Право на защиту. Гипотеза (гет)

Адвокат нужен лишь в той стране,

где государство уважает права своих граждан.

Ибо адвокат действует только одной и

единственной силой: силой права.

Там же, где право граждан — лишь жалкое изображение

подобного, и в отношении людей предпочитают

действовать государственным произволом,

где право силы предпочтительнее силы права,

адвокат в такой стране бессилен.

И потому он не нужен.

В.И. Сергеев

— Оглашается резолютивная часть решения... Судебная коллегия Визенгамота в составе... Рассмотрев в открытом судебном заседании...

Заунывный голос председательствующего разносился по пустому залу, и эхо сливалось в равномерное дребезжащее гудение. Гермиона непроизвольно вздернула подбородок.

— ... решил: апелляционный протест по делу...

Эту безэмоциональную скороговорку Гермиона слышала так часто, что давно заучила наизусть. Но всякий раз, когда дело доходило до оглашения решения, едва справлялась с волнением: преамбула была сформулирована так, что и «удовлетворить», и «оставить без удовлетворения» могли прозвучать с равной вероятностью. Вот и теперь Гермиона с трудом заставляла себя не кусать губы, а сердце грохотало, как слетевший с тормозов Хогвартс-экспресс: тудух-тудух, тудух-тудух...

— ...оставить без удовлетворения, судебное решение без изменения.

Сразу вздохнулось легко и свободно. Радостную улыбку можно не сдерживать, и в заключительное: «Спасибо!» позволительно добавить нотку торжества.

Хорошая работа, адвокат Грейнджер. Ты молодец.

Мартин — помощник — сиял, как свежеотчеканенный галлеон. А Бейкерс, замдиректора Службы публичного преследования Аврората, кривился, будто выпил только что галлон Костероста.

— Ты б хоть лимон съел, что ли, — негромко бросила Гермиона помощнику.

Тот восторженно хохотнул, укладывая толстенные папки досье в сумку: помимо собственно юридической работы он служил еще и носильщиком, и курьером, и секретарем, и — исключительно по собственной инициативе! — чистильщиком обуви. Не то чтобы Гермиона была против, но немое обожание во взгляде Мартина иногда ее настораживало. Оставалось надеяться, что обожание это вызвано сугубо профессиональными качествами.

— Вот скажите мне как юрист юристу, какой идиот принимал Положение об адвокатских досье? — Мартин взвалил на плечо тяжеленный баул. — Почему их нельзя уменьшать?

Гермиона только усмехнулась: парень клял на чем свет стоит правила хранения адвокатских досье каждый раз, когда приходилось таскать многотомные дела. Все он, конечно, знал и понимал, но побурчать и поругать законодателя, по его мнению, было признаком хорошего тона для адвокатуры.

— Утверждал Министр Магии.

— Ой, идиота беру обратно...

У входа в судебный зал стояла статуя Фемиды. Появилась она вскоре после Победы. Увидев статую в первый раз, Гермиона никак не могла сообразить, что в образе богини Правосудия не так. Потом дошло: у Фемиды были открыты глаза, и таращилась она ой как нехорошо.

Зрячее Правосудие привносило в атмосферу зала определенную дисгармонию и даже раздражало. А Гермиона перед своим первым самостоятельным заседанием так нервничала и переживала, что в приступе паники стянула с себя шарфик и завязала статуе глаза. Процесс тогда завершился победой, и с тех пор адвокат Грейнджер всегда завязывала глаза Фемиде перед началом судилища.

Сегодня это был почти прозрачный шарф молочно-белого шифона — если бы Фемида захотела, она бы прекрасно сквозь него все увидела. Но примета есть примета. Гермиона приподнялась на цыпочки, «расчехляя» статую.

— Мисс Грейнджер, и не страшно вам так нагло врать в суде?

Гермиона с недоумением обернулась: Бейкерс спятил, что ли?

— Я, мистер Бейкерс, руководствуюсь презумпцией добросовестности клиента, как это предписано Биллем об адвокатуре и Кодексом профессиональной этики адвоката. А вы, похоже, забыли, что каждая сторона доказывает те обстоятельства, на которые ссылается. Вы сегодня не доказали ничего, уж извините.

— Билль об адвокатуре не предписывает адвокату лжесвидетельство.

— Лжесвидетельствовать может только свидетель — понимаете разницу в процессуальном статусе? — Гермиона завязала на шее шарфик затейливым узлом. — А заявить под протокол о фальсификации доказательств вам никто не мешал. Ну разумеется, если Министерство готово оплатить соответствующую экспертизу.

Мартин открыто прыснул. Заявить под протокол о фальсификации доказательств — шаг, чреватый последующим обвинением в клевете, если подозрения не подтверждаются. Поэтому мало кто рискует делать такие категорические заявления. Горячность — худшая спутница юриспруденции.

— Насколько возрастает вера в честность клиента, когда он внес хорошую предоплату, — прокрякал Бейкерс. — Деньги не пахнут, пахнут гонорары?

— У гонораров, — снисходительно улыбнулась адвокат Грейнджер, — запах справедливости. По Биллю об адвокатуре, мы не имеем права оказывать юридическую помощь безвозмездно. А я отстаиваю справедливость в той форме, в какой ее понимает мой клиент.

Мартин прыснул еще раз. Перепалка с Бейкерсом была обычным, почти дежурным делом, едва не ритуалом.

— Знаете, в чем разница между вами и мной, мистер Бейкерс? — Гермиона оперлась о галантно предложенную Бейкерсом руку. — Если за совершенным поступком ты видишь нарушенную букву закона, ты будешь обвинителем. Если за нарушенной буквой закона ты умеешь разглядеть человека и его судьбу — становишься адвокатом.

— Duralex, — продекламировал Бейкерс, — sedLex...

Адвокат и государственный обвинитель направились к выходу из Министерства. Процессуальные роли были в зале суда — теперь остались профессионалы, обсуждающие только что проделанную трудную работу. За это Гермиона несказанно ценила Бейкерса: он умел различать должность и профессию.

— Для того и существуют адвокаты — чтобы формализованность закона приобрела человеческие черты.

— Чтобы закон мог защищать интересы человека, в нем не должно остаться ничего от человека...

— Закон — произведение человека. А человек не может создать ничего, что было бы выше него самого.

— Но ведь есть же и Высший закон, — остановившись на ступенях Министерства, Бейкерс с искренней улыбкой протянул Гермионе руку.

— А там не наша воля, — Гермиона улыбнулась в ответ.

— Хотите сказать, что здесь, — Бейкерс кивнул на входную дверь, — от нас что-то зависит?

Гермиона пожала плечами:

— Если думать иначе, наша с вами профессия теряет всякий смысл.

Бейкерс невразумительно качнул головой, откланялся и поспешил по своим обвинительским делам. Мартин проводил его неприязненным взглядом:

— Мисс Грейнджер, а что вы с ним так цацкаетесь? Он же гнида, каких поискать.

Гермиона вздохнула: уж на что она сама была максималисткой, но Мартин бил в этом деле все рекорды. Для него любой оппонент был законченным гадом, а каждый клиент — невинным страдальцем. Ничего, это проходит...

— Бейкерс — птица подневольная. Ему что начальство сказало, то он и поет, хоть бы это была совершенная ахинея. Ты еще настоящих гнид не видел.

— А Нотт?

Это да, с этим не поспоришь. Теодор Нотт был из тех, кого Гермиона готова была удавить собственными руками, и ей бы не было за это стыдно ни капельки. Сколько сил было положено, чтобы стрясти с него алименты в пользу жены и малолетней дочери, Гермиона предпочитала не вспоминать. Но зато она и получила тогда за свои услуги столько, что дешевле было самого Нотта заказать, и еще хватило бы киллера отмазать.

— Много будешь говорить — останешься без обеда.

— А мы обедаем? — оживился Мартин.

Радость его была понятна. Нередко бывало так, что за весь день и он, и его начальница успевали только глотнуть кофе на бегу: на малое количество дел адвокат Грейнджер пожаловаться не могла. Шутка «одна нога здесь, другая там» приобретала тогда зловещий смысл — не расщепиться бы в череде поспешных аппараций.

Гермиона посмотрела на часы:

— Ну, если не все еще съедено до нас...

Время было очень удобным: обеденный перерыв в Министерстве закончился, и можно было появиться в «Дырявом котле» без риска повстречаться с десятком-другим знакомых и полузнакомых. Если, не приведи Мерлин, случалось оказаться в трактире среди дня или после семи вечера, Гермиона сама себе напоминала китайского болванчика, поминутно кивая и улыбаясь в ответ на приветствия. Каждый второй считал своим гражданским долгом присесть за столик и хаудуюдукнуть, особо занудливые персонажи начинали увлеченно рассказывать о себе, и каждый первый норовил подлезть как бы между прочим со своими юридическими проблемами на халяву «по дружбе». Хоть плакат вешай, чтоб светился: «Совет адвоката ничего не стоит, пока за него не заплатили!» Особенно бесили те, кто на голубом глазу участливо осведомлялся, не вышла ли Гермиона замуж.

В этот раз повезло, зал был почти пуст, только в дальнем углу ютилась мутная компания с каким-то не-чаем. Как и следовало ожидать, все самое вкусное смела за обедом министерская саранча, и Гермиона долго мурыжила официанта, выбирая между салатом, который был, и супом, которого не было. Мартин попытался озадачить парнишку, потребовав три фунта еды мужской диетической, но тот был привычный к хохмам: невозмутимо заявил, что диетической не осталось, и предложил собачий корм.

Гермиона слушала их веселую перепалку вполуха: как всегда после заседания, на нее навалилась усталость, лень было не то что говорить — дышать. Принесенный салат она ковыряла вяло, о грядущем горячем думала с тоской, и на вопрос Мартина отреагировала не сразу.

— Посоветоваться с вами хочу, — повторил помощник, когда она переспросила.

— Валяй, советуйся.

Мартин замялся.

— Вы понимаете, мне кроме вас и спросить-то некого...

— Да говори уже, не тяни кота за все подробности.

— В общем... ну...

— Ну?

— Ширли.

Гермиона нахмурилась, припоминая: вроде бы не то еще девушка Мартина, не то уже невеста.

— Что Ширли?

— В стойку встала, — Мартин попытался произнести это своим обычным иронично-жизнерадостным тоном, но получилось у него плохо. — Считает, что я слишком много времени провожу на работе и орет, что уйдет от меня.

Гермиона с усилием проглотила кусочек капусты.

— А что ты от меня хочешь?

— Ну, посоветуйте, что делать...

Что делать, что делать. Правду сказать, что ли? Не травмировать бы юное восторженное создание... Гермиона отложила вилку.

— Уходить из адвокатуры.

Мартин икнул и воззрился на начальницу, как на говорящую рыбу:

— Как... то есть... уходить?

— Быстро и не оглядываясь.

Недоуменный взгляд Мартина требовал объяснений. Гермиона удрученно вздохнула: ну что ж, не сейчас так потом все равно случится. И лучше пусть парень останется один теперь, а не тогда, когда женится и заведет ребенка. От собственных алиментов точно не открутится... Во, адвокат Грейнджер, вот оно, профессиональное уродство. Ни мысли без поворота на юриспруденцию.

— Есть профессии, которые требуют человека целиком. Как наша. Так или иначе, если ты предан своему делу, ты лишаешься всего, что к делу не относится. Назначишь свидание — а тут сова от клиента с каким-нибудь форсмажором, и ты бежишь, либо прощаешься с клиентом навсегда. Планируешь вечеринку с друзьями — а заседание затянулось до десяти вечера, потому что судья с завтрашнего дня в отпуске и сдает дела, друзья тебя не дождались и обиделись. Устал нет мочи, дома жена и дети сопливые, тебе бы заснуть, отдохнуть, а у тебя еще работы начать и кончить. Ни детям сказку, ни жене супружеского долга, сплошной производственный оргазм. Ты даже напиться толком не можешь — то важный процесс с раннего утра, словно судьи все страдают бессонницей, то переговоры, то опять же работы до причинного места, а если, не дай Мерлин, право на защиту выскочит? А если подстражное? А если незаконное задержание, неотложные следственные действия?

Мартин смотрел напряженно и недоверчиво. Гермиона восприняла его мысли телепатически четко, хотя легиллиментом не была: сидит тут, вещает — мужа нет, не было и не будет, детей тоже, путь к друзьям забыли даже совы, и всего достояния лишь целая грудь орденов, статус адвоката да память, в которой умещается вся юридическая библиотека Министерства. Мартин знал, что у начальницы нет даже собственного дома, а в крохотной квартирке из обстановки только диван, камин и ковер. Не от нехватки денег — от полного отсутствия времени.

— Но ведь можно же и по-другому...

Не допер парень. Жаль.

— Можно. Но тогда ты так и останешься до пенсии стажером, и статус твой не поднимется выше мусорной корзины. Напомни, почему ты ушел из Гринготтса?

— Ну... там три договора и две сделки, профессиональная смерть. Чуть не отупел...

— Вот, — Гермиона швырнула салфетку в тарелку с так и не побежденным салатом. Настроение и направление беседы окончательно испортили аппетит. — Ты сам на все и ответил. Хочешь наладить отношения с невестой — возвращайся в банк на стабильную зарплату и рабочий день с девяти до шести. Поженитесь, родители подарят на свадьбу домик, будете в саду петрушку выращивать. Потом дети пойдут, пеленки-распашонки, какашки-прикормы, раз в неделю пиво с приятелями, раз в месяц барбекю с родней, раз в год отпуск на Лазурном берегу или других каких Гавайях, семейное Рождество и тридцать носков над камином... скучища! То ли дело: суды-клиенты-документы, суды-клиенты-документы... Жизнь бьет ключом, романтика, драйв!

Приунывший Мартин вяло улыбнулся:

— Все никак не пойму, когда вы шутите, а когда серьезно...

— Я всегда серьезна, особенно когда шучу. Адвокатура — баба ревнивая и мстительная, конкуренции не терпит. Либо будешь счастлив, либо станешь профессионалом.

— То есть вы не счастливы?

Не счастлива? Гермиона на миг задумалась. Пожалуй, что...

— Я довольна.

Она очень надеялась, что принесенное горячее заставит Мартина свернуть тему, но надежда умерла тихой естественной смертью. Бифштекс с кровью не заткнул стажеру рот.

— А зачем вы тогда пришли в адвокатуру?

Зачем-зачем... Гермиона с ненавистью воззрилась на дымящийся шепердспай. Зачем? За счастьем.

— Процесс Северуса Снейпа помнишь?

— А то! — с набитым ртом прошамкал Мартин. — Классика. Все всё знают, но доказать ничего не могут.

— Ну вот. Затянуло.

Мартин кивнул в бифштекс. Как затягивает адвокатура, ему объяснять не требовалось, он и сам подсел на профессию, как на Бодрящее зелье, иначе не задавал бы вопросов про «что делать и как быть». Это и в самом деле наркотик — когда из вороха пергаментов вырисовывается целая история человеческой жизни, а паукообразные юридические закорючки обретают силу древних рун; когда играешь фактами, как поворачиваешь на свету бриллиант, когда неоспоримые доказательства вины превращаются в железные доказательства невиновности, когда тот, кто вошел в зал суда преступником, выходит к людям оправданным... все эти чудеса творит единственный человек. Адвокат. Одними словами он способен изменить картину преступления, как плеснуть на акварельный рисунок стакан воды — и из причудливых разводов сотворить новую, другого цвета. А упоительную эйфорию победы пересиливает, пожалуй, только чарующе сладкий вкус первого адвокатского гонорара. Кто однажды попробовал этой наркоты, того не испугают никакие ломки в виде проигранных дел и вредных клиентов.

— Мисс Грейнджер, а мовфно иффо шпвосить?

— Прожуй, бестолочь.

— Угу... — Мартин торопливо задвигал челюстями. — А вы же тот процесс выиграли еще без статуса?

— Без.

За что Гермиона любила своего стажера, так это за то, что он никогда не поминал всуе ее награды, звания, дружбу с Гарри Поттером и славу одного из основателей Гильдии адвокатов.

— А вот как это все у вас так лихо получается? Я смотрю-смотрю, и понять не могу, как вы выигрываете.

Как? Бессонные ночи, тонны юридической литературы, плутание по дебрям прецедентов, дотошное вычитывание документов и режим жизни похлеще, чем у белки в колесе.

— Как... Чему тебя только в твоем Йеле учили. Пять золотых правил адвокатуры — запоминай, повторять не стану.

Мартин аж жевать перестал.

Гермиона внутренне ухмыльнулась.

— Правило первое. Чистые руки. Никаких взяток, никакого подлога. Никогда, ни под каким предлогом. Даже если везде полный швах и тупик, держи руки чистыми. На войне хороши все средства, кроме этих. Поймают на фальсификации доказательств — не отмоешься, даже уборщиком в общественный туалет не возьмут.

Мартин икнул.

— Правило второе. Нет ничего очевидного — все надо доказывать. Слова к делу не пришьешь. Каждое твое слово должно быть подкреплено относимыми и допустимыми доказательствами. Так мы разваливали дело Снейпа — с нашей стороны не было ни одного допустимого доказательства, но мы сидели в глухой обороне и орали, что это обвинение ничего не доказало.

У Мартина заблестели глаза — славное боевое прошлое и не менее славное профессиональное настоящее начальницы составляли предмет его особой гордости.

— Правило третье. Мелких дел не бывает, и мелких клиентов тоже.

Мартин сконфуженно потупился: намек понял. Было у него на заре стажировки дело, которое он бахвалился разрешить в одно заседание, в результате процесс разросся почти на полгода, пережил три экспертизы, дважды ходил из апелляции в кассацию и обратно и закончился, по сути, ничем.

— Правило четвертое. Не бойся отказаться от принятия поручения. Особенно если у тебя завал — лучше меньше, да лучше. Прошлый ноябрь помнишь? Когда нам срать было нечем, потому что жрать было некогда?

Мартин кивнул и немного покраснел — грубости от Гермионы он слышал крайне редко и всегда очень смущался.

— Вот, не забывай: для нашей профессии количество и качество находятся в обратной зависимости друг от друга. Пятое правило. Говорить нужно не так, чтобы судья мог тебя понять...

Мартин приподнял брови.

— ...а так, чтобы судья не мог тебя не понять.

Мартин хрюкнул в чашку и разбрызгал чай.

— Веселишься? Завтра правовую позицию по гринготтским облигациям будешь излагать сам. А я посмотрю, как ты объяснишь судье, почему мы считаем спорные договоры не форвардными, а опционными. Съел?

Вообще-то, строить мелкие пакости было не в характере адвоката Грейнджер. Но научиться вести себя в процессе можно только одним способом. Как плавать. Либо утонешь, либо выживешь.

— А на закуску тебе шестое...

— Их же пять!

— А это не правило, это заповедь. Если на тебя свалилось право на защиту, забудь обо всех пяти правилах, — Гермиона подняла руку, подзывая официанта. — Кофе и приговор.

Помедлив, она обреченно скривилась и кивнула на шепердспай, к которому даже не притронулась:

— А это с собой заверните.

Пригодится. Ужин. Или завтрак, как получится.

Черная с золотом вывеска Гильдии Адвокатов смотрелась дорого и внушительно. Да и сам особнячок, в котором располагалась Гильдия, горделиво глядел на Диагон-аллею высокими стрельчатыми окнами и топорщил боковые подъезды к главному входу, как гусар — бакенбарды, всем своим видом будто бы говоря: «Здесь вам не тут!» Особняку было чем гордиться. Раньше тут был бордель. Был он, правда, давно, и помнили его на этом месте даже не все старики. Но седой, как лунь, и сварливый, как кухарка, председатель Гильдии Джошуа Трумэн беспрестанно язвил, что адвокаты поселились в самом подходящем для них здании: адвокат, мол, как и проститутка, работает языком за почасовую оплату.

Сейчас, конечно, о славном прошлом дома номер тринадцать на Диагон-аллее мало что напоминало. Просторный холл встречал посетителей солидной деловой тишиной. Кабинеты адвокатов и комнаты для переговоров находились на втором этаже, и вот там-то в горячие дни творился гвалт и бедлам: хлопали двери, топали ноги, шуршали бумаги, по коридору летали и футболились об стены крепкие матюги и юридические термины, звучавшие хуже матюгов. Спокойные времена в Гильдии проходили, как аврал в разворошенном муравейнике: все то же самое, но не так громко.

Бывали, впрочем, и затишья — иногда, редко. Изнывая от тоски и безделья, адвокаты слонялись по коридору, ходили друг к другу на чай, лениво издевались друг над другом и над клиентами, к вечеру стихийно организовывали компании, обреченно тащились в ближайший паб и там надирались до поросячьего визга. Осчастливленные с утра вопиллерами от Председателя, сбредались в офис к обеду, смурные и зеленые, полдня похмелялись, а с пяти снова проводили выездное заседание в кабаке — и так до ближайшего аврала. Ни у кого не возникало вопросов, почему в отсутствие работы никто из них не рвется домой к семье или к любимым на свидание. Не возникало, потому что ни у кого из пятнадцати членов Гильдии Адвокатов не было ни дома, ни семьи, ни любимых.

Теперь наступали как раз дни пустоты. Начало лета — пора отпусков, когда люди стараются забыть на время о своих проблемах и, соответственно, о тех, кто эти проблемы решает. У самой Гермионы в ежедневнике следующие восемь страниц были девственно чисты, ни заседаний, ни консультаций. И махнуть бы, в самом деле, куда-нибудь на Лазурный берег, сидеть в море, жариться под солнцем до румяной корочки, лопать устриц и пить коктейли... Но скучать лучше все-таки в компании коллег, чем в гордом одиночестве, пусть даже и на Лазурном берегу. К тому же, вдруг привалит счастье в виде нового клиента, у которого неприятности не зависят от сезона...

— Твою мааааааааать!!! — разнесся по коридору рев, которого испугались бы даже слоны в брачный период. — МакЛейн!!!

Гермиона улыбнулась: Председатель в своем репертуаре. Чувствуя приближение «пустых» дней, в воспитательных целях раздает профилактические звиздюли.

Робин МакЛейн выскочил из кабинета, едва не пришибив дверью Мартина и его сумку, увидел Гермиону, дернул вверх галстук, будто вешаясь, и помчался «на ковер». Оживленно захлопали другие двери — председательский вопль пробудил в заскучавшем адвокатском сообществе некоторый интерес к жизни.

— Как оно? — без приветствия осведомился Ди Трой, высунувшись из-за своей двери.

— С присущим нам блеском, — пожала плечами Гермиона и кивнула вслед Робину. — Что там?

— А я знаю? — Ди Трой точно так же пожал плечами и полез из кабинета в коридор, как медведь из берлоги. — У тебя завтра как?

— Как и у тебя, никак.

О том, что у Ди Троя дела обстоят «никак», очень красноречиво свидетельствовало его облачение: широченные, непонятно на чем держащиеся не то штаны, не то джинсы, бесформенный балахон истерической расцветки, массивная цепь до пупа и вязаный четырехцветный берет. Учитывая, что Ди Трой за свои огромные габариты заслужил кличку «Годзилла», наряд гарлемского растамана смотрелся на нем столь же нелепо, как и дорогущие костюмы индивидуального пошива, в которые он запихивался в «рабочие» дни.

— Ага, значит, ты сегодня с нами?

За спиной Гермионы Мартин демонстративно, с грохотом, скинул сумку с делами на пол. Ди Трой усмехнулся: в его лапищах баулы любого размера выглядели не больше портмоне.

— После конференции, в «Кабаньей голове».

— Посмотрим, — отвела глаза Гермиона. Пьянки с Ди Троем были... чреваты. — Если ничего не свалится, сам знаешь.

Она торопливо отперла дверь кабинета и впустила изнывающего Мартина. Ежедневник на столе услужливо махнул страницами, распахиваясь не то от ветра, не то от радости. Такие ежедневники были у всех членов Гильдии — в них отражались записи, которые клиенты и потенциальные клиенты делали в толстенной книге, что лежала в холле.

Гермиона ошарашенно смотрела на слова, заполняющие пустую прежде страницу: «С.Т. Снейп, 15 июня, 16.00».

— Что?.. — встревожился Мартин при виде начальницы, зависшей над ежедневником, как кобра над жертвой.

— Да так... — Гермиона выдохнула, села за стол, закрыла ежедневник, открыла, но запись никуда не делась. — Вспомнишь говно, вот и оно.

Мартин опять покраснел.

Запись в ежедневнике взбудоражила Гермиону. Спустившись в холл на летучку, гордо именуемую «конференцией Гильдии», она первым делом бросилась к стойке и открыла журнал регистрации — вдруг ошибка? Но на соответствующей странице в соответствующей строке знакомым нетерпеливым почерком было вписано имя бывшего преподавателя Зельеварения.

Чувство неясной и необъяснимой тревоги усилилось. Гермиона таращилась на запись, будто ожидая, что она исчезнет. Запись исчезать не собиралась.

Снейп. И чего ему надо? Разве все его проблемы не разрешились в памятном процессе восемь лет назад? Умом Гермиона понимала, что гадать — дело неблагодарное, надо дождаться назначенного времени, и все станет ясно. Но легче от этого понимания не становилось. Профессиональная интуиция вопила, что ничего хорошего от Снейпа ждать не приходится. Учитывая, что бывший профессор тянул к себе неприятности, как дурак — фантики, и превосходил его по этому параметру только Гарри Поттер. Гермиона своей интуиции верила. Собственный горький опыт научил: если клиент чем-то не нравится — неважно, чем, — лучше не иметь с ним дела.

Снейп не нравился Гермионе активно. Начиная с первого курса и по сей день. Нет, он, конечно, герой и все такое, но... хитрый, двуличный, расчетливый мерзавец. Клиенту нужно доверять, а Снейпу доверять мог только умалишенный. Клиент должен относиться к адвокату, как к своему личному врачу, и ничего не скрывать, а Снейп сам никому не доверял. Вот как с таким работать?

Вывод был очевиден: никак. Рассеянно наблюдая за коллегами, собиравшимися в холле, Гермиона пыталась себя успокоить. Ну кто сказал, что Снейп идет к ней с какой-нибудь серьезной проблемой? Может, он дом покупает, и ему нужна экспертиза договора или сопровождение сделки. Снейп может и не знать, что адвокат Грейнджер не занимается подобной мурой, для этого есть Риверс.

За несколько секунд до появления на лестнице председателя Гермиона постановила себе: какой бы ни была снейповская проблема, поручения от него принимать нельзя. В конце концов, восемь лет назад он даже «спасибо» не сказал.

— Добрый день, коллеги! — с непередаваемой интонацией поприветствовал собравшихся председатель.

У него были очень красивый, звучный голос, высокий рост и горделивая, благородная стать. Но Трумэн, гениальный адвокат, уже давно не выступал в суде: он был абсолютно глух, отсюда и странная манера говорить. По легенде, которую все считали истинной правдой, к нему слишком часто обращались с правом на защиту самые отъявленные негодяи, и однажды, не выдержав, Трумэн рявкнул в сердцах: «Слышать вас не хочу!» Председатель был не только превосходным профессионалом, но еще и очень сильным волшебником... в тот же день он оглох.

С тех пор Джошуа Трумэн отошел от дел и оставил за собой только руководство Гильдией, своим единственным и любимым детищем.

— Господа адвокаты, — взгляд председателя скользнул по высокому собранию и остановился на Гермионе, — и статусная дама.

Трумэн никогда не называл Гермиону адвокатом. Когда ругал — звал адвокатицей, когда хвалил — статусной дамой. Гермиона злилась: «адвокатица» звучало как «каракатица», а «статусная дама» прочно ассоциировалось со «статусным аксессуаром». Единственная женщина в Гильдии, она слишком долго ощущала себя таким вот статусным аксессуаром, ходячим транспарантом равноправия. Статус-то ей присвоили без вопросов, а вот доказать собственную профпригодность оказалось делом не из легких...

— В целях профилактики всеобщего расп... — Трумэн якобы осекся, — расслабления и полного пренебрежения работой ставлю всем на вид. Мы знаем, что система адвокатуры в магическом сообществе переживает период начального становления. Участились случаи, близкие по характеру к конфликтам интересов.

Ди Трой легонько пихнул Гермиону кулаком в бок — ощущение было такое, будто ее зацепил проехавший мимо бульдозер.

— Клювом не щелкай! — прошипел он.

— А ты не шипи! — окрысилась Гермиона и на всякий случай отошла подальше.

— Я не шиплю! — снова прошипел Ди Трой.

— Всем известно, что Гильдия — единственное на сей момент объединение адвокатов магической Британии. И волей-неволей происходит так, что оппоненты по гражданским делам обращаются за юридической помощью только к нам. Таким образом, представители одного адвокатского объединения выступают от имени лиц, чьи интересы прямо противоречат друг другу. Думаю, все понимают, что такая ситуация недопустима.

Представители адвокатского объединения вразнобой покивали.

— С другой стороны, альтернативы нет ни у нас, ни у наших клиентов. Теоретически, мы можем отказаться от принятия поручения, если кто-то из наших коллег уже ведет дело с противоположной стороны. Практически это приведет к тому, что принцип равноправия сторон в процессе, за который мы так долго боролись, будет грубо нарушен нами же.

Гермиона опустила голову, чтобы председатель ненароком не заметил ее усмешки. Равноправие сторон, как же. Особенно в уголовке. У одних — административный ресурс, все средства и методы Аврората, право получения любой информации из любых организаций и учреждений. А у других — красные «корочки», ведро энтузиазма и наивная вера в справедливость.

— В связи с этим требую, пока вы не пропили остатки своих выдающихся мозгов, составить предложения по урегулированию подобных ситуаций. Завтра в письменном виде мне на стол. Чтобы к пяти часам, — Трумэн стукнул кулаком по перилам, — у меня было пятнадцать способов решения нашей проблемы. На этом собрание клуба юродивых прошу считать закрытым.

В этом был весь председатель. Никаких вопросов, никаких претензий: я сказал — вы сделали.

Ди Трой понурился:

— Где я ему возьму пятнадцать... если нас всего четырнадцать, а пятнадцатый — он сам... Пошли уже пропивать мозги, а?

Мартин очень хотел приобщиться к адвокатскому братству путем активных возлияний. Гермиона пинками выгнала его к невесте, заявив, что пить в составе Гильдии он начнет только тогда, когда ему больше нечем будет заняться.

Сама она присоединилась к пьянке без особого энтузиазма. Но альтернативой был одинокий вечер дома в обнимку с недочитанным обзором судебной практики за позапрошлый год. Обзор был скучен, как профессор Биннс, и бестолков, как Локхарт. Вариантов коротания вечера, кроме обзора, не находилось, поэтому Гермиона забрала из кабинета портфель и шарфик, отправила стажера домой и аппарировала к «Кабаньей голове».

Было и еще одно соображение: мысли о завтрашней консультации со Снейпом не давали покоя. Хотелось выкинуть их из головы хотя бы на этот вечер.

Отличить компанию адвокатов от прочей публики кабака было просто: члены Гильдии не носили мантий. Повинен в этом был все тот же Джошуа Трумэн. На пике своей карьеры, защищая клиента в деле по обвинению в растрате, в ответ на реплику обвинителя: «Да за такое последнюю мантию сдирать надо!» он стащил с себя мантию и швырнул ее оппоненту со словами: «Это покроет ваши расходы?» С тех пор адвокаты в знак согласия с его позицией — не мелочиться — отказались от мантий.

В дверях Гермиона столкнулась с группкой авроров, спешно покидавших кабак. Усмехнулась: да, оттуда, где гуляют адвокаты, бегут даже авроры. Гильдия пьянствовала редко, но чрезвычайно метко. Начиная посиделки в высшей степени чинно и благородно, после определенного уровня подпития адвокатское сообщество пускалось во все тяжкие, от танцев на столах до безобразных дебошей и жестоких драк — как правило, все с теми же аврорами. Учитывая, что Гильдия наполовину состояла из бывших Невыразимцев и авроров, которые носили волшебные палочки не для красоты, сладить с разбушевавшимся адвокатским сообществом было крайне тяжело. И если авроров после этих потасовок ожидали выговора, лишение премий и прочие служебные неприятности, то адвокаты выходили сухими из воды: специальный иммунитет защищал их от судебного преследования, и самое страшное, что им могло грозить — выволочка от председателя. Поэтому защитники правопорядка обычно старались не связываться с правозащитниками, поскольку невозможно было предугадать, в какой момент в воздухе повиснет идея о мордобое.

Зал встретил Гермиону душной полутьмой, дезориентирующей суетой, запахом горячего воска и звоном стеклотары. Пытаясь определить место дислокации коллег на слух, она повернулась туда, где звенело громче всего, но там оказалась барная стойка. По счастью, на краю зрения мелькнул цветастый берет Ди Троя. Пробравшись к дальнему столу у стены, Гермиона застала соратников по юридическому фронту в нехарактерном для них унынии.

— А что все такие кислые? — она бросила портфель на свободный стул. — Неужели нормотворческая инициатива родного нашего отца-основателя ни у кого не вызвала энтузиазма?

— Зато ты, как я посмотрю, прямо фонтанируешь идеями, — буркнул МакЛейн.

— Чего там смотреть, — вздохнула Гермиона. — Делиться надо, другого выхода нет.

МакЛейн грохнул кулаком по столу, подпрыгнули стаканы и упала свеча, разлив лужицу воска.

— Да хоть почковаться! Это мы сейчас, пока все вместе, хоть что-то из себя представляем, а рассортируемся по кучкам — и тут же нас всех к ногтю придавят!

Гермиона встревоженно подергала Ди Троя за рукав: что это, мол, с ним?

— У него четвертое право на защиту за неделю. Плохо ему.

По хребту поползли мурашки. Четыре права на защиту! Как МакЛейн еще ходит и дышит?!

— Президиум Визенгамота опять отклонил наш запрос, — негромко добавил Эйдли. — Не хотят они снимать с нас право на защиту, хоть ты тресни. Прямо в лицо ржут, гады. Они ж нас этим правом на защиту, как в удавке, держат. Так и передушат всех, разделимся мы или не разделимся.

— В чем-то они правы, — заметила Гермиона, чувствуя, что сейчас нарвется на скандал. — Если отказываться от поручений... кто будет представлять интересы? В конце концов, каждый имеет право на защиту.

— А я имею право на жизнь!

Гермиона шарахнулась, непроизвольно схватившись за Ди Троя, а МакЛейн все кричал раненым зверем:

— Я на свободу имею право, в конце концов! Я хочу сам решать, принимать мне поручение, или нет! Я не хочу защищать насильников, убийц, мошенников, по обязанности! Я не хочу гробить свою жизнь на уродов, я хочу работать для людей!

Гермиона почувствовала непреодолимое желание спрятаться под стол, а МакЛейн вдруг схватился за голову, пошатнулся и осел на лавку, заваливаясь на бок. Эйдли не дал ему упасть. Со сверхъестественным спокойствием похлопал его по щекам, брызнул в лицо пивом — безрезультатно. Бросил:

— Я в Мунго, — сгреб приятеля в охапку и аппарировал, забыв его и свой портфели.

Оставшиеся подавленно молчали.

— Тут не делиться, — вздохнул наконец Риверс. — Тут круговую поруку пора создавать. Иначе право на защиту половину наших укокошит.

— Нас всех когда-нибудь укокошат...

— Типун тебе на язык! — Гермиона толкнула Ди Троя изо всех сил, но с тем же успехом можно было толкать гору.

— А что, не так? О’Брайен ушел в том году. Дик Дэйл тоже. Престон и Уайтхорс — в позапрошлом. А теперь и Робина проводим, помяни мое слово. Вопрос, кто следующий...

Ди Трой сгорбился и даже стал как будто меньше.

— Если не снять право на защиту, Гильдия не протянет и пяти лет. Адвокатура — даже в таком виде, как сейчас, — не нужна этому государству, Грейнджер. Мы — камикадзе, понимаешь? Да и какие из нас юристы? Хоть кто-нибудь в Гильдии имеет юридическое образование? Кучка самоучек-самоубийц. Я в адвокаты подался, потому что из аврората выперли, у него вон, — Ди Трой кивнул на Риверса, — своя история, не лучше. За десять лет у нас было всего два стажера, мой сбежал через два месяца, и твой тоже сбежит, вот увидишь. Нас убивают нашей же профессией, Грейнджер. Все имеют право на защиту, кроме нас. Последнего адвоката Гильдии и проводить будет некому. Давайте не чокаясь, что ли...

Он поднял стакан с огневиски. Риверс протянул Гермионе бутылку.

— А налить?

— Я те кто, аналитик?

Стакан, впрочем, был наполнен. Гермиона не любила огневиски, но сейчас она бы выпила даже стрихнин, лишь бы не думать о том, что Ди Трой может оказаться прав. И что Трумэн не зря называет своих коллег не юристами, а юродивыми.

Огневиски провалился в пустой желудок, и там как будто зажглась лампочка. Может, поэтому Гермионе почудилось, будто вокруг стало еще темнее. А может, это просто свечи оплывали, а обслуга не спешила их менять...

Все сегодня было не так. Разговоры не разговаривались, шутки не шутились, не было ни возмущений тупостью судей, ни восхищений грамотно отписанными решениями, ни хвастовства оригинальными правовыми позициями. Даже обычный кабацкий гомон казался тише — будто длинный адвокатский стол накрыли сверху стеклянным колпаком, и в этом колпаке не хватало воздуха на веселье, только на осторожные, неглубокие и негромкие вздохи. Одна за другой, издевательски подмаргивая, гасли свечи — им тоже было нечем дышать. Две последние, словно в насмешку, оказались напротив пустующих стульев МакЛейна и Эйдли. Гермиона глядела на эти упрямые огоньки, пока они не слились перед глазами в один.

Первым подал голос Пауэлл:

— Предлагаю завтра вместо пятнадцати проектов о равноправии сторон подать один о круговой поруке.

— А адвокатская тайна? — возразила Гермиона, стараясь, чтобы язык не очень заплетался: под унылое тягостное молчание огневиски пилось едва ли не лучше, чем за шутками и смехом.

— Жить хочешь? Впрочем, ты можешь не участвовать.

— Чего это я не участвую?!

От ее резкого возмущенного вскрика пламя свечи МакЛейна затрепетало и почти погасло. Гермиона испуганно зажала рот руками, остальные затаили дыхание. Когда огонь выровнялся, Пауэлл, наградив Гермиону негодующим взглядом, разлил по бокалам огневиски и поднялся медленно, чтобы не шатнуть стол:

— Я предлагаю выпить!

— Изумительно свежее предложение, — хмыкнул Ди Трой.

— Выпить! — с нажимом повторил Пауэлл. — За то, чтобы наша судебная система стала наконец правосудием!

Гермиона с удовольствием подняла бокал: тост был дежурным, всегдашним, и от него на душе полегчало. По накатанному сценарию следующим должен был выступать Ди Трой — обычно он рассказывал какой-нибудь страшно пошлый анекдот и завершал его громогласным: «Не дай Мерлин!» Он и выступил, но хохмить не стал.

— Когда мы идем по жизни, мы ступаем по плечам друзей, — проговорил он почти трезво и непривычно тихо. — Давайте выпьем за то, чтобы никому из нас никогда не довелось ступить на голую землю!

Чокнуться они не успели: свеча МакЛейна дрогнула и потухла.

И тогда Гермионе стало страшно.

Она давно забыла, что такое нормальный сон. Адвокат, как солдат в походе, должен спать в любую свободную минуту — этих минут не так уж и много. Три часа сна — норма, четыре — уже праздник. Пять — несбыточная мечта.

А два с половиной часа после жестокой попойки... мазохизм с отягчающими обстоятельствами. Нет, если бы удалось, Гермиона проспала бы часов тридцать за милую душу. Но боль в затекшей шее и немилосердный сушняк выпнули ее из сна — а между прочим, во сне она пила воду, чудесно свежую и прохладную, такую ласковую, такую вожделенную, такую... мокрую...

Думать не получалось. Открыть глаза — тоже: веки будто примагнитились и ни в какую не хотели подниматься. Гермиона с трудом облизнула пересохшие губы и попробовала повернуть голову. Шея натурально задеревенела, и казалось, хрустнет и сломается от малейшего резкого движения.

Под головой зашевелилось. Секундный порыв испуга — кто здесь?! — сменился неописуемой досадой, когда над ухом раздался тихий раскат грома:

— Да прекрати ты вошкаться...

Глаза распахнулись сами собой. Ковер. Ножка дивана. И распластанная по ковру огромная чернокожая пятерня.

С возмущенным стоном Гермиона развернулась, несмотря на вялые протесты Ди Троя и выпалила ему в лицо:

— Что?! Опять?!

— Не ори... — поморщился Ди Трой, не открывая глаз. — А чё, плохо было, что ли?

Гермиона озадачилась. Было ли ей хорошо, она не помнила. Но если бы ей было плохо, она бы определенно этого не забыла.

Из открытого настежь окна струилась благодатная утренняя прохлада. Немного успокоившись, Гермиона свернулась калачиком у теплого бока Ди Троя. Память сохранила жалкие обрывки предыдущего вечера: погасшая свеча, отчаянные попытки залить алкоголем внезапно нахлынувшее чувство тоскливой безысходности... Риверс, ножом выцарапывающий на столе хекс-знаки... а потом? А потом... Потом!!!

Желудок сжался от ужаса, а уши загорелись от стыда за собственное безрассудство. Гермиона медленно вытянула левую руку — Мерлин, ну пусть бы это приснилось, пусть бы приснилось, пожалуйста...

На внешней стороне предплечья краснели три тонких свежих пореза. Забыв про жажду и головную боль, Гермиона подскочила и схватила за руку Ди Троя. Тот невразумительно поворчал, но она не отреагировала — замерла, уставившись на такие же шрамики, пронзительно светлые на его эбеновой коже.

— Ди...

— Спи, мать, времени еще...

— Ди! — Гермиона потрясла его за плечо. — Это что?!

— Что?..

Ди Трой неуклюже повернулся, поднес к глазам собственную руку. Посмотрел на Гермиону. Потом опять на руку. И выдохнул:

— Допились...

С минуту они молча глазели друг на друга, пока Ди Трой не зевнул жизнеутверждающе и не выдал:

— Ну а чего уж теперь-то... Давай спать, пока время есть. А то щас как налетят птички от родного и любимого...

Да. Трумэн всегда был в курсе попоек и гулянок своих подопечных и никогда не упускал возможности испортить им утро парочкой оглушительных вопиллеров.

Гермиона снова улеглась рядом с Ди Троем, натянула одеяло до подбородка, но заснуть не смогла.

— Ди, — она пихнула его кулачком под ребра. — Ди! Давай рассказывай, чего вчера было.

— Умммммм... — Ди Трой завозился и едва не придавил Гермиону. — Вот неймется тебе... ну чего было... допили мы ту бутылку. Потом посидели еще немного. И еще немного. И еще... а потом Риверс провел ритуал... надеюсь, ничего не перепутал... давай спать, потом разберемся!

— Да какое спать! Ди!

Ответом было тихое сопение. Возмущенная и порядком напуганная, Гермиона лягнула Ди Троя куда пришлось и едва увернулась от его локтя, больно стукнувшись бедром о диван.

— Ну что тебе? Вот заноза!

— За занозу ответишь! Ты хоть понимаешь, что мы нахреновертили?

Ди Трой приподнялся, несчастный и, кажется, немного злой.

— Я сейчас понимаю только одно. Если я не высплюсь, я тебя убью только потому, что ты оказалась ближе всех, понятно?

— Пошел ты к черту, свинья черномазая!

— Расистка... — буркнул Ди Трой, завалился на бок и немедленно захрапел.

Высокие отношения. Исключительно напольно-горизонтальные. Гермиона беспомощно вздохнула и прошептала уже для проформы:

— Австралопитек недоразвитый.

Австралопитек, как и следовало ожидать, даже ухом не повел. Гермиона со стоном поднялась, закуталась в плед и отправилась на поиски антипохмельного зелья.

Поиски привели в ванную. Вкус у зелья был премерзостный, но зато язык тут же перестал прилипать к небу, головная боль ушла, а ноги вспомнили, что в них есть кости, и больше не подкашивались. Гермиона с опаской подняла взгляд на зеркало. От вида усталого похмельного взлохмаченного существа невнятного пола стало тошно.

Что ты с собой сделала, Грейнджер? Когда успела? Тебе еще тридцати нет, а выглядишь, как скелет Ровены Райвенкло: без грима даже в гроб класть совестно. Всего лица — одни глаза, и те постоянно красные от усталости и в темных кругах от недосыпа. Да и ладно с ней, с внешностью. Нахлебаться кофе, наштукатурить физиономию — и одним скелетом Ровены Райвенкло в магическом мире меньше. Жаль, душа косметическому ремонту не подлежит. И высокие идеалы реставрации не поддаются.

Ведь светило же, светило, как гриффиндорский галстук, стать добродетельной унылой домохозяйкой с полным боекомплектом: муж, дом, толпа детей, сад с гномами, злейший враг — кастрюля, лучший друг — подушка... Хорошего мало, зато осталась бы вера в справедливость. Испугалась. Возгордилась: я — и в кухонные клуши! Инкубатор, машинка для минета, придаток швабры! Вы еще волшебной палочкой суп размешайте!

От домашнего рабства сбежала — а вера в справедливость потерялась где-то по дороге. И что осталось? О да, «адвокат Грейнджер» звучит гордо. И только. Адвокат, не верящий в справедливость? Легко. Дайте срок — практическая юриспруденция быстро вышибает идеалистическую дурь из головы. И все остальное заодно.

За что боролась, на то и напоролась, Грейнджер. Не хотела стать придатком швабры — стала ходячим сборником законов. Не хотела стать почтенной матроной — стала канатной плясуньей. Ступая по канату, нельзя смотреть на пролетающих мимо птичек, сорвешься. Будучи адвокатом, нельзя оставаться идеалистом — вылетишь из профессии.

А самое страшное то, что тебе не хочется назад. И на восьмилетней давности версию себя самой взираешь с высоты лет и профессии со смущенной усмешкой: это ж надо было быть такой наивной... Вдруг вспомнилось, как несколько дней назад в запале жаркого заседания с губ слетело: «Да я вообще наивная и бесхитростная!», и как загоготал на весь зал Мартин. Гермиона улыбнулась, лицо в зеркале посветлело. Все к лучшему в этом лучшем из миров. Взять, к примеру, того же — не к ночи будь помянут! — Снейпа. Восемь лет назад восторженно-боевая и самоотверженно-наивная Гермиона Грейнджер бросилась к нему на выручку, хотя он вовсе не просил. Теперь вот попросил. Пришел и попросил, а адвокат Грейнджер еще тридцать раз подумает, прежде чем принять от него поручение, и скорее всего пошлет ко всем чертям. Вернее, к Риверсу. Разве поступила бы она так раньше? Разве смогла бы отказать в помощи, пусть даже и такому во всех отношениях неприятному типу, как Снейп? А теперь — может. И хочет. И самое главное — имеет на это полное право.

Придя к этому жизнеутверждающему выводу, Гермиона решила, что самое время расчехлять мозги и пить кофе. А Ди Трой обойдется, он хотел дрыхнуть — вот пусть и дрыхнет, макак суматранский.

Каверза не удалась. Едва Гермиона разболтала в огромной кружке кофейный порошок, в дверь ввалился Ди Трой, сразу заполнив собой все пространство кухни — не иначе, прибрел на запах.

— Вот скажи мне, афроангличанин, — сходу огорошила его Гермиона. — Почему, стоит нам только с тобой напиться, мы обязательно оказываемся в одной койке, а? Ты способен на меня позариться только под заклятием зеленого змия?

— Это у меня к тебе один, но исключительный вопрос, — Ди Трой отобрал у нее кружку и одним глотком ополовинил. — Почему мне тебя в трезвом виде в койку не затащить?

— Мне по трезвости под тобой страшно.

— Дак а...

— А на тебе еще страшнее. Упаду — шею сломаю. Ты не отвиливай, ты рассказывай.

— Что рассказывать?

— Все. В лицах и красках.

— Значит, так, — Ди Трой пихнул Гермионе пустую кружку. — Граф убил графиню. Само собой, графином, и прям-таки по голове.

Гермиона покачала кружкой:

— Ща стукну!

Единственный раз, когда Гермиона выполнила дежурную угрозу «стукнуть», Ди Трой неделю хромал на костылях и хлебал Костерост галлонами. Поэтому сейчас решил не нарываться.

— Да я сам плохо помню... — он с сомнением посмотрел на кухонный табурет, казавшийся по сравнению с ним игрушечным, и сел на пол. — Свеча погасла, и Риверс какую-то совсем ахинею понес. Вот третью бутылку помню точно. А как резались — не помню, хоть убей, но раз мы пока живы...

— Ключевое слово — «пока». Ладно, поклянчу у Трумэна думосброс. Дальше.

— Что дальше? — очень натурально удивился Ди Трой.

— Вот я и спрашиваю, что дальше.

— А дальше все как всегда. Ну то есть мы уходили последние, пятую бутылку допили на пороге, потом пошли к тебе. Ну то есть я предложил аппарировать, но ты сказала, что до твоей квартиры от «Кабаньей головы» ровно три с половиной минуты ползком. И мы пошли... Ну то есть поползли.

— И как?

— Я не засекал, но приползли быстро. Ну то есть я предлагал ко мне, но ты погрозилась антипохмельным... Кстати, где мое антипохмельное?

— Это мое антипохмельное — раз. И спать надо было меньше — два.

— Ты гадюка, Грейнджер, — Ди Трой сокрушенно опустил голову на руки.

— Я на Гриффиндоре училась.

— Тем более. Учти, в следующий раз...

— Следующего раза не будет.

— Сама-то в это веришь?

Гермиона немного подумала и решила, что предание действительно свежо.

— Хорошо, тогда в следующий раз мы идем к тебе.

— А разница? — Ди Трой внимательно разглядывал шрамы на своем предплечье. — У меня все то же, что и здесь. Но у тебя ковер теплее.

— Приспособленец.

— Мегера.

— Подкаблучник.

— Поганка.

В окно ворвалась сова с выпученными, словно в панике, глазами, шмякнулась о кухонный шкафчик, помотала круглой башкой, бросила на стол конверт и с негодующим уханьем вылетела вон.

— Ах вы блядуны поддиванные! — донесся из конверта неподражаемый голос Председателя. — Алкоголики, лодыри, хулиганы, тунеядцы! Кто хочет сегодня поработать?! Чтоб вам ни дна ни покрышки, прошмандовки безмозглые! Если через полчаса не будете в офисе — всех уволю к чертовой матери! Паразитовы отродья!

Ди Трой опасливо, двумя пальцами подцепил конверт и выбросил его в окно.

— Онанисты-революционеры! Толпа декомпенсированных раздолбаев! Дохлых пикси вам в суп! — затихали понемногу вопли конверта.

— Отец-командир сегодня в ударе.

— Да... — Гермиона поежилась и задрала голову, ища взглядом глаза Ди Троя. — Ди... как ты думаешь, почему мне... тревожно?

Он попробовал рассмеяться, но у него почему-то не получилось.

Без четверти четыре.

Гермиона поймала себя на том, что нервно крутит кольца на пальцах, грызет хвостик пера, бесцельно и бестолково листает ежедневник. Да что ж она так волнуется-то? Как... как... как будто перед экзаменом по Зельям! Кто к кому на поклон тут вообще идет?

Она в десятый, наверное, раз достала зеркало. Нет, следы вчерашней пьянки и всегдашней усталости заштукатурены наглухо — и обычной косметикой, и чарами. Потрогала кончиками пальцев волосы — держатся крепко, затянуты в тугой узел так, что даже болит кожа на лбу и висках. Потерла шрамы под рукавом пиджака — чешутся, заразы. Поймала себя на том, что привычно покусывает губы — и снова схватилась за зеркало: не съела ли помаду...

Мартин притих в уголке за своим столом. Он никогда не видел начальницу в таком волнении, и наблюдал за ней с тревогой и настороженностью.

Без десяти. Гермиона побарабанила пальцами по столу, спрятала ежедневник в ящик, достала чистый лист бумаги и свежеочиненное перо. У нее зрело смутное ощущение, что ее разыграли: Снейп — и к ней на консультацию? Да для него же попросить о помощи — все равно что посреди улицы штаны снять. Ладно бы еще он к кому из мужиков записался, хоть бы и к самому председателю, так нет же, невыносимую всезнайку ему подавай.

Одна минута пятого. Мелькнула слабая надежда: может, не придет? Громкий и короткий, как выстрел, стук в дверь убил эту надежду на корню. Гермиона вздрогнула, выпрямилась, поправила академический знак на лацкане и бросила со всей доступной ей деловитой небрежностью:

— Войдите!

Снейп вырос на пороге высоченным просмоленным столбом. Быстро огляделся, ориентируясь в обстановке, и воззрился на Гермиону высокомерно-презрительно, словно не просить о помощи пришел, а тестировать бывшую ученицу на профпригодность. Бывшая ученица ждала, переплетя пальцы, и улыбалась — любой бы назвал эту улыбку чудесно милой, если бы не знал, что она дежурная.

Пауза затянулась. Снейп молчал, а Гермиона просто не хотела ничего говорить, даже здороваться. А чего ему здоровья желать, он, похоже, и так неплохо себя чувствует. Она улыбалась и думала о том, что больше всего на свете ей сейчас хочется, чтобы Снейп развернулся и ушел. К другому адвокату, к Председателю, к Мерлину, к дьяволу — куда угодно. Думала до тех пор, пока Снейп почти незаметно не переступил в пороге с ноги на ногу, и тогда Гермиону осенило: да ему же самому неловко! Он сам не знает, что ему делать, куда смотреть и что говорить! Ну и ничего удивительного, у него вся жизнь — мизантропическое шоу «Пошли все на хрен!», где уж ему уметь с адвокатами общаться...

Про издевательства над потенциальным клиентом Билль об адвокатуре ничего не говорил, да и Кодекс профессиональной этики не содержал на этот счет никаких указаний. Но это же Снейп, ему ответную гадость сделать легко, как высморкаться. Поэтому Гермиона его выслушает, а потом он отправится ровно в том направлении, которое она укажет. И пункт назначения будет очень-очень далеко, босиком не дойти.

Гермиона жестом предложила Снейпу присесть. Он помедлил, будто сомневаясь, но потом пересек кабинет стремительно, как перепрыгнул, уселся и снова уставился своим фирменным инквизиторским взглядом.

— Жалуйтесь, — негромко бросила Гермиона, поняв, что сам он разговор не начнет.

В глазах бывшего профессора мелькнуло непонимание, близкое к растерянности. Но в следующий миг по его губам заскользила усмешка, и он с уничижающей небрежностью бросил на стол Гермионе несколько свернутых трубочкой пергаментов.

Ну, хоть так, подумала она, разворачивая тот, что был с печатями Службы публичного преследования. С документами гораздо проще, чем с людьми...

Содержание пергамента повергло Гермиону в смятение. Она недоверчиво глянула на Снейпа и схватилась за второй документ. Тот оказался еще хлеще. Гермиона ошарашенно покачала головой, вчитываясь в официальные формулировки обвинения: это ж надо было так вляпаться! Это ж где у человека голова! Адреналину по жизни не хватает?!

Впрочем, это все к лучшему.

Гермиона скрутила пергаменты и подняла глаза на Снейпа:

— А чего вы хотите от меня?

Снейп приподнял бровь.

— Разве это не очевидно?

— Вы удивитесь.

Снейп с шипением выдохнул и привычно скрестил руки на груди:

— Я хочу, чтобы вы защищали меня в суде.

Сказал, как приговор вынес. Вот он, момент истины. Давай, Грейнджер. За постоянные издевки и унижение. За презрение. За «Выше ожидаемого» по Зельям. За Гарри, за Рона, за Гриффиндор, за Дамблдора, за маму, за папу, за бабушку, за розового слоника... За черную неблагодарность!

— Сожалею, сэр, но вы обратились не по адресу.

— Простите? — Снейп озадаченно мигнул. — Вы адвокат, если я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — давай, Грейнджер, давай, не стоит его жалеть даже самую малость! — Но я не работаю по делам такой категории.

— Какой — «такой»?

— Преступления против государства. Я работаю с частным правом, сэр. Публичное обвинение по делам особой тяжести — не мой профиль. Вот надо вам будет принагнуть кого-то на деньги, тогда милости просим, оформлю в лучшем виде...

— Словечки у вас... «принагнуть»...

— Профессиональный сленг, уж извините.

Снейп бросил на Гермиону дикий взгляд, и ей показалось, в этом взгляде была откровенная паника.

— Я понимаю, сэр, что дело серьезное, и без адвоката вам не обойтись. Могу посоветовать мистера Эдварда Эйдли, он специализируется на обвинениях в особо тяжких преступлениях и сможет оказать вам квалифицированную помощь. Его кабинет напротив.

Казалось бы, чего понятнее? Идите, Северус Снейп, берите свои проблемы и идите с ними хоть в кабинет напротив, хоть за угол и направо, главное — никуда не сворачивайте... Но Снейп не сдвинулся с места.

— Мне не нужен другой адвокат.

Да что ж ты будешь с ним делать!..

— Сэр, — Гермиона неконтролируемо сорвалась на тон «для упрямых дебилов». — У вас не та ситуация, чтобы потакать собственным прихотям. Вам нужен специалист, которым я не являюсь. Я не приму от вас поручения, потому что не имею права браться за дело, по которому не смогу квалифицированно сработать.

Снейп как-то весь потемнел, и Гермиона непроизвольно проверила, на месте ли палочка — вдруг начнет со психу заклинаниями швыряться.

— Не увиливайте, мисс Грейнджер. Восемь лет назад вы прекрасно сработали по аналогичному делу.

А, ну тогда понятно все.

— Восемь лет назад было восемь лет назад, — отрезала Гермиона. — Сейчас я руководствуюсь законодательством об адвокатуре, и оно содержит прямой запрет на принятие поручения в таких условиях. Мой статус и моя репутация еще дороги мне, и я не хочу портить их о ваше дело, уж простите за прямоту. Ваша проблема вне моей квалификации.

Снейп ехидно скривился:

— Что я слышу! Мисс Я-знаю-все расписывается в своей некомпетентности!

Ах ты!..

Гермиона неожиданно для самой себя рассмеялась:

— Старо, сэр, уже не работает! Мисс Я-знаю-все, может, всего и не знает, но зато очень хорошо знает закон. И коль уж скоро вы к ней обратились, примите добрый и, заметьте, бесплатный совет: обратитесь к специалисту. Не вредите сами себе, «поцелуйные» дела — не поле для рискованных экспериментов.

— Ваша квалификация меня вполне устраивает, и я согласен на риск. Я поручаю вам ведение моего дела.

Вот тут Гермиона начала злиться: он что, английского языка не понимает? Или от страха мозги отшибло?

— Не путайте поручение и приказание, я птица вольная, куда хочу, туда и лечу. Вы можете быть согласны на что угодно. Я не согласна. Читайте по губам, сэр: я не приму поручение!

— Вы не имеете права.

И снова ей почудилось, что в голосе Снейпа прозвучала беспомощность отчаяния.

— Не имею. Не имею права принимать на себя защиту, с которой не справлюсь. Поступить так — значит заведомо обречь вас на обвинительный приговор. Если бы вы стремились в страстные объятия дементора, к адвокату не обратились бы, верно?

— Двойная оплата.

— Нет.

Снейп откинулся на спинку стула, глянул угрожающе.

— Это ваше последнее слово?

— Последнее слово у подсудимого, а мое слово — окончательное.

Гермиона забеспокоилась. Ну чем он может угрожать? Нажаловаться Председателю? Даже если Мартин не сообразил записать разговор, Председатель поддержит формулировку отказа. Стукнет в Квалификационную коллегию? Они будут на стороне Председателя, и дисциплинарное производство не возбудят никогда.

— Ну что ж, мисс Грейнджер, вы меня сами вынудили.

Он быстро поднялся.

Ну точно, к Трумэну попрется. Пускай, хоть к Трумэну, хоть к черту на рога, лишь бы сгинул уже с глаз, всю карму перепортил своими наездами...

Но Снейп не ушел. Снейп достал палочку. За его спиной молча поднялся Мартин, и палочка помощника была направлена Снейпу в затылок.

— Я, Северус Тобиас Снейп, реализуя свое право на защиту, поручаю...

Волшебная палочка описала дугу. Застыв от ужаса, Гермиона следила, как перед ней скручивается зеленая полоса Нерушимой клятвы.

— ... адвокату Гермионе Джейн Грейнджер, реестровый номер семь...

Полоса рванулась к левому запястью, Гермиона шарахнулась, пряча руку за спину. Мартин схватил со стола чернильницу и запустил в Снейпа, чтобы отвлечь от заклинания, но промахнулся: керамическая чушка хряснула о стол Гермионы и взорвалась черными брызгами.

— ... защиту моих прав и свобод всеми доступными ей способами во всех судебных, административных и иных учреждениях и организациях...

Мартин перелез через стол и бросился на Снейпа, но поздно: формула заклинания была завершена. Зеленая змея Клятвы обвилась вокруг Гермионы, тщетно пытающейся увильнуть, и вцепилась в запястье; Гермиона рефлекторно затрясла рукой, шрамы Круговой поруки полыхнули огнем, заставив закричать от боли.

Мартин и Снейп катались по полу, и помощник буквально рычал от натуги и бешенства. С грохотом распахнулась дверь, наподдав Мартина пониже спины.

— Едрить твою Моргану! — охнул Ди Трой и одним движением расшвырял дерущихся по углам кабинета. — Грейнджер, что у тебя тут...

Сидя у ножки стола, Гермиона подняла на него залитое слезами лицо. Вокруг ее запястья медленно угасало зеленое свечение.

— Оригинально у вас тут с клиентами обращаются... — прохрипел Снейп, отряхивая мантию.

— Заткнись, чучело! — рявкнул Ди Трой и бросился к Гермионе. — Кто тебя? Этот?

Он кивнул на Снейпа. Гермиона уткнулась лбом в цветастый балахон и разрыдалась.

— Убью... — тихо рыкнул Ди Трой, прижав ее к себе. — Ты покойник, мудила.

Гермиона помотала головой, всхлипнула, поглядела на Снейпа через плечо Ди Троя:

— Вы дурак. Вы только что подписали себе смертный приговор.

Снейп скептически скривился, покосившись на Ди Троя.

— И мне заодно...

Мартин, как пострадавший за безопасность и профессиональную честь начальницы, получил отгулы и был отправлен отдыхать. Домой Гермиона вернулась в сопровождении Ди Троя, разбитая и напуганная.

— Может, останешься? — робко спросила она перед дверью квартиры.

Великан с сожалением развел руками:

— Прости, мать, не могу. Это у меня вчера было пусто, а сегодня так густо, что ложка стоит. Дай Мерлин к утру управиться...

Да, конечно. Не работа — вечный горячий цех, никогда не знаешь, что и откуда прилетит.

— Не дрейфь, Грейнджер. Ты умница, ты сможешь. Салют!

Уже подняв палочку для аппарации, Ди Трой добавил:

— Хотя я за такой кошмар тоже не взялся бы добровольно...

Что и требовалось доказать.

Гермиона еле набралась сил, чтобы поднять свою палочку и снять охранные чары — такие защищали жилище каждого адвоката, и в случае вторжения сигнал тревоги шел напрямую дежурным Аврората. Первое время после получения статуса Гермиона хронически забывала снимать «охранку», и «мальчики по вызову» приезжали к ней чуть не каждый вечер. Поначалу злились, но потом просекли свою выгоду: Гермиона кормила прожорливую ораву яичницей и поила чаем, что на суточном дежурстве было весьма и весьма кстати.

Заперев за собой дверь и навесив чары обратно, Гермиона опустилась на пол прямо в прихожей. Напротив висело зеркало. Машинально взглянув на себя, она удрученно вздохнула: грим смылся слезами, и зареванная усталая физиономия с опухшими глазами и красным носом предстала во всем своем великолепии.

Вот не зря Трумэн, как попугай, твердит о недопустимости эмоций в юриспруденции. С чего, собственно, такой аллес капут случился? А все с того, что она, Грейнджер, как окрысилась на Снейпа сто лет назад, так и не смогла успокоиться. Если бы не эта яростная антипатия к человеку, которого когда-то открутила от Азкабана, Гермиона приняла бы поручение. Да, дело — кошмар и ужас, но бывало и не такое. Чего только не бывало... А не справилась бы — плохо, но не фатально.

Зато теперь полные дырки огурцов: право на защиту, дело по публичному обвинению в государственной измене, и ни охнуть, ни вздохнуть. Не осилишь — крышка. В прямом смысле — сосновая. Ну или дубовая, смотря из чего гроб колотить будут.

Гермиона на четвереньках подползла к зеркалу, оттянула пальцами веки.

— Ну и рожа у тебя, Грейнджер, — сообщила она отражению. — Ох, рожа... Волдеморт бы обзавидовался.

Зацепив сумку, Гермиона поползла в комнату, которая выглядела под стать хозяйке: разворошенный диван с грудой одежды на спинке, на ковре скомканный плед и подушка со старыми желтыми пятнами от пота, горы книг, терриконы пергаментов, кучи перьев...

— Жалкое зрелище... — выдохнула Гермиона, падая лицом в подушку.

Надо что-то менять. Давно пора. Так жить нельзя, а не так почему-то не получается. Замуж выйти, что ли? А то притащишься на последнем издыхании, и даже труповозку никто не вызовет, пока не завоняешь. Да, хорошая идея. Дело за малым: найти такого ангела, кто вытерпел бы адвоката Грейнджер больше трех дней и не задушил ее во сне. Ну или такого черта, кто сможет остаться в живых сам. Предприятие безнадежное, поскольку подобные экземпляры — натуральный святой грааль: никто их не видел, но ходят слухи, что они есть. По части несуществующих животных — это к Луне. Гермиона Грейнджер рациональна, как туалетный ершик, а где вы видели прекрасных принцев с туалетными ершиками под мышкой? Нет, это фантастика...

Ну хорошо, социальный статус пока не чешется, и менять его — идея вовсе не хорошая. Может, переехать? Гермиона перевернулась на спину, закинула руки за голову. Переехать... нет уж, лучше сразу поджечь квартиру, мороки меньше.

Ладно, зайдем с другой стороны. Если хочешь что-то поменять, начни с себя. И чего бы в себе такого поменять? Две руки, две ноги, голова, все положенные выпуклости и впуклости... Что тут изменишь так, чтобы кардинально? Если только постричься... Или покраситься... Или и то, и другое... Одна проблема — для этого надо собираться в горсть и тащиться к парикмахеру, но отскребать себя от пола совсем не хочется.

Гермиона повозилась, стягивая пиджак, швырнула его на диван. А кто сказал, что надо непременно куда-то идти? До камина можно и доползти, даже по-пластунски. И парикмахера искать не обязательно: в конце концов, Зелья она сдала на «ВО», так неужели сама себе краску забодяжить не сможет? Чай, невелика премудрость. А стричься и вовсе ни к чему, так сойдет.

Все так же на четвереньках Гермиона переползла комнату и сунула голову в камин. В нос немедленно набился пепел, а в уши ввинтился пронзительный детский вопль.

— Гермиона! Ты ли это?

Джинни обернулась в неподдельном изумлении. На руках у нее копошился крошечный орущий комочек.

— С утра была я, но сейчас не уверена.

— Куда ты пропала? — Джинни изо всех сил старалась перекричать ребенка. — От тебя кроме рождественских открыток три года ни слуху ни духу. Что-то случилось? Может, войдешь?

— Не... Джин, у тебя краска для волос есть?

Глаза Джинни снова расширились:

— А тебе-то зачем?

— На хлеб намажу, паштет кончился.

Поттер-младший наконец-то изволил взять пустышку и замолчал. Джинни, облегченно вздохнув, уложила его в кроватку и снова внимательно посмотрела на Гермиону.

— Что с тобой? У тебя глаза бешеные...

— Ты бы свои видела. Какой это у вас? — Гермиона кивнула на ребенка. — Третий?

— Второй, — укоризненно покачала головой Джинни. — Ты даже разговаривать стала по-другому...

— На кокни, что ли?

— Да нет... Как будто кругом враги, а ты в одиночестве держишь оборону.

— Когда в одиночестве держат оборону, произносят совсем другие слова — те, которые при детях не рекомендуется... — Гермиона поморщилась, стоять перед камином на карачках было неудобно. — Так что там с краской? Есть?

Джинни пожала плечами:

— У меня, как в Греции, все есть.

Она ушла наверх, а Гермиона с опаской поглядывала на малыша в кроватке: а ну как опять разорется, что тогда с ним делать? Мерлин миловал, и Джинни вернулась раньше, чем дите решило напомнить о своем существовании протестующим визгом.

— Держи, — Джинни сунула Гермионе несколько пакетиков и метнулась к ребенку. — Хочешь посветлее, сыпь хны побольше, хочешь потемнее — басмы.

— Разберусь, спасибо! — и Гермиона поспешно ретировалась задом, боясь оглохнуть от детских криков.

Сидя на ковре перед камином, она глядела на пакетики с краской и кусала себя за палец. В ушах еще звенело от воплей младшего сына Гарри. Права была Джинни, что уж там. Действительно, три года дежурные открытки на Рождество и дни рождения. Хотя чего проще — сунуться в камин и переброситься парой слов... Нет ведь, сподобилась, только когда что-то понадобилось.

А с другой стороны... А с другой стороны, сами оглохли, онемели и камины отключили? Хотите пообщаться — ну так выходите на связь, если вам это важно, если вам это нужно! Ну сами суньтесь в камин, отправьте сову, зайдите на огонек! Замотались, забыли, заняты? А почему тогда виновата Гермиона? Им можно замотаться и забыть, а ей нельзя?

— Всем можно, а мне нельзя? — громко спросила она у пакетика с хной и подумала, что дошла до последней ручки: с неодушевленными предметами разговаривает.

Потом сама с собой беседовать начнет, а там и до мозгошмыгов недалеко...

Как там Джинни сказала? Посветлее — больше хны?

Из недр кухни Гермиона выволокла запыленную кастрюлю, которой не пользовалась, кажется, никогда. В старом, едва не школьных времен, журнале откопала руководство к действию — правда, полагалось оно к магическим краскам, но какая, к Мерлину, разница? Краска — она краска и есть.

Журнал утверждал, что, если взять две части охры и одну ультрамарина, то можно стать золотистой блондинкой. То есть это две части хны и одну басмы. Отмерив порошки, Гермиона высыпала их в кастрюлю, залила горячей водой и по-турецки уселась рядом на полу.

Вот ведь чуяла всеми местами, что ничего хорошего Снейп с собой не принесет. О, этот человек на мелочи не разменивается: если уж грешить, так с размахом, с огоньком. Измена родине, подумать только! Ему что, адреналина не хватает? На кой черт ему... Хотя стоп. С чего она взяла, что Снейп виновен в том, что ему инкриминируют? Что это не подстава и не подлог?

А если он невиновен, то возникает простой и неразрешимый в своей простоте вопрос: кому выгодно? Кому до обморока надо, чтобы бывший Пожиратель Смерти был зацелован дементором? Да всем! Удивительно только, что при таких раскладах Снейп все еще на свободе и портит жизнь простым адвокатам.

Кашица в кастрюле фыркнула. Гермиона уставилась на нее недоверчиво, не совсем понимая, как эта сочная болотная зелень может дать золотистую блондинку или другую какую шатенку. Но печатному слову Гермиона привыкла верить, и потому, раздевшись до нижнего белья, приступила к действу. Кисточки у нее в хозяйстве не оказалось, пришлось трансфигурировать из первого попавшегося под руку пера. Зачерпнув болотной каши, Гермиона принялась смазывать голову энергично, как намыливала.

Разваливать дело надо до суда, однозначно. Чтобы на предварительное слушание оно поступило в виде груды никак не согласующихся друг с другом бесполезных бумажек. Любимая фишка — выехать на пороке доказывания? Но для того, чтобы обвинение в государственной измене было предъявлено, доказательная база должна быть такая, чтобы на ней муха не сидела, а если и сидела, то в тапочках. Это вам не послевоенные процессы, народец теперь пошел ученый, вдумчивый. Это вам не столовое серебро при разводе делить...

Волосы потяжелели и противно слиплись. Журнал предписывал теперь замотать их полотенцем и держать полтора часа. И золотистая блондинка готова. Тупая, как единственный ножик на кухне.

Придерживая рукой шаткий тюрбан на голове, Гермиона вытряхнула из сумки снейповские пергаменты. Взгляд заскользил по тексту, привычно останавливаясь на узловых деталях: следователь, основание возбуждения уголовного дела, квалификация... Когда дело дошло до описательной части, Гермиона забеспокоилась: Мерлин раздери, инструкция по окраске волос в журнале длиннее! И опять же, мильпардон, государственная измена и шпионаж? Вы уж определитесь, одно или другое!

Гермиона бросилась откапывать в залежах официальные комментарии к Уголовному уложению магической Британии. Полотенце на голове покосилось и съехало, но ей было уже не до полотенца: когда косяки начинаются с квалификации преступления, от остальных частей состава ничего разумного можно не ждать. Ну так и есть! В трехлетней давности Постановлении Визенгамот английским по белому разъяснил, что шпионаж является одной из альтернативных форм государственной измены.

Удовлетворение длилось несколько секунд: а что это дает? Только основание для отправления дела на доследование. Оно в таком деле ни за каким чертом не нужно, а то ведь доследуют, и мало не покажется.

Стянув с головы съехавшее полотенце, Гермиона отправилась к зеркалу — оценить результат. Что случилось с волосами, она не поняла, но на золотистую блондинку это было мало похоже. Цвет не изменился, только утратил характерный коньячный оттенок, будто голову окунули в глинистый раствор.

Сунув пергамент под мышку, Гермиона взяла журнал, проверить. Да нет, вроде все правильно сделала... Ну, видимо, блондинка — это и впрямь состояние души: если мозгами не тянешь на столь высокое звание, то никакая краска не поможет. Зато если смешать охру и ультрамарин в равных частях, можно получиться светлой шатенкой. Не комильфо, конечно, но гораздо лучше, чем этот колер детской неожиданности.

Заварив очередную кашу, Гермиона, кривясь, нашлепала ее на голову и снова замотала волосы полотенцем. Мерзостная жиделяга текла по вискам и норовила забраться в уши, как ее ни промакивай. Волосы стали еще тяжелее, шея заболела моментально.

Короткая описательная часть, слишком короткая. Что такое преступление? Это общественно опасное уголовно наказуемое деяние. Сиречь действие. В составе государственной измены действиями будут передача, собирание, похищение или хранение сведений, составляющих государственную тайну. Гермиона снова впилась взглядом в обвинительное заключение. Етитская сила, все как в плохом детективе: секретные разработки Отдела Тайн всплыли не где-нибудь, а в России. И из этого следует, что Снейп нашпионил. Мерлин, да о проекте ОТ по воссозданию хроноворота не знают только слепоглухонемые декомпенсированные идиоты! Секретность на уровне «заходи, кто хочет, бери, что хочешь»! Обоснование на уровне фантастики: раз всплыло там, значит, информацию сперли и передали, а раз сперли и передали — значит, это Снейп. Железная логика.

Ну хоть похищение не пришили — на чашу весов обвинения падает то, что Снейп имел доступ к проекту в качестве консультанта. Можно подумать, он там один имел доступ... Хранение тоже додумались выкинуть, и на том спасибо. Имеем усеченную диспозицию — собирание и передача. Собирание под вопросом, ибо Снейп имел доступ к информации и поневоле ею обладал. А доказательная база по передаче исчерпывается домыслами и притянутыми за уши предположениями.

Гермиона довольно рассмеялась: и правда, не так страшен Волдеморт, как его физиономия. Государственная измена, преступление особой тяжести, подстражное «поцелуйное» дело, а на поверку — сплошная профанация. Что-то Служба публичного преследования совсем разболталась, не объебок смастерила, а беспомощную ерунду. Если б в гильдии кто-нибудь вздумал на таком уровне составлять процессуальные документы, летел бы наперед собственного визга аж до «Дырявого котла». Даааа, такое фуфло развалить — много труда не надо, халтура какая-то...

Для того, чтобы стать светлой шатенкой, полагалось держать на голове компресс два часа. Гермиона глянула на ходики: наверное, семь минут погоды не сделают. Ну, была не была. Она снова подошла к зеркалу, размотала полотенце... и с интересом уставилась на лимонно-желтые пятна, коричневые разводы и рыжие подпалины. Может, не зря Снейп поставил ей «Выше ожидаемого» вместо «Превосходно» по Зельям? Не золотистая блондинка, не светлая шатенка, а грюмошмель в период линьки. Погрозив пальцем своему отражению, Гермиона снова взялась за журнал. Хватит полумер. Меняться — так меняться.

И она снова засыпала в кастрюлю порошки в расчете на брюнетку. Посомневавшись, сыпанула басмы побольше, чтоб наверняка. Чтоб почерней. Каша получилась такая густая, что вместо кисточки пришлось использовать ложку. Для получения радикального черного цвета полагалось морить волосы под компрессом три часа. Опять водрузив на голову полотенце и держа его уже обеими руками, Гермиона вернулась в комнату и уселась на пол, прислонившись затылком к дивану — иначе казалось, что шея вот-вот переломится от тяжести. Кое-как устроившись, снова взялась за пергаменты.

Все хорошо, и следователи СПП — убогие лохи, даже заказуху толком состряпать не могут. Но Снейп не арестован, и списывать это на непрофессионализм публичников вряд ли стоит. Ну не совсем же они идиоты. Понятное дело, если обвинение склеено жидкими соплями, выбирать меру пресечения в виде заключения под стражу — верх юридического неприличия. А хотя... может, и не верх. Пока дело обрастает бумажками, пока ходит по инстанциям, подозреваемый может сам уйти куда угодно, и даже заклятие невыезда не помеха, было бы желание. Вот, и почему, спрашивается, Снейп на свободе?

Под ложечкой нехорошо заныло. Где-то подвох. Где-то точно подвох, иначе и быть не может. Гермиона медленно, даже с опаской разворачивала свиток: описательная часть, мотивировочная... «...на основании вышеизложенного следует квалифицировать совершенное деяние...», «и назначить наказание в виде...»,

— Ииииииии, — с присвистом вдохнула она, почувствовав, как зашевелились волосы под тюрбаном.

«Учитывая чистосердечное признание и помощь следствию, считаю необходимым применить меру пресечения в виде заклинания невыезда до вступления в силу приговора суда».

Охренеть. Нет, ну каков гад! С хрена ли он поперся к адвокату, если чистосердечно во всем признался?! С хрена он вообще признался?! Из ума выжил или жизнь не дорога?! Вот и что теперь с этим роскошеством делать?!

Козел, дурак, скотина, урод, мерзавец, подлюка, гад подколодный, сальноволосый ублюдок, мразь!!!

Снейп, одним словом.

Гермиона отшвырнула пергамент, бросилась к зеркалу, сорвала с головы полотенце... и в испуге оглянулась: кто здесь? Из зеркала на нее смотрело странное существо: с ее телом, в ее белье, но с головой полосатой гиены. Одно ухо зеленое, другое синее, макушка цвета индиго, черные полосы с изумрудными вкраплениями, и ультрамариновые потеки по всему лицу.

— Епонские стулья, Грейнджер, что это?!

— А, Ди... — Гермиона невозмутимо обернулась к голове Ди Троя, торчащей из камина. — Заходи.

Она поскребла фиолетовый висок, пнула лежащий на полу пергамент и пошла перекрашиваться.

Театр начинается с вешалки, а работа адвоката начинается с материалов дела. Мало кто из доверителей хотя бы примерно представляет, что в этих материалах находится, и какая бумажка какое имеет значение. Ознакомиться с делом приходит в голову единицам. А ведь часто и густо бывает так, что картина, расписанная клиентом, в деле выглядит совсем по-другому. И тогда нужно экстренно собирать доказательства, могущие подтянуть обстоятельства дела к позиции адвоката и точке зрения клиента. Это и называется адвокатским расследованием.

Следователь Янсен встретил Гермиону с обреченной решимостью, как встречают стихийное бедствие. И «право на защиту» в графе «Основание выдачи ордера» его не удивило. Лениво подняв на адвоката Грейнджер белесые рыбьи глаза, он нехотя промямлил:

— Дело у начальника Аврората, приходите послезавтра.

Гермиона с подозрением нахмурилась:

— А что оно делает у начальника Аврората? Обвинение предъявлено, предварительное следствие закончено, так?

— Слушайте, дамочка, вам английским языком сказано: послезавтра приходите.

Гермиона почувствовала, как от возмущения вздыбились на загривке волосы.

— Такого процессуального статуса, как «дамочка», закон не упоминает. Извольте обращаться в соответствии с регламентом... дорогуша!

Янсен от удивления, кажется, даже проснулся.

— Если через пять минут дело не будет предоставлено для ознакомления, через семь минут жалоба на ваше бездействие будет лежать на столе у главы СПП. А через десять минут — в Дисциплинарной комиссии Визенгамота.

Хлопнув бесцветными ресницами, Янсен протянул:

— Да хоть у самого Мерлина. Дело у начальника, и ни через пять минут, ни через пять часов я вам его не добуду. Жалуйтесь, если угодно.

Если бы волосы у Гермионы после покраски не приобрели изумрудный отлив, они бы сейчас немедленно позеленели — так она разозлилась. С правоохраной надо дружить, всем известная истина. Но как прикажете дружить с такой вот мороженой пелядью?

— Еще как угодно. Счастливо оставаться.

Как и всякий уважающий себя адвокат, «болванки» жалоб Гермиона всегда держала при себе. Хлопнув дверью следовательского кабинета, она вытащила из портфеля шаблон жалобы на препятствия в ознакомлении с материалами дела, оперлась спиной о стену и отработанным жестом утвердила портфель на согнутом колене — ни в одном коридоре Аврората не было ни одного стула, не говоря уже о столе.

— Все для граждан, — дежурно хмыкнула Гермиона, вытягивая из внутреннего кармана пиджака дорогущий «Walkman» — подарок самой себе на прошлое Рождество и плевок в лицо магической общественности.

Но не таскать же с собой чернильницу!

Несмотря на то, что жалоба была состряпана в считанные минуты, застать Кингсли Шеклболта Гермиона не успела. Как сообщил секретарь, начальник Аврората в срочном порядке был вызван на совещание в Министерство. Вот же приспичило им совещаться с присутствием главы главного правоохранительного органа именно в то время, когда у адвоката Грейнджер сроки горят самым синим пламенем! Зарегистрировав жалобу в секретарском журнале, Гермиона бросилась к заместителю, но того тоже как фестрал языком слизнул.

Она тихо зашипела сквозь зубы в бессильном раздражении: дело! Ей нужны материалы дела, и желательно — вчера! Вот же организация на уровне мировой фантастики, правая рука не знает, что делает левая! Хоть чучелом, хоть тушкой, а дело надо достать.

Можно ломануться с Бейкерсу, но СПП имеет весьма косвенное отношение к Аврорату. Публичники только получают готовое дело, чтобы поддерживать обвинение в суде, сами следствием не занимаются и влияния на следственные структуры не имеют. Другой вопрос, что дело с составленным и предъявленным обвинительным заключением должно быть направлено в СПП в течение трех дней... Загибаем пальчики... Ну да, при соблюдении процессуальных сроков завтра уйдет, и ищи его потом свищи. Но кто в родной правоохране когда соблюдал процессуальные сроки!

Эх, если бы не право на защиту! Сесть на жопу ровно, попивать кофеек с клиентом и ждать предварительного заседания, а уж там верещать, как потерпевшая, что дело не было предоставлено для ознакомления. Отложиться для острастки публичников, промурыжить ознакомление с неделю, а потом опять отложиться для формирования правовой позиции. А потом с полгодика заявлять ходатайства об истребовании доказательств, о допросе свидетелей, о назначении всякоразных экспертиз, о вызове специалистов... по одному в каждом заседании. Конечно, государственная измена — преступление без срока давности, но почему бы не понервировать лишний раз сторону обвинения? Чтобы спесь посбить и энтузиазму первозданного поубавить...

Но право на защиту не даст позабавиться. Тут все надо делать быстро и рационально, чтобы не загнуться безвременно от неверно выполненной Нерушимой клятвы. И ведь Снейп, подлюка, еще и поручение сформулировал так обтекаемо, что черта с два определишь, где начинаются и где заканчиваются полномочия адвоката...

Гермиона обреченно вздохнула. Да, выхода, похоже, нет. Да, ты виновата перед Гарри, и он имеет полное право обидеться и повернуться филейной частью к тебе и твоей просьбе. Но ты адвокат или куда? Тебе надо получить дело или где? Надо, Грейнджер, надо. Поделом тебе, невежа, наука: не плюй в колодец, пригодится воды напиться.

Пробираясь путаными коридорами к оперативному отделу Аврората, Гермиона не знала, чего ей хочется больше — чтобы Гарри оказался на месте или чтобы его тоже куда-нибудь экстренно вызвали.

Ей повезло. Или не повезло, как посмотреть.

— Привет работникам розыска!

Гарри Поттер поперхнулся кофе.

— Привет защитникам справедливости! — каркнул он, прокашлявшись. — Гермиона! Какими судьбами?

— Рабочими, как ни прискорбно, — пропищала Гермиона, очутившись в крепких дружеских объятиях. — Пусти, задушишь!

Гарри ослабил хватку, но несильно.

— Слушай, сколько лет, а? Я страшно соскучился! Ты, случаем, мысли не читаешь? А то я только сегодня о тебе вспоминал! Как ты? Где ты? Почем камбала? И... — он отстранился, с интересом посмотрел на Гермиону, — что с твоими волосами?

Она отмахнулась:

— Да так... очередной зельеваренческий эксперимент. Я все так же и все там же. Ты, я смотрю, тоже в порядке?

— В порядке...

В голосе Гарри Гермионе почудилась тоска.

— Что-то стряслось? Вид у тебя... лимонный.

Гарри пожал плечами:

— Что у меня может стрястись? Все спокойно, как болото в лесу! Ты замуж-то еще не вышла?

Гермиона тихо и предупреждающе зашипела.

— Понял, извини.

Гарри снял очки, глянул подслеповато-прищуренно — знает, паразит, что в такие моменты выглядит обезоруживающе умилительно и даже беспомощно:

— Пойдем перекусим, а? Как ты говоришь, время срать, а мы не ели.

— Это не я говорю, это наш председатель.

— Какая разница?

Гермиона вздохнула:

— Гарри, мне некогда. Ну то есть совсем некогда. Я к тебе, вообще-то, на поклон.

Гарри удрученно скривился и вернул очки на нос:

— Выкладывай.

— Мне дело не дают. Говорят, оно у Кингсли. Кингсли нет, Поверелла тоже. А мне надо так, что хоть на стенку лезь. Ты можешь его как-нибудь добыть?

Гарри нахмурился озадаченно:

— У Кингсли? А тебе и не дадут дело, если оно у Кингсли. Ты же знаешь, до предъявления обвинения ознакомление не проводится.

— Так обвинение предъявлено!

— А почему тогда оно у Кингсли?

— А я знаю? Так Янсен сказал.

Гарри возмущенно фыркнул:

— Янсен! Тот еще гамадрил. Он тебе и не такое скажет, лишь бы не работать.

Гермионе стало не по себе: чтобы расследование особо тяжкого преступления поручили ленивому гамадрилу?

— Ну я попробую, конечно, но ничего не обещаю. Ордер у тебя есть?

Гермиона протянула маленький пергаментный свиток. Гарри стянул с него шнурок, и пока разворачивал, глаза его становились все больше и больше — кажется, вот-вот вылезут из-за очков, как у краба. Наконец он неверяще посмотрел на Гермиону:

— Тебе нужно дело Снейпа?

— Нужно — слабо сказано, Гарри. В чем проблема?

Поттер повздыхал, поерошил волосы, попротирал очки, походил кругами по кабинету. Потом сел на стол, огляделся, словно боялся, что кто-то подслушивает.

— Во всем проблема. Это дело на особом контроле, по нему не работал никто из старой гвардии, мою команду даже рядом постоять не пустили. А режим секретности такой, что я не знаю, ни какие там проводились следственные действия, ни какие оперативно-розыскные мероприятия — вообще ничего.

Гермиона примостилась рядом с ним.

— А разве такое возможно? Проводить ОРД по делу о государственной измене, и чтобы твои Невыразимые об этом не знали?

— Можно, как видишь, — Гарри удрученно разглядывал носки своих ботинок. — У нас же тоже вроде как тайна следствия, но тут про нее вдруг резко вспомнили, хотя раньше клали с таким прибором, что оперативные планы в столовке за обедом разрабатывали. Когда дело возбудили, я предложил создать объединенную оперативно-следственную группу, как положено в таких случаях. Сказали, нет необходимости.

Гермиона затеребила академический значок — как всегда, когда сильно волновалась, и подняла глаза на Гарри:

— Нет необходимости создавать СОГР по делу о государственной измене, при этом расследование ведется следователями Аврората, хотя относится к компетенции Невыразимых, а обвинительное должен утверждать глава Аврората лично. На следствие навешан режим строгой секретности, но обвинительное предъявляется за подписью и резолюцией следователя. Обвинительное предъявляется, но дело в СПП не уходит, а зачем-то валяется у Кингсли, которого почему-то очень вовремя нет. Если случится чудо, и твои доблестные коллеги из следствия решат для разнообразия соблюсти процессуальные сроки, то завтра утром оно уйдет публичникам, и я потеряю к нему доступ до первого предварильника. Гарри, у меня паранойя, или ты тоже понимаешь, что все это значит?

Он отвернулся и почти прошептал:

— Ты бы знала, сколько у нас теперь такого...

По хребту побежали мурашки. Гермиона сцепила пальцы в замок, пытаясь унять нервную дрожь.

— Мы по первости возникали, но все бесполезно. Занимаемся всякой шушерой, вроде торговли запрещенными зельями да уличными пьяными драками. Как только появляется что-то серьезное, тут же прямо из зубов выхватывают и кислород перекрывают. Мы теперь доступа не имеем ни к следствию, ни к розыскному планированию, нас держат только как группу захвата. Помнишь, скандал был по МакНейру?

Гермиона кивнула.

— Сложили под стол, потом прикрыли за истечением срока следствия. А по разной ерунде до полугода продлевают без звука. В прошлом году случайно копнули под Малфоя, так копнули, что зашатаешься... ни одной санкции не добились, материалы передали, и куда они там потом были похерены, один Мерлин ведает. Мы было возмутились — так у меня троих выперли за превышение полномочий, один присел на пять лет, остальные притухли... Беспредел, Гермиона, просто беспредел, и какие верха в этом замешаны, я даже думать боюсь.

Гарри махнул рукой и отошел к окну. Гермиона в замешательстве кусала губы: значит, все-таки заказуха. Не некомпетентность следствия, не формальное ведение дела, а откровенная заказуха — для нее не надо ни безупречной доказательной базы, ни четкой квалификации, ни состава преступления, ни процессуальной чистоплотности: все равно дело завершится так, как запланировано, и не спасут его адвокаты, закон и справедливость.

— Гарри, а кому выгодно?

— Закрыть Снейпа?

— Угу.

— Тем, кому он мешает.

— И как я сама не догадалась, — не удержавшись, съязвила Гермиона.

— Нет, ты подумай внимательно. Снейп консультировал Отдел Тайн по проекту хроноворота. Больше нигде не светился. Или что-то с ОТ, или ты просто чего-то не знаешь. Исходи из того, что он формально виновен.

Гермиона в раздражении спрыгнула со стола: еще Невыразимец будет учить ее, как формировать позицию защиты!

— Я не могу ни из чего исходить, пока не посмотрю дело, Гарри! И потом... ты можешь себе вообразить мотив? Ну хоть в порядке бреда? Зачем бы Снейпу это делать?

— Не могу, Гермиона. И Янсен не может, и Кингсли. Потому дело и осело тут.

Яснее ясного — дорабатывают позицию обвинения. Вшивают задним числом наспех изготовленные протоколы допросов никогда не допрашиваемых свидетелей и никогда никем не выданные справки. Но прокол в составе преступления — отсутствие мотива — не покроют никакие документы.

— Ты сможешь достать дело, Гарри?

— Думаешь, это так просто?

— Если б было просто, я бы и сама справилась.

Гарри вздохнул, побарабанил пальцами по подоконнику, снова поерошил волосы.

— Ладно, я попробую. Но не обещаю. Топай в «Дырявый котел», возьми кабинет и жди меня.

Гарри смог.

Он появился в кабаке спустя часа два. Буквально соткался из воздуха — скинул мантию-невидимку. Взмыленный и злой, обрушился на стул, наложил на кабинет заглушающие чары, рефлекторно заозирался и вытащил из-за пазухи желтую папку.

— Держи. На все про все минут пятнадцать.

— А что так ма...

— Я его спер. Быстрее!

Гермиона вытащила палочку и пачку чистых листов — скопировать материалы, взяла папку и недоуменно вытаращилась:

— Гарри, это что... это дело?!

Папка была не толще журнала комиксов.

— А что, «История Хогвартса», по-твоему?

Беззвучно ругаясь, Гермиона отработанными движениями начала перекладывать страницы чистыми листами.

— Спер, значит? То есть, отметку об ознакомлении поставить нельзя?

— Ты спятила, что ли? Если меня запалят, то не просто уволят, а посадят до третьего пришествия Волдеморта!

Гермиона взмахнула палочкой, шепнула заклинание и принялась торопливо вытаскивать готовые копии.

— Листы не пронумерованы... щас они как напихают туда всякой всячины, и я в процессе буду выглядеть ослицей... Вот, готово.

Гарри быстро спрятал папку.

— Спасибо, Гарри. Я в долгу. Почем камбала?

— Брось, два фунта моей совести. Все, я побежал. Пришлю сову.

Он накинул мантию-невидимку и испарился. Вот и пообщались. Привет — три слова о работе — пока, жди сову. Предыдущую она ждала три года, так и не дождалась.

Все-таки Гарри — удивительный человек. И самый настоящий друг. Встретил, как будто вчера в Хэмпстеде на лавочке расстались, не попрекнул ни словом, ни взглядом. На должностное преступление пошел, чтобы помочь. А у самого со службой, похоже, не шоколадные лягушки, а туши свет, бросай навозную бомбу.

В полутемном кабинете «Дырявого котла» текст на пергаментах был еле виден. В спешке копии получились почти слепые, и Гермиона склонялась к самому столу, чтобы разобрать буквы. Сухие, формальные, халтурные формулировки заставляли бессильно скрипеть зубами. Если вот за эту муру Гарри схлопочет служебные неприятности...

Гермиона в отчаянии откинулась на спинку стула. Почему-то становилось все тяжелее дышать. Заказное дело. Заказное обвинение. Тут сторона защиты может хоть мехом наружу вывернуться, но приговор будет тот, за который больше заплачено.

Крамольную мысль она отмела сразу: правило первое. Да и вряд ли Снейп добудет столько денег, чтобы откупиться от административного заказа.

В глазах защипало, поплыло. Может, стоило все-таки позавтракать?.. В голове словно развели костер, уши залепило плотным шумом, и последнее, что услышала Гермиона, сползая в дурнотную пелену обморока — стук собственного падающего тела.

Сознание вернулось, принеся с собой головную боль, сухость во рту и калейдоскоп золотистых звездочек перед глазами.

— Очухалась вроде... — прозвучало словно из-за стекла. — Слава те Моргана!

Левая рука полыхала, как от свежего ожога.

— Мать, ну ты устроила... Получше места для обморока не нашла?

Звездочки закружились вихрем и сложились в цветастый берет Ди Троя.

— Ну и прибью я когда-нибудь Риверса! Мне чуть руку не оторвало!

Гермиона с трудом оторвала взгляд от берета — казалось, стоит только это сделать, и она хлопнется обратно в обморок.

— Не думал, что ты такая у нас кисейная барышня...

— Ди, — простонала Гермиона, едва слыша себя сквозь колокольный звон в голове. — Не зуди...

— Нет, ну вы только гляньте на нее, а! Я тут, вишь, по первому сигналу прошу в суде перерыв и аппарирую в эту дырявую дыру, а она мне: «Не зуди!» Да у меня рука до сих пор по самое ухо чешется... да я бы сегодня дело выиграл!

Искрящаяся темнота на периферии зрения наконец рассеялась. За обиженной физиономией Ди Троя маячил Эйдли и виднелся встревоженный Риверс. Память встрепенулась: «Дырявый котел», Гарри, дело... Дело!!!

Гермиона вскинулась, заозиралась, но была припечатана дитроевской лапищей:

— Лежи, болезная! Лежи, пока лежится.

— Ди! — она отчаянно пыталась хотя бы приподняться. — Ди! Что я... Где?! Дело где?!

Риверс покрутил пальцем у виска, а Эйдли буркнул:

— Ненормальная.

— Мать, ты еле дышишь, а на уме все дело да дело... Если б не наша порука, ты б тут окочурилась, и никто бы до Рождества не хватился! Дело ей...

— Я всегда говорил, что право на защиту — не женское занятие.

От возмущения Гермионе мигом полегчало:

— И рада бы в рай, да кто ж чертей защищать будет!

— О, Грейнджер воскресла! Я ж говорил, в порядке будет, с непривычки просто...

Потом ее в шесть мужских рук поднимали с лавки «Дырявого котла», отряхивали, вешали на шею шарф, впихивали в руки портфель, из которого обнадеживающе вытарчивали уголки скопированного дела, и дружно аппарировали в офис Гильдии. И пока Мартин суетился, заваривая кофе с коньяком, пока Ди Трой трижды откланивался в суд и трижды возвращался — проверить, все ли в порядке, — пока Риверс шумно радовался, как вовремя сподвиг всех на круговую поруку, Гермиона старалась ни о чем не думать. Потому как единственное, о чем она сейчас думать могла — дело и право на защиту, но думать об этом было страшно.

Разумеется, пребывать в блаженном состоянии мозговой пустоты ей не дали.

— Ну, признавайся, Грейнджер, где ты так сразу накосорезила, что тебя правом на защиту долбануло. И, кстати, что у тебя с волосами?

— Да какое право, Эд! — отмахнулась Гермиона. — Просто ела в последний раз вчера утром.

Эйдли всплеснул руками:

— Какое право? Мы, по-твоему, мимо Дырки просто так проходили?! Ты где-то напортачила, вот и свалилась. Прав Рэнди, если бы порука на всех не была раскидана, ты бы там загнулась к Мерлиновой бабушке.

— Да не успела я еще напортачить! Я только с делом начала знакомиться!

— Значит, дело не в деле. Забудь и копай в других направлениях.

— Ты мне предлагаешь выходить в процесс, не зная, что лежит в материалах?

— Грейнджер, ты дура или притворяешься?

— Да не, Эд, это ты у нас дурак, а я так, погулять вышла.

Эйдли пожал плечами и поднялся.

— Ну, если ты у нас большой спец по особо тяжкой уголовке...

— Корочки у нас с тобой одинакового цвета!

— Наше вам с реституцией!

Мартин проводил взглядом Эйдли, вздохнул:

— А ведь он что-то хотел сказать...

Гермиона не удержалась и фыркнула: чтобы Эд и не хотел чего-нибудь сказать! Он был единственным, кому Визенгамот установил регламент речи в прениях — Эйдли мог говорить безостановочно и час, и два, и три, а когда его прерывали, очень удивлялся: «Это не все, что я хотел сказать!»

Мартин, сообразив, что невольно скаламбурил, тоже захихикал.

Гермионе на глаза попалась сумка и торчащий из нее уголок дела. Вот же работа, никакого спасу от нее... С документами проще, чем с людьми? О да. Только не тогда, когда этих документов — книззл начихал. И смысла в них не больше, чем в еженедельных гороскопах «Ведьмополитена».

— Мисс Грейнджер, а можно вопрос?

— Валяй, — кивнула Гермиона, борясь с легкой тошнотой, последствием обморока.

— А что у вас с волосами?

Мартин остался жив и не покалечен только потому, что отправлять Снейпу сову с велением в течение дня явиться на содержательную беседу Гермионе категорически не хотелось самой. К тому же, от живого и болтливого помощника пользы гораздо больше, чем от молчащего, но мертвого.

Снейп явился, да так быстро, что Гермиона не успела ни просмотреть еще раз материалы дела, ни замаскировать заклинанием авадно-зеленый оттенок черных кудрей. Ну хоть не заставил сидеть в офисе до конца рабочего дня, как некоторые любители — припрутся без пяти шесть и потом часа два ездят по мозгам, пытаясь донести всю боль своего существования в рамках одного конкретного дела.

— Добрый день, — бросил бывший профессор.

Уселся, не дожидаясь приглашения, и с интересом уставился на ее голову. Мартин за его спиной демонстративно достал палочку.

— Вы оптимист, — холодно ответствовала Гермиона, вытягивая из сумки документы.

Лист с чистосердечным признанием плавно скользнул по столу к Снейпу. Тот глянул мельком:

— Это что?

— Об этом я вас хотела спросить.

Он даже бровью не шевельнул, только губы, кажется, сжались еще плотнее — словно на всякий случай, чтобы лишние слова сами не вырвались. Гермиона смотрела ему в глаза, и ответный враждебно-замкнутый взгляд заставлял медленно закипать злостью. Снейп глядел инквизиторски, словно обвиняя ее в том, что пришел, что использовал право на защиту, что дал признательные показания. Глядел так, что не отвернуться было почти невозможно — но адвокату Грейнджер приходилось совершать невозможное.

Наконец Снейп отмер:

— Вы разучились читать?

Вдохнуть, сосчитать до десяти, выдохнуть.

Гермиона облокотилась о стол, сцепила пальцы в замок и заговорила с тихой угрозой:

— Мне кажется, вы кое-чего не понимаете, сэр. Позвольте, я вам объясню. Когда вы приходите к врачу, не станете утаивать симптомов своего недомогания — иначе врач не сможет выставить правильный диагноз и назначить правильное лечение. Так вот, ваш адвокат — это ваш врач. И если вы думаете, что я при таком партизанском молчании буду квалифицированно выставлять диагнозы вашему делу, то уже не думайте. Могу безошибочно прогнозировать только летальный исход. Причем в самом прямом смысле!

Снейп сидел как сидел и молчал как молчал. Гермиона помедлила, собираясь с уравновешенностью. Не собралась, рявкнула так, что зазвенели стеклянные дверцы шкафа:

— Вы что, перед следователем, что ли?! Да вы, как я посмотрю, на следствии были весьма разговорчивы, вон какую простыню накатали! Что ж в убийстве Кеннеди не сознались до кучи?

Снейп едва заметно поморщился и выдохнул тихо и очень устало:

— Мисс Грейнджер, что вы от меня хотите?

Гермиона даже подпрыгнула от возмущения.

— Я хочу?! Нет, мне это нравится! Если честно, я больше всего на свете хочу хроноворот! Чтобы отмотать время до вчера, и чтобы мой коллега вышвырнул вас вон до того, как вы навесили на меня право на защиту. Может, поделитесь секретами Отдела Тайн? Мне нужнее, чем русской разведке!

— Если это все, зачем вы меня приглашали, я, пожалуй, откланяюсь.

— Что, не дадите хроноворот?

Спокойно, Грейнджер, спокойно! Полжизни мечтала наорать на профессора Снейпа, вот и осуществилась мечта, можно теперь поработать для разнообразия.

— Вот ведь незадача, я так надеялась. Может, тогда хотя бы объясните мне, каким образом вот это, — Гермиона постучала пальцем по листу с чистосердечным признанием, — оказалось в материалах дела.

— Надо полагать, его туда вшили.

Один, два, три, четыре, пять...

— Безупречная логика. Хорошо, а можете вы мне рассказать, каким образом оно возникло в природе?

Снейп не то ухмыльнулся, не то скривился.

— Надо полагать, путем простейшего взаимодействия пера, чернил и пергамента.

— Потрясающая проницательность.

Гермиона откинулась на спинку стула. Что-то в поведении бывшего профессора беспокоило ее. Отчаянно демонстрируемая невозмутимость? Чуть больше, чем обычно, напряжения в упрямо развернутых плечах? А может, взгляд, ставший из враждебного настороженно-вопросительным: словно Снейп ждал, что она сама, без его объяснений, поймет нечто важное, и что пришел он именно к адвокату Грейнджер потому, что она поймет обязательно?

— Увлекательнейшая дискуссия, сэр. Но, увы, у нас нет времени на упражнения в остроумии. Каждая секунда вашего молчания стремительно приближает вас к страстным объятиям дементора. Я не владею легиллименцией, поэтому потрудитесь отвечать на мои вопросы вербально. Это, — Гермиона постучала пальцем по листу, — писали вы?

— Да.

Ей показалось, или Снейп чему-то обрадовался? Или просто дура-Грейнджер наконец-то задала правильный вопрос в доступной для этого человека форме?

— Добровольно?

— Можно сказать, что да.

— А точнее?

«Можно сказать» — это обнадеживает. Если Снейпа каким-то образом принудили дать признательные показания, то дело приобретает более радужные краски. Хотя этого попробуй принуди к чему-нибудь. Такой финт удавался только Дамблдору, а Дамблдор...

— Мисс Грейнджер, неужели вы полагаете, что меня замучила совесть, обуяло раскаяние, и я по доброй воле пошел сознаваться в измене родине?

Облом. Бери мочало, начинай сначала.

— Сэр, вы прекрасно поняли, что я имею в виду. Недопустимые методы допроса, шантаж, угрозы, побои, заклинания, Веритасерум?

— Нет. Ничего такого.

Хорошо. То есть плохо.

— Тогда остается предположить, что следователь Янсен — гений допроса. Вон как вы лихо и добровольно ему все выложили, а я тут каждое слово из вас клещами...

— Мисс Грейнджер, — Снейп сжал пальцами переносицу, — я действительно не понимаю, чего вы от меня хотите. Ничего большего, чем написано в признании, я сказать не смогу.

Не понравилось Гермионе это «не смогу». Привыкшая цепляться к словам, она увидела в этом простом словосочетании двойной смысл: не сможет, потому что ему что-то препятствует, или не сможет, потому что большего просто нет? Но если его напрямую об этом спросить, он, скорее всего, не ответит. К тому же, от Снейпа ощутимо веяло обреченной удрученностью: он понимал, что Гермиона его не понимает. И, видимо, не понимал, как сделать так, чтобы она поняла.

— Для разнообразия я вам поверю. А хочу я, чтобы вы мне объяснили на простом английском языке, почему дали признательные показания. Вы уж простите, если я недооцениваю ваши таланты, но поверить в вашу виновность может только клинический дебил.

Удивительное дело — Снейп как будто расслабился, и даже усмехнулся непривычно доброжелательно. Видеть на его лице такую усмешку было по меньшей мере странно, и Гермиона изо всех сил постаралась не сбиться с толку:

— Поэтому, сэр, мне крайне важно знать, почему вы взяли этот листок и написали то, что написали. И не менее важно — зачем.

— Я рассудил, что это будет наиболее верным решением.

Гермиона раздраженно вздохнула: какие все умные! Поцелуй ломится, а они тут сами в одиночку рассуждают, что верно, а что неверно!

— Я вас разочарую, сэр, это было не просто неверное решение. Это головотяпство со взломом. Позвольте поинтересоваться, из чего вы сделали такой вывод?

Непривычная усмешка исчезла так мгновенно, что Гермиона засомневалась — а не привиделась ли она. Снейп снова насупился и надменно выпрямился.

— Так было нужно.

— Кому?

И снова этот напряженный, ожидающий взгляд, требующий немедленно обо всем догадаться и не задавать никаких вопросов.

— Так. Снова сказка про белого фестрала. Сэр, вы поймите одну простую вещь — не владея всей полнотой информации, я не смогу вас защищать, даже если очень захочу. Вы использовали право на защиту — значит, лобызаться с дементором вы не жаждете. Но обстоятельств дела тоже не рассказываете, а это значит, что я буду абсолютно нефункциональна как защитник, и в Азкабане вам уже ставят прогулы.

— Мисс Грейнджер, вы меня за идиота держите?

— Извините, но да.

Ну как, как объяснить этому невыносимому человеку, что коль уж скоро он обратился к адвокату — места для секретов не остается? К адвокату, как и к врачу, от хорошей жизни не ходят!

— Во всяком случае, поступаете вы совершенно по-идиотски. Вы совершили все ошибки, которые только можно совершить в уголовном процессе. А сейчас совершаете самую главную. На что вы надеетесь?

— На чудо.

Он произнес это подчеркнуто буднично, как «Двадцать баллов с Гриффиндора!» И обреченно, как последнее желание приговоренного.

— Вы же волшебник, сэр. Вам ли не знать, что у каждого чуда есть своя формула. Если вы хотите чуда от меня, формулой его будет полное доверие и предельная откровенность.

— Я на пределе.

— Я вам не верю.

— А я верю. В вас.

Снейп поднялся решительно и быстро, давая понять, что разговор окончен. Уже у дверей, полуобернувшись, он вымолвил:

— Формулы есть у заклинаний и арифмантических расчетов. А чудеса не умеют творить даже волшебники.

Гермиона ощутила горечь во рту — так полынно прозвучали его слова.

— Тогда почему вы надеетесь, что чудо совершу я?

— А больше мне надеяться не на что.

Уже почти закрыв за собой дверь, он вдруг снова оглянулся:

— И, кстати, что вы сделали со своими волосами?

Рабочий день давно перевалил за обед, но есть Гермионе не хотелось. После ухода Снейпа она пребывала в состоянии перманентного недоумения. Она снова и снова прокручивала в голове разговор со Снейпом, несколько раз прослушала сделанную Мартином запись. Ее не покидало ощущение, что Снейп усиленно на что-то ей намекал, а напрямую по каким-то причинам сказать не мог или не хотел.

Так вот не мог или не хотел?

Если не хотел, то он, скорее всего, выжил из ума. Рановато, но с кем не бывает, у него детство было трудное.

А если не мог... А если не мог, то все становится, как в Запретном Лесу: чем дальше, тем страшнее. Гермиона и впрямь чувствовала себя в снейповском деле, словно в Запретном Лесу — слева елки, справа елки, сзади бурелом, спереди чаща. И правовая позиция по делу, пресловутая «линия защиты», оставалась неясной, как туман над Лондоном.

Пока очевидно только одно: чистосердечное признание Снейп написал не от большого ума, но и не по собственной воле. Кто-то или что-то вынудило его так поступить. Выезжать на незаконно добытых показаниях? Правило второе: поди докажи. Упирать на порок состава? Объект — с ним все понятно, сведения, составляющие государственную тайну. Субъект — тоже понятно. Объективная сторона — собирание и передача, доказывается только и исключительно чистосердечным признанием. Кроме него в материалах ничего нет, но это ничего не значит: нет, так будут. Не зря дело у Кингсли валяется. Субъективная сторона: мотив, вина и цель.

Мотива нет. Ну то есть абсолютно. Даже если он есть, Гермионе не хватало ни мозгов, ни фантазии, чтобы его себе вообразить.

Вина. Запретный Лес, и еще раз Запретный Лес. Если исходить из того, что Снейп действительно сделал то, в чем его обвиняют — хотя, опять же, мотив! — то вина должна быть в форме умысла и никак иначе. Передать секретные сведения агенту потенциального противника случайно? Увольте. Нет, теоретически можно, но Снейп, вроде, никогда не был лохом. Впрочем, больным на голову он тоже никогда не считался, но посмотреть на его поведение — психических заболеваний не обнаружено, просто дурак.

Цель... ну передать. За какие плюшки? Варианта два: кнут и пряник. Пригрозили прибить? Этому пригрозишь, как же... Пригрозили прибить не его? А кто этому мерзавцу может быть настолько дорог, чтобы добровольно совать голову в пасть дементору? Вопрос риторичен. Дали чего-нибудь вкусного? Это должно быть предложение, от которого невозможно отказаться. Чтобы овчинка стоила выделки, да еще с солидным гаком.

Гермиона вышла из транса.

— Мартин!

Помощник подпрыгнул от неожиданности.

— Запрос на имя главы Гринготтса, бегом. Обо всех операциях по счетам Северуса Тобиаса Снейпа, включая посещения хранилища, бегом! За моей подписью.

Мартин кивнул, достал бланк адвокатского запроса и торопливо застрочил.

Прав был Председатель, когда говорил, что любое преступление оставляет финансовый след... Гермиона прислушалась к собственному организму: ну как? Сюрпризов не будет? Но организм вроде пока не собирался устраивать небо в алмазах. Значит, пока она на правильном пути.

Быстро и без стука вошел МакЛейн. Гермиона в который раз подумала, что нет, наверное, адвокатов, которые ходят медленно.

— Грейнджер, лапочка!

— Робин, ты хорошо себя чувствуешь? Какая я тебе лапочка?

Мартин хрюкнул в стол.

— Спасай, коллега, могу на колени встать.

Гермиона хмыкнула: вид у МакЛейна был зеленоватый, но бодрость речи позволяла надеяться, что он худо-бедно оклемался, а может, хоть одно право на защиту закрыл.

— Ты погоди на колени. Чего надо-то?

МакЛейн прижал руки к груди:

— У меня через полчаса допрос в Аврорате, чистая формальность, просто зафиксировать согласие с позицией защиты и разрешение на разглашение в суде некоторых фактов. А мне край надо съездить в одно место, ну не разорваться же. Сходи, а?

Гермиона с сомнением нахмурилась:

— Да я-то схожу, но ордер?

— Я со следаком договорился, не проблема. Пойдешь без ордера, он допустит. Все документы я тебе дам, просто обвиняемый подписи на них поставит.

Договориться для Робина никогда не было проблемой. То ли он какое заветное слово знал, то ли одеколон у него был особенный, но ему даже хамили редко.

— Ну ладно, — пожала плечами Гермиона. — тащи свои документы. Только отцу-командиру челобитную не забудь написать, что отлучишься.

— И что я там ему напишу? Я ж не по работе...

— А куда это тебя несет не по работе в ущерб допросу?

МакЛейн потупился:

— Да ты понимаешь... я тут с девушкой одной познакомился. Она зельеварением занимается, и ей нужен навоз виверны. Я нашел, заказал, привезли вот, но лавка через полчаса закрывается! Ну как тут объяснить?

Гермиона всеми силами старалась сохранить невозмутимое выражение лица.

— Ну напиши — уехал в одно место.

Мартин снова хрюкнул.

— Звучит как-то неприлично...

— А ты добавь — за навозом!

— Да ну тебя, Грейнджер, с твоими шуточками! У меня, может, любовь всей жизни!

— Скрепляешь любовные узы драконьим дерьмом? Оригинально, может и сработать.

Мартин что-то задушенно простонал.

— Грейнджер, ну хватит издеваться уже, а?!

Только не расхохотаться...

— Да ладно, напиши ты любую организацию. Например, «Чеквалап». Или «Вивернус инкорпорейтед». Слушай, а разве нет такой организации — «Главнавозсбыт»?

— Да гоблина тебе в клиенты, Грейнджер! Достала уже своими приколами!

Мартин упал лицом в запрос.

— Хрен с ним, не буду челобитную писать. Авось обойдется. Сейчас принесу документы. Да, кстати, а что у тебя с волосами?

На коленях МакЛейну постоять все же пришлось. А нечего было спрашивать про волосы.

Правда, долго мурыжить коллегу Гермиона не стала — любовь дело святое, пусть и на навозной основе. Вот же времена пошли, раньше девушкам дарили цветы, конфеты и украшения, а теперь драконьи отходы. Романтика...

Собираясь на допрос, Гермиона честно попыталась припомнить, когда ей самой в последний раз дарили цветы. По всему выходило, что... никогда. Чего только не дарили — редкие книги, дорогие перья, ежедневники, духи, украшения, коллекционный алкоголь, даже меха. Но никому никогда не пришло в голову подарить адвокату Грейнджер букет цветов и коробку конфет. И это в очередной раз возвратило Гермиону к соображению, что там, где начинается адвокат, женщина заканчивается. А учитывая, что адвокат при исполнении двадцать четыре часа в сутки...

— Нет в жизни счастья, — сообщила Гермиона ничего не понявшему Мартину и накинула на шею шарф. — Дуй с запросом в банк, делай там что хочешь, но ответ к вечеру положи мне на стол. Если отец-командир будет спрашивать, я в Аврорате. Не вернусь — считайте меня гриффиндоркой.

— Вы же и так с Гриффиндора...

— Да, это диагноз. Не лечится.

В допросном помещении Аврората было холодно, неуютно и тревожно. Серые стены без окон, низкий потолок, посредине грубо сколоченный стол и две жесткие занозистые лавки. Гермиона не любила бывать здесь — за уголовные дела она не бралась уже очень давно, и отвыкла от гнетущей атмосферы этой комнаты. А самое противное — при входе сюда приходилось сдавать волшебную палочку. Без нее Гермиона чувствовала себя голой. Не спасало от дискомфорта даже то, что академический знак на лацкане в чрезвычайном случае работал сигналом тревоги.

МакЛейн все-таки выцыганил у Трумэна ордер, и Гермиону допустили к допросу без проблем. Конвойные ввели обвиняемого, усадили на лавку и освободили от волшебных пут. Нестарый еще мужчина сидел сгорбившись и глядел в пол.

За то недолгое время, пока занималась уголовными делами, Гермиона так и не смогла привыкнуть к внешнему виду узников Азкабана. И дело было даже не в ужасающей неухоженности, — какая там в Азкабане личная гигиена! — а в одинаковом у всех полубезумном взгляде, в неосмысленно-злобном выражении лица, пугано-дерганых движениях... тюрьма и постоянный страх делали из людей полузверей, непредсказуемых и агрессивных. Гермиона опасалась азкабанских «злодейчиков» еще и потому, что мало кто из них сохранял способность здраво мыслить и был способен к конструктивному диалогу.

Громко топая форменными ботинками, авроры покинули допросную — тайна совещания с адвокатом. Хотя о том, что комната прослушивается, знал каждый, все усиленно делали вид, что конфиденциальность соблюдается.

— Добрый вечер, мистер... — Гермиона заглянула в папку, — Итон. Моя фамилия Грейнджер, сегодня я исполняю обязанности мистера МакЛейна.

Итон кивнул, не поднимая глаз.

— Насколько я понимаю, сегодня вы должны были согласовать позицию защиты и дать разрешение на разглашение некоторых фактов вашей биографии в судебном заседании.

Итон снова кивнул и сгорбился еще больше.

— Прочтите, пожалуйста, — Гермиона подвинула ему пергамент, выданный МакЛейном.

Она торопилась закончить с формальной процедурой, чтобы выйти наконец из этого каменного мешка и глотнуть свежего воздуха.

— Если все верно, подпишите вот здесь, — Гермиона положила перед заключенным перо.

Протянулась худая грязная рука, дрожащие пальцы сгребли перо неожиданно быстро, как кошмарная птица сцапала скрюченной кожистой лапой...

Того, что случилось дальше, Гермиона не могла предвидеть — и среагировать вовремя тоже не смогла. С грохотом тяжеленный деревянный стол отлетел в сторону, и она оказалась в грубой крепкой хватке Итона, а в горло впилось заточенное острие пера.

— Открыть двери, суки! — раздался над ухом исступленный хриплый вопль. — Открыть двери, я убью ее!

Перо вонзалось все сильнее, Итон вертелся на месте волчком, словно ждал, что на него сейчас бросятся со всех сторон — ну кто мог на него броситься в запертой комнате? От неожиданности Гермиона даже забыла запаниковать. Было трудно дышать от боли и от руки Итона, которая сдавливала горло. Ни долбануть каблуком по стопе спятившего заключенного, ни садануть локтем под ребра — на ногах бы устоять и не задохнуться. Академический знак истерически мигал, отбрасывая на стены допросной веселенькие разноцветные блики.

Двери, конечно, открылись. А за дверями, конечно, собрался едва не весь Аврорат с палочками наизготовку.

Крышка тебе, Итон. Сосновая. Или дубовая.

Но авроры не спешили скручивать или авадить заключенного, замерли, нацелившись палочками, словно на агитационном плакате «Волшебный Лондон может спать спокойно!» Почему они стоят?! Почему они ничего не делают?!

Выпихивая Гермиону перед собой, Итон медленно вышел из допросной. Ни один из авроров даже не дернулся. Чего они ждут?! Элементарный Ступефай решит все проблемы, Итон не настолько активно вертится, чтобы закаленные в стычках боевые маги не смогли попасть куда надо! Или может... может...

Секундная, отдающая бредом мысль о спланированном побеге заставила колени подкоситься, а сердце — провалиться в желудок. Уже преодолевший половину «коридора» из безучастных правоохранников Итон грубо дернул вверх Гермиону, начавшую бессильно оседать на пол.

— Убью, блядь... — просипел он ей на ухо.

— Я не блядь, я адвокат, — нервно хихикнула Гермиона в ответ, стараясь удержаться на ногах.

Неожиданное. Надо сказать что-то неожиданное, чтобы у него в мозгу снова перемкнуло. Спеть «Марсельезу»? Попроситься в туалет? «Как пройти в библиотеку»? Свидание назначить?

Она уже набрала в грудь воздуха, чтобы изо всей дурацкой мочи заорать: «Почем камбала?!», но тут случилось очередное непредвиденное.

В коридор вбежала серебряная лань. Тихая, яркая, прозрачно-переливчатая, она плавно и горделиво прогарцевала мимо оцепеневших авроров и остановилась перед Гермионой, неуклюже повисшей в хватке Итона. Изогнув изящную шею, кокетливо пристукивая тонким копытцем, лань заговорила мягким, чуть хрипловатым голосом Мастера Зелий:

— Мисс Грейнджер, я арестован. Думаю, вы лучше меня знаете, куда доставляют людей в таких случаях. Жду.

— Очень вовремя, профессор, — прошептала ошарашенная Гермиона.

Лань неторопливо, с чувством выполненного долга повернулась к присутствующим серебристым крупом, оглянулась, словно проверяя, правильно ли адресат поняла переданное послание...

А Гермиона почувствовала, что Итон — от изумления, не иначе, — застыл, ослабив захват. И изо всех сил всадила в его ногу острый каблук туфли.

Итон взвыл, авроры отмерли и бросились на него всем скопом с воплями: «Стоять!», «Лежать!» и «Не двигаться!» Гермиона на четвереньках выбралась из образовавшейся кучималы и со всей доступной скоростью поползла назад в допросную — забрать документы и палочку.

Чтобы собрать по допросной разлетевшиеся пергаменты, потребовалось полторы минуты ползания по полу. На то, чтобы в случившемся переполохе отыскать дежурного и заставить его отыскать конфискованную палочку — почти полтора часа беготни и возмущенных воплей. И все то время, пока Гермиона доказывала, что ее волшебная палочка важнее, чем конвоирование взбеленившегося Итона, академический знак мигал, как стробоскоп: отключить его можно было только специальным заклинанием.

Наконец палочка была отвоевана, светомузыка прекращена, и Гермиона уселась прямо на пол перед запертой дверью кабинета Гарри — инспектировать повреждения. В повреждениях значились порванные чулки, разбитые колени, сломанный каблук, порез на шее сбоку, испачканный кровью воротник пиджака, помятые документы и нервная трясучка. Хотелось не то плакать, не то смеяться, и не то напиться, не то утопиться. И еще хотелось убить МакЛейна медленно и мучительно. Подменила, так его и перетак...

Почему-то очень жаль было чулки, а коленки болели больше, чем шея. И вроде невелика трагедия: пара нужных заклинаний, и ни ран тебе, ни дыр. Но как обидно... Из-за одного спятившего злодейчика такой сыр-бор, и полдня коту под хвост. Еще и Снейп этот со своим арестом, вот же приспичило ему арестовываться, полдня подождать не мог...

Снейп! Арест!

Чертыхнувшись, Гермиона вскочила, тут же оступилась на сломанном каблуке, снова чертыхнулась, уронила под ноги:

— Репаро! — и помчалась не разбирая дороги в дежурку Аврората.

В дежурке Аврората пахло мужским потом, усталостью и нестиранными носками. Трое дюжих молодцов пили чай, положив ноги на стол, и бурно обсуждали сегодняшнее происшествие в допросной. Гермиона нарушила идиллию, ворвавшись в дежурку с окриком:

— Где Снейп?!

Один выплеснул на себя чай, другой — тот, что качался на стуле, — грохнулся на пол. Третий с недоумением оглядел Гермиону с ног до головы, задержался взглядом на волосах и лепетнул:

— Чего?

Гермиона перевела дух и повторила уже тише и отчетливее:

— Где сегодняшний арестованный Северус Снейп? Я его адвокат.

— А я знаю? — недовольно буркнул упавший.

Снова орать? На этих дуболомов? А толку?

Гермиона, демонстративно прихрамывая, прошла в середину комнаты — так, чтобы были на всеобщем обозрении разбитые коленки, рваные чулки и особенно бурые пятна на пиджаке — хорошо, что впопыхах забыла все это исправить.

— Ребята. Меня только что чуть не грохнул Итон. Потом меня чуть не грохнули ваши коллеги, пока вязали Итона. А если я еще и не найду своего арестованного клиента, меня точно грохнет Председатель Гильдии. Ребята, я слишком молода, чтобы умереть.

— А, так это вас сегодня?.. — из-под стола высунулась голова упавшего.

Гермиона состроила самую несчастную мину, на которую была способна, кивнула и шмыгнула носом для пущей убедительности.

— Чаю хотите?

— Хочу! — немедленно отозвалась Гермиона. — Но не буду. Ребята, вот вы же обязаны по долгу службы спасать попавших в беду?

— Навроде того... — упавший вылез из-под стола. — Хранить и защищать.

— Ну так спасайте, блин! Я вот натурально в беде, я не знаю, куда дели моего арестованного подзащитного!

— Да не огорчайтесь вы так, мисс...

— Грейнджер. Гермиона Грейнджер, седьмой адвокат Гильдии.

Тот, что пролил на себя чай, расплылся в улыбке:

— О, так вы шефина подружка!

Не подружка вообще-то, а друг, но разве эти дуболомы различают такие тонкости...

— Дак мы щас вам мигом! Кирк, дай журнал! Точно не хотите чаю?

— Точно хочу. Но как бы этот чай не вышел у меня не через то отверстие...

Кирк бухнул на заляпанный чаем стол увесистый гроссбух и махнул над ним палочкой:

— Северус Снейп, задержание, арест, мера пресечения.

Гермиона улыбнулась: в каждой избушке свои погремушки. Дежурные авроры — лентяи, вот и придумали заклинание поиска, этакий магический гугл.

Журнал не пошевелился. Кирк удивленно глянул на палочку, потом на Гермиону:

— А точно сегодня? А точно Северус Снейп? А кто следователь?

— Янсен. Попробуйте «Северус Тобиас Снейп».

Кирк махнул еще раз:

— Северус Тобиас Снейп, Янсен, мера пресечения.

Журнал махнул страницами, расхлопнулся, показывая надпись четким следовательским почерком: «Северус Тобиас Снейп, дело № 1-151/06, постановление от 16 июня 2006 года, избранная мера пресечения — заклятие невыезда, следователь У.Ф. Янсен».

Гермиона непонимающе моргнула.

— Его никто не арестовывал и не задерживал, — пожал плечами аврор, облитый чаем. — Иначе оно бы здесь было.

Думай, Грейнджер, думай.

— Ой, ребята... — Гермиона сделала большие глаза и усиленно захлопала ресницами. — А можно я этот лист скопирую? Чтобы мне потом не сказали, что я поручение не выполнила! Если Снейпа никто не арестовывал, так у меня, получается, и поручения нет.

Авроры непонимающе переглянулись.

— Ребят, если честно, я просто страшно хочу домой. А не отмазывать никаких Снейпов от ареста. У меня шея болит, мне этот гад Итон руку вывернул, мне бы пинту обезболивающего и спать, а не по предвариловкам бегать... Я скопирую лист, предъявлю Председателю и спокойно отправлюсь домой с бутылкой успокоительного.

Авроры переглянулись с сомнением.

Гермиона шмыгнула носом еще раз:

— Не губите...

Это подействовало. Авроры обменялись взглядами еще раз, потом Кирк вздохнул:

— Ладно, черт с вами, копируйте. Кому бы другому не дали. Только быстро.

— Кому другому и не надо! Спасибо, ребята, я мигом!

Дело заняло три с половиной секунды. Спрятав копию в портфель, Гермиона послала аврорам воздушный поцелуй и выпорхнула из дежурки, почти довольная собой. Почти — потому что надо было бы еще попросить дежурных заверить копию, но интуиция недвусмысленно сообщила, что это будет бесполезно. Ну, даст Мерлин, легализовывать эту копию как доказательство не придется, достаточно будет просто пугнуть Янсена: я, мол, все знаю. Впрочем, интуиция тут же завопила, что Мерлин не даст.

Гермиона ни на миг не усомнилась в том, что Снейп на самом деле арестован. Осталось выяснить, под каким предлогом, и что стало с постановлением об избрании меры пресечения. Может статься, что он, по обыкновению презирающий правила и приказы, проигнорировал вызов на допрос и был элементарно подвергнут приводу — тогда беспокоиться вообще не о чем. Но это ж надо знать наверняка...

Перед дверью следователя Гермиона вспомнила о своем экстравагантном внешнем виде. Бессильно досадуя на утекающие сквозь пальцы секунды, она принялась приводить себя в порядок, попутно соображая, с каким лицом надо будет войти к Янсену. Остановилась на варианте «вы не ждали, а я приперлась».

Однако ее, судя по всему, ждали, и очень долго. Янсен аж привстал из-за стола, когда Гермиона вплыла в кабинет. А Снейп, нахохлившийся в углу злющим вороном, зыркнул исподлобья: мол, явилась не запылилась, не прошло и полгода.

— Мадам адвокат, вот и вы.

— Вот и я. И, между прочим, мадемуазель.

— Тем более. Без вашего присутствия я не могу начать процессуальные действия.

— Какие? — изо всех сил удивилась Гермиона.

— Предъявление постановления об изменении меры пресечения и ознакомление подследственного с материалами уголовного дела, — без запинки отчеканил Янсен, глядя в окно, будто там была пришпилена шпаргалка.

— Какого дела? — вкрадчиво протянула Гермиона. — Неужели того самого, по которому уже предъявлено обвинение и которое сегодня утром отправилось в Службу публичного преследования? Того самого, следственные действия по которому закончены?

Янсен глядел на Гермиону с плохо скрываемой ненавистью. Гермиона глядела на Янсена с плохо разыгрываемой наивностью. Снейп глядел на обоих с нескрываемым непониманием.

Следователю, видимо, явилось откровением то обстоятельство, что кто-то кроме него знает процессуальное законодательство и ориентируется в процессуальных сроках. Сжав губы в тоненькую ниточку, он бросил на стол трубочку пергамента:

— Вот постановление. Ознакомьтесь.

— Вы удивительно любезны, — пропела Гермиона, разворачивая документ.

Ну-с, полюбопытствуем. «Принимая во внимание общественную опасность содеянного, а также учитывая, что, находясь на свободе, С.Т. Снейп может бежать от следствия и скрыться, считаю необходимым изменить меру пресечения...» Дело ясное, что дело темное. Гермиона закрыла глаза, посчитала до пяти, снова открыла — Ди Трой научил этому простому приему, чтобы сохранить внимание.

Открыла глаза, и взгляд сразу упал на шапку документа и дату: 18 июня. Подняв взгляд на следователя, Гермиона тихо и четко проговорила:

— Или я чего-то не понимаю, или одно из двух. Сегодня девятнадцатое число. С утра было, во всяком случае.

Янсен кивнул, ничем не проявив обеспокоенности. У Гермионы запылали щеки — как всегда, когда она сильно волновалась или злилась. Сука Янсен. Мерзкая продажная сука. И вшлепать бы ему сейчас в морду копию разворота регистрационного журнала, но Гермиона чуяла всеми местами: рано. Рано и бесполезно. Придется опять на кривом фестрале...

— Отлично. Ну давайте, — Гермиона со вздохом вытащила из портфеля пачку чистой бумаги. — Знакомьте меня с делом, что ли.

— Вас?

— Нас, нас. Наше адвокатское достоинство жаждет узреть материалы.

Янсен невразумительно скривился:

— Я должен ознакомить подследственного...

— Ему незачем, — махнула рукой Гермиона, не глядя на Снейпа. — Он все равно ничего не поймет.

Вот так, почувствуй себя мебелью, мерзавец.

— Мы ждем.

Не изменившись в лице, все с той же кисломолочной гримасой Янсен выложил на стол увесистый толстенький том.

Твою мать... Гермиона едва удержалась, чтобы не выругаться вслух. Так и знала, так ведь и знала! Напихали доказухи после предъявления обвинения. После официального окончания следственных действий. По дороге от Кингсли к Янсену дело вспухло мало не в десять раз. И ничего не сделать — официальное ознакомление началось вот сейчас. Ранее полученные копии не легализовать. Твою мать, твою мать...

Мать твою.

Гермиона исподлобья глянула на Снейпа. Он сидел как сидел, будто каменный, и, казалось, не испытывал ни малейшего интереса к происходящему. Спокоен. Как та камбала, спокоен. Но чего стоит такое олимпийское спокойствие? Такая непрошибаемая невозмутимость? Снейп ведет себя, словно речь идет не о его свободе и жизни, а о... маринованной мухе.

Мимолетное соображение о том, что мух вроде бы никто не маринует, скралось другим: Гермиона не терпела спокойных людей. Истинно спокойный человек неуязвим и непредсказуем. Его ничто не трогает, не восторгает и не пугает — спокойный человек равнодушен ко всему. Равнодушные опасны, они способны совершать поступки, от которых людей обычно удерживают страх, порядочность, любовь... да мало ли чувств, руководящих нами на жизненном пути. Равнодушный бесчувственен, и потому для него нет запретов.

Только то спокойствие ценно, которое дается с трудом; когда под недрогнувшей кожей кипит злость или радость, как зелье в плотно закрытом котле.

Спокойствие Снейпа сильно смахивало на равнодушие.

Механически перекладывая дело чистыми листами и произнося заклинание копирования, Гермиона попыталась вообразить себе того кривого фестрала, на котором суждено объезжать заказное обвинение. Фантазия пасовала. Гермиона намеренно не вчитывалась в документы — потом, в тишине и спокойствии, дома или в офисе перелопатит все дело от корки до корки, рассмотрит под лупой каждую буковку и циферку. Вот тогда фестрал и предстанет во всем своем перекособоченном великолепии.

Прямой немигающий взгляд Снейпа жег щеку. Ишь, уставился... чуда, видать, ждет. А чудес на свете не бывает, так что пусть хоть все глаза проглядит. Янсен не отменит постановление об аресте, уголовное дело не прекратится и не испарится, время не повернется вспять, и земля не остановится, как ее ни убеждай, что тебе надо сойти.

Наконец Гермиона перевернула последний лист папки. Безучастно сидевший на своем стуле Янсен моментально оживился и подвинул чернильницу с пером — поставить отметку об ознакомлении. Гермиона зло щелкнула авторучкой. Янсен насторожился, но возражать не стал.

— И последнее, — Гермиона расписалась на корочке дела и многозначительно уставилась на следователя. — Вопрос скорее для проформы. Вы точно не хотите отменить постановление об изменении меры пресечения?

Янсен посмотрел на нее, как на полоумную.

— Понятно. Ну тогда до встречи в суде.

Снейп беспокойно шевельнулся, оглянулся, заерзал. Гермиона поймала его недоуменный, вопросительный взгляд и пожала плечами:

— Мистер Снейп, вопрос о мере пресечения будет решаться в судебном заседании по нашей жалобе. А мы с вами встретимся завтра, чтобы обсудить некоторые тактические вопросы.

На один короткий миг Снейп утратил самообладание, приподнялся со скамьи с пораженным хриплым:

— Как?!

Впрочем, он тут же взял себя в руки, заметно стиснул зубы и уселся обратно, но Гермиона успела понять: его спокойствие было не равнодушием, а уверенностью. В ней.

И стало стыдно.

Из кабинета Янсена Гермиона почти сбежала. Хотелось уйти раньше, чем уведут Снейпа. Она злилась на себя за неожиданно нахлынувшее чувство вины, искренне считая, что Снейп не заслуживает теплого и участливого отношения. Но этот его нечаянно вырвавшийся, почти испуганный вскрик... такая неснейповская, такая яркая и ясная человеческая эмоция. В голове у Гермионы она никак не могла совместиться с образом Снейпа. И поэтому Гермиона злилась.

Еще она злилась из-за того, что в отношение к бывшему профессору и нынешнему клиенту закралась легкая, едва ли не снисходительная, но совершенно неуместная и дурацкая жалость. Он понадеялся на нее, на своего адвоката, а в результате сел. Пусть предварительно, пусть в качестве меры пресечения, но сел. Он понадеялся, а она не смогла...

Стоп. Чего не смогла? Процесс есть процесс, и постановление об аресте обжалуется в суде, а коли оно вынесено — подследственный должен сидеть. И будет сидеть до суда, таков закон. Или что Снейп себе думал, явится адвокат Грейнджер, взмахнет палочкой, и его торжественно отпустят под фанфары? Испугался он, скажите на милость! Ишь, цаца выискалась. Все сидят, и он посидит, не рассыплется. Вот если постановление засилит Визенгамот, тогда и можно будет хвататься за голову, а сейчас-то чего? Вон, и право на защиту не спешит указывать на косяки...

Стоило об этом подумать, в ушах, как по команде, зашумело, а перед глазами запрыгали разноцветные звездочки. Гермиона остановилась и потерянно огляделась, ища, куда бы присесть. В холле Министерства тоже не было ни дивана, ни кресла, ни скамейки, ни стула. Неверными шагами она двинулась к фонтану — посидеть хотя бы на парапете бассейна.

Мраморный бортик был холодным. Гермионе хотелось опуститься на пол и прижаться к этому мрамору лбом. Да стресс это. Просто стресс. Жизнь пошла больно спокойная, что-то давно никто не пытается убить. Уже лет восемь как. Отвыкла. Ну и есть желательно хотя бы раз в сутки, чтобы не валиться в голодный обморок...

Звездочки завертелись и превратились в стремительный вихрь. Гермиона летела в холодную, бездонную черную полынью, и не за что было удержаться...

— Гермиона! Гермиона! Мерлин... врача! Врача срочно! Гермиона, что с тобой?!

Полынья пропала, и чернота, и звездочки. А вихрь раскрутился в исполненное тревоги лицо Гарри. Вот кто расплескал полынью и развеял звездочки.

— Ох, Гермиона, как ты меня напугала! Я тебя по всему Министерству ищу, а ты тут валяешься...

— Гарри, ты уж как скажешь, так скажешь... — простонала Гермиона, позволяя поднять себя обратно на парапет. — Как в лужу...

Из камина уже выскочил и бежал к фонтану вздыбленный Риверс.

— Грейнджер! Что?! Опять?!

Гермиона слабо улыбнулась: значит, все-таки оно. Значит, опять ошиблась. Но, черт подери, где? Может, не следовало покидать так быстро следовательский кабинет, а проконтролировать, как и куда уведут Снейпа? Ловить Янсена даже не на процессуальных — на процедурных нарушениях? А что это дало бы? Она поступила в строгом соответствии с законом. Воспрепятствовать аресту Снейпа было невозможно. Или?..

Риверс бесцеремонно оттолкнул Гарри в сторону и склонился над Гермионой:

— Слушай, если ты во всех делах так косячишь, как ты выигрываешь вообще?

Гарри за его спиной многозначительно кашлянул и в свою очередь отодвинул Риверса. Тот воззрился недоуменно.

— Поттер, — Гарри протянул Риверсу руку. — Гарри Поттер.

Гермиона тихонько хихикнула: ну прямо как дети.

— Риверс, — непонимающе отозвался Риверс. — Рэнди Риверс, девятый адвокат Гильдии.

Ну Гарри, ну Поттер. Ну Герой, ну аврор. Для Рэнди, как и для большинства в адвокатском корпусе, дела давно минувших дней были просто историческими фактами, не более — до тех пор, пока эти факты не приходилось использовать в делах текущих. А вот у Гарри порой просыпалось детство во всех местах, и он начинал смешно кичиться своими заслугами перед магическим сообществом.

Риверс хотел еще что-то сказать, но тут из-за фонтана, деловито переставляя когтистые лапы, выковыляла серебристая ехидна. Она огляделась, почесала брюхо задней лапой и решительно направилась к Рэнди. Тот втянул голову в плечи и заозирался, словно в поисках пути к отступлению.

Гермиона невольно усмехнулась: Анна Дэвидсон опять терроризирует своего адвоката. Эта девяностолетняя старушенция достала Риверса до печенок, говорить с нею меньше полутора часов было совершенно невозможно, а понимать слова собеседника она начинала только с девятнадцатого повтора — Рэнди специально посчитал. Надо думать, что и патронус ее не отличался лаконичностью.

— Сынок, а я вот спросить хотела... — противным старчески-дребезжащим голоском заговорила ехидна, подобравшись к ногам Рэнди и подняв кверху длинный острый нос. — А если я напишу завещание и в нем условие...

Гарри потянул Гермиону за руку:

— Идем, разговор есть.

Опершись о его локоть и вручив ему свой портфель, Гермиона позволила себя увести. Уже перед камином она оглянулась: Риверс со страдальческим лицом сидел на бортике бассейна, а ехидна устроилась рядом и что-то вещала, временами помавая лапой и почесываясь.

— А мы куда? — полюбопытствовала Гермиона, уже стоя одной ногой в камине.

— В Дырку, — Гарри взял щепотку летучего пороха. — А лучше в маггловский Лондон, там спокойнее.

Гермиона решительно шагнула назад:

— Гарри, ты спятил? Какая Дырка, какой Лондон? Я еле на ногах держусь, а тебе приспичило по кабакам разгуливать... Пойдем к тебе в кабинет, там и поговорим.

— Не кабинетный разговор, — отрезал Гарри и опять потянул ее в камин.

— Темнишь.

— Вот уйдем отсюда — просвещу. Не хочешь в Лондон — говори, куда. Только чтоб тихо и без лишних глаз и ушей.

Гермиона только вздохнула: сил на волнение и подозрения уже не осталось.

— Тогда ко мне. Гостем будешь.

Гарри покосился с недоверием.

— У меня квартира под щитом, забыл? Муха не пролетит, а если и пролетит, то с некрологом.

— Говори адрес.

Через миг Гарри, в три погибели согнувшись, сидел в камине у Гермионы и тихо чертыхался, пока она снимала охранку: камин был заблокирован хитро, попасть в него по сети было можно, а вот выйти в помещение без пароля нельзя.

— Блин, — посетовал он, с хрустом распрямив ноги. — Вот как вам удалось себе такую мощную защиту отжать? У меня тут авроры в незащищенных домах живут, заходи, кто хочет, бери, что хочешь, а вы, как особо важные государственные персоны...

— У меня тут адвокатские материалы. Режим секретности. Закрой глаза.

— Чего?

Гермиона торопливо заслонила ему глаза ладонями:

— Зажмурься! И считай до пяти, у меня, кажется, нижнее белье по всей комнате разбросано.

— Ух ты! А какого цвета?

— А какого надо?

Бытовая магия — отличная штука, особенно когда нужно за десять секунд собрать валяющиеся по углам трусы, свалить их в аккуратную кучку и прикрыть... да вот хотя бы полотенцем.

— Ответ адвоката... Три, два, один, кто не спрятался, я не виноват.

Когда Гарри открыл глаза, комната выглядела гораздо приличнее, чем всегда, еще и потому, что ворох одежды на спинке дивана был уменьшен до игрушечных размеров и упрятан под подушку.

— Слушай, а ты тут живешь вообще?

— Вообще да, — не совсем поняв, что друг имеет в виду, Гермиона пожала плечами. — А что?

— Да у тебя квартира, как наши явочные...

— Ты удивительно любезен.

— Зато правдив.

Гермиона плюхнулась на диван, стараясь не сорваться в усталое раздражение: слишком много всего стряслось за день, а тут еще Гарри в своей полудетской непосредственности потрепывает нервы.

— Ты, кажется, поговорить хотел? Или будем обсуждать интерьер моего жилища?

Гарри моментально посерьезнел.

— Кофе дашь? У меня с утра во рту тыквенной семечки...

Черт. Гермиона обреченно поднялась с мягкого дивана. Нет, надо было все-таки идти в кабак — там хотя бы за кофе не надо ногами ходить.

— Ты скажи, где он у тебя, я сам сделаю, чтобы тебе не вставать.

— Да уже встала, иду уже!

Единственными следами человеческого присутствия на кухне были чашки с кофейными потеками и кофейные же круги от этих самых чашек на столе. Гарри огляделся, потер пальцем коричневое пятно на непокрытой скатертью столешнице и вздохнул:

— Хорошо тебе.

— Чего это мне хорошо? — удивилась Гермиона, шаря по шкафчикам в поисках чистых чашек.

— Да как тебе сказать... Живешь, как хочешь. Можешь копать, можешь не копать. Хоть халву ешь, хоть пряники.

Гермиона обернулась, внимательно посмотрела на Гарри. Тот сидел за столом и все тер пальцем кофейное пятно. Она отодвинула чашки, села напротив, пригнулась, стараясь заглянуть ему в глаза — но увидела только слабо поблескивающую дужку очков.

— Гарри, что-то случилось?

— Да нет... — дужка легонько качнулась из стороны в сторону. — Просто иногда мне кажется, что я так и не стал сам себе хозяином. Думал — вот, война кончится, и все будет как надо. Грохну Волдеморта — будет всем счастье, а мне свобода и ветер в голове. Волдеморт меня грохнет — счастья всем, может, и не случится, но зато и мне уже никто не будет указывать, куда ходи, а куда не ходи, и где говори, а где молчи. Ну и вышло...

Гермиона встревожилась: уж кому-кому жаловаться на жизнь, но не Гарри Поттеру, послевоенное бытие которого можно было описать двумя словами — «сбыча мечт».

— Что вышло?

— То же, что вошло. Только хуже. Раньше хоть, знаешь, цель благородная была, преодоление всеобщего трындеца и те де... А щас опять «туда не ходи, сюда ходи, подай-принеси, отойди-не мешай, и извольте, аврор Поттер, соблюдать субординацию».

Дужка снова качнулась — это Гарри усмехнулся.

— Попробовал бы я дома вот так чашку на столе оставить, да еще с пятном...

Понятно. Лодка любви разбилась о рифы семейного быта. Отягощенного двумя детьми, ага.

— Гарри, ну прекрати. Совместная жизнь не одним медом намазана, сам понимаешь. Иногда требуется и чашки за собой мыть. Зато не надо открывать дверь своим ключом.

— Да я так и так своим ключом открываю. Спиногрызы то спят — шуметь нельзя, то едят — Джинни занята, то опять спят... Потрахаться, и то проблема, извини уж за подробности. Ал в нашей комнате спит, и взял дурную привычку подскакивать и орать, когда мы на самой интересной стадии...

— Ну, тут я тебе не советчик. У меня никто в комнате не спит, а орут если только вопиллеры от Великого и Ужасного по утрам. Но, оцени ситуацию, я даже кота не могу теперь завести — никогда не знаешь, вернешься домой сегодня, завтра или через неделю. Ну и, опять же, если заболеешь, так даже чаю никто в постель не подаст. С жиру ты бесишься, вот что. Всему Лондону известно, вы прекрасно живете.

— Лондону видней...

Гарри оставил в покое пятно и теперь сидел, как небрежно брошенный на стул мешок с картошкой.

— Слушай, ты мне мозги не полощи! — настроение друга уже не на шутку беспокоило Гермиону. Насколько она помнила, Поттер никогда не был ни нытиком, ни паникером, ни слабаком. — Что, действительно что-то серьезное произошло?

— Нет. Ничего сверхъестественного не произошло.

Гарри неожиданно поднял голову и посмотрел на Гермиону в упор.

— У меня не произошло. А вот у тебя — да.

— Удивил! Сверхъестественное — это штатный режим при моей профессии. Что же у меня такого выдающегося случилось?

Поттер неожиданно усмехнулся совсем по-поттеровски, с лукавинкой и врединкой во взгляде:

— Кофе дашь — скажу!

— Ты и так скажешь. Ты же не плакаться на свою тяжкую жизнь пришел.

— Амбридж бы тебя побрала с твоим адвокатским цинизмом. Скажу, куда я денусь. Ну кофе-то дай!

Гермиона отмахнулась:

— Не поминай всуе. Тебе кофе со сливками или с сахаром?

— И того, и другого, и можно с сэндвичем.

— Нахал.

Гарри только плечами пожал.

Чистых чашек Гермиона так и не нашла, и ничтоже сумняшеся взяла ту, из которой пила кофе утром.

— Это моя, — пояснила она в ответ на скептический взгляд Гарри. — Не отравишься.

Жестяная банка с кофе оказалась неожиданно легкой, и, стоило Гермионе приоткрыть крышку, изнутри раздался противный пронзительный визг:

— Меня осталось три ложки! Хулиганы последнего лишают!

— Заткнись, ошибка пьяного плантатора! — рявкнула Гермиона в банку. — Всякие желуди будут мне истерику мастерить!

Гарри за ее спиной что-то невнятно пробубнил.

— Да, я уже разговариваю с кофейным порошком, отражением в зеркале и мозгошмыгами. А ты говоришь — хорошо живу, — Гермиона поставила на стол кружку с кофе. — Пей и перестань развлекаться.

Гарри с сомнением заглянул в кружку:

— А сливки?

— Нету.

— А чего тогда предлагала?

— Из вежливости.

Поттер сделал глоток и тут же сморщился:

— А сахар?!

— Нету сахара.

— Вежливая ты моя... Про сэндвич спрашивать, наверное, бесполезно?

— Могу предложить шепердспай трехдневной выдержки. Правда, он, по-моему, уже пищит и шевелит ложноножками.

— Вот тебе и домашнее животное, — Гарри явно через силу глотнул невкусный кофе. — Выгуливать не надо, кормить не надо, туалет тоже менять...

— Вот я его твоему старшему и подарю на первый зуб.

Гермиона поймала себя на том, что совсем забыла о цели поттеровского визита. Так легко и беззаботно протекал разговор, такой он был обычный и привычный — словно Гарри просто заглянул на чашку кофе, перекинуться последними новостями, потрындеть за жизнь, обменяться подколами... Словно не было тех трех лет дежурных открыток и обещанных, но так и не отправленных сов.

— О зубах ближе к ночи, — Гарри поправил очки, отодвинул чашку и поставил локти на стол, став сразу суровым и немного официальным. — У меня к тебе один, но исключительный вопрос. Что ты делала сегодня в допросной?

Гермиона даже чуть вздрогнула — таким резким был переход от ложноножек к происшествию с Итоном.

— То есть?

— Есть у тебя нечего, а что ты делала сегодня в допросной?

Залог правильного ответа — правильно заданный вопрос. Гермиона искренне не понимала, что именно хочет услышать от нее Гарри. Поминутный отчет о происшествии в допросной с момента ее появления там, причину ее там появления или еще что? А самое главное — она не понимала, почему Гарри так этим интересуется.

— Тебе все адвокатские тайны раскрыть или выборочно?

— Чихал я на твои тайны, мне своих хватает! Ты можешь просто ответить, какая нелегкая тебя туда понесла?

Гермиона пожала плечами, все еще не вполне понимая цель такого допроса с пристрастием.

— Исполняла свои обязанности адвоката, а ты что подумал?

Гарри, казалось, озадачился.

— Разве адвокат Итона — ты? А где МакЛейн?

— Я за него.

— Как так?

Гермиона сознавала, что Гарри, скорее всего, не знает особенностей адвокатского делопроизводства. И каким образом дела перекидываются от одного адвоката к другому — тоже. Но его вопросы и повышенный интерес к поручению МакЛейна все равно раздражали.

— Вообще у нас практикуется передача ордеров. Если ты сам не успеваешь выполнить какое-то поручение, можешь попросить коллегу. Оформляется новый ордер, и ты с ним спокойно все выполняешь.

Гарри уставился в стол. Усиленная мысленная работа так явно отразилась на его лице, что Гермиона тихонько хихикнула.

— Гермиона... а почему... — Поттер поерошил волосы, заглянул в кружку с недопитым кофе, глянул исподлобья. — А почему он сам не пошел на допрос? Почему попросил именно тебя?

Гермиона всплеснула руками:

— Мерлин, да почем я знаю! Попросил, и все. Какая разница, кого? Тебе-то что за дело до всего этого?

— Какая разница... — Гарри поднялся из-за стола тяжело и внушительно. — Разница есть. Он тебя подставил, Гермиона.

Она присела на стул, будто ее ударили под колени, и неуверенно улыбнулась:

— По-моему, ты переработал...

— Нет, Гермиона. Это ты сидишь с шорами на глазах и свято веришь в силу закона. А у нас давно действует только один закон — закон силы. МакЛейн тебя подставил, и не только тебя.

Гермиона в смятении покачала головой, изо всех сил не давая мысли развиваться в ту сторону, куда ей развиваться было логично.

— Да это бред. Не мог же Робин знать, что...

— Не только мог. Он знал.

Сразу вспомнились застывшие соляными столпами авроры у допросной, беспрекословное повиновение истерическим приказам Итона, моментально открывшаяся дверь — будто по сценарию, по хорошо отрепетированному плану... Мысль все-таки вырвалась на свободу и резво понеслась выкручивать выводы из вновь полученной информации. И выводы были такими впечатляющими, что Гермионе показалось, будто от тоскливого страха стало медленнее биться сердце.

— Не хочешь же ты сказать, что...

— Да. Побег Итона был спланирован.

Гермиона в ярости вскочила и оперлась ладонями о стол, сверля Гарри глазами:

— Ну, это уже слишком! Ты ври, да не завирайся! Чтобы МакЛейн организовал побег... Ни один адвокат никогда на такое не пойдет!

— Сядь.

Гарри надавил на ее плечо, заставляя опуститься обратно на стул.

— Пойдет — не пойдет, тебе виднее. А МакЛейн действительно не планировал побега.

— Тогда как он мог знать?!

— От меня.

Гермиона открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова, и только вопросительно хлопала ресницами.

— Побег Итона организовал я.

Прошло немало времени, прежде чем Гермиона сумела выдавить:

— Гарри, ты спятил.

Тот, пока она переваривала полученные новости, успел прикончить кофе, и теперь ищуще озирался — видимо, в надежде перехватить еще чего-нибудь съедобного.

— Почему?

— Он еще спрашивает! Если узнают... это же «поцелуйное» дело!

— Не узнают. Вообще да, я поначалу просил МакЛейна помочь, он отказался. Тогда я попросил не мешать, и он согласился.

Какой-то второсортный детектив, ей-Мерлин...

— А ты не думал, что Робин тебя сдаст?

— А кто бы ему поверил? Вот теперь, Гермиона, сама подумай: раз он знал о готовящемся побеге, мог он послать тебя на допрос случайно?

Гермиона в изнеможении опустила голову на руки. Так всегда бывает — ждешь подставы от кого угодно, но только не от своих. Если бы не прицокала с сообщением снейповская лань, даже Мерлин не ведает, чем бы все закончилось. Надо же, любовь великая, навоз виверны... Это, значит, Робин так решил «не мешать».

— Я больше не хочу ничего слышать, Гарри. Зачем тебе этот побег?

— Ты же не хочешь ничего слышать.

Гермиона вскинулась.

— Ладно, ладно. Итон сидит за дело Малфоя. Проще говоря, ни за что. И меня не закрыли вместе с ним только потому, что я — Гарри Поттер. Не надо мне говорить про суды и закон — видал я это все в действии и в белых тапках. Никакой суд Итона не оправдает, и никакие адвокаты не защитят.

— Гарри, это все равно не метод! Это преступление! — она и сама поразилась, с какой детской наивностью прозвучали ее слова.

— Преступление — гноить человека в тюрьме только за то, что он честно исполнял свой долг! — рявкнул Поттер и осекся, увидев, как нехорошо сощурилась Гермиона. Продолжил уже спокойнее: — Справедливость и закон — разные вещи, и ты лучше меня это знаешь. Если выбирать, я предпочитаю справедливость. Раз она требует преступить закон, я это сделаю.

— Итону это не поможет...

Гарри удрученно скривился:

— Ему теперь уже ничто не поможет. Молодец твой коллега, нечего сказать. Подставил вместо себя ничего не знающую об операции женщину, в результате операция сорвана, Итону теперь светит еще и срок за попытку побега, а МакЛейн весь в белом пальто и с нимбом. Это хуже, чем если бы он нас заложил.

У Гермионы не укладывалось в голове: чтобы МакЛейн, прямой и бесхитростный, как черенок от метлы, намутил такое... И когда это в Гильдии подставляли друг друга? Когда старались остаться чистенькими, подвергая опасности товарища? Мир сошел с ума?

— И все же нельзя так, Гарри. Нельзя защитить правду неправедным способом. Как новое убийство не поможет воскресить умершего.

— Плохое сравнение, — грустно усмехнулся Гарри. — Мертвых ничто не может воскресить. А на войне как на войне — все средства хороши.

— Война кончилась восемь лет назад.

— Война никогда не заканчивается.

— Ты точно спятил. Воитель... — Гермиону неожиданно разобрал самый настоящий гнев. — Ты о детях подумал? О Джинни? Что с ними станет, если ты попадешься на своих благородных преступлениях? Тоже мне, Робин Гуд выискался!

Усмешка Гарри из грустной стала злобной.

— Ничего с ними не станет. Моего состояния им хватит на безбедное существование лет на двадцать, если не больше.

Гермиона не поверила своим ушам.

— Гарри!

— Что — Гарри! Ну что — Гарри! — теперь вздыбился и Поттер. — Хорошо тебе рассуждать, у тебя из живых существ в доме только новая цивилизация в пироге! Конечно, ты у нас праведница, защитница справедливости — сколько стоят твои услуги при нынешней инфляции?! Ты выигрываешь — ты герой, ты проигрываешь — ну а что, не тебе же сидеть! Что ты делаешь, кроме как перекладываешь бумажки и тренируешь коленные суставы: «Да, ваша честь, нет, ваша честь»?! А мои парни сидят! Семеро сидят, а еще трое уже лежат, и им-то уже точно не помочь!

Он внезапно «сдулся», словно осознал, какую безобразную сцену разыгрывает. Ссутулился, уставился в стол и снова принялся тереть кофейное пятно. Гарри не сказал ни слова неправды о ней, об адвокате Грейнджер, но и правдой это называть было нельзя. И если он не вылетел за дверь в ту же минуту, то лишь потому, что сам все это понимал.

— А я и моя профессия тут при чем?

— Извини.

— Не дороговата камбала выходит?

— Другой рыбы тут нет.

«Другой рыбы тут нет» — именно эти слова она сказала Гарри тогда в лесу. Когда они одурели от голода настолько, что Гермиона отважилась прокрасться к ближайшей деревушке и, наступив на все свои принципы разом, стащить с рыбного лотка две камбалы. Гарри спросил, почем камбала. А Гермиона ответила: «Два фунта моей совести». И родилась поговорка, вроде пароля...

Неожиданно Поттер нарушил тяжелую тишину.

— Ты никогда не думала, что мы сами себя обманули? За что боролись, на то и напоролись?

Гермиона озадаченно мигнула.

— Моя судьба, твоя... Всем кажется — лучшего желать невозможно. Ведь мы получили все, чего хотели.

Да, именно то, чего хотели. Не меньше, но и не больше. Теперь хочется другого — такова уж человеческая природа, но назад дороги нет. За что боролись, на то и напоролись.

Гарри бросил на Гермиону быстрый взгляд и, похоже, увидел то, чего так ждал — наконец-то понимания.

— Знаешь, — продолжил он сиплым полушепотом. — Таким, как мы, нельзя заводить семьи, рожать детей. Нельзя привязывать людей к себе, нельзя, чтобы тебя всегда ждали. Потому что когда тебя всегда ждут, ты обязан вернуться. А когда ты обязан вернуться — ты становишься трусом.

Гермиона помнила, как это. На войне нельзя желать остаться в живых. Ведь тогда начинаешь прятаться за чужими спинами. К счастью, в шестнадцать лет обычно не задумываешься о тех, кто тебя всегда ждет.

Она оглядела кухню и в который раз пожалела, что у нее в доме нечего не только съесть, но и выпить.

Гарри уходил понуро и неохотно — видимо, ему тоже хотелось залить тяжелый разговор чем-то покрепче кофе. Он даже намекнул на «сгонять за...», но Гермиона категорически заявила, что алкоголь усугубляет состояние, в котором садишься пить. Судить о состоянии Гарри, верно, можно было разно, но свое состояние она усугублять опасалась: мозг в трансе от передоза информации, тело казалось тыквенным желе от усталости, а о настроении вообще лучше было не вспоминать.

Ушел Поттер в двери, не через камин. То ли пытался отсрочить возвращение домой... Уже на пороге он оглянулся, помялся и наконец выговорил:

— Слушай, мы же всегда с тобой были... больше, чем друзья, и...

Гермиону прошиб холодный пот. Мерлин, только не это!

— Больше, чем друзья, мы с тобой были всего один раз! — отрезала она поспешно и, пожалуй, громковато. — Если помнишь, потом нам обоим очень было неинтересно друг другу в глаза смотреть!

— Да я не о том... — Гарри еще больше ссутулился, обреченно махнул рукой и бросил: — Ладно, увидимся...

Он вышел за порог и быстро затопал вниз по лестнице. Закрыв дверь, Гермиона по традиции села на коврик в прихожей и привалилась к стенке.

Вот, Грейнджер, если ты не знала, что у тебя в жизни и в голове большие проблемы, то теперь знаешь. Все мысли четко на две стороны: если не юриспруденция, то секс, и наоборот. Хотя нет, на полторы: профессия не оставляет в покое даже во время секса, и пока тело получает себе удовольствие, мозг обычно занят интенсивным обдумыванием, например, формулировки просительной части иска. Гермионе ни разу не удалось это «выключить» — и потому она была благодарна Ди Трою: в постели они оказывались всякий раз, когда напивались до безобразия, и тогда уж мозг волей-неволей отключался сам. Она подозревала, что у Ди Троя та же беда, и он тоже за миг до оргазма может процитировать любую статью Уголовного уложения со всеми поправками и комментариями, но спросить не решалась.

Вот и Гарри... что уж он имел в виду, говоря о «больше, чем друзья», одному Мерлину ведомо, но явно не тот столетней давности единственный злополучный раз, после которого они глаз не смели друг на друга поднять. Впрочем, Джинни сама виновата — не пригласила Гермиону на девичник. Зато Гарри зачем-то пригласил на мальчишник: «Ну ты же свой парень!» В половой принадлежности «своего парня» он достаточно скоро получил возможность убедиться. А степень алкогольного опьянения — это, как известно, не смягчающее, а совсем даже отягчающее обстоятельство.

И хотелось бы забыть, да не забывается. Именно тогда Гермиона впервые — и навсегда — не смогла «выключиться». Гарри неистовствовал, стонал и рычал, а будущая адвокат Грейнджер самозабвенно раздумывала над процессом Северуса Снейпа.

Над процессом Северуса Снейпа однозначно надо подумать. Только не над тем тогдашним, а над этим нынешним. Черт бы побрал Гарри с его трудностями семейной жизни и подозрительными намеками. А также с его робингудством, аврорскими детективами и прочей шушерой. И МакЛейна черт бы побрал.

Надо подумать. Работать...

Гермиона вздрогнула: надо же, задремала. А ведь вроде вспоминала, размышляла... Надо работать. Но завтра. На сегодня хватит дуэлей.

На четвереньках в комнату — опять же, по традиции. Чтобы держать глаза открытыми, требовалось немало усилий, и Гермиона боялась даже моргать: вдруг веки не захотят подниматься. А закрывать глаза было рано, требовалось еще отправить «челобитную» Трумэну, чтобы с утра не выбрасывать в окошко очередной вопиллер.

Когда почтовая сова, позаимствованная у портье, унесла Председателю огрызок пергамента с объяснением, почему адвоката Грейнджер завтра в Гильдии не дождутся, Гермиона всползла на диван, вяло подумала, что надо бы раздеться, натянула на голову подушку и назло всем и всему уснула.

Она шла по пляжу. Мелкий, как мука, и такой же белый песок приятно обволакивал босые ступни. Припекало солнце, искрило на линии горизонта пронзительным, тоже белым светом. Прибой шумел равномерно, как дыхание спящего человека: шшшшшппп — пппшшшшшш, шшшшппп — пппшшшшш...

Она шла. Зачем, куда — не знала. Сколько лет в пути, а сколько еще впереди — не помнила. Ей надо было идти. Она не задавалась вопросами, не видела цели. Надо идти — значит, надо, и она шла.

Ей ничего не хотелось. Только сесть и отдохнуть. И никуда больше не идти. Но — надо, и она шла.

Ноги вязли в песке, и каждый шаг давался все труднее. Солнце подымалось все выше, и его лучи жарили спину и плечи все сильнее. Руки понемногу отекали, а во рту копилась густая тягучая слюна. Море шумело все так же равномерно, словно по метроному.

Она попыталась спуститься ниже к прибою, чтобы идти по мокрому, более крепкому песку. Волна с жадностью набросилась на истертые ноги, обожгла морской солью, как лизнула ядовитым языком. Пришлось вернуться на сухой вязкий песок-муку.

Она шла. Ласковый поначалу белый песок терзал ступни миллионами крошечных иголок, саднил, шкрябал, как наждак. Прибой залепил уши плотным равномерным шумом, и казалось, кроме этого шума на свете умерли все звуки. Солнечный жар охаживал спину и плечи раскаленными кнутами, слепил и резал глаза неистовым блеском.

Ни облачка, ни деревца, ни тента, ни человеческого вздоха. Только обжигающий вязкий песок под ногами, яростное солнце, издевательский шум моря, боль от ожогов, боль в постоянно сощуренных глазах, боль в подкашивающихся коленях и больное, изматывающее знание: надо идти.

Казалось — еще всего один шаг, и она упадет, и больше не встанет. Но она все шла, и каждый следующий шаг не становился благословенным последним. Горячий, соленый, влажный воздух с трудом проходил в легкие, в горле сипел, жег пересохшие губы. В голове мутилось, а в глазах темнело от света. Слезы ссыхались в ресницах, осыпались на щеки крошечками соли.

Но надо было идти. И она шла. Неизвестно, куда, неясно, зачем.

Она просто шла. Должна была давно упасть от усталости, от жары, от навязчивого морского гула, от безнадежности и бесцельности своего пути

Но почему-то не падала.

И шла.

Шла до тех пор, пока не проснулась.

Этот сон преследовал Гермиону давно, и раз от раза становился все тяжелее: солнце жарче, песок вязче, море громче, только путь неизменно уходил в бесконечность. Просыпаясь, она чувствовала страшную усталость, ноги болели реальной болью, и порой казалось, кожа по-настоящему обожжена. Заснуть после такого обычно не удавалось и не особенно хотелось — страшно было вернуться в кошмарную благодать нескончаемого пляжного путешествия. Остаток ночи проходил в бездумных блужданиях по квартире, безуспешных попытках почитать какой-нибудь обзор судебной практики или комментарий к очередному невразумительному закону, бессмысленном лежании в ванне и бесполезном питии кофе.

Гермиона встречала утро с чугунной головой, воспаленными глазами и категорическим отсутствием желания жить. Но труба звала: где-то кого-то осуждали, где-то у кого-то что-то отбирали, кто-то с кем-то делил имущество, кто-то у кого-то взял в долг и не отдал... По сравнению с этими проблемами бессонная ночь становилась мелкой, ничего не значащей неурядицей. И оставалась таковой до следующей прогулки по пляжу.

Не помогали ни зелья, ни маггловские снотворные: Гермиона просто не могла проснуться, и до звонка будильника плакала во сне от тоски и усталости. Единственным спасением был алкоголь, но надираться каждый вечер до невменяемости, чтобы уснуть — увольте. Устав гражданского процесса и Кодекс профессиональной этики адвоката ничего не говорили насчет запрета являться в заседание с похмелья, но не оттого, что это было разрешено. Чтобы позволять себе дышать на судью свежим перегаром, нужно быть либо клиническим идиотом — а таковых в Гильдии не держали, — либо Джошуа Трумэном, которому уже можно было все.

В этот раз прогуливать ночь оказалось совсем тяжко. Кофе закончился, глаза хотели закрыться, тело же, наоборот, не хотело ничего. Мозг спал, и в полусне выдавал чудные и муторные соображения о смысле жизни, о качестве нынешних бифштексов, о справедливости, о тщете всего сущего, о новой цивилизации в шепердспае и о влиянии ультрафиолетового излучения на рост телеграфных столбов. О деле Снейпа мозг думал, что неплохо было бы превратить бывшего преподавателя в ворону и пустить летать, и дело бы тогда закрыли за отсутствием обвиняемого в человеческом облике — вряд ли бы дементор соблазнился облобызать птицу. Гарри Поттера мозг предлагал накормить шепердспаем и понаблюдать за реакцией человеческого организма на вторжение внеземных существ. Гермиона всерьез размышляла, не применить ли Акцио к банке кофе в ближайшей лавке, не вызвать ли дух Косолапсуса, не покрасить ли еще раз волосы, не сходить ли погулять в три часа ночи...

Она вставала с дивана, блуждала по темной квартире, снова ложилась, вставала, блуждала... Включила было свет, но он тут же резанул отблеском палящего солнца из сна. Пустила воду, чтобы набрать ванну — и с воплем закрутила вентили: шум льющейся воды мигом трансформировался в клокотанье морского прибоя. Ковер в комнате плыл перед глазами, то и дело превращаясь в песок.

Мелькнула малодушная мысль свалиться в гости к Ди Трою. Мелькнула и пропала: в четыре утра? На трезвую голову? Дружба дружбой, но кошмарики врозь.

Пробравшись по краешку ковра-песка, Гермиона непонятно зачем вышла на кухню. В муаровой темноте водопроводный кран, металлические ручки буфета и забытые на столе чайные ложки поблескивали тускло и зловеще. Из-за приоткрытой дверцы шкафа торчал уголок контейнера с безвременно погибшим шепердспаем. Что там Гарри про домашних животных говорил? Едва соображая, что делает, Гермиона взмахнула палочкой над шепердспаем, предварительно зажав нос. Запеканка взбугрилась, пошла пузырями, а потом выбросила ложноножки и запищала, совершая броуновские движения по контейнеру. Гермиона немного понаблюдала за жизнедеятельностью нового магического существа, потом решила, что для домашнего питомца оно слишком уж вонюче, захлопнула крышку контейнера и выбросила его в окно. Вот кто-то нашедший обрадуется...

Снова стало тихо и пусто. Пугливо оглядевшись и с трудом подавив желание отбежать подальше от длинной, нервно изломанной тени на полу, Гермиона забилась в угол дивана и сидела калачиком, пока за окном не начало светать, и надоедливо-жизнерадостная птаха не завела ежеутреннюю шарманку: «Чи-чи-ю! Чи-чи-ю!» От недосыпа немного знобило, а голова ожидаемо наливалась тяжестью.

Ночь закончилась. Еще одна не прожитая — пережитая ночь.

За окном понемногу нарастал гул просыпающегося города. Гермиона устало потерла глаза: вот такое вот у нас доброе утро.

Во сколько там открывается Министерство? Адвокат имеет право беспрепятственно видеться с подзащитным в любое время суток, но поднимать Снейпа с постели ни свет ни заря ради протокольной беседы... хотя с той постели и среди ночи с радостью помчишься. Поставим вопрос по-другому: во сколько открываются на Диагон-аллее забегаловки с приличным кофе? Розмерта начинает подавать завтраки в восемь, что ли... Два часа на включить мозги и привести себя в божеский вид должно хватить.

Гермиона со стоном распрямила затекшие ноги. В душ, намарафетиться, проверить документы в портфеле, связаться с Мартином, найти кофе, вытребовать экстренное свидание со Снейпом, настучать по башке МакЛейну... сколько дел! И какое из них сложнее — еще вопрос.

На кухне задребезжало оконное стекло, как от далекого взрыва. Гермиона вздохнула: манеру председательской совы ни с чем не спутаешь. Угостить сову было нечем, поэтому влетать в квартиру птица отказалась. Оставила письмо на подоконнике, скептически угукнула и отправилась восвояси по своим совиным — или по председательским — делам.

Удивительно, письмо оказалось не вопиллером. Но категорическое веление мухой явиться «на ковер» к Великому и Ужасному ничего приятного не сулило. А чего еще следовало ожидать? Председатель разве что-то хорошее когда говорил?

— Мухой так мухой, — сказала Гермиона письму. — Только это будет очень медленная и сонная муха.

Бросив пергамент на стол, она поплелась умываться. И только в ванной поняла, что так и не переодевалась со вчерашнего вечера.

— За кого меня принимают мои подчиненные?! — бушевал Председатель. — За дурачка?!

Он вытащил из-под пресс-папье огрызок пергамента, в котором Гермиона узнала свою вчерашнюю записку, и затряс им над головой:

— За дурачка!

Гермиона пожала плечами: мол, вам виднее. Председательского гнева бояться не стоило: Трумэн проорется и успокоится, ну встал не с той ноги, бывает. Вот когда Председатель говорил тихо и вроде бы спокойно, распекая за какой-нибудь косяк, тогда и вправду надо было играть в страуса и запасаться вазелином в промышленных масштабах.

— Что это? Я вас спрашиваю, что это такое?!

Гермиона подавила улыбку.

— Челоб... Служебная записка.

— Записка, значит? — Председатель громко выдохнул и зачитал вслух: — «Настоящим уведомляю, что в связи с непредвиденным ухудшением самочувствия, вызванным разочарованием в мировой справедливости, двадцатого июня сего года буду находиться в ППД без отрыва от производства». Это как понимать?

— Ну как... творческий кризис, упадок профессионального духа, несовместимые с практической адвокатской деятельностью...

— А адвокатская деятельность может быть теоретической? — скривился Председатель. — Что такое ППД?

Только не ржать, Грейнджер, если тебе еще дорог твой статус.

— Пункт постоянной дислокации. Квартира...

Трумэн, зловеще уставившись на адвоката Грейнджер, медленно смял пергамент.

— Шуточки все шутим? Я знаю, вы шутница. Третьего дня в книге убытий расписались, что уехали в Организацию Объединенных Наций. Ездили?

Теперь улыбку сдержать не удалось, хотя Гермиона очень старалась.

— Далеко... Не успела до конца рабочего дня.

— А на той неделе отправились в Главсовинформбюро Лимитед. Я проверил, такой службы нет!

Гермиона притворно понурилась:

— Да, их пока не информируют.

— Кого?!

— Сов. Хотя с точки зрения равенства прав людей и магических живых существ...

— Так. Что еще скажете?

Ну что тут скажешь? Вряд ли Председатель склонен сейчас обсуждать проблемы мировой справедливости в целом и морально-этические аспекты взаимодействия адвоката Грейнджер с одним отдельно взятым клиентом в частности.

— Вам нечего сказать? Адвокату всегда есть, что сказать!

— Предпочитаю делать, а не разглагольствовать.

Председатель в ярости грохнул кулаком по столу:

— Вы уже наделали! Какого черта вы потащились вместо МакЛейна на допрос?! Кто вам позволил перекидывать ордер?!

А, теперь все ясно. Председатель был осведомлен обо всем, что творилось в Гильдии, как в свое время Дамблдор знал все, что происходит в Хогвартсе. Вот так вот и уверуешь в переселение душ...

— Мы не перекидывали ордер, — уверенно заявила Гермиона, решив пока не сообщать Трумэну об инсайдерской информации Гарри. — На нем была ваша подпись.

— Моя подпись!

Трумэн рыкнул разъяренным львом, и Гермиона даже попятилась невольно.

— Моя подпись! Вы уже не в состоянии отличить мою подпись от подделки?

Подделки? Перед глазами замелькало, как кадры видеосъемки: МакЛейн, отдающий ордер вместе с пачкой документов, беглый взгляд — фамилия, реестровый номер, номер академического знака... подпись... Подпись!

Так вот к чему это все. Ну МакЛейн, ну гаденыш. Так хотел остаться чистеньким, что уделался по самое не балуйся. И ее, Гермиону, уделал так, что не отмоешься. Поди доказывай теперь, что не виноватая, и объясняй, почему не вгляделась в подпись.

— Сэр, у меня не было и не могло быть оснований подозревать коллегу в подлоге. Но в следующий раз я непременно проверю подлинность подписи с помощью Аутентикус, даже если увижу, как вы ставите ее своей рукой.

— Воспитал на свою голову, — пробубнил Председатель. — Ты хоть понимаешь, во что тебя вляпали?

Когда Трумэн переходит на «ты» — дело пахнет Костеростом. Теперь Гермиона окончательно поняла, зачем нужен этот разговор: кто кого первым утопит. Стало пакостно и мерзко.

— Да как-то, знаете, не очень. Хотя все вокруг, похоже, не просто умные, а еще и провидцы.

Нет, господин Председатель, ни кляуз, ни жалоб не дождетесь. МакЛейну Гермиона сама устроит темную, причем вторым способом, но соревноваться в подставах — увольте.

Трумэн махнул рукой, показывая, что адвокат Грейнджер может идти.

— Да, кстати, — Гермиона обернулась у двери. — Такая организация есть.

Председатель недоуменно приподнял брови.

— Совинформбюро. Была, во всяком случае. В России.

Гермиона шла к своему кабинету с полным ощущением того, что мир перевернулся с ног на голову. Адвокаты Гильдии своим молчаливым согласием способствуют аврору в совершении должностного преступления, при этом подставляют коллег, подделывают подпись Председателя на ордере. Сам Председатель ставит на своих подчиненных нравственно-этические эксперименты. У Гарри Поттера едет крыша, и он решает заняться восстановлением справедливости по-поттеровски, через ерш твою медь. У Северуса Снейпа тоже едет крыша, и он начинает играть в шпиона. А у самой Гермионы впервые в жизни случилось дело, по которому она не знает, как работать, и от этого у нее едет крыша.

МакЛейну очень повезло, что он не встретился Гермионе по дороге. Иначе она точно отомстила бы ему немедленно, причем первым способом. Но Гермионе встретился Мартин.

— Мисс Грейнджер, они не хотели! — гордо заявил помощник. — Но я дрался, как лев, и получил!

Чтобы осознать, о чем это он, понадобилось несколько секунд и вид свернутого пергамента с печатями Гринготтса.

— Мартин, ты МакЛейна не видел?

— Никто его не видел, — прогудело из-за плеча голосом Ди Троя. — Мать, ты не хочешь дырки в карме заштопать, а? Ты в последнее время совсем расприключалась, проверься хоть на сглаз, что ли.

Магический Лондон — город маленький. Новости распространяются быстро, и если в Аврорате чихнешь, в Гильдии скажут: «Будь здоров!»

— Хорошо, не мозги послал проверять, — буркнула Гермиона, отпирая дверь кабинета.

— А чего от тебя Великий и Ужасный хотел?

Она задрала голову, чтобы посмотреть в лицо Ди Трою, но признаков излишней осведомленности о выходке МакЛейна на его физиономии не увидела.

— Не сейчас, Ди.

— А когда? Мне же интересно.

— Интересно ему... Не знаю. Может, никогда. Тебе что, делать нечего?

Ди Трой ухмыльнулся:

— Вообще-то да. Есть идеи?

— Есть. Познай самое себя.

— Понял. Не прощаюсь.

Великан потопал к себе.

А Гермиона долго дергала ручку двери и не понимала, почему та не открывается, пока не вспомнила, что дверь открывается внутрь, а не на себя.

— Ночью надо спать, — вздохнула она.

— Да, — глубокомысленно отозвался Мартин. — Мама вот мне тоже всегда говорит, что работают люди днем, а ночью спят. Но я ж не виноват, что в сутках всего двадцать четыре часа.

— Виноват.

Настроение было препаршивое, но недоуменно-возмущенный помощник выглядел так комично, что Гермиона слегка улыбнулась:

— Почему у меня до сих пор нет кофе?

— Виноват, — согласился Мартин.

Что и говорить, терпение у парня было ангельское. А может, ему просто до одури хотелось себе академический знак на лацкан.

— Знаешь, чем пахнет цивилизация?

Мартин сморщился:

— Выхлопными газами.

— Запах цивилизации — это запах кофе. Ты еще здесь?

Помощник угукнул совой и сгинул.

Едва удержавшись, чтобы не потереть со вкусом глаