообщил ей, что утроил ее состояние. Хотя, так оно примерно и есть.

— Свобода — нет, — равнодушно пожимаю плечами — почему-то денег совсем не жаль, хотя пять лет назад я готов был бы биться за каждый галлеон, — но новая жизнь стоит.

Я резко поднимаюсь и иду в комнату, чтобы забрать из ящика документы, подтверждающие, что все еще являюсь мужем Нарциссы Малфой. Пока я роюсь в ящике стола, за спиной раздается покашливание — в комнату входит Драко.

— Отец, послушай… — я затыкаю его привычным жестом, которого он в детстве боялся до одури. Сын немедленно замолкает, приятно видеть, что некоторые вещи не меняются никогда.

— Кажется, я тебя сюда не приглашал, — резко выплевываю я, продолжая рыться в столе.

— Извини, — бурчит он, а через секунду восклицает с явным изумлением в голосе. — Это что, Грейнджер?!!

Оборачиваюсь так стремительно, что меня пошатывает. Так и есть — этот идиот хапнул с комода колдографию в рамке, на которой мы втроем жарим барбекю на заднем дворе Грейнджер. Ронни сидит у меня на шее, рядом ее мать с тарелкой хохочет-заливается — с куска мяса, который держит Ронни, мне на голову мирно капает кетчуп. Я размазываю густую красную массу по щекам и свечусь той самой идиотской улыбкой, что так презирал раньше.

— Это и есть твоя семья? — Драко явно удивлен, но неприязни в его голосе нет.

— Поставь на место! — рявкаю я, и он моментально подчиняется, но продолжает с любопытством рассматривать фото. Отведя взгляд от рамки, он замечает развешанные по стенам рисунки Ронни и его лицо вытягивается еще сильнее.

— А как Грейнджер отнеслась к тому, что ты убийца? — как бы между прочим спрашивает он.

— Гораздо лучше, чем вы, — пожимаю я плечами, нахожу, наконец, документы и захлопываю ящик.

Через полчаса я абсолютно свободен. У меня больше нет денег, нет законной семьи, но есть люди, которые помогали мне выживать, когда я был нищим… ненужным… никем… Только полный дурак откажется от такого. А я никогда дураком не был.

Нарцисса на прощание даже не оборачивается. Хоть что-то хорошее сделала. Драко же явно расстроен, но мне уже нет никакого дела — я ухожу. Бывшая жена не трогает содержимое сейфа, из чего я делаю вывод, что она пока не все растрясла, что тут же подтверждается — прямо на моих глазах она обменивает внушительную сумму в пятьдесят тысяч галлеонов на американские магловские доллары и, разделив их на две части, переводит на две магловские же банковские карты — теперь в Гринготтсе оказывают и такие услуги. После войны маглорожденных волшебников стало гораздо больше. Уже выходя из кабинета, слышу, как она просит оформить одну карту на себя, а другую на Драко. Подавись, стерва…

Неприятное начало дня настолько выводит меня из равновесия, что я отказываюсь от задуманной ранее прогулки и аппарирую прямо к дому Грейнджер. Стоит мне сделать несколько шагов по направлению к входной двери, как она тут же распахивается, явив миру одетую в пижаму Ронни.

— Люциус!!! — она летит ко мне прямо в тапочках, подпрыгивает и виснет на моей шее. — Мы тебя заждались! Почему ты так долго?

— Прости, кроха, меня задержали дела, — я подхватываю девочку на руки и несу в дом, — пойдем скорее внутрь, а то простудишься.

— Доброе утро, — приветствует меня Грейнджер, выходя из кухни, пока я, не выпуская Ронни из рук, скидываю ботинки, — проходите за стол, завтрак уже готов.

Пока мы едим овсянку с орехами, запивая ее горячим шоколадом, Ронни подпрыгивает на стуле, увлеченно расписывая планы на сегодняшний день. Судя по всему, мне предстоит лепить снеговика. Должно быть весело.

— Завтра мы едем на выходные в наш загородный дом, — сообщает Грейнджер, отрезая мне увесистый кусок своего фирменного вишневого пирога, — он принадлежит моим родителям и зимой там просто превосходно. Вы ведь составите нам компанию?

— С удовольствием, — глядя в умоляющие глаза Ронни, отвечаю я и улыбаюсь, видя восторг на лице девочки, — никогда не был в загородном доме.

— Боюсь, он вовсе не такой роскошный, как Малфой-мэнор, — смущенно бормочет Грейнджер, когда Ронни, дожевав пирог, убегает одеваться, — это всего лишь небольшой домик с удобствами, но зато там великолепный воздух.

— Замечательно, — совершенно искренне отвечаю я, она радостно улыбается, но тут возвращается Ронни, уже одетая в теплую куртку и шапочку с помпоном, и выволакивает меня из-за стола.

День рядом с ними, как и любой другой, пролетает почти незаметно. Мы с Ронни лепим снеговика, вернее, лепит Ронни, а я, как послушный ученик, действую на подхвате. Утащить ее с улицы невозможно, и Грейнджер, несколько раз безуспешно позвав нас к обеду, наконец сдается и выносит чай с горячими бутербродами прямо во двор. Мы сидим на маленькой крытой веранде и смотрим на падающие хлопья снега, у меня на коленях Ронни, подносящая бутерброд к моему рту — после простудного супа малышка всегда внимательно следит, чтобы я хорошо питался — а Грейнджер наблюдает за нами, то и дело пряча лукавую улыбку в чашку с чаем. И мне сейчас так хорошо и спокойно, как никогда не было даже с переполненными сейфами.

Покончив с бутербродами, мы с новыми силами бросаемся на снеговика. Когда голова занимает законное место, Ронни притаскивает из сарая пластмассовое ведерко, в котором лежат несколько угольков и морковка.

— Давай, Люциус, — командным тоном заявляет она, — сделай ему глазки.

Наверное, у меня очень удивленная физиономия, потому что из дома доносится приглушенный хохот. Ронни поворачивается и грозит в окошко кулаком. Смех всхлипывает и обрывается.

— Давай покажу, — вздыхает девочка и начинает инструктаж.

Пока она вставляет в снежный шар морковку, я, чертыхаясь про себя, вкручиваю скользкие от влаги угли в спрессованный снег. В завершение Ронни нахлобучивает на снеговика ведерко, отступает на шаг, чтобы полюбоваться и горестно охает.

— Ой, а шарфика-то нету, — всплеснув руками, жалуется она.

— Сейчас будет, — снимаю со своей шеи серый кашемировый шарф и обматываю снежного уродца. Ронни с восторгом осматривает его, подходит ко мне и крепко обнимает за талию.

— Спасибо, Люциус, — улыбается она, — теперь снеговичок не замерзнет.

Нам с Грейнджер все же удается заставить Ронни поужинать в доме. Когда мы входим в кухню, девушка удивленно смотрит на меня, прыскает в кулак и, не удержавшись, покатывается со смеху.

— Мамочка, ты почему над ним смеешься? — Ронни поворачивается ко мне и вскрикивает. — Ой, Люциус, ты такой чумазый!

Удивленно смотрюсь в висящее в прихожей большое зеркало и начинаю понимать веселье Грейнджер. На лбу и щеках у меня виднеются черные размазанные полосы от угля — видимо, я тер лицо грязными руками. Усмехаясь, пытаюсь стереть грязь, но только сильнее размазываю ее.

— Снимай пальто и пойдем, — Ронни тянет меня за руку, — я покажу тебе, где ванная.

Раньше я пользовался только туалетной комнатой на первом этаже, сейчас же девочка притащила меня в ванную, явно принадлежащую Грейнджер. Повсюду бутылочки с гелями и шампунями, на крючке у входной двери висит пушистый персикового цвета халат.

Внимательно оглядев себя в зеркале над раковиной, обнаруживаю, что измазал не только лицо, но и шею. Поразмыслив, снимаю рубашку и вешаю на крючок рядом с халатом Грейнджер. Едва мне удается отмыть черные разводы, раздается стук в дверь. Открываю и вижу Грейнджер с полотенцем.

— О… — она окидывает взглядом мой голый торс, по которому стекают капли воды, и на ее щеках вспыхивают красные пятна. Она смущенно отворачивается, продолжая пламенеть щеками, и протягивает мне полотенце, — вот, я принесла…

— Благодарю, — сдержанно отвечаю я, беря предложенное, и закрываю дверь. Отчего-то ее смущение мне приятно и вниз я спускаюсь в еще более прекрасном настроении. Уже выходя, не удержавшись, зарываюсь носом в ее халат… Шоколад… Как я и думал...

Ужин проходит за приятной беседой, затем я укладываю Ронни спать и спускаюсь на кухню. Грейнджер убирает со стола.

— Я прибуду завтра к девяти, — сообщаю я, затем интересуюсь, — на чем мы доберемся до вашего домика?

— На автобусе, — с улыбкой отвечает она, — с вокзала ходит загородный транспорт, ехать около получаса.

Я выхожу в холл, надеваю пальто и возвращаюсь на кухню, чтобы попрощаться, но Грейнджер там уже нет. В приоткрытую дверь, ведущую на террасу, вытягивает сквозняком тонкую занавеску. Выхожу на улицу и вижу ее, сидящей за столиком на веранде. Она пьет кофе, закутавшись в толстый плед, рядом дымится вторая чашка. Молча присаживаюсь рядом и беру кофе без вопросов — итак понятно кому она приготовлена.

— Сегодня очень ясное небо, — улыбается она, задумчиво глядя вверх, — в Лондоне редко удается разглядеть звезды. В загородном доме их видно всегда, но я редко там бываю.

— Почему же? — не то, чтобы мне и впрямь было интересно, но очень уж хочется продлить минуты рядом с ней.

— Домик маленький, а мои родители живут там почти постоянно, — отвечает она, не отводя взгляд от звездного неба, — я мечтаю купить дом, расположенный по соседству, он больше и очень уютный, но пока у меня нет на это денег.

— Я верю, что однажды вы осуществите свою мечту, — я накрываю ее руку ладонью, — вы очень целеустремленный человек, мисс Грейнджер.

Она тихо вздыхает, как мне кажется — несколько расстроенно, но руку не отнимает, просто продолжает смотреть на звезды.

— Самая красивая вон та, над сосной, правда? — Грейнджер запрокидывает голову и я вижу золотистые огоньки, пляшущие в ее темно-шоколадных глазах.

Нет, самая красивая звезда сидит рядом со мной, на соседнем стуле, но разумеется, этого я вслух произнести не смею, потому просто киваю головой. Может, она читает мои мысли — на ее губах появляется легкая полуулыбка, а потом она поднимается и собирает пустые чашки.

— Я, пожалуй, пойду, — поднимаюсь на ноги вслед за ней, — уже очень поздно.

— Спокойной ночи, мистер Малфой, — она на миг окидывает меня взглядом и мне чудится, что на ее щеках вновь распускаются алые цветы, но потом понимаю, что это лишь отблеск фонаря.

Дома неожиданно обнаруживается сюрприз — на комоде рядом с фото лежит небольшая записка. «Гостиница «Шерлок», номер триста двенадцать». Интересно, с чего Драко решил, что мне пригодится подобная информация?

Первой реакцией было разорвать бумажку на клочки, но отчего-то я аккуратно сворачиваю ее и кладу в карман мантии. Выброшу где-нибудь по дороге… А сейчас спать, завтра ранний подъем и целых два дня рядом с моей семьей.

Новое утро не приносит никаких неприятных сюрпризов. Ронни встречает меня уже полностью одетая и, увидев мою голую шею, укоризненно качает головой.

— Нельзя без шарфика, Люциус, ты простудишься, — замечает она и убегает наверх.

Возвращается девчушка через минуту, неся в руке нечто, похожее на шерстяную кишку с вытянутыми петлями.

— Вот, надевай, это мама связала, — заявляет она и наматывает кишку мне на шею. — Тебе нравится?

— Он просто чудесный, — совершенно искренне отвечаю я и благодарно обнимаю малышку.

Со второго этажа спускается Грейнджер с огромной, набитой вещами сумкой. Я галантно забираю у нее ношу и мы втроем выходим из дома. До вокзала мы добираемся на автобусе, что для меня в новинку, а там пересаживаемся на другой, следующий по межгороду. За те полчаса, пока мы катим до загородного дома Грейнджер, Ронни успевает слопать две шоколадки, одну скормить мне, перезнакомиться со всеми пассажирами и выяснить у водителя принцип работы открывающихся дверей. Сразу видно, чья дочка…

Домик расположен в лесу и, стоит нам выйти из автобуса, я буквально задыхаюсь от чистого, дрожащего от мороза воздуха. Неподалеку расположен тот самый дом, что мечтает купить Грейнджер. Добротный, двухэтажный, с большой верандой, на которой так приятно попить горячего чаю, глядя на звезды. Я согласен с ней, место здесь и впрямь превосходное.

Пока мы разбираем вещи и привезенные продукты, Ронни уносится играть с ребятами, живущими неподалеку. Грейнджер варит кофе и мы выбираемся на веранду, не такую большую, как в соседнем доме, но очень уютную.

— Никогда не думала, что мне может надоесть работа, — усмехается Грейнджер, когда мы пьем уже по второй чашке, — эти выходные очень кстати, ведь скоро Рождество.

— Как там Северус? — интересуюсь я, зная, что именно она уже почти пять лет ухаживает за ним.

— Все так же, — грустно вздыхает она, — я прочитала кучу литературы на эту тему, но не знаю, каким образом можно его разбудить.

— Разбудить? — на миг мне показалось, что я ослышался.

— Именно, — кивает она, откусывая кусочек печенья с имбирем, — сейчас он просто спит, это состояние называется летаргией. Нужен какой-то толчок, чтобы привести его в чувство, что-то такое, что вернет ему смысл жизни. Я читала об одном случае, когда женщина провела в таком состоянии двадцать лет, впав в него после тяжелых родов. Никто не мог ничего сделать, но потом ее дочка попала в автомобильную аварию. Ее муж с братом пришли к женщине в палату и, сидя возле ее кровати, заговорили о том, что девушка может не выжить. Едва они произнесли эти слова, как женщина очнулась и потребовала отвести ее к дочери. Страх за ребенка стал толчком к пробуждению, она снова обрела смысл жизни. Беда в том, что я не имею понятия, что может послужить таким же толчком для профессора.

— Что-то же должно быть, — отвечаю я, отхлебывая глоток из чашки.

— Наверное, — она грустно пожимает плечами, — я перепробовала все, что можно. Рассказывала, что его наградили Орденом Мерлина, говорила о Хогвартсе, о Дамблдоре, даже о Гарри… Безрезультатно… Я знаю, что он меня слышит, но, видимо, все эти новости его не трогают.

— Не расстраивайтесь, мисс Грейнджер, — я ободряюще улыбаюсь ей, — я знаю, у вас все получится.

— Надеюсь, — она отвечает на улыбку и тут же меняет тему. — Идемте, я покажу вам вашу комнату.

Мы поднимаемся на второй этаж по скрипучим ступеням и она распахивает обшарпанную деревянную дверь, ведущую в маленькую комнатку. Узкая кровать у стены, заваленная небольшими подушечками, высокий шкаф, возле окна письменный стол — под стеклом куча простых магловских фотографий улыбающейся девчушки с вьющимися каштановыми волосами, на окне занавески в цветочек, на полочке — плюшевые игрушки.

— Это была моя детская комната, — смущенно поясняет Грейнджер, — вам не нравится?

— Нравится, — при виде маленькой уютной комнатки на лице сама собой появляется улыбка, — похоже на кукольный домик.

— Отлично! — с явным облегчением выдыхает она и направляется к окну, чтобы раздернуть шторы.

Я подхожу сзади и смотрю во двор поверх ее плеча. Она поправляет занавески, оборачивается и врезается в меня, мне приходится обхватить ее за плечи, чтобы она не упала.

Грейнджер поднимает голову и испуганно смотрит на меня оленьими глазами. Я понимаю, что должен разжать руки, но это не так-то просто, как кажется — под пальцами ощущается горячая кожа, скрытая лишь тонкой блузкой, и я понимаю, что впервые за долгие годы начинаю краснеть. Пока я пытаюсь собраться с мыслями, руки отпускают плечи и через минуту в моих ладонях ее лицо, медленно заливающееся жаркой краской. Пальцы нежно изучают каждый дюйм бархатной кожи.

— Мистер Малфой, — смущенно шепчет она и накрывает мои ладони своими.

По позвоночнику скользит волна жара и я медленно наклоняюсь и прикасаюсь к ее губам. Они тоже — шоколад… Горячий, сладкий, мучительно желанный… И я, забывая обо всем, прикасаюсь к ним языком, обводя контур, пробуя на вкус…

Она не протестует, только прикрывает глаза, а когда я осознаю происходящее и с трудом отрываюсь от этих волшебных губ, прячет лицо у меня на груди и я ощущаю на своих плечах ее теплые ладошки.

— Простите, мисс Грейнджер, — знаю, что это звучит глупо, но она не смеется, только прижимается плотнее, щекоча мою шею пышными волосами.

— Пы… Пойдемте на кухню, — бормочет она спустя пару минут, показавшиеся мне вечностью.

Она быстро отпускает меня из объятий и выходит из комнаты. Я плетусь следом, не представляя, что буду теперь говорить ей и как смотреть в ее глаза, но тут со двора доносятся испуганные крики.

Когда я выскакиваю на крыльцо, Грейнджер уже стоит посреди группы галдящих ребятишек и что-то обеспокоенно спрашивает у самого старшего, лет десяти. Я осматриваю детей и замечаю, что Ронни среди них нет. Сердце неприятно щемит.

— Что случилось, мисс Грейнджер? — испуганно спрашиваю я.

— Сама пока не поняла, — пожимает она плечами и поворачивается к старшему мальчику. — Патрик, где Ронни?

— Она провалилась! — истерично выкрикивает ребенок.

— Что? — подскакиваю к мальчишке и сгребаю его за грудки. — Что значит провалилась? Куда?

— Под лед! На озере! — испуганно кричит маленькая девочка в зеленой шапке.

Мерлин всемогущий… Оборачиваюсь к Грейнджер. Она смотрит на меня глазами, полными ужаса, а потом начинает заваливаться на бок, я едва успеваю подхватить ее. Никогда не видел, чтобы человек так стремительно терял краски. Кровь схлынула с ее лица в мгновение ока, губы превратились в синие нитки, щеки ввалились… Усаживаю ее в кресло, стоящее на веранде и несусь за кучкой ребятни.

Путь до озера, расположенного в двух минутах от дома, кажется нескончаемым. Когда, пробившись сквозь густые кусты, вываливаюсь на круглый, покрытый льдом пятачок, глаза первым делом выхватывают посреди гладкой, сияющей белизны черную зубастую полынью, из которой виднеется испуганное личико с синими, трясущимися губами. Бордовые от холода ручонки намертво вцепились в щербатый край обломанной льдины. Наши глаза встречаются, и я вижу, как ее губы шевелятся, беззвучно шепча… Я ее не слышу, но такое простое слово легко читается по губам… «Папа»…

Позабыв обо всем, я бросаюсь вперед, к своему ребенку, не отрывая взгляда от ее испуганного побелевшего личика, но за пару футов до края полыньи лед подо мной ломается с оглушительным треском и я оказываюсь в воде. В первый миг кажется, словно меня окунули в кипяток. Дыхание перехватывает, но сейчас я знаю, что могу обойтись даже без воздуха, а вот без Ронни — ни за что.

Страшный, раздирающий на куски холод режет, как нож, моментально промокший плащ тянет на дно, словно в пятки вцепились с десяток гриндилоу, издалека, будто из другого мира доносятся крики ребятишек, но в моем мире сейчас только испуганный до полусмерти ребенок, который ждет и зовет меня.

— Ронни, держись! — я начинаю обламывать куски льда, пробиваясь к малышке, мокрые руки тут же примерзают к тонким, словно стеклянным кускам, я отдираю их вместе с кусками кожи, пятная белоснежный лед своей кровью, мне кажется, что я двигаюсь слишком медленно и ударяю кулаком по льдине. Она ломается с громким хрустом и заодно с костями моего запястья.

Я вижу, как синеет и опухает рука, но ничего не чувствую, лишь продолжаю продвигаться вперед, цепляясь пальцами за обломанные края льдины, и наконец оказываюсь рядом с малышкой и, схватив ее в охапку, крепко прижимаю к себе. Она намертво вцепляется в меня посиневшими ручонками и я слышу уже по-настоящему…

— Папа…

— Я здесь, детка, я с тобой… — язык едва шевелится, зато зубы выбивают барабанную дробь. Лихорадочно оглядываюсь и понимаю, что мы почти у берега, видимо, Ронни спрыгнула на лед с небольшого пригорка и тот от удара треснул.

Я не знаю, сколько мы добирались до берега, сколько кусков льда мне пришлось сломать прежде, чем я выползаю на снег, прижимая к себе затихшую малышку. Последним четко отпечатавшимся в памяти кадром становится белое, как мел, лицо Грейнджер, склонившейся над нами, ее шевелящиеся, зовущие меня губы, а потом мир уплывает в темноту.

Я прихожу в себя как-то внезапно, словно спал и меня кто-то резко пнул под зад. По возникшему окружению легко распознаю, что, очевидно, нахожусь в Мунго — белые стены, яркая лампа на тумбочке и резкий запах лекарственных зелий. Запястье охватывает тугая повязка, но рука нормально работает, боли нет.

Отбрасываю одеяло и обнаруживаю, что на мне больничная рубашка до пят с модным разрезом на спине до самой шеи. Интересно, кто меня раздевал? Надеюсь, не Грейнджер.

Грейнджер… Ронни!!! Меня подбрасывает на кровати, словно на реактивной тяге, я слетаю с койки, хватаю висящий на спинке стула халат, напяливаю и вылетаю в коридор. Путь до дежурной ведьмы занимает пару минут.

— Ронни Грейнджер! В какой она палате? — накидываюсь я на испуганную девушку.

— В восьмой, — выдавливает она и я снова несусь по коридору.

Не успеваю я толкнуть дверь нужного помещения, как она сама распахивается и оттуда, пошатываясь, появляется Грейнджер. Кажется, она постарела на десяток лет за одни сутки — губы серые, под глазами темные круги, в самих глазах же — безысходность. Увидев меня, она прижимается к моей груди и судорожно рыдает.

— Что? Что такое? — бестолково суечусь я, обнимая ее за плечи. — Ронни… Как она? Она же не…

— Она жива, — камень на моей душе становится легче, — вы спасли ее, мистер Малфой… Но она…

Грейнджер замолкает, снова давясь рыданиями. Я осторожно поднимаю ее на руки и заношу в палату, где усаживаю на стул. На кровати, которая на первый взгляд кажется пустой, с трудом различаю на подушке маленькое бледное личико. Глаза девочки плотно закрыты, губы почти не различимы.

— Мисс Грейнджер, что с ней? — сажусь рядом с Ронни и нежно беру в ладонь маленькую ручку.

— Переохлаждение и сильный испуг дали шок, с которым организм справиться не может, — судорожно всхлипывает девушка, — она в коме.

Мерлин всемогущий, за что? Чем провинился перед тобой крохотный ребенок? Или ты наказываешь меня, человека, которого она назвала папой?

— Ей можно чем-нибудь помочь? — прошу, скажи, что можно…

— Я не знаю, — качает она головой, размазывая по щекам ручьем текущие слезы, — с минуты на минуту должен прийти главный целитель, он обещал осмотреть Ронни.

Оставшееся время до прихода целителя мы сидим, обнявшись, возле кровати малышки, тесно сцепив руки, словно деля горе на двоих. Наконец в палате появляется представительного вида мужчина в золотых очках. Он водит палочкой над телом девочки около получаса, затем поворачивается к Грейнджер. Мы замираем, с надеждой глядя на целителя, и я чувствую, как Грейнджер трясется под моей рукой.

— Мисс Грейнджер, боюсь, новости не утешительные, — качает головой мужчина. — Чтобы вывести организм из такого сильного шока, есть только одно средство — зелье Карус Латентис.

— Как его приготовить? — подскакивает Грейнджер.

— Дело в том, что истинный рецепт его давно утерян, — отвечает целитель, — тот же, что дан в книгах — неверен, ни один волшебник не смог приготовить зелье по этому рецепту. Настоящий состав известен лишь двоим людям на планете, но они хранят его в строжайшей тайне.

— Что это за люди? — если понадобится, я вырву рецепт у них из глотки.

— Один из них — знаменитый зельевар, который уже двадцать лет живет в Тибетском монастыре, — говорит мужчина, присаживаясь на стул рядом с кроватью, — он не встречается ни с кем и не пускает людей в свою обитель.

— Кто второй? — я начинаю раздражаться, глядя как противный целитель тянет драгоценное время.

— Его ученик, — отвечает тот, — но он вам тоже ничего не скажет.

— Он улетел на Марс? — рявкаю я, сжимая кулаки.

— Нет, он в Лондоне, в больнице Святого Мунго, в двадцать второй палате, — преспокойно отвечает целитель, — это Северус Снейп.

Грейнджер закрывает лицо руками и тихо всхлипывает. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не разбить морду мерзкому доктору, позволяющему себе неуместные шуточки, и, стиснув зубы от беспомощности, обнимаю девушку за плечи.

— Мисс Грейнджер, советую поторопиться, — целитель безжалостно вбивает последний гвоздь в крышку гроба, — у вас есть одна неделя, потом последствия будут необратимыми.

Спустя два часа, Грейнджер, наконец, успокаивается, и начинает бурную деятельность. Первым делом она разгромляет больничную библиотеку в поисках книги с рецептом зелья. Я не хочу мешать, потому остаюсь возле кровати Ронни. Через час решаю сходить в буфет за чашкой кофе и на обратном пути замечаю на двери ближайшей палаты номер «двадцать два». Ноги сами заносят меня в палату.

Северус лежит на большой удобной кровати в одной из платных палат — Министерство оплачивает лечение бывшему герою войны. Его лицо почти не различимо на светло-желтой наволочке, волосы на удивление чистые и аккуратно подстрижены.

— Вы здесь, мистер Малфой? Я вас повсюду ищу! — в палату неслышно входит Грейнджер, нагруженная ворохом книг. — Это что-то невообразимое! Пятнадцать рецептов и все разные. Я могла бы опробовать каждый из них, но мне это просто не по карману — ингредиенты каждой пробы обойдутся в бешеную сумму.

— Мисс Грейнджер, — я встаю на ноги и обнимаю ее за плечи, — завтра же я отправлюсь в Тибет и отыщу этого зельевара. Я привезу вам истинный рецепт во что бы то ни стало.

— Вы не сумеете обернуться за неделю, — всхлипывает она и книги валятся на пол, — Ронни не может долго ждать. Что же мне делать? Почему именно это зелье? Почему не другое?

— Это очень старинный рецепт, — пытаюсь припомнить все, что слышал о подобном лекарстве, — он был утерян, а тибетский мастер восстановил состав. Оно названо в его честь, насколько мне помнится — его фамилия Латен. Карус Латентис…

— Порошок… — еле слышный хриплый шепот действует на нас, словно резкий крик в ухо. Грейнджер удивленно вскидывает на меня глаза, я качаю головой — нет, не я…

— Порошок… Кхе-кхе… Кровь… в порошке, — мы с ней одновременно поворачиваемся и с ужасом видим, как шевелятся губы Северуса. Еще секунда — и он открывает глаза, обжигая нас пронзительным взглядом.

— Профессор! — Грейнджер кидается к нему и падает на колени перед кроватью. — Вы очнулись!

— Перестаньте… кхе-кхе… орать, мисс… кхе-кхе… Гре… йнджер, — Северус недовольно морщится и прикрывает глаза, — а то засну обратно.

— Как вы себя чувствуете? — настороженно спрашивает она, щупая лоб Снейпа. — Пошевелите чем-нибудь…

Северус медленно сгибает два пальца на руке. На второй ничего не выходит.

— Ничего-ничего, теперь вы будете в порядке, — она быстро выпрямляется и начинает собирать книги, — я сейчас вернусь и осмотрю вас.

Руки ее трясутся и книги снова валятся на пол. Я присаживаюсь рядом и помогаю, чувствуя, как внутри постепенно разгорается надежда.

Грейнджер отправляет меня обратно в палату, но я не дохожу до нее, вспомнив, что собирался выпить кофе и оставил чашку в палате Северуса. Она находит меня в кафе через полчаса и садится рядом за столик. По ее лицу я понимаю, что стряслась беда.

— Что такое? — напрягаюсь я, ощущая, как последний глоток кофе застревает в горле.

— Профессор поправится, — она решает, видимо, начать с хороших новостей, — и он согласен написать настоящий рецепт Карус Латентис, вот только… Ингредиенты для этого зелья обойдутся в десять тысяч галлеонов. У меня столько нет.

Мерлин… Столько нет даже у меня. Квартира стоит около семи тысяч, а ведь ее еще нужно продать.

— Главный целитель больницы решил пойти мне навстречу, — продолжает она, — он даст мне необходимую сумму в обмен на рецепт зелья, но я не могу обмануть профессора — я пообещала, что никто не узнает состав. Я… Я заложила дом. Срок — три недели.

— Но куда вы пойдете? — потрясенно шепчу я, в который раз поражаюсь ее чесности. Видит Мерлин, лучше бы она попала в Слизерин.

— Я не знаю, — она безразлично пожимает плечами, — главное, ингредиенты будут у меня уже завтра, а через два дня Ронни будет дома.

В эту ночь мы не спим ни минуты. Грейнджер мечется между палатами дочери и Северуса, я таскаюсь за ней с чашками кофе — сразу двумя, ей и себе. Войдя с очередным жидким допингом в палату Ронни на рассвете, я застаю ее спящей, уронившей голову на край кровати дочки. Бережно поднимаю ее на руки и отношу в свою палату, где укладываю на постель. Сам же быстро одеваюсь и покидаю больницу.

На ресепшн никого нет и я без задержки проскальзываю внутрь гостиницы. Триста двенадцатый номер находится на третьем этаже. На стук долго никто не отзывается, и только когда я в ярости пинаю дверь ногой, она медленно приоткрывается и в щелку выглядывает испуганный голубой глаз.

— Люциус? — дверь распахивается сразу, как только она узнает меня. — Ты откуда в такую рань? Что-то случилось?

— Можно с тобой поговорить? — ненавижу унижаться, но благополучие Грейнджер и Ронни стоит любых жертв.

— Входи, — хмыкает она и распахивает дверь.

Вхожу вслед за ней в гостиничный номер, явно очень недешевый. Драко валяется на кровати, щелкая пультом от телевизора, но при виде меня моментально подскакивает.

— Отец!

Коротко киваю и опускаюсь в кресло без приглашения. Нарцисса выжидающе смотрит на меня, а я впадаю в ступор. Зачем я пришел? Собираюсь унизиться перед этой женщиной? Она же никогда не пойдет мне навстречу.

— Папа, что случилось? — испуганно спрашивает Драко, видя мое перевернутое лицо.

Слово больно царапает и перед глазами вмиг возникают голубые, счастливые глазки. Дар речи возвращается так же внезапно, как и пропадает.

— Нарцисса, мне нужно десять тысяч галлеонов, — быстро, пока не передумал, говорю я.

— Нехило, — пожав плечами, она достает из золотого портсигара тонкую сигаретку и прикуривает, — зачем тебе такая сумма?

— Ты получила драгоценности на триста тысяч, — напоминаю я, — я же хочу получить лишь малую часть из них.

— И все же? — она изящно приподнимает бровь, выпуская дым колечками.

— В больнице Святого Мунго умирает маленькая девочка, — я не собираюсь вдаваться в подробности, — на лечение нужна эта сумма.

— Решил заняться благотворительностью? — ехидно усмехается она. — А что получу я?

— Ты уже получила все, — я поражен ее наглостью, — что еще я могу тебе предложить?

— Себя, — на ее лице написано полное торжество, и тут я понимаю всю глубину ее подлости.

Она сделает все, лишь бы не дать мне получить то, что я желаю. Небось, ее крючило от злости, когда я променял огромную сумму на свою свободу, лишь бы откупиться от нее. Теперь она сможет привезти меня с собой, словно комнатную собачку, и хвастаться подружкам, как ловко сладила с непослушным мужем. Она знает, что здесь есть дорогие мне люди, и пойдет на любую низость, только бы лишить меня этих людей.

— Я дам тебе эти деньги, — вздыхает она и тушит сигаретку в красивой раковине, — но с одним условием. Через две недели, в канун Рождества, мы возвращаемся в Америку и ты летишь с нами. Как только мы приземлимся в Юте, на счет Мунго будут переправлены нужные средства.

— Зачем я тебе, Нарцисса? — стиснув зубы от ярости, шиплю я.

— Ну, скажем, ты мне дорог, как память, — она расплывается в подлой улыбке и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не стереть ее кулаком. — Так ты принимаешь предложение?

Говорят, что перед смертью перед глазами человека мелькает вся его жизнь. Очевидно, сейчас я тоже умираю, потому что в течении минуты успеваю увидеть все то, что было для меня важно в моей новой жизни. Смех Ронни… Замотанный на шее снеговика серый шарф… Вишневый пирог… Пестрый совенок… Горячие сладкие губы Грейнджер… Беззвучный и в то же время такой оглушительный шепот: «Папа…»

— Принимаю, — я поднимаюсь и направляюсь к двери, уже от порога бросая напоследок, — только деньги не на счет Мунго, а на счет Грейнджер.

Выражения ее лица я не вижу, так как оборачиваться не собираюсь — на ее самодовольную рожу я вполне успею налюбоваться. Времени будет предостаточно.

Выхожу из отеля и поплотнее заматываю подаренный Ронни шарф. Вот и все… Как я мог быть так наивен, надеясь, что моя жизнь может измениться? Но если я не в силах изменить свою, то хоть сделаю напоследок что-то хорошее для дорогих моему сердцу людей. Как смешно — Нарцисса не стала мне дорога за двадцать пять лет брака, Грейнджер стала всем за какие-то пять месяцев. Я так и не пригласил ее на свидание.

В больницу я не возвращаюсь — не могу смотреть ей в глаза. Я не могу сказать ей, какую цену мне придется заплатить за свои ошибки. Она не позволит пожертвовать собой, не поймет, не отпустит… Она откажется от этих денег и потеряет дом, а я не могу допустить этого.

Следующие два дня проходят как во сне. За это время мне приходит два письма от Грейнджер, в последнем она сообщает, что Ронни очнулась. Я не могу лишить себя последнего шанса увидеть девочку и аппарирую в Святого Мунго.

Когда я вхожу в палату, малышка сидит на кровати, заваленной игрушками и фруктами, и увлеченно читает матери книжку. Подняв голову на скрип двери, она с радостным воплем спрыгивает на пол, несется ко мне и крепко обнимает.

— Ты пришел! — восклицает она и гладит меня по волосам, когда я поднимаю ее на руки. — Я так скучала! И мама тоже!

Я боюсь сказать слово, чтобы не разрыдаться, как дитя, только стискиваю зубы и киваю. Только сейчас я понимаю, что это последнее посещение было не самой лучшей идеей. Грейнджер подозрительно смотрит на меня.

— Завтра я вернусь домой и у нас будет праздник, — радостно трещит Ронни. — А совсем скоро будет Рождество. Мамочка сказала, что канун Рождества нужно проводить с семьей, а на сам праздник все идут на парад вместе с друзьями. Ты же будешь с нами в канун Рождества?

— Я не знаю, — врать девочке невозможно, сказать правду еще труднее, но как раз в канун Рождества я буду сидеть в самолете вместе с Нарциссой.

— Как это ты не знаешь? — смеется Ронни, прижимаясь ко мне. — Мы же твоя семья, ты что, забыл?

— Наш дом всегда открыт для вас, мистер Малфой, — добавляет Грейнджер и от этих слов хочется выть волком или кого-нибудь убить. Желательно женского пола и по фамилии Малфой.

— Я пойду, пожалуй, у меня остались кое-какие дела в магазине, — ссаживаю Ронни со своих колен и встаю с койки.

— Постой, у меня есть для тебя подарок, — она лезет под подушку и вынимает тщательно свернутый вчетверо листок, — это я нарисовала для тебя. Только ты должен посмотреть его тогда, когда поймешь, что тебе это нужно. Хорошо?

— Обещаю, — кладу листок в карман и крепко обнимаю малышку в последний раз. Киваю ее матери, боясь смотреть в глаза, и выхожу из палаты.

До Рождества чуть больше недели и я иду в Косой переулок, но вовсе не в магазин. Я должен купить им подарки, хоть и не смогу вручить их лично, но они должны знать, что они для меня значат. Большая говорящая кукла для Ронни стоимостью в месячную зарплату Грейнджер, на которую малышка давно облизывается, и изящный кулончик с горным хрусталем в виде капельки для мамы, прекрасная пара к ее серьгам.

Но главный подарок ждет впереди. Надеюсь, она примет его от меня. Выходя от нотариуса, внимательно просматриваю только что подписанные мной бумаги — дарственная на магазин и квартиру. Теперь твоя мечта осуществится, Грейнджер, ты как никто заслужила этого.

Почему, если ты ждешь чего-то радостного, то время тянется так медленно, и наоборот? Казалось, я обнимал Ронни только вчера, и уже стою в аэропорту рядом с Драко. Нарцисса попедалила в буфет.

Сегодня утром я отправил Грейнджер на дом все необходимые документы. Я не стал объяснять ей подробностей, просто написал, что должен уехать и попросил извиниться за меня перед Ронни. Я очень боюсь, что вот сейчас швырну на пол чемодан Нарциссы и сорвусь прочь отсюда, и не могу дождаться, когда объявят посадку.

В самолете я начинаю снимать плащ, чтобы повесить на спинку кресла, и тут слышу, как в кармане что-то шуршит. Вынимаю сложенный лист бумаги, содрогаясь от мысли, что позабыл отдать Грейнджер какой-нибудь важный документ, и тут же узнаю рисунок Ронни, подаренный ею в мою последнюю с ней встречу. Драко, сидящий в соседнем кресле, с интересом косится на меня.

Как она сказала? Когда поймешь, что тебе это нужно? Разворачиваю листок и дыхание перехватывает, словно я вновь очутился в полынье.

Маленький уютный домик… Крытая веранда… Ронни на моих коленях — пихает бутерброд мне в рот… На столе вишневый пирог, который режет Грейнджер… Перед домом — снеговик в моем шарфе. И надпись: «Ронни, мама и… папа» Последнее слово обведено жирно, словно для того, чтобы я не сомневался.

Я смотрю на такое простое и такое сложное слово, и вдруг ощущаю, как вторая половина моей души трескается, как тонкая льдина, и осыпается черными лохмотьями, жженым пеплом, оставляя лишь то, что действительно имеет для меня значение — белую, светлую и чистую третью половину души… Ту, что принадлежит Грейнджерам…

— Отец, ты в порядке? — я трясу головой и поворачиваюсь к Драко. Он с испугом смотрит на меня, потом переводит взгляд на рисунок. Я быстро заворачиваю листок и, отвернувшись, вытираю текущие по щекам слезы.

— Принести тебе что-нибудь? Хочешь сок? — спрашивает он, и я быстро киваю. Неси, что хочешь, только оставь меня в покое на пару минут.

Драко встает, протискивается мимо меня и идет к стюардессам. Я быстро вытираю лицо и прячу рисунок в карман. Через минуту сын возвращается со стаканом, но не дойдя до меня пару шагов, спотыкается и выливает ярко-красный сок мне на рубашку. Принюхиваюсь — вишневый. Он что издевается?

— Извини, отец, — без особого раскаяния в голосе восклицает сын, — пройди в туалетную комнату, там есть мыло и полотенца.

Не удостаивая идиота даже взглядом, поднимаюсь и иду в указанном направлении. Через пару минут становится ясно, что вишневый сок мылу не поддается. Плюнув со злости в раковину, тянусь за полотенцами и вижу, что их нет. Ну и сервис, мать вашу…

Лезу в карман за носовым платком, но рука нащупывает что-то твердое. Вынимаю странный предмет — это что-то, похожее на прямоугольный кусок пластика, завернутый в салфетку. Полный дурных предчувствий, разворачиваю…

«Никто не должен бросать свою семью». На салфетке лежит пластиковая банковская карта. Драко Люциус Малфой.

— Сынок… — выскакиваю из туалета и вглядываюсь в ряды кресел. Драко сидит на моем месте и пьет сок, на лице едва заметная улыбка.

— Девушка, я хочу сойти с самолета, — хватаю я за рукав проходящую мимо стюардессу.

— Простите, сэр, это невозможно, — вежливо отвечает она, — взлет через три минуты, двери уже заблокированы.

Ладно, хрен с вами… И с дверями тоже хрен. Захожу обратно в туалет и аппарирую прямо к дому Грейнджер.

Домик и кусты украшены разноцветными огоньками, сквозь тонкие занавески видна сверкающая на елке гирлянда. Прохожу мимо снеговика, на котором так и болтается мой шарф, и с удивлением вижу, как он приветливо улыбается мне угольным ртом. Я что, в самом деле считал его уродцем?

Затаив дыхание, поднимаюсь на крыльцо и осторожно тяну на себя ручку двери. Та легко поддается и тихо, без скрипа, отворяется. «Наш дом всегда открыт для вас, мистер Малфой…»

Бесшумно снимаю ботинки и вхожу в гостиную. Здесь пусто. Под елкой лежат подарки и я узнаю среди этой кучи две коробки, что послал им сегодня утром. Подхожу ближе и вижу на двух других открытки с надписью: «Люциусу».

На кухне горит свет и я направляюсь туда. За столом сидит Грейнджер, рядом стоит чашка с глинтвейном, а перед ней документы, подписанные моей рукою. Пока я смотрю на свою принцессу, ее плечи начинают мелко трястись, она закрывает лицо руками и судорожно рыдает, роняя слезы на листы пергамента. Этого я уже вынести не могу и, спустя секунду, моя рука лежит на ее плече.

Она затихает и медленно переводит взгляд на мою руку, словно боится посмотреть в глаза, как я тогда, в Мунго. Я бережно беру ее за плечи, поднимаю со стула и прижимаю к груди. Она немедленно обхватывает меня за шею, будто опасаясь, что я снова исчезну.

— Простите меня, мисс Грейнджер, я не должен был бросать свою семью, — целую ее в макушку и баюкаю, словно младенца, не допуская новых слез.

— Ты вернулся! — раздается счастливый голосок и на пороге кухни появляется Ронни. Я отпускаю Грейнджер и подхватываю девочку на руки.

— Как хорошо, что ты вернулся! — она цепко обнимает меня за шею. — Никогда больше не уходи так надолго, а то мамочка очень плакала. Ты же не уйдешь, правда… папа?

Перевожу взгляд на ее мать — сейчас я не уверен в ее реакции, и, как оказалось, зря…

— Нет, детка, папа больше не уйдет, — ее губы дрожат, а по лицу ручьями текут слезы, — потому, что мы его не отпустим, правда?

Она быстро подходит к нам и обнимает сразу обоих. Вот теперь я там, где и должен быть… Я дома.

— Папа!!! Папа, просыпайся! Смотри, какой чудесный снег!

Я с трудом разлепляю глаза. Вчера Грейнджер заснула прямо на кровати рядом с Ронни, а я улегся на диване в гостиной. Сползаю с него, оглядываю измятую рубашку и, набросив плащ, выхожу во двор, откуда доносятся счастливые крики.

— Папа, давай играть в снежки, а потом пойдем смотреть подарки, — предлагает Ронни и немедленно пуляет в меня комком снега.

— Ах так! — ору я и нагребаю в ладони побольше снега. Ронни с хохотом и визгом мчится наутек.

— Мистер Малфой, смотрите, — внезапно окликает меня Грейнджер и указывает на калитку. Я поворачиваю голову и вижу стоящего за забором Драко.

— Здравствуй, отец, — приветствует меня он, когда я подхожу к калитке.

— Что ты здесь делаешь? — удивляюсь я, убедившись, что глаза меня не обманули. — Я думал, ты улетел…

— Я и улетел, — усмехается он, — а сегодня первым рейсом вернулся.

— Что случилось? — каким-то шестым чувством понимаю, что он не за карточкой.

— Мне пришлось рассказать матери, куда я дел свою банковскую карту, — вздыхает Драко, засовывая руки в карманы, — а она решила, что такой идиот ей в сыновьях не нужен. В общем, мы поссорились и я решил вернуться в Лондон.

— Она просто избавилась от тебя, чтобы не делиться с тобой деньгами, — отвечаю я и внезапно мне становится жаль сына.

— Какими? — спокойно интересуется Драко. — Те пятьдесят тысяч, что она обменяла на доллары, были последними нашими средствами.

— Не волнуйся, у нее еще есть триста тысяч, — напоминаю я, — я передал ей право на владение фамильным сейфом.

— Впервые слышу, чтобы сейф стоил триста тысяч, — радостно фыркает сын, — тем более пустой.

— То есть… как это пустой? — я понимаю только то, что ничерта не понимаю.

— Ну, к сейфу имеет доступ урожденный Малфой, а ты ведь у нас не один такой, — расплывается в фирменной улыбке Драко.

— Ты что, вычистил сейф? — от послушного скромного сына я такого никак не ожидал.

— Не вычистил, а перенес содержимое в другое место, — поправляет меня Драко. — Мама владеет сейфом, в котором уже — увы — ничего нет.

— Когда ты это провернул? — интересуюсь я.

— Вернулся в Лондон через полгода после твоего ареста, — пожимает он плечами, — неужели я бы простил ей то, что она сделала с тобой? В конце концов, я Малфой, а не Блэк. Что скажешь насчет Малфой-мэнора? Он все еще на торгах.

— У меня есть другое предложение, — улыбаюсь я, вспоминая бревенчатый домик с большой крытой верандой.

— Здравствуй, Драко, — я и не замечаю, как у меня за спиной появляется Грейнджер. Она приветливо улыбается — вчера она таки заставила меня рассказать правду о моем внезапном отъезде.

— С Рождеством, Грейнджер, — кивает сын, и тут из-за спины матери появляется Ронни.

— Ты кто? — подозрительно разглядывая Драко, интересуется она.

— Это мой сын, — видя, что тот мнется, беру на себя смелость ответить на вопрос.

— А почему ты его бросил? — еще сильнее хмурится Ронни.

— Я был плохим, — честно отвечает сын.

— А сейчас ты хороший? — недоверчиво спрашивает она.

Драко пожимает плечами и беспомощно смотрит на меня. Ронни оглядывается на мать и делает шаг вперед. На какое-то мгновение мне почудилось, что сын отступил назад.

— Хочешь покататься с горки? — спрашивает она и неожиданно протягивает ему руку.

Грейнджер тихо усмехается, отвернувшись, я прячу улыбку в шерстяной шарф. Драко удивленно моргает пару секунд, а затем вкладывает в руку девочки свою ладонь.

— Только если ты меня научишь, — отвечает он, и Ронни моментально утаскивает его на горку, проводя по дороге экскурсию.

— Вон снеговик — мы с папой лепили! Вон качели — мы с папой вешали! Вон лопата — это папа погнул!

— А знаете, мисс Грейнджер, раз у нас теперь появилась нянька, может вы согласитесь пойти со мной на свидание? — вот именно здесь и сейчас этого от себя даже я не ожидал.

— Мисс Грейнджер согласится вряд ли, а вот Гермиона — с удовольствием, — улыбается она и ведет меня за руку к дому.

— Мы сегодня идем на парад? — уточняю я, вспоминая рассказ Ронни в Мунго.

— Непременно, только сперва отнесем немного вкусненького в больницу профессору, — кивает она и гордо добавляет, — он уже немного ходит.

— Чудесно, — я резко дергаю ее назад и прижимаю к груди. Как же все-таки приятно знать, что теперь я могу видеть эти шоколадные глаза всегда, как только мне «это будет нужно».

И пока мы целуемся, над двором разносится радостный крик.

— Эй, Драко, ты сел неправильно, кто катается попой вперед? Давай, вылезай из сугроба и пойдем пить горячий шоколад — мама всегда его варит на Рождество! Ты ведь любишь Рождество, Драко?