Улыбка судьбы (гет)

Глаза слипались. Отяжелевшая от ночной сырости мантия нещадно сдавливала шею и оттягивала плечи. Спину ломило, а промокшие ноги неприятно покалывало. Мракоборец отчаянно хотел сменить позу, но не осмеливался: малейшее движение могло рассекретить его укрытие. Вот уже час он стоял неподвижно, прислонившись спиной к грязной стене странного сооружения, которое поначалу принял за жилой дом.

Сжимая в правой руке волшебную палочку, Рон Уизли пристально всматривался в темноту. Левой рукой он крепко держал сигнальный амулет, готовясь в любую секунду известить напарников о появлении чернокнижников.

В полдень порт-ключ переместил Рона и его боевой отряд в эту богом забытую деревеньку на границе Албании и Сербии. Мракоборцы сразу поняли, что верно взяли след. Узкие улочки крохотного поселения хищно щетинились зубьями острых осиновых кольев, поджидающих незваных гостей за жиденькими заборами. Немногочисленные жители с затравленными глазами и одинаково обреченным выражением на усталых лицах готовили свои хлипкие жилища к ночной обороне: наглухо закрывались ставни на окнах; со скрежетом клацали массивные железные засовы на воротах и входных дверях; на каменных фасадах домов напуганные хозяева вычерчивали примитивные комбинации рун, наводящих нехитрые защитные чары. За час до захода солнца на улицах не осталось ни единого человека. Повисла ужасающая, совершенно неестественная для сельской местности тишина: ни лая собак, ни щебета птиц, ни стрекотания насекомых. Деревня замерла в напряженном ожидании.

С наступлением сумерек мракоборцы получили последние инструкции и заняли боевые позиции. До начала операции оставалось чуть больше часа…

* * *

С первого дня командировки Рон возненавидел Албанию. Маленькое мятежное государство, грозно тычущее в небо тонкими иглами минаретов со склонов невысоких гор, разительно отличалось от привычной урбанизированной Британии — ухоженной и благополучной. Уизли раздражало здесь все: слишком теплый климат; пресная еда; нищета и послевоенная разруха в городах; звероватые черноволосые местные жители, говорящие на неблагозвучном наречии, шипящем и цокающем, как парселтанг.

Одному Мерлину известно, сколько раз Рон был близок к тому, чтобы сорваться и уехать домой, наплевав на звание командира элитного мракоборческого подразделения и подписанный контракт о миротворческой миссии в горячей точке. Несколько раз он был в шаге от того, чтобы положить рапорт об увольнении на стол начальства. Однако в последний момент останавливался, вспоминая о причинах, побудивших его десять месяцев назад подать прошение о добровольном зачислении в состав миротворческой группы, направляемой Министерством Магии в Албанию. Рон прекрасно осознавал, насколько тяжелой окажется эта поездка, но цель оправдывала риск.

Балканы испокон веку считались одной из самых опасных территорий волшебного мира. Местные чародеи никогда не признавали общепринятых международных законов и не поддерживали отношений ни с одним из существующих в Европе магическим сообществом. Образование здесь получали единицы — в основном дети из древнейших чистокровных колдовских кланов. Полукровок обучали дома родители. Некоторые из них становились неплохими лекарями и врачевали травами и простыми заклинаниями магглов-крестьян и их домашнюю скотину; другие зарабатывали на жизнь прорицаниями. Хуже всего приходилось магглорожденным волшебникам. Большинство из них либо погибало от стихийных вспышек собственной магии еще в детстве, либо со временем пополняло ряды буйных душевнобольных в маггловских психиатрических больницах. Но были и те, кто выживал и по какой-то счастливой случайности овладевал искусством управлять бушующей в них силой. Лишенные возможности обучаться и шлифовать свой дар, самоучки опытным (и не всегда гуманным) путем познавали премудрости волшебства. Вкусив мощь и власть, которую дарила магия, они рано или поздно поддавались искушению и начинали использовать колдовство в самых жестоких целях.

