"Берти", шалости и какао (гет)

Мари и Тедди назначены старостами школы. Сразу после завтрака пришло письмо из Хогвартса — и от Тедди, разумеется. Ему Гарри сказал еще вчера, до официального оповещения.

Я закрыл глаза. Море клокотало, наваливаясь на берег, рассыпалось брызгами о прибрежную гальку. Капельки дождя, точно крохотные молоточки, стукались о мое тело и застывали слезками на обнаженных животе, руках, груди. Серый свет дня не проникал сквозь веки, ничто, кроме моря, не звучало вокруг — мало охотников в дождь сидеть на берегу. Я один сумасшедший.

Порыв ветра зашуршал в кустах выше по склону. «Ракушка» спрятана за ними, как за стеной. И я от коттеджа спрятан. Забавно выходит.

Услышал, как скатились камешки вниз по тропинке. Это Мари, старшенькая моя. Под ее ногами захрустела галька. Мари вздохнула, перехватывая бьющиеся на ветру волосы — в точности, как мать. За столько лет мне и не надо видеть, чтобы знать.

— Ты все-таки здесь, — говорит дочь, садясь на корточки рядом с мной.

Я приоткрываю глаза. Она берет в руки круглый камешек, вертит. С силой бросает в море, на лице — ожесточение, мгновенно прошедшее. В точности, как я. В точности, как у меня.

— Да. Простужусь? — с улыбкой уточняю.

— Ну… все может быть. Не советую, — хмыкает Мари.

— Не хочу домой.

Дочь безразлично пожимает плечами.

— Ник и Луи опять поссорились, — говорит она.

— Метлу не поделили? — я опять закрываю глаза.

— Ага. Как маленькие.

Мы молчим. Море бьется, разбивается, откатывается. И снова, и снова, шуршит галькой и бурчит что-то свое, сердитое. А дождик больше не идет, только от ветра мурашки бегут по коже.

Тихий шорох — это Мари поправляет капюшон легкой куртки, желтой, общей — у меня такие дети, что могут носить куртки одного размера. Мари-Виктуар высокая, в мать стройная. И рыжая — в меня. Доминик, кажется, пошел в Уизли — чуть ниже сестры, худощавый. До боли порой напоминает Фреда. Старшие погодки, а вот Луи родился на восемь-девять лет позже них, и все мы его балуем. Круглощекий, с яркими глазами. Смешной такой и глупый.

Камешки градом сыплются со склона — это бегут Ник и Луи, наперегонки, не минуя луж. Они успевают и ругаться — слышны сердитые выкрики.

Я сажусь с неохотой, трясу головой — придется с ними разбираться.

— Папа!

— Пап!..

Начинают они, не успев отдышаться.

— Тихо! — прикрикивает Мари. Мальчишки тотчас замолкают — сестру слушаются беспрекословно. Наверно, потому, что мы с Флер пропадаем на работе.

— Ну? — говорю я, прищурившись. На бедре отпечатались складки покрывала.

— Он не дает мне метлу! — возмущается Луи. — А ты сказал, она общая!

— Но сейчас мое время летать, — парирует Ник.

— Ты к ней не прикасался уже неделю, а сейчас вдруг потребовалось? — фыркает Вики.

Нику крыть нечем.

— Я… я домашку делал! — без особой уверенности в голосе говорит он.

— Так, — вмешиваюсь. — Луи, сейчас — время Ника. Кроме того, сколько тебе лет?

— Шесть… — отвечает он, не понимая еще, в чем дело.

— А мы договаривались, что до восьми лет ты летаешь под присмотром. Было такое?

Он согласно кивает, не забыв тяжело вздохнуть. Маленький притворщик.

Я треплю младшенького по волосам:

— Вот видишь. Как раз я приду, и полетаешь.

— Обещаешь? — спрашивает он, серьезно глядя на меня.

— Конечно, — не менее серьезно отвечаю.

— А, пап, — вспоминает вдруг Ник. — Это тебе.

Он лезет в карман серой олимпийки. Сначала извлекает какие-то бумажки, затем — мятый пакет с бутербродами.

Мари вдруг ойкает, и, улыбаясь, достает такой же. Я натягиваю футболку, пока дети шумно распаковывают еду и усаживаются кружком рядом со мной на покрывале.

Луи весело смеется вместе с нами и воротит нос от ветчины. Ему никогда не нравился ее запах.

Когда бутерброды уже съедены, Ник собирает пакеты, проверяя, не осталось ли чего. Хлопает себя по лбу и, привстав на коленях, достает из заднего кармана две небольшие пачки драже «Берти Боттс» и жевательную резинку.

— Приятного аппетита, — ухмыляется он.

— Вовремя ты, — фыркает Мари.

Что не мешает ей вытаскивать из пачки исключительно зеленые драже. Луи корчит рожи, когда ему попадается вкус фасоли, а Ник строит из себя взрослого и заявляет, что, в отличие от некоторых, достаточно вырос для того, чтобы есть овощи. Мари показывает ему позеленевший от конфет язык — она тоже не очень-то любит фасоль.