Право на защиту. Гипотеза (гет)

Адвокат нужен лишь в той стране,

где государство уважает права своих граждан.

Ибо адвокат действует только одной и

единственной силой: силой права.

Там же, где право граждан — лишь жалкое изображение

подобного, и в отношении людей предпочитают

действовать государственным произволом,

где право силы предпочтительнее силы права,

адвокат в такой стране бессилен.

И потому он не нужен.

В.И. Сергеев

— Оглашается резолютивная часть решения... Судебная коллегия Визенгамота в составе... Рассмотрев в открытом судебном заседании...

Заунывный голос председательствующего разносился по пустому залу, и эхо сливалось в равномерное дребезжащее гудение. Гермиона непроизвольно вздернула подбородок.

— ... решил: апелляционный протест по делу...

Эту безэмоциональную скороговорку Гермиона слышала так часто, что давно заучила наизусть. Но всякий раз, когда дело доходило до оглашения решения, едва справлялась с волнением: преамбула была сформулирована так, что и «удовлетворить», и «оставить без удовлетворения» могли прозвучать с равной вероятностью. Вот и теперь Гермиона с трудом заставляла себя не кусать губы, а сердце грохотало, как слетевший с тормозов Хогвартс-экспресс: тудух-тудух, тудух-тудух...

— ...оставить без удовлетворения, судебное решение без изменения.

Сразу вздохнулось легко и свободно. Радостную улыбку можно не сдерживать, и в заключительное: «Спасибо!» позволительно добавить нотку торжества.

Хорошая работа, адвокат Грейнджер. Ты молодец.

Мартин — помощник — сиял, как свежеотчеканенный галлеон. А Бейкерс, замдиректора Службы публичного преследования Аврората, кривился, будто выпил только что галлон Костероста.

— Ты б хоть лимон съел, что ли, — негромко бросила Гермиона помощнику.

Тот восторженно хохотнул, укладывая толстенные папки досье в сумку: помимо собственно юридической работы он служил еще и носильщиком, и курьером, и секретарем, и — исключительно по собственной инициативе! — чистильщиком обуви. Не то чтобы Гермиона была против, но немое обожание во взгляде Мартина иногда ее настораживало. Оставалось надеяться, что обожание это вызвано сугубо профессиональными качествами.

— Вот скажите мне как юрист юристу, какой идиот принимал Положение об адвокатских досье? — Мартин взвалил на плечо тяжеленный баул. — Почему их нельзя уменьшать?

Гермиона только усмехнулась: парень клял на чем свет стоит правила хранения адвокатских досье каждый раз, когда приходилось таскать многотомные дела. Все он, конечно, знал и понимал, но побурчать и поругать законодателя, по его мнению, было признаком хорошего тона для адвокатуры.

— Утверждал Министр Магии.

— Ой, идиота беру обратно...

У входа в судебный зал стояла статуя Фемиды. Появилась она вскоре после Победы. Увидев статую в первый раз, Гермиона никак не могла сообразить, что в образе богини Правосудия не так. Потом дошло: у Фемиды были открыты глаза, и таращилась она ой как нехорошо.

Зрячее Правосудие привносило в атмосферу зала определенную дисгармонию и даже раздражало. А Гермиона перед своим первым самостоятельным заседанием так нервничала и переживала, что в приступе паники стянула с себя шарфик и завязала статуе глаза. Процесс тогда завершился победой, и с тех пор адвокат Грейнджер всегда завязывала глаза Фемиде перед началом судилища.

Сегодня это был почти прозрачный шарф молочно-белого шифона — если бы Фемида захотела, она бы прекрасно сквозь него все увидела. Но примета есть примета. Гермиона приподнялась на цыпочки, «расчехляя» статую.

— Мисс Грейнджер, и не страшно вам так нагло врать в суде?

Гермиона с недоумением обернулась: Бейкерс спятил, что ли?

— Я, мистер Бейкерс, руководствуюсь презумпцией добросовестности клиента, как это предписано Биллем об адвокатуре и Кодексом профессиональной этики адвоката. А вы, похоже, забыли, что каждая сторона доказывает те обстоятельства, на которые ссылается. Вы сегодня не доказали ничего, уж извините.

— Билль об адвокатуре не предписывает адвокату лжесвидетельство.

— Лжесвидетельствовать может только свидетель — понимаете разницу в процессуальном статусе? — Гермиона завязала на шее шарфик затейливым узлом. — А заявить под протокол о фальсификации доказательств вам никто не мешал. Ну разумеется, если Министерство готово оплатить соответствующую экспертизу.

Мартин открыто прыснул. Заявить под протокол о фальсификации доказательств — шаг, чреватый последующим обвинением в клевете, если подозрения не подтверждаются. Поэтому мало кто рискует делать такие категорические заявления. Горячность — худшая спутница юриспруденции.

— Насколько возрастает вера в честность клиента, когда он внес хорошую предоплату, — прокрякал Бейкерс. — Деньги не пахнут, пахнут гонорары?

— У гонораров, — снисходительно улыбнулась адвокат Грейнджер, — запах справедливости. По Биллю об адвокатуре, мы не имеем права оказывать юридическую помощь безвозмездно. А я отстаиваю справедливость в той форме, в какой ее понимает мой клиент.

Мартин прыснул еще раз. Перепалка с Бейкерсом была обычным, почти дежурным делом, едва не ритуалом.

— Знаете, в чем разница между вами и мной, мистер Бейкерс? — Гермиона оперлась о галантно предложенную Бейкерсом руку. — Если за совершенным поступком ты видишь нарушенную букву закона, ты будешь обвинителем. Если за нарушенной буквой закона ты умеешь разглядеть человека и его судьбу — становишься адвокатом.

— Duralex, — продекламировал Бейкерс, — sedLex...

Адвокат и государственный обвинитель направились к выходу из Министерства. Процессуальные роли были в зале суда — теперь остались профессионалы, обсуждающие только что проделанную трудную работу. За это Гермиона несказанно ценила Бейкерса: он умел различать должность и профессию.

— Для того и существуют адвокаты — чтобы формализованность закона приобрела человеческие черты.

— Чтобы закон мог защищать интересы человека, в нем не должно остаться ничего от человека...

— Закон — произведение человека. А человек не может создать ничего, что было бы выше него самого.

— Но ведь есть же и Высший закон, — остановившись на ступенях Министерства, Бейкерс с искренней улыбкой протянул Гермионе руку.

— А там не наша воля, — Гермиона улыбнулась в ответ.

— Хотите сказать, что здесь, — Бейкерс кивнул на входную дверь, — от нас что-то зависит?

Гермиона пожала плечами:

— Если думать иначе, наша с вами профессия теряет всякий смысл.

Бейкерс невразумительно качнул головой, откланялся и поспешил по своим обвинительским делам. Мартин проводил его неприязненным взглядом:

— Мисс Грейнджер, а что вы с ним так цацкаетесь? Он же гнида, каких поискать.

Гермиона вздохнула: уж на что она сама была максималисткой, но Мартин бил в этом деле все рекорды. Для него любой оппонент был законченным гадом, а каждый клиент — невинным страдальцем. Ничего, это проходит...

— Бейкерс — птица подневольная. Ему что начальство сказало, то он и поет, хоть бы это была совершенная ахинея. Ты еще настоящих гнид не видел.

— А Нотт?

Это да, с этим не поспоришь. Теодор Нотт был из тех, кого Гермиона готова была удавить собственными руками, и ей бы не было за это стыдно ни капельки. Сколько сил было положено, чтобы стрясти с него алименты в пользу жены и малолетней дочери, Гермиона предпочитала не вспоминать. Но зато она и получила тогда за свои услуги столько, что дешевле было самого Нотта заказать, и еще хватило бы киллера отмазать.

— Много будешь говорить — останешься без обеда.

— А мы обедаем? — оживился Мартин.

Радость его была понятна. Нередко бывало так, что за весь день и он, и его начальница успевали только глотнуть кофе на бегу: на малое количество дел адвокат Грейнджер пожаловаться не могла. Шутка «одна нога здесь, другая там» приобретала тогда зловещий смысл — не расщепиться бы в череде поспешных аппараций.

Гермиона посмотрела на часы:

— Ну, если не все еще съедено до нас...

Время было очень удобным: обеденный перерыв в Министерстве закончился, и можно было появиться в «Дырявом котле» без риска повстречаться с десятком-другим знакомых и полузнакомых. Если, не приведи Мерлин, случалось оказаться в трактире среди дня или после семи вечера, Гермиона сама себе напоминала китайского болванчика, поминутно кивая и улыбаясь в ответ на приветствия. Каждый второй считал своим гражданским долгом присесть за столик и хаудуюдукнуть, особо занудливые персонажи начинали увлеченно рассказывать о себе, и каждый первый норовил подлезть как бы между прочим со своими юридическими проблемами на халяву «по дружбе». Хоть плакат вешай, чтоб светился: «Совет адвоката ничего не стоит, пока за него не заплатили!» Особенно бесили те, кто на голубом глазу участливо осведомлялся, не вышла ли Гермиона замуж.

В этот раз повезло, зал был почти пуст, только в дальнем углу ютилась мутная компания с каким-то не-чаем. Как и следовало ожидать, все самое вкусное смела за обедом министерская саранча, и Гермиона долго мурыжила официанта, выбирая между салатом, который был, и супом, которого не было. Мартин попытался озадачить парнишку, потребовав три фунта еды мужской диетической, но тот был привычный к хохмам: невозмутимо заявил, что диетической не осталось, и предложил собачий корм.

Гермиона слушала их веселую перепалку вполуха: как всегда после заседания, на нее навалилась усталость, лень было не то что говорить — дышать. Принесенный салат она ковыряла вяло, о грядущем горячем думала с тоской, и на вопрос Мартина отреагировала не сразу.

— Посоветоваться с вами хочу, — повторил помощник, когда она переспросила.

— Валяй, советуйся.

Мартин замялся.

— Вы понимаете, мне кроме вас и спросить-то некого...

— Да говори уже, не тяни кота за все подробности.

— В общем... ну...

— Ну?

— Ширли.

Гермиона нахмурилась, припоминая: вроде бы не то еще девушка Мартина, не то уже невеста.

— Что Ширли?

— В стойку встала, — Мартин попытался произнести это своим обычным иронично-жизнерадостным тоном, но получилось у него плохо. — Считает, что я слишком много времени провожу на работе и орет, что уйдет от меня.

Гермиона с усилием проглотила кусочек капусты.

— А что ты от меня хочешь?

— Ну, посоветуйте, что делать...

Что делать, что делать. Правду сказать, что ли? Не травмировать бы юное восторженное создание... Гермиона отложила вилку.

— Уходить из адвокатуры.

Мартин икнул и воззрился на начальницу, как на говорящую рыбу:

— Как... то есть... уходить?

— Быстро и не оглядываясь.

Недоуменный взгляд Мартина требовал объяснений. Гермиона удрученно вздохнула: ну что ж, не сейчас так потом все равно случится. И лучше пусть парень останется один теперь, а не тогда, когда женится и заведет ребенка. От собственных алиментов точно не открутится... Во, адвокат Грейнджер, вот оно, профессиональное уродство. Ни мысли без поворота на юриспруденцию.

— Есть профессии, которые требуют человека целиком. Как наша. Так или иначе, если ты предан своему делу, ты лишаешься всего, что к делу не относится. Назначишь свидание — а тут сова от клиента с каким-нибудь форсмажором, и ты бежишь, либо прощаешься с клиентом навсегда. Планируешь вечеринку с друзьями — а заседание затянулось до десяти вечера, потому что судья с завтрашнего дня в отпуске и сдает дела, друзья тебя не дождались и обиделись. Устал нет мочи, дома жена и дети сопливые, тебе бы заснуть, отдохнуть, а у тебя еще работы начать и кончить. Ни детям сказку, ни жене супружеского долга, сплошной производственный оргазм. Ты даже напиться толком не можешь — то важный процесс с раннего утра, словно судьи все страдают бессонницей, то переговоры, то опять же работы до причинного места, а если, не дай Мерлин, право на защиту выскочит? А если подстражное? А если незаконное задержание, неотложные следственные действия?

Мартин смотрел напряженно и недоверчиво. Гермиона восприняла его мысли телепатически четко, хотя легиллиментом не была: сидит тут, вещает — мужа нет, не было и не будет, детей тоже, путь к друзьям забыли даже совы, и всего достояния лишь целая грудь орденов, статус адвоката да память, в которой умещается вся юридическая библиотека Министерства. Мартин знал, что у начальницы нет даже собственного дома, а в крохотной квартирке из обстановки только диван, камин и ковер. Не от нехватки денег — от полного отсутствия времени.

— Но ведь можно же и по-другому...

Не допер парень. Жаль.

— Можно. Но тогда ты так и останешься до пенсии стажером, и статус твой не поднимется выше мусорной корзины. Напомни, почему ты ушел из Гринготтса?

— Ну... там три договора и две сделки, профессиональная смерть. Чуть не отупел...

— Вот, — Гермиона швырнула салфетку в тарелку с так и не побежденным салатом. Настроение и направление беседы окончательно испортили аппетит. — Ты сам на все и ответил. Хочешь наладить отношения с невестой — возвращайся в банк на стабильную зарплату и рабочий день с девяти до шести. Поженитесь, родители подарят на свадьбу домик, будете в саду петрушку выращивать. Потом дети пойдут, пеленки-распашонки, какашки-прикормы, раз в неделю пиво с приятелями, раз в месяц барбекю с родней, раз в год отпуск на Лазурном берегу или других каких Гавайях, семейное Рождество и тридцать носков над камином... скучища! То ли дело: суды-клиенты-документы, суды-клиенты-документы... Жизнь бьет ключом, романтика, драйв!

Приунывший Мартин вяло улыбнулся:

— Все никак не пойму, когда вы шутите, а когда серьезно...

— Я всегда серьезна, особенно когда шучу. Адвокатура — баба ревнивая и мстительная, конкуренции не терпит. Либо будешь счастлив, либо станешь профессионалом.

— То есть вы не счастливы?

Не счастлива? Гермиона на миг задумалась. Пожалуй, что...

— Я довольна.

Она очень надеялась, что принесенное горячее заставит Мартина свернуть тему, но надежда умерла тихой естественной смертью. Бифштекс с кровью не заткнул стажеру рот.

— А зачем вы тогда пришли в адвокатуру?

Зачем-зачем... Гермиона с ненавистью воззрилась на дымящийся шепердспай. Зачем? За счастьем.

— Процесс Северуса Снейпа помнишь?

— А то! — с набитым ртом прошамкал Мартин. — Классика. Все всё знают, но доказать ничего не могут.

— Ну вот. Затянуло.

Мартин кивнул в бифштекс. Как затягивает адвокатура, ему объяснять не требовалось, он и сам подсел на профессию, как на Бодрящее зелье, иначе не задавал бы вопросов про «что делать и как быть». Это и в самом деле наркотик — когда из вороха пергаментов вырисовывается целая история человеческой жизни, а паукообразные юридические закорючки обретают силу древних рун; когда играешь фактами, как поворачиваешь на свету бриллиант, когда неоспоримые доказательства вины превращаются в железные доказательства невиновности, когда тот, кто вошел в зал суда преступником, выходит к людям оправданным... все эти чудеса творит единственный человек. Адвокат. Одними словами он способен изменить картину преступления, как плеснуть на акварельный рисунок стакан воды — и из причудливых разводов сотворить новую, другого цвета. А упоительную эйфорию победы пересиливает, пожалуй, только чарующе сладкий вкус первого адвокатского гонорара. Кто однажды попробовал этой наркоты, того не испугают никакие ломки в виде проигранных дел и вредных клиентов.

— Мисс Грейнджер, а мовфно иффо шпвосить?

— Прожуй, бестолочь.

— Угу... — Мартин торопливо задвигал челюстями. — А вы же тот процесс выиграли еще без статуса?

— Без.

За что Гермиона любила своего стажера, так это за то, что он никогда не поминал всуе ее награды, звания, дружбу с Гарри Поттером и славу одного из основателей Гильдии адвокатов.

— А вот как это все у вас так лихо получается? Я смотрю-смотрю, и понять не могу, как вы выигрываете.

Как? Бессонные ночи, тонны юридической литературы, плутание по дебрям прецедентов, дотошное вычитывание документов и режим жизни похлеще, чем у белки в колесе.

— Как... Чему тебя только в твоем Йеле учили. Пять золотых правил адвокатуры — запоминай, повторять не стану.

Мартин аж жевать перестал.

Гермиона внутренне ухмыльнулась.

— Правило первое. Чистые руки. Никаких взяток, никакого подлога. Никогда, ни под каким предлогом. Даже если везде полный швах и тупик, держи руки чистыми. На войне хороши все средства, кроме этих. Поймают на фальсификации доказательств — не отмоешься, даже уборщиком в общественный туалет не возьмут.

Мартин икнул.

— Правило второе. Нет ничего очевидного — все надо доказывать. Слова к делу не пришьешь. Каждое твое слово должно быть подкреплено относимыми и допустимыми доказательствами. Так мы разваливали дело Снейпа — с нашей стороны не было ни одного допустимого доказательства, но мы сидели в глухой обороне и орали, что это обвинение ничего не доказало.

У Мартина заблестели глаза — славное боевое прошлое и не менее славное профессиональное настоящее начальницы составляли предмет его особой гордости.

— Правило третье. Мелких дел не бывает, и мелких клиентов тоже.

Мартин сконфуженно потупился: намек понял. Было у него на заре стажировки дело, которое он бахвалился разрешить в одно заседание, в результате процесс разросся почти на полгода, пережил три экспертизы, дважды ходил из апелляции в кассацию и обратно и закончился, по сути, ничем.

— Правило четвертое. Не бойся отказаться от принятия поручения. Особенно если у тебя завал — лучше меньше, да лучше. Прошлый ноябрь помнишь? Когда нам срать было нечем, потому что жрать было некогда?

Мартин кивнул и немного покраснел — грубости от Гермионы он слышал крайне редко и всегда очень смущался.

— Вот, не забывай: для нашей профессии количество и качество находятся в обратной зависимости друг от друга. Пятое правило. Говорить нужно не так, чтобы судья мог тебя понять...

Мартин приподнял брови.

— ...а так, чтобы судья не мог тебя не понять.

Мартин хрюкнул в чашку и разбрызгал чай.

— Веселишься? Завтра правовую позицию по гринготтским облигациям будешь излагать сам. А я посмотрю, как ты объяснишь судье, почему мы считаем спорные договоры не форвардными, а опционными. Съел?

Вообще-то, строить мелкие пакости было не в характере адвоката Грейнджер. Но научиться вести себя в процессе можно только одним способом. Как плавать. Либо утонешь, либо выживешь.

— А на закуску тебе шестое...

— Их же пять!

— А это не правило, это заповедь. Если на тебя свалилось право на защиту, забудь обо всех пяти правилах, — Гермиона подняла руку, подзывая официанта. — Кофе и приговор.

Помедлив, она обреченно скривилась и кивнула на шепердспай, к которому даже не притронулась:

— А это с собой заверните.

Пригодится. Ужин. Или завтрак, как получится.

Черная с золотом вывеска Гильдии Адвокатов смотрелась дорого и внушительно. Да и сам особнячок, в котором располагалась Гильдия, горделиво глядел на Диагон-аллею высокими стрельчатыми окнами и топорщил боковые подъезды к главному входу, как гусар — бакенбарды, всем своим видом будто бы говоря: «Здесь вам не тут!» Особняку было чем гордиться. Раньше тут был бордель. Был он, правда, давно, и помнили его на этом месте даже не все старики. Но седой, как лунь, и сварливый, как кухарка, председатель Гильдии Джошуа Трумэн беспрестанно язвил, что адвокаты поселились в самом подходящем для них здании: адвокат, мол, как и проститутка, работает языком за почасовую оплату.

Сейчас, конечно, о славном прошлом дома номер тринадцать на Диагон-аллее мало что напоминало. Просторный холл встречал посетителей солидной деловой тишиной. Кабинеты адвокатов и комнаты для переговоров находились на втором этаже, и вот там-то в горячие дни творился гвалт и бедлам: хлопали двери, топали ноги, шуршали бумаги, по коридору летали и футболились об стены крепкие матюги и юридические термины, звучавшие хуже матюгов. Спокойные времена в Гильдии проходили, как аврал в разворошенном муравейнике: все то же самое, но не так громко.

Бывали, впрочем, и затишья — иногда, редко. Изнывая от тоски и безделья, адвокаты слонялись по коридору, ходили друг к другу на чай, лениво издевались друг над другом и над клиентами, к вечеру стихийно организовывали компании, обреченно тащились в ближайший паб и там надирались до поросячьего визга. Осчастливленные с утра вопиллерами от Председателя, сбредались в офис к обеду, смурные и зеленые, полдня похмелялись, а с пяти снова проводили выездное заседание в кабаке — и так до ближайшего аврала. Ни у кого не возникало вопросов, почему в отсутствие работы никто из них не рвется домой к семье или к любимым на свидание. Не возникало, потому что ни у кого из пятнадцати членов Гильдии Адвокатов не было ни дома, ни семьи, ни любимых.

Теперь наступали как раз дни пустоты. Начало лета — пора отпусков, когда люди стараются забыть на время о своих проблемах и, соответственно, о тех, кто эти проблемы решает. У самой Гермионы в ежедневнике следующие восемь страниц были девственно чисты, ни заседаний, ни консультаций. И махнуть бы, в самом деле, куда-нибудь на Лазурный берег, сидеть в море, жариться под солнцем до румяной корочки, лопать устриц и пить коктейли... Но скучать лучше все-таки в компании коллег, чем в гордом одиночестве, пусть даже и на Лазурном берегу. К тому же, вдруг привалит счастье в виде нового клиента, у которого неприятности не зависят от сезона...

— Твою мааааааааать!!! — разнесся по коридору рев, которого испугались бы даже слоны в брачный период. — МакЛейн!!!

Гермиона улыбнулась: Председатель в своем репертуаре. Чувствуя приближение «пустых» дней, в воспитательных целях раздает профилактические звиздюли.

Робин МакЛейн выскочил из кабинета, едва не пришибив дверью Мартина и его сумку, увидел Гермиону, дернул вверх галстук, будто вешаясь, и помчался «на ковер». Оживленно захлопали другие двери — председательский вопль пробудил в заскучавшем адвокатском сообществе некоторый интерес к жизни.

— Как оно? — без приветствия осведомился Ди Трой, высунувшись из-за своей двери.

— С присущим нам блеском, — пожала плечами Гермиона и кивнула вслед Робину. — Что там?

— А я знаю? — Ди Трой точно так же пожал плечами и полез из кабинета в коридор, как медведь из берлоги. — У тебя завтра как?

— Как и у тебя, никак.

О том, что у Ди Троя дела обстоят «никак», очень красноречиво свидетельствовало его облачение: широченные, непонятно на чем держащиеся не то штаны, не то джинсы, бесформенный балахон истерической расцветки, массивная цепь до пупа и вязаный четырехцветный берет. Учитывая, что Ди Трой за свои огромные габариты заслужил кличку «Годзилла», наряд гарлемского растамана смотрелся на нем столь же нелепо, как и дорогущие костюмы индивидуального пошива, в которые он запихивался в «рабочие» дни.

— Ага, значит, ты сегодня с нами?

За спиной Гермионы Мартин демонстративно, с грохотом, скинул сумку с делами на пол. Ди Трой усмехнулся: в его лапищах баулы любого размера выглядели не больше портмоне.

— После конференции, в «Кабаньей голове».

— Посмотрим, — отвела глаза Гермиона. Пьянки с Ди Троем были... чреваты. — Если ничего не свалится, сам знаешь.

Она торопливо отперла дверь кабинета и впустила изнывающего Мартина. Ежедневник на столе услужливо махнул страницами, распахиваясь не то от ветра, не то от радости. Такие ежедневники были у всех членов Гильдии — в них отражались записи, которые клиенты и потенциальные клиенты делали в толстенной книге, что лежала в холле.

Гермиона ошарашенно смотрела на слова, заполняющие пустую прежде страницу: «С.Т. Снейп, 15 июня, 16.00».

— Что?.. — встревожился Мартин при виде начальницы, зависшей над ежедневником, как кобра над жертвой.

— Да так... — Гермиона выдохнула, села за стол, закрыла ежедневник, открыла, но запись никуда не делась. — Вспомнишь говно, вот и оно.

Мартин опять покраснел.

Запись в ежедневнике взбудоражила Гермиону. Спустившись в холл на летучку, гордо именуемую «конференцией Гильдии», она первым делом бросилась к стойке и открыла журнал регистрации — вдруг ошибка? Но на соответствующей странице в соответствующей строке знакомым нетерпеливым почерком было вписано имя бывшего преподавателя Зельеварения.

Чувство неясной и необъяснимой тревоги усилилось. Гермиона таращилась на запись, будто ожидая, что она исчезнет. Запись исчезать не собиралась.

Снейп. И чего ему надо? Разве все его проблемы не разрешились в памятном процессе восемь лет назад? Умом Гермиона понимала, что гадать — дело неблагодарное, надо дождаться назначенного времени, и все станет ясно. Но легче от этого понимания не становилось. Профессиональная интуиция вопила, что ничего хорошего от Снейпа ждать не приходится. Учитывая, что бывший профессор тянул к себе неприятности, как дурак — фантики, и превосходил его по этому параметру только Гарри Поттер. Гермиона своей интуиции верила. Собственный горький опыт научил: если клиент чем-то не нравится — неважно, чем, — лучше не иметь с ним дела.

Снейп не нравился Гермионе активно. Начиная с первого курса и по сей день. Нет, он, конечно, герой и все такое, но... хитрый, двуличный, расчетливый мерзавец. Клиенту нужно доверять, а Снейпу доверять мог только умалишенный. Клиент должен относиться к адвокату, как к своему личному врачу, и ничего не скрывать, а Снейп сам никому не доверял. Вот как с таким работать?

Вывод был очевиден: никак. Рассеянно наблюдая за коллегами, собиравшимися в холле, Гермиона пыталась себя успокоить. Ну кто сказал, что Снейп идет к ней с какой-нибудь серьезной проблемой? Может, он дом покупает, и ему нужна экспертиза договора или сопровождение сделки. Снейп может и не знать, что адвокат Грейнджер не занимается подобной мурой, для этого есть Риверс.

За несколько секунд до появления на лестнице председателя Гермиона постановила себе: какой бы ни была снейповская проблема, поручения от него принимать нельзя. В конце концов, восемь лет назад он даже «спасибо» не сказал.

— Добрый день, коллеги! — с непередаваемой интонацией поприветствовал собравшихся председатель.

У него были очень красивый, звучный голос, высокий рост и горделивая, благородная стать. Но Трумэн, гениальный адвокат, уже давно не выступал в суде: он был абсолютно глух, отсюда и странная манера говорить. По легенде, которую все считали истинной правдой, к нему слишком часто обращались с правом на защиту самые отъявленные негодяи, и однажды, не выдержав, Трумэн рявкнул в сердцах: «Слышать вас не хочу!» Председатель был не только превосходным профессионалом, но еще и очень сильным волшебником... в тот же день он оглох.

С тех пор Джошуа Трумэн отошел от дел и оставил за собой только руководство Гильдией, своим единственным и любимым детищем.

— Господа адвокаты, — взгляд председателя скользнул по высокому собранию и остановился на Гермионе, — и статусная дама.

Трумэн никогда не называл Гермиону адвокатом. Когда ругал — звал адвокатицей, когда хвалил — статусной дамой. Гермиона злилась: «адвокатица» звучало как «каракатица», а «статусная дама» прочно ассоциировалось со «статусным аксессуаром». Единственная женщина в Гильдии, она слишком долго ощущала себя таким вот статусным аксессуаром, ходячим транспарантом равноправия. Статус-то ей присвоили без вопросов, а вот доказать собственную профпригодность оказалось делом не из легких...

— В целях профилактики всеобщего расп... — Трумэн якобы осекся, — расслабления и полного пренебрежения работой ставлю всем на вид. Мы знаем, что система адвокатуры в магическом сообществе переживает период начального становления. Участились случаи, близкие по характеру к конфликтам интересов.

Ди Трой легонько пихнул Гермиону кулаком в бок — ощущение было такое, будто ее зацепил проехавший мимо бульдозер.

— Клювом не щелкай! — прошипел он.

— А ты не шипи! — окрысилась Гермиона и на всякий случай отошла подальше.

— Я не шиплю! — снова прошипел Ди Трой.

— Всем известно, что Гильдия — единственное на сей момент объединение адвокатов магической Британии. И волей-неволей происходит так, что оппоненты по гражданским делам обращаются за юридической помощью только к нам. Таким образом, представители одного адвокатского объединения выступают от имени лиц, чьи интересы прямо противоречат друг другу. Думаю, все понимают, что такая ситуация недопустима.

Представители адвокатского объединения вразнобой покивали.

— С другой стороны, альтернативы нет ни у нас, ни у наших клиентов. Теоретически, мы можем отказаться от принятия поручения, если кто-то из наших коллег уже ведет дело с противоположной стороны. Практически это приведет к тому, что принцип равноправия сторон в процессе, за который мы так долго боролись, будет грубо нарушен нами же.

Гермиона опустила голову, чтобы председатель ненароком не заметил ее усмешки. Равноправие сторон, как же. Особенно в уголовке. У одних — административный ресурс, все средства и методы Аврората, право получения любой информации из любых организаций и учреждений. А у других — красные «корочки», ведро энтузиазма и наивная вера в справедливость.

— В связи с этим требую, пока вы не пропили остатки своих выдающихся мозгов, составить предложения по урегулированию подобных ситуаций. Завтра в письменном виде мне на стол. Чтобы к пяти часам, — Трумэн стукнул кулаком по перилам, — у меня было пятнадцать способов решения нашей проблемы. На этом собрание клуба юродивых прошу считать закрытым.

В этом был весь председатель. Никаких вопросов, никаких претензий: я сказал — вы сделали.

Ди Трой понурился:

— Где я ему возьму пятнадцать... если нас всего четырнадцать, а пятнадцатый — он сам... Пошли уже пропивать мозги, а?

Мартин очень хотел приобщиться к адвокатскому братству путем активных возлияний. Гермиона пинками выгнала его к невесте, заявив, что пить в составе Гильдии он начнет только тогда, когда ему больше нечем будет заняться.

Сама она присоединилась к пьянке без особого энтузиазма. Но альтернативой был одинокий вечер дома в обнимку с недочитанным обзором судебной практики за позапрошлый год. Обзор был скучен, как профессор Биннс, и бестолков, как Локхарт. Вариантов коротания вечера, кроме обзора, не находилось, поэтому Гермиона забрала из кабинета портфель и шарфик, отправила стажера домой и аппарировала к «Кабаньей голове».

Было и еще одно соображение: мысли о завтрашней консультации со Снейпом не давали покоя. Хотелось выкинуть их из головы хотя бы на этот вечер.

Отличить компанию адвокатов от прочей публики кабака было просто: члены Гильдии не носили мантий. Повинен в этом был все тот же Джошуа Трумэн. На пике своей карьеры, защищая клиента в деле по обвинению в растрате, в ответ на реплику обвинителя: «Да за такое последнюю мантию сдирать надо!» он стащил с себя мантию и швырнул ее оппоненту со словами: «Это покроет ваши расходы?» С тех пор адвокаты в знак согласия с его позицией — не мелочиться — отказались от мантий.

В дверях Гермиона столкнулась с группкой авроров, спешно покидавших кабак. Усмехнулась: да, оттуда, где гуляют адвокаты, бегут даже авроры. Гильдия пьянствовала редко, но чрезвычайно метко. Начиная посиделки в высшей степени чинно и благородно, после определенного уровня подпития адвокатское сообщество пускалось во все тяжкие, от танцев на столах до безобразных дебошей и жестоких драк — как правило, все с теми же аврорами. Учитывая, что Гильдия наполовину состояла из бывших Невыразимцев и авроров, которые носили волшебные палочки не для красоты, сладить с разбушевавшимся адвокатским сообществом было крайне тяжело. И если авроров после этих потасовок ожидали выговора, лишение премий и прочие служебные неприятности, то адвокаты выходили сухими из воды: специальный иммунитет защищал их от судебного преследования, и самое страшное, что им могло грозить — выволочка от председателя. Поэтому защитники правопорядка обычно старались не связываться с правозащитниками, поскольку невозможно было предугадать, в какой момент в воздухе повиснет идея о мордобое.

Зал встретил Гермиону душной полутьмой, дезориентирующей суетой, запахом горячего воска и звоном стеклотары. Пытаясь определить место дислокации коллег на слух, она повернулась туда, где звенело громче всего, но там оказалась барная стойка. По счастью, на краю зрения мелькнул цветастый берет Ди Троя. Пробравшись к дальнему столу у стены, Гермиона застала соратников по юридическому фронту в нехарактерном для них унынии.

— А что все такие кислые? — она бросила портфель на свободный стул. — Неужели нормотворческая инициатива родного нашего отца-основателя ни у кого не вызвала энтузиазма?

— Зато ты, как я посмотрю, прямо фонтанируешь идеями, — буркнул МакЛейн.

— Чего там смотреть, — вздохнула Гермиона. — Делиться надо, другого выхода нет.

МакЛейн грохнул кулаком по столу, подпрыгнули стаканы и упала свеча, разлив лужицу воска.

— Да хоть почковаться! Это мы сейчас, пока все вместе, хоть что-то из себя представляем, а рассортируемся по кучкам — и тут же нас всех к ногтю придавят!

Гермиона встревоженно подергала Ди Троя за рукав: что это, мол, с ним?

— У него четвертое право на защиту за неделю. Плохо ему.

По хребту поползли мурашки. Четыре права на защиту! Как МакЛейн еще ходит и дышит?!

— Президиум Визенгамота опять отклонил наш запрос, — негромко добавил Эйдли. — Не хотят они снимать с нас право на защиту, хоть ты тресни. Прямо в лицо ржут, гады. Они ж нас этим правом на защиту, как в удавке, держат. Так и передушат всех, разделимся мы или не разделимся.

— В чем-то они правы, — заметила Гермиона, чувствуя, что сейчас нарвется на скандал. — Если отказываться от поручений... кто будет представлять интересы? В конце концов, каждый имеет право на защиту.

— А я имею право на жизнь!

Гермиона шарахнулась, непроизвольно схватившись за Ди Троя, а МакЛейн все кричал раненым зверем:

— Я на свободу имею право, в конце концов! Я хочу сам решать, принимать мне поручение, или нет! Я не хочу защищать насильников, убийц, мошенников, по обязанности! Я не хочу гробить свою жизнь на уродов, я хочу работать для людей!

Гермиона почувствовала непреодолимое желание спрятаться под стол, а МакЛейн вдруг схватился за голову, пошатнулся и осел на лавку, заваливаясь на бок. Эйдли не дал ему упасть. Со сверхъестественным спокойствием похлопал его по щекам, брызнул в лицо пивом — безрезультатно. Бросил:

— Я в Мунго, — сгреб приятеля в охапку и аппарировал, забыв его и свой портфели.

Оставшиеся подавленно молчали.

— Тут не делиться, — вздохнул наконец Риверс. — Тут круговую поруку пора создавать. Иначе право на защиту половину наших укокошит.

— Нас всех когда-нибудь укокошат...

— Типун тебе на язык! — Гермиона толкнула Ди Троя изо всех сил, но с тем же успехом можно было толкать гору.

— А что, не так? О’Брайен ушел в том году. Дик Дэйл тоже. Престон и Уайтхорс — в позапрошлом. А теперь и Робина проводим, помяни мое слово. Вопрос, кто следующий...

Ди Трой сгорбился и даже стал как будто меньше.

— Если не снять право на защиту, Гильдия не протянет и пяти лет. Адвокатура — даже в таком виде, как сейчас, — не нужна этому государству, Грейнджер. Мы — камикадзе, понимаешь? Да и какие из нас юристы? Хоть кто-нибудь в Гильдии имеет юридическое образование? Кучка самоучек-самоубийц. Я в адвокаты подался, потому что из аврората выперли, у него вон, — Ди Трой кивнул на Риверса, — своя история, не лучше. За десять лет у нас было всего два стажера, мой сбежал через два месяца, и твой тоже сбежит, вот увидишь. Нас убивают нашей же профессией, Грейнджер. Все имеют право на защиту, кроме нас. Последнего адвоката Гильдии и проводить будет некому. Давайте не чокаясь, что ли...

Он поднял стакан с огневиски. Риверс протянул Гермионе бутылку.

— А налить?

— Я те кто, аналитик?

Стакан, впрочем, был наполнен. Гермиона не любила огневиски, но сейчас она бы выпила даже стрихнин, лишь бы не думать о том, что Ди Трой может оказаться прав. И что Трумэн не зря называет своих коллег не юристами, а юродивыми.

Огневиски провалился в пустой желудок, и там как будто зажглась лампочка. Может, поэтому Гермионе почудилось, будто вокруг стало еще темнее. А может, это просто свечи оплывали, а обслуга не спешила их менять...

Все сегодня было не так. Разговоры не разговаривались, шутки не шутились, не было ни возмущений тупостью судей, ни восхищений грамотно отписанными решениями, ни хвастовства оригинальными правовыми позициями. Даже обычный кабацкий гомон казался тише — будто длинный адвокатский стол накрыли сверху стеклянным колпаком, и в этом колпаке не хватало воздуха на веселье, только на осторожные, неглубокие и негромкие вздохи. Одна за другой, издевательски подмаргивая, гасли свечи — им тоже было нечем дышать. Две последние, словно в насмешку, оказались напротив пустующих стульев МакЛейна и Эйдли. Гермиона глядела на эти упрямые огоньки, пока они не слились перед глазами в один.

Первым подал голос Пауэлл:

— Предлагаю завтра вместо пятнадцати проектов о равноправии сторон подать один о круговой поруке.

— А адвокатская тайна? — возразила Гермиона, стараясь, чтобы язык не очень заплетался: под унылое тягостное молчание огневиски пилось едва ли не лучше, чем за шутками и смехом.

— Жить хочешь? Впрочем, ты можешь не участвовать.

— Чего это я не участвую?!

От ее резкого возмущенного вскрика пламя свечи МакЛейна затрепетало и почти погасло. Гермиона испуганно зажала рот руками, остальные затаили дыхание. Когда огонь выровнялся, Пауэлл, наградив Гермиону негодующим взглядом, разлил по бокалам огневиски и поднялся медленно, чтобы не шатнуть стол:

— Я предлагаю выпить!

— Изумительно свежее предложение, — хмыкнул Ди Трой.

— Выпить! — с нажимом повторил Пауэлл. — За то, чтобы наша судебная система стала наконец правосудием!

Гермиона с удовольствием подняла бокал: тост был дежурным, всегдашним, и от него на душе полегчало. По накатанному сценарию следующим должен был выступать Ди Трой — обычно он рассказывал какой-нибудь страшно пошлый анекдот и завершал его громогласным: «Не дай Мерлин!» Он и выступил, но хохмить не стал.

— Когда мы идем по жизни, мы ступаем по плечам друзей, — проговорил он почти трезво и непривычно тихо. — Давайте выпьем за то, чтобы никому из нас никогда не довелось ступить на голую землю!

Чокнуться они не успели: свеча МакЛейна дрогнула и потухла.

И тогда Гермионе стало страшно.

Она давно забыла, что такое нормальный сон. Адвокат, как солдат в походе, должен спать в любую свободную минуту — этих минут не так уж и много. Три часа сна — норма, четыре — уже праздник. Пять — несбыточная мечта.

А два с половиной часа после жестокой попойки... мазохизм с отягчающими обстоятельствами. Нет, если бы удалось, Гермиона проспала бы часов тридцать за милую душу. Но боль в затекшей шее и немилосердный сушняк выпнули ее из сна — а между прочим, во сне она пила воду, чудесно свежую и прохладную, такую ласковую, такую вожделенную, такую... мокрую...

Думать не получалось. Открыть глаза — тоже: веки будто примагнитились и ни в какую не хотели подниматься. Гермиона с трудом облизнула пересохшие губы и попробовала повернуть голову. Шея натурально задеревенела, и казалось, хрустнет и сломается от малейшего резкого движения.

Под головой зашевелилось. Секундный порыв испуга — кто здесь?! — сменился неописуемой досадой, когда над ухом раздался тихий раскат грома:

— Да прекрати ты вошкаться...

Глаза распахнулись сами собой. Ковер. Ножка дивана. И распластанная по ковру огромная чернокожая пятерня.

С возмущенным стоном Гермиона развернулась, несмотря на вялые протесты Ди Троя и выпалила ему в лицо:

— Что?! Опять?!

— Не ори... — поморщился Ди Трой, не открывая глаз. — А чё, плохо было, что ли?

Гермиона озадачилась. Было ли ей хорошо, она не помнила. Но если бы ей было плохо, она бы определенно этого не забыла.

Из открытого настежь окна струилась благодатная утренняя прохлада. Немного успокоившись, Гермиона свернулась калачиком у теплого бока Ди Троя. Память сохранила жалкие обрывки предыдущего вечера: погасшая свеча, отчаянные попытки залить алкоголем внезапно нахлынувшее чувство тоскливой безысходности... Риверс, ножом выцарапывающий на столе хекс-знаки... а потом? А потом... Потом!!!

Желудок сжался от ужаса, а уши загорелись от стыда за собственное безрассудство. Гермиона медленно вытянула левую руку — Мерлин, ну пусть бы это приснилось, пусть бы приснилось, пожалуйста...

На внешней стороне предплечья краснели три тонких свежих пореза. Забыв про жажду и головную боль, Гермиона подскочила и схватила за руку Ди Троя. Тот невразумительно поворчал, но она не отреагировала — замерла, уставившись на такие же шрамики, пронзительно светлые на его эбеновой коже.

— Ди...

— Спи, мать, времени еще...

— Ди! — Гермиона потрясла его за плечо. — Это что?!

— Что?..

Ди Трой неуклюже повернулся, поднес к глазам собственную руку. Посмотрел на Гермиону. Потом опять на руку. И выдохнул:

— Допились...

С минуту они молча глазели друг на друга, пока Ди Трой не зевнул жизнеутверждающе и не выдал:

— Ну а чего уж теперь-то... Давай спать, пока время есть. А то щас как налетят птички от родного и любимого...

Да. Трумэн всегда был в курсе попоек и гулянок своих подопечных и никогда не упускал возможности испортить им утро парочкой оглушительных вопиллеров.

Гермиона снова улеглась рядом с Ди Троем, натянула одеяло до подбородка, но заснуть не смогла.

— Ди, — она пихнула его кулачком под ребра. — Ди! Давай рассказывай, чего вчера было.

— Умммммм... — Ди Трой завозился и едва не придавил Гермиону. — Вот неймется тебе... ну чего было... допили мы ту бутылку. Потом посидели еще немного. И еще немного. И еще... а потом Риверс провел ритуал... надеюсь, ничего не перепутал... давай спать, потом разберемся!

— Да какое спать! Ди!

Ответом было тихое сопение. Возмущенная и порядком напуганная, Гермиона лягнула Ди Троя куда пришлось и едва увернулась от его локтя, больно стукнувшись бедром о диван.

— Ну что тебе? Вот заноза!

— За занозу ответишь! Ты хоть понимаешь, что мы нахреновертили?

Ди Трой приподнялся, несчастный и, кажется, немного злой.

— Я сейчас понимаю только одно. Если я не высплюсь, я тебя убью только потому, что ты оказалась ближе всех, понятно?

— Пошел ты к черту, свинья черномазая!

— Расистка... — буркнул Ди Трой, завалился на бок и немедленно захрапел.

Высокие отношения. Исключительно напольно-горизонтальные. Гермиона беспомощно вздохнула и прошептала уже для проформы:

— Австралопитек недоразвитый.

Австралопитек, как и следовало ожидать, даже ухом не повел. Гермиона со стоном поднялась, закуталась в плед и отправилась на поиски антипохмельного зелья.

Поиски привели в ванную. Вкус у зелья был премерзостный, но зато язык тут же перестал прилипать к небу, головная боль ушла, а ноги вспомнили, что в них есть кости, и больше не подкашивались. Гермиона с опаской подняла взгляд на зеркало. От вида усталого похмельного взлохмаченного существа невнятного пола стало тошно.

Что ты с собой сделала, Грейнджер? Когда успела? Тебе еще тридцати нет, а выглядишь, как скелет Ровены Райвенкло: без грима даже в гроб класть совестно. Всего лица — одни глаза, и те постоянно красные от усталости и в темных кругах от недосыпа. Да и ладно с ней, с внешностью. Нахлебаться кофе, наштукатурить физиономию — и одним скелетом Ровены Райвенкло в магическом мире меньше. Жаль, душа косметическому ремонту не подлежит. И высокие идеалы реставрации не поддаются.

Ведь светило же, светило, как гриффиндорский галстук, стать добродетельной унылой домохозяйкой с полным боекомплектом: муж, дом, толпа детей, сад с гномами, злейший враг — кастрюля, лучший друг — подушка... Хорошего мало, зато осталась бы вера в справедливость. Испугалась. Возгордилась: я — и в кухонные клуши! Инкубатор, машинка для минета, придаток швабры! Вы еще волшебной палочкой суп размешайте!

От домашнего рабства сбежала — а вера в справедливость потерялась где-то по дороге. И что осталось? О да, «адвокат Грейнджер» звучит гордо. И только. Адвокат, не верящий в справедливость? Легко. Дайте срок — практическая юриспруденция быстро вышибает идеалистическую дурь из головы. И все остальное заодно.

За что боролась, на то и напоролась, Грейнджер. Не хотела стать придатком швабры — стала ходячим сборником законов. Не хотела стать почтенной матроной — стала канатной плясуньей. Ступая по канату, нельзя смотреть на пролетающих мимо птичек, сорвешься. Будучи адвокатом, нельзя оставаться идеалистом — вылетишь из профессии.

А самое страшное то, что тебе не хочется назад. И на восьмилетней давности версию себя самой взираешь с высоты лет и профессии со смущенной усмешкой: это ж надо было быть такой наивной... Вдруг вспомнилось, как несколько дней назад в запале жаркого заседания с губ слетело: «Да я вообще наивная и бесхитростная!», и как загоготал на весь зал Мартин. Гермиона улыбнулась, лицо в зеркале посветлело. Все к лучшему в этом лучшем из миров. Взять, к примеру, того же — не к ночи будь помянут! — Снейпа. Восемь лет назад восторженно-боевая и самоотверженно-наивная Гермиона Грейнджер бросилась к нему на выручку, хотя он вовсе не просил. Теперь вот попросил. Пришел и попросил, а адвокат Грейнджер еще тридцать раз подумает, прежде чем принять от него поручение, и скорее всего пошлет ко всем чертям. Вернее, к Риверсу. Разве поступила бы она так раньше? Разве смогла бы отказать в помощи, пусть даже и такому во всех отношениях неприятному типу, как Снейп? А теперь — может. И хочет. И самое главное — имеет на это полное право.

Придя к этому жизнеутверждающему выводу, Гермиона решила, что самое время расчехлять мозги и пить кофе. А Ди Трой обойдется, он хотел дрыхнуть — вот пусть и дрыхнет, макак суматранский.

Каверза не удалась. Едва Гермиона разболтала в огромной кружке кофейный порошок, в дверь ввалился Ди Трой, сразу заполнив собой все пространство кухни — не иначе, прибрел на запах.

— Вот скажи мне, афроангличанин, — сходу огорошила его Гермиона. — Почему, стоит нам только с тобой напиться, мы обязательно оказываемся в одной койке, а? Ты способен на меня позариться только под заклятием зеленого змия?

— Это у меня к тебе один, но исключительный вопрос, — Ди Трой отобрал у нее кружку и одним глотком ополовинил. — Почему мне тебя в трезвом виде в койку не затащить?

— Мне по трезвости под тобой страшно.

— Дак а...

— А на тебе еще страшнее. Упаду — шею сломаю. Ты не отвиливай, ты рассказывай.

— Что рассказывать?

— Все. В лицах и красках.

— Значит, так, — Ди Трой пихнул Гермионе пустую кружку. — Граф убил графиню. Само собой, графином, и прям-таки по голове.

Гермиона покачала кружкой:

— Ща стукну!

Единственный раз, когда Гермиона выполнила дежурную угрозу «стукнуть», Ди Трой неделю хромал на костылях и хлебал Костерост галлонами. Поэтому сейчас решил не нарываться.

— Да я сам плохо помню... — он с сомнением посмотрел на кухонный табурет, казавшийся по сравнению с ним игрушечным, и сел на пол. — Свеча погасла, и Риверс какую-то совсем ахинею понес. Вот третью бутылку помню точно. А как резались — не помню, хоть убей, но раз мы пока живы...

— Ключевое слово — «пока». Ладно, поклянчу у Трумэна думосброс. Дальше.

— Что дальше? — очень натурально удивился Ди Трой.

— Вот я и спрашиваю, что дальше.

— А дальше все как всегда. Ну то есть мы уходили последние, пятую бутылку допили на пороге, потом пошли к тебе. Ну то есть я предложил аппарировать, но ты сказала, что до твоей квартиры от «Кабаньей головы» ровно три с половиной минуты ползком. И мы пошли... Ну то есть поползли.

— И как?

— Я не засекал, но приползли быстро. Ну то есть я предлагал ко мне, но ты погрозилась антипохмельным... Кстати, где мое антипохмельное?

— Это мое антипохмельное — раз. И спать надо было меньше — два.

— Ты гадюка, Грейнджер, — Ди Трой сокрушенно опустил голову на руки.

— Я на Гриффиндоре училась.

— Тем более. Учти, в следующий раз...

— Следующего раза не будет.

— Сама-то в это веришь?

Гермиона немного подумала и решила, что предание действительно свежо.

— Хорошо, тогда в следующий раз мы идем к тебе.

— А разница? — Ди Трой внимательно разглядывал шрамы на своем предплечье. — У меня все то же, что и здесь. Но у тебя ковер теплее.

— Приспособленец.

— Мегера.

— Подкаблучник.

— Поганка.

В окно ворвалась сова с выпученными, словно в панике, глазами, шмякнулась о кухонный шкафчик, помотала круглой башкой, бросила на стол конверт и с негодующим уханьем вылетела вон.

— Ах вы блядуны поддиванные! — донесся из конверта неподражаемый голос Председателя. — Алкоголики, лодыри, хулиганы, тунеядцы! Кто хочет сегодня поработать?! Чтоб вам ни дна ни покрышки, прошмандовки безмозглые! Если через полчаса не будете в офисе — всех уволю к чертовой матери! Паразитовы отродья!

Ди Трой опасливо, двумя пальцами подцепил конверт и выбросил его в окно.

— Онанисты-революционеры! Толпа декомпенсированных раздолбаев! Дохлых пикси вам в суп! — затихали понемногу вопли конверта.

— Отец-командир сегодня в ударе.

— Да... — Гермиона поежилась и задрала голову, ища взглядом глаза Ди Троя. — Ди... как ты думаешь, почему мне... тревожно?

Он попробовал рассмеяться, но у него почему-то не получилось.