После гражданской войны между Сербией и Албанией (в которой приняли активное участие и волшебники), магглорожденные чернокнижники стали представлять смертельную угрозу не только для обычных людей, но и для магического населения Балкан. Местное Министерство Магии забило тревогу: в регионе сформировался целый орден темных волшебников. Они грабили и убивали; похищали людей для проведения кровавых темномагических обрядов; брали в заложники представителей чистокровных семей и, получив выкуп, жестоко с ними расправлялись. Вскоре ситуация начала выходить из-под контроля: головорезы поставили под угрозу сохранение статуса секретности. Именно тогда вмешалось международное магическое сообщество и направило в Албанию и Сербию несколько первоклассных боевых подразделений. Рон Уизли, занимавший к тому времени далеко не последнюю должность в мракоборческом отделе британского Министерства Магии, вызвался возглавлять одно из них.

Отряд быстрого реагирования, отданный под командование бывшему гриффиндорцу, состоял из двенадцати человек, присланных из различных стран для пополнения миротворческой армии на Балканах. Все они были опытными специалистами по применению боевой магии со множеством военных операций за плечами и… собственным представлением о том, как следует работать в команде.

Изначально Рон планировал установить во вверенном ему коллективе дружеские отношения, зиждущиеся на доверии и взаимовыручке, как это было принято у членов Ордена Феникса. Но его намерения потерпели сокрушительное фиаско: мракоборцы упорно уклонялись от настойчивых попыток молодого командира сблизиться или поговорить по душам. Исключением стали волшебники из Восточной Европы. Русский и два украинских мракоборца подружились еще в распределительном пункте. Внешне эти трое были удивительно похожи: широколобые, русоволосые, плечистые. Это были смелые и невероятно выносливые маги. Хладнокровные и беспощадные в бою, в свободное время они постоянно шутили, громко переговаривались между собой, резались в карты на деньги и лопали за целый батальон. Друг друга они называли странным словом «земляк», к Рону же обращались не иначе как «батяня комбат». Эти ребята с удовольствием приняли Уизли в свою маленькую компанию, оценив его чувство юмора, доброжелательный настрой и искренность. Остальные же члены группы (румыны, испанцы, шведы и чехи) беспрекословно выполняли боевые приказы, но держались обособленно и в целом работали не в полную силу, без огонька.

В душе Рон хорошо понимал позицию своих подчиненных. Ведь в отличие от его друзей из Ордена Феникса, эти люди добровольно отправились на чужую войну совсем не во имя идеалов добра, спасения собственной жизни или светлого будущего подрастающих детей. Их цель была гораздо прозаичнее: они приехали заработать денег.

До определенного момента Рон мало внимания уделял финансовой стороне жизни. Артур и Молли легко относились к своей бедности, сторицей окупая перед детьми отсутствие капитала безграничной родительской любовью, теплом и неиссякаемой заботой. Неунывающие старшие братья, в свою очередь, личным примером научили его с гордостью и достоинством переносить подколки по поводу штопаной одежды, потрепанных учебников или видавших виды школьных принадлежностей. В подростковом возрасте непрактичный и мечтательный Рон убедил себя в том, что обязательно станет если не богатым, то как минимум состоятельным человеком. Причем его фантазии не пошли дальше картин обеспеченного светлого будущего — о способах достижения вожделенного финансового благополучия он легкомысленно предпочитал не задумываться. Будучи оптимистичным фаталистом, младший Уизли наивно верил, что жизненные обстоятельства неизбежно приведут его к желаемому результату. Успехи Фреда и Джорджа, чей бизнес с первых дней начал приносить приличный доход, только подкрепляли его уверенность.

Жестокая реальность обрушилась на Рона сразу после зачисления в штат Мракоборческого Отдела Министерства Магии в виде скромного месячного оклада и не менее скромной премии за сверхурочные дежурства. С досадой взвешивая на ладони жиденькую горстку сиклей, на которую предстояло жить целый месяц, он впервые пожалел, что пошел на поводу собственного тщеславия и не внял слезным мольбам матери, заклинавшей его не связываться с опасной профессией. Если бы Рон Уизли только знал, как повернется его жизнь после окончания войны, то с радостью бы поддался на уговоры Молли и вместо Высших Мракоборческих Курсов прямиком пошел бы пробоваться на роль вратаря в «Пушки Педдл». Но жизнь распорядилась иначе.

И теперь, находясь за тысячу миль от семьи и друзей, в чужой стране, среди незнакомых людей, Рон, как ребенок, до слез скучал по дому. Он сто раз проклял себя за то, что не смог предвидеть и предотвратить события, вынудившие его уехать за заработком на другой конец света. Уизли всем сердцем возненавидел чертовы деньги, ради которых ему приходилось страдать; но разум неумолимо диктовал свои условия: нельзя было бросить все и вернуться обратно с пустыми руками.

Он часто представлял себе, как радушно родители приняли бы его; воображал как искренне обрадовались бы Гарри и Джинни. Но главное, он думал о том, что смог бы наконец увидеть ее — девушку, в чьей улыбке для Рона сосредоточились весь свет и счастье мира. Он хотел увидеть Гермиону Грейнджер.

Изо дня в день, каждую минуту Рон, не переставая, думал о ней. По понедельникам он с нетерпением и трепетом ждал почтовых сов, хотя в душе понимал, что вряд ли получит от Гермионы весточку: грандиозный скандал, разразившийся между ними перед отъездом, грозил надолго отбить у девушки желание вести переписку.

И если бы еще пару лет назад кто-нибудь посмел сказать Рону о грядущем разладе в отношениях с любимой — он бы только громко рассмеялся клеветнику в лицо. Но только теперь стало ясно, что именно эта самонадеянная уверенность в том, что Гермиона никуда от него не денется, и помешала ему почувствовать момент, когда их любовные отношения затрещали по швам.

Головокружительный роман между лучшими друзьями Мальчика-который-выжил-дважды, вспыхнувший сразу после победы над Темным Лордом, стал второй самой обсуждаемой новостью в прессе волшебного мира, после женитьбы самого Гарри Поттера на единственной дочери героя войны Артура Уизли.

Это было сумасшедшее, до одури жаркое послевоенное лето. Гермиона и Гарри переехали жить в Нору, вдохнув радость в осиротевший после смерти Фреда и отъезда Джорджа дом. Хлебнув к своим семнадцати годам достаточно горя, познав лишения и насмотревшись на смерть, молодежь с упоением радовалась жизни, яростно наверстывая упущенное время. Не стесняясь друзей и родственников, они дарили друг другу поцелуи, ласки и нежные взгляды. Резко постаревшая после битвы за Хогвартс Молли махнула рукой на предрассудки и старательно не замечала того, что Гарри по вечерам отправлялся спать в комнату Джинни и что ночью из спальни Рона отчетливо слышался голос Гермионы.

В те знойные дни они все вместе ходили к озеру неподалеку от дома, где проводили долгое время, наслаждаясь безмятежностью и отдавая друг другу нерастраченную за годы ненастья нежность. Те месяцы были, пожалуй, самыми лучшими в жизни Рона Уизли. И сейчас он готов был отдать все, лишь бы вернуться в один из тех летних дней, когда друзья вчетвером сидели на мягкой россыпи речного песка и строили планы на долгую и счастливую совместную жизнь. Именно тогда Рон и Гарри вместе решили пройти курс обучения и стать мракоборцами, а Гермиона сообщила о своем намерении поступать в Академию Высших Магических Искусств — на факультет юриспруденции. Будущее тогда казалось ясным и прозрачным, как хрустальная слеза Фоукса.

Став студенткой, Гермиона к великому разочарованию своего жениха переехала из Норы в общежитие при Академии. Встречаться они стали гораздо реже: девушка, полностью оправдывая свою репутацию зубрилы, с головой окунулась в учебу; в то время как Рон все свои силы бросил на то, чтобы заработать денег на свадьбу и первый взнос за новый дом на окраине магического Лондона. Однако очень скоро стало ясно, что желаемой суммы собрать не получится в ближайшие лет десять, даже если жить в режиме суровой экономии и тратиться лишь на самое необходимое. Именно поэтому Рон начал брать на работе дополнительную нагрузку и соглашаться на многочисленные заграничные командировки, которые надо сказать, оплачивались по тройному тарифу.

Ситуация не изменилась даже после того, как Гермиона закончила обучение и получила неплохую должность в юридическом отделе Министерства. И хотя она несколько раз предлагала Рону копить деньги вместе, тот категорически отказывался, заявляя, что как мужчина должен самостоятельно подтвердить свою финансовую зрелость. Ее идею о совместном проживании он тоже забраковал, клятвенно обещая решить денежный вопрос в самые короткие сроки. На самом же деле он просто не мог позволить себе оплату съемной квартиры, а жить за счет Гермионы не разрешала гордость.

Рон тяжело переносил вынужденные расставания с невестой. Каждый раз к своему неудовольствию он замечал, как любимая меняется в его отсутствие. Постепенно исчезали практически неуловимые для посторонних, но очень важные для Рона черты, без которых ее образ переставал быть родным, привычным и уютным. Чуждые интонации в голосе, несвойственные жесты, появление новых пристрастий и привычек — все это ужасно раздражало и огорчало Рона. Иногда ему казалось, что из очередной командировки его встречает человек, лишь очень похожий на Гермиону, но на самом деле чужой и абсолютно незнакомый. Он почти на физическом уровне чувствовал напряжение, повисавшее в ее квартире в первые часы после его возвращений. И с каждым разом требовалось все больше и больше времени, чтобы сломать застывшую между ними ледяную корочку отчужденности.

Но хуже всего было то, что у Гермионы появились новые друзья, которые (по мнению младшего Уизли) начинали постепенно занимать в ее жизни слишком много места. Рон безумно ревновал, когда она рассказывала о незначительных происшествиях на работе, упоминая знакомые еще со школьных времен имена Блейза Забини, Симуса Финигана, Ромильды Вейн, с которыми ее поначалу связывали сугубо деловые отношения. Ситуация ухудшилась, когда стало ясно, что их общение вышло за рамки сухого делового сотрудничества. Рон, скрипя зубами и кисло улыбаясь, слушал истории о совместных походах на обед, веселых корпоративах и неформальных вечеринках, организованных по поводу завершения проекта или сдачи квартальной отчетности.

Больше всего он ревновал невесту к Блейзу Забини (как оказалось позже — совершенно зря). Имя треклятого слизеринца Гермиона упоминала в своих рассказах чаще всего. Они вместе учились в Академии Высших Магических Искусств, потом получили должности в одном отделе Министерства Магии и, наконец, в свободное от работы время начали браться за левую подработку, которая со временем стала приносить неплохой доход. Семья Забини потеряла значительную часть своего состояния, выплачивая послевоенные контрибуции, поэтому Блейз бросил все силы на то, чтобы восполнить гигантские потери, нанесенные фамильному капиталу. Вдвоем с Гермионой они брались за решение самых неоднозначных с точки зрения права дел. После удачного завершения нескольких безнадежных на первый взгляд судебных разбирательств к ним стали обращаться за помощью самые состоятельные и влиятельные персоны магической Британии. Вскоре количество желающих получить квалифицированную юридическую помощь возросло настолько, что Блейз и Гермиона были вынуждены пригласить в свою команду еще несколько человек. Все эти люди и стали новыми друзьями Гермионы Грейнджер.

Будучи крайне мнительным и донельзя вспыльчивым человеком, Рон видел соперника в любом мужчине, который оказывался в радиусе полутора метров от его любимой женщины. Порой, совершенно не в силах себя контролировать, он устраивал Гермионе отвратительные сцены ревности на глазах ошарашенных родственников и друзей. Но вот парадокс: впервые столкнувшись лицом к лицу с человеком, который действительно имел виды на сердце его избранницы, он совсем не почувствовал надвигающейся катастрофы…

…Однажды, вернувшись из очередной длительной поездки, Рон не смог попасть к Гермионе домой: каминная сеть оказалась заблокированной, а на квартиру были наложены мощные антиаппарационные чары. После нескольких безуспешных попыток прорваться к невесте бывшему гриффиндорцу пришлось воспользоваться маггловским метро и тащиться к ее съемным апартаментам через весь город. Намучившись в переполненном вагоне и получив ударную дозу адреналина при переходе через турникет, он, усталый и злой, наконец добрался до цели, поднялся на нужный этаж и нажал потертую кнопку звонка.

Удивлению Рона не было предела, когда за распахнувшейся дверью его встретил одетый в несвежую рубашку, небритый и заспанный Забини. Натянуто улыбнувшись, мулат, не произнося ни слова, поднес указательный палец к губам и кивком головы пригласил растерявшегося Уизли войти.

Они молча прошли через прихожую и оказались перед входом в гостиную. Блейз, придержав гостя за руку, взмахнул палочкой и произнес заклинание. Раздался щелчок.

— Теперь входи, — прошептал Забини.

— Да я смотрю, у вас тут целый бункер! — с сарказмом хмыкнул Рон, оглядывая помещение. — Серьезно вы окопались: антиаппарационные чары, камин, заклинания непроникновения. Разведка доложила, что планируется нападение и длительная осада?

— Не язви, Уизли, — в тон ему протянул Блейз. — Это твоя ненаглядная придумала. Решила, что «небольшие меры предосторожности» не помешают. Слишком серьезные люди замешаны в этом деле. Кроме того, уже было три попытки украсть у нас документы.

— Ясно. Много еще работы?

— Вообще-то — да. Слушание через неделю. Мы зашиваемся.

— Вижу.

Рон еще раз окинул взглядом небольшую комнату: весь пол был заставлен коробками, доверху набитыми папками с документацией. Поверхность письменного стола, стоящего недалеко от зашторенного окна, была также завалена грудами бумаги, на которых, уронив голову на сложенные руки, мирно посапывал Симус Финиган. В противоположном углу на широком красном диване обложившись толстыми подшивками «Ежедневного пророка» и сжимая в руке карандаш, спала Ромильда Вейн.

— Она на кухне, — не дожидаясь вопроса произнес Забини и призывал заклинанием справочник по уголовному праву с ближайшей книжной полки. Рон, кивнув в знак благодарности, направился туда, не замечая, каким странным взглядом провожает его Блейз.

Гермиона действительно оказалась на кухне, но не одна. Вместе с ней за обеденным столом, на котором громоздились объемные кипы бумаг, несколько грязных чашек с остатками кофе и доверху набитая окурками пепельница, сидел Драко Малфой. Выглядел он ничуть не лучше Забини: волосы взлохмачены, ворот мятой рубашки небрежно расстегнут, под глазами залегли глубокие тени. Они вместе читали какой-то документ и тихо переговаривались, попеременно тыкая кончиками перьев в интересовавшие абзацы. Оба были настолько увлечены процессом, что не заметили появления Рона. На него посмотрели, только когда он с нетерпением кашлянул в кулак.

— О, Рон! Я не знала, что ты приехал! — Гермиона лучезарно улыбнулась и поспешила обнять жениха.

— К тебе не прорваться, — обиженно посетовал тот, заключая девушку в объятия и поворачиваясь в сторону Драко, — А он что тут делает? Вы вроде не работаете вместе?

Малфой все это время с непроницаемым выражением лица продолжал чтение, абсолютно игнорируя его появление.

— Мы приглашаем Драко, когда нужно провести независимую аудиторскую проверку финансовой документации. Он лучший специалист в этой области, — ответила Гермиона, увлекая Рона за руку из кухни в коридор.

— С каких это пор хорек превратился в Драко? Тебе Забини было мало? — наигранно ревниво спросил Рон. Ему на самом деле не очень нравилось присутствие всех этих мужчин в квартире любимой, но он не решился высказать свое неудовольствие в полной мере, потому что боялся рассориться с ней в первый же день приезда.

— Ну только не начинай! — Гермиона закатила глаза. — Лучше поцелуй меня!

После этих слов все на свете вдруг перестало быть важным…

На некоторое время встреча с Малфоем действительно вылетела у Рона из головы, но неожиданно всплыла в памяти и приобрела совершенно иное значение после небольшого инцидента, который ему пришлось наблюдать уже после своего отъезда через камин в кабинете Гермионы в Министерстве. Посреди рабочего дня у него как раз выдалась свободная минутка, которой он решил воспользоваться, чтобы поговорить с невестой. Проболтав полчаса, Гермиона посмотрела на часы, охнула и, спешно попрощавшись, засобиралась на плановое совещание, сгребая в сумку документы со стола. Рон уже было загасил пламя, но задержался на секунду, залюбовавшись ее гибкой фигурой, как вдруг дверь резко распахнулась и в кабинет, звонко цокая высоченными каблуками, влетела запыхавшаяся Ромильда.

— Гермиона! Мы сделали это! Сделали! Смотри, подтверждение пришло! — кричала она, указывая на распечатанный конверт.

Гермиона, явно понимая о чем шла речь, выронила сумку и, вскрикнув, захлопала в ладоши. В следующую секунду в комнату с шумом ввалились еще трое: размахивающий руками Забини, выкрикивающий какой-то ирландский боевой клич Финиган и улыбающийся до ушей Малфой. Девушки при виде парней как по команде громко завизжали и бросились по очереди их обнимать. Рон слышал, как все присутствующие, захлебываясь от радости, наперебой поздравляли друг друга с удачным завершением какого-то дела.

В этот момент Рон ощутил жгучий укус ревности. Ему до боли захотелось быть причастным к общему веселью, почувствовать себя частью этой маленькой сплоченной команды и полноправно разделить с ними восторг и эйфорию победы. Со смесью зависти и сожаления он смотрел на ликующую компанию, как вдруг сердце его оборвалось и стремительно покатилось куда-то вниз: Малфой под общие аплодисменты схватил Гермиону на руки и закружил по кабинету. Увиденное в миг раскроилось на множество отдельных, лишенных цвета и звука кадров, которые медленно-медленно поползли перед глазами Рона: руки Малфоя на талии у Гермионы; он что-то с жаром шепчет девушке на ухо; ее щека в опасной близости от его губ…

Агония прекратилась с последней вспышкой затухающего в камине пламени.

Рон не помнил, как провел остаток дня на работе, как добрался до казармы и о чем говорил с сослуживцами. А вообще, говорил ли он? Ночью младший Уизли не сомкнул глаз, постоянно прокручивая в уме возмутительную сцену. Непонятно как дожив до утра, он бросился в штаб, взял отгул и немедленно аппарировал в Лондон, где устроил Гермионе грандиознейший скандал с криками, битьем посуды и угрозами. После этой разборки они не разговаривали месяц. Он — потому, что ждал извинений и оправданий, она — потому, что была оскорблена до глубины души его недоверием и грубостью.

Четыре недели показались Рону вечностью. Сначала он был в ярости, но со временем остыл, и в сердце постепенно стало прокрадываться сомнение в собственной правоте. Еще позже злость угасла совсем, уступив место обиде и непониманию. Рона искренне возмущал тот факт, что невеста за все это время ни разу не предприняла попытки помириться или даже просто поговорить. В конце месяца вымотанный неопределенностью и до смерти соскучившийся по Гермионе Рон обратился за помощью к Гарри, который каким-то чудом все-таки уговорил негодующую подругу встретиться с ревнивцем.

Они увиделись в многолюдном кафе в самом центре маггловской части Лондона. Состоялся тяжелый, опустошающий разговор. Говорила в основном она. О том, что больше не может выносить его срывы, что устала от постоянного ожидания и его длительных отъездов и о том, что больше не видит в нем человека, в которого была влюблена все эти годы. Рону оставалось лишь с каменным лицом слушать ее сбивчивые объяснения, прилагая просто титанические усилия, чтобы не заорать во весь голос. С одной стороны его охватила паника: он совершенно не ожидал услышать подобные признания из уст любимой. А с другой — стало невероятно обидно, что она ставила ему в укор частые разъезды и абсолютно не ценила старания заработать для них денег на свадьбу и дом. После мучительной внутренней борьбы Рон все-таки смог выдавить из себя несколько слов:

— Ты хочешь расстаться?

— Я не знаю… — со слезами в голосе ответила она. — Правда, не знаю. У меня нет человека ближе и роднее тебя. Но я больше не хочу жить в атмосфере ссор и ругани. Они убивают все мои чувства к тебе.

— Я люблю тебя, — тихо произнес он, накрывая руками ее узкую ладонь. — Ты дашь мне еще один шанс?

В тот вечер они уснули в одной постели, не подозревая, что судьба запустила для них новый отсчет времени. Это было начало конца.

Их окончательный разрыв случился в день рождения Гермионы — прямо на вечеринке, которую целый месяц готовили совместными усилиями Джинни, Луна и неожиданно предложившая помощь Ромильда. Девушки потрудились на славу: прием получился шикарным. Ведущим вечера был Джордж, который с лишь ему присущим задором руководил танцами и устанавливал очередность тостов. Именинница сияла, гости были в восторге. Рон еще до начала праздника вручил Гермионе корзину алых роз и завернутые в яркую упаковочную бумагу изящные черные перчатки из настоящей драконьей кожи. И все шло просто прекрасно, пока на пороге банкетного зала, переключив на себя всеобщее внимание, не возникли две фигуры, облаченные в длинные черные мантии с опущенными на лица капюшонами. По спине Рона побежал холодок, боковым зрением он заметил, как напрягся Гарри и побледнел Невилл: сходство с Пожирателями Смерти было просто ошеломительным.

Новые гости, выдержав небольшую паузу, синхронно выхватили волшебные палочки и, произведя одинаковый плавный жест, в один голос произнесли заклинание: «Аскаранус!». В ту же секунду в зале погас свет, а из кончиков их палочек вверх вылетели разноцветные лучи, преломились о потолок и распались на мириады мерцающих звезд, которые на мгновение сложили в воздухе яркую надпись «С днем рождения, Гермиона!» и переливающимся дождем осыпались вниз. Все присутствующие восторженно зааплодировали искусно созданной иллюзии, и только тогда вновь прибывшие сбросили капюшоны, заставив Рона заскрипеть зубами от досады. Исполнителями эффектного трюка, естественно, оказались несносные Забини и Малфой. Бывшие слизеринцы, ужасно довольные своим представлением, вручили Гермионе невообразимых размеров букет и небольшой, обитый бархатом футляр. Под звуки всеобщего одобрения именинница раскрыла подарок, и в этот момент Рон пожалел не только о том, что пришел на вечер, но и о том, что вообще родился на свет. В злосчастной коробке оказалось роскошное жемчужное колье, цена которого явно вдвое превышала годовой доход семейств Уизли и Поттеров вместе взятых.

С этой минуты вечер для Рона превратился в пытку. Вспоминая свой подарок, он чувствовал себя маленьким и жалким. Захотелось немедленно уйти, раствориться и вытравить из памяти восхищенный завороженный взгляд, которым Гермиона смотрела на проклятое ожерелье.

Рон не смог сдержаться и напился. Сидя в углу зала он, игнорируя настойчивые попытки Гарри и Невилла отобрать у него спиртное, методично накачивался огневиски. Стакан… второй… третий… и очертания танцующих перед ним людей смазались, фигуры слились в однородную безликую массу, а из музыки стал слышен только барабан. К горлу подкатила тошнота, и Рон, покачиваясь, направился на балкон. Ему срочно надо было глотнуть свежего воздуха.

На улице ему стало лучше. Сознание немного прояснилось и вдруг откуда-то снизу до него донеслись знакомые голоса.

— Драко, я не могу это взять! Это слишком дорого! Кроме того, вы с Блейзом уже сделали мне подарок.

— Грейнджер, не говори глупостей и не заставляй тебя уговаривать. Просто прими — и все. Я купил этот перстень месяц назад, когда был в Амстердаме. Не удержался. Долго искал повод, чтобы подарить его тебе… А тут твой день рождения подвернулся как нельзя кстати.

— Но…

— Никаких «но»! В конце концов, может, это мой последний шанс привлечь внимание самой прекрасной ведьмы на свете, пока она не выскочила замуж за лохматое рыжее недоразумение…

Дальше Рон слушать не стал. Рука безошибочным, отточенным во время многочисленных боевых операций движением, нацелила палочку на говорящего:

— Бомбарда! — собственный голос показался ему чужим и неестественным. Воздух разрезал пронзительный женский крик, после чего его сознание отключилось.

Очнулся Рон наутро в доме Гарри. Лучший друг и сестра, попеременно бросая на него сочувственные взгляды, сообщили, что заклятие пролетело от Малфоя буквально в паре сантиметров. О причинах, побудивших его к подобным действиям, они милосердно не спросили, за что Рон был им благодарен.

А на следующий день два крупных филина доставили в Нору большую посылку, в которой оказались аккуратно сложенные вещи, которые Рон оставил в свое время в квартире у Гермионы: зубная щетка, банный халат, сланцы и несколько футболок. Девушка решительно ставила точку. И только тогда до него дошло, что он натворил. Несколько дней он метался между министерством, квартирой Гермионы и домом ее родителей, пытаясь встретиться с ней и поговорить. Но так ничего и не добился: камины были заблокированы, везде стояла антиаппарационная защита, а письма возвращались вместе с совами. Рон понял: все было кончено.

И тогда он окончательно сорвался. Наплевав на работу, слезные просьбы матери и угрозы Гарри, он, не просыхая, пил в барах Косого Переулка. Потянулась череда серых, однообразных дней, в которых душевные страдания сменял пьяный угар, неизменно перетекающий в утреннюю головную боль. И так было до того момента, пока однажды вечером к нему за столик не подсела пунцовая от смущения (или собственной решительности?) Лаванда Браун. Несмотря на его ужасный внешний вид и неадекватное состояние, та смотрела на него с плохо скрываемым обожанием и восхищением. Наверное, поэтому Рон почти не сопротивлялся, ни тому, что она увела его из бара к себе домой, ни тому, что случилось между ними ночью. Однако в постели, обнимая ее стройное тело и принимая иступленные ласки, его разум набатом отбивал единственную мысль: не она! не она!

Он пробыл в квартире Лаванды два дня, а на третий, после того, как алкоголь окончательно выветрился, ушел. Ничего не объясняя. Просто аппарировал к себе домой, воспользовавшись ее недолгой отлучкой, равнодушно вычеркивая из памяти проведенные с бывшей однокурсницей часы. Рону стало стыдно. Но не за то, что он воспользовался слабостью влюбленной в него со школы девушки, а за то, что изменил Гермионе.

Осознание собственного проступка отрезвило его. Переспав с Лавандой и не ощутив при этом ничего, кроме чувства гадливости, Рон понял, что в его жизни не будет места другой женщине: ни одна не смогла бы сравниться с Гермионой. И он решил ждать. В нем вдруг внезапно появилась уверенность, что если дать любимой время, то она разберется в своих чувствах, соскучится и, несомненно, простит его ревнивую выходку. Ну а мысли о том, что Гермиона могла ответить на наглые ухаживания хорька взаимностью, он просто напросто не допускал. Это было слишком нереально, слишком несправедливо, слишком больно.

Принятое решение придало Рону сил. В тот же день он отправился в Министерство магии и подал рапорт о зачислении в состав отряда, направляемого в Албанию для несения миротворческой миссии. Командировка должна была длиться чуть более шести месяцев. За это время он планировал списаться с Гермионой и постепенно наладить с ней отношения.

Он не хотел видеть ее, но перед самым отъездом не выдержал и все-таки отправился к Министерству, чтобы дождаться момента, когда Гермиона в конце рабочего дня выйдет из здания, и попрощаться с ней. Рон простоял у дверей больше часа, но она так и не появилась. Укрывшись от срывающегося с неба снега, он с тоской наблюдал, как после тяжелого рабочего дня друг за другом отправляются домой знакомые и незнакомые люди, но Гермионы Грейнджер среди них не оказалось. Уехал Рон в тот же вечер.

* * *

Зеленые вспышки заклятий внезапно осветили ночное небо. Атака обрушилась на деревню со стороны леса. Послышались людские крики. Мракоборцы открыли ответный огонь. Рон среагировал мгновенно: одним ловким движением он покинул укрытие, намереваясь нанести противнику ответный удар с тыла. Но вдруг земля резко рванулась из-под его ног. Бывший гриффиндорец упал лицом вниз, ощущая как острая боль медленно растекается по телу откуда-то из области солнечного сплетения. Кровь хлынула изо рта.

— Комбат, ты чего?! Богдан, скорей сюда! Командира ранило…

Этот надрывный крик был последним, что услышал Рон Уизли, прежде чем окончательно провалиться в темноту.

* * *

Если бы в вечер отъезда Рон пришел к зданию Министерства на каких-нибудь двадцать минут раньше, то непременно увидел бы, как из распахнувшихся массивных дверей здания выпорхнула девушка с густыми каштановыми волосами. Она тревожно огляделась, ища глазами кого-то, радостно улыбнулась и шагнула навстречу приближающемуся к ней молодому человеку, облаченному в дорогую, подбитую мехом горностая мантию. Тот нежно смахнул с ее плеч холодное крошево снежинок, осторожным движением заправил за ухо выбившуюся из прически кучерявую прядь, и наконец, обняв ее за талию, аппарировал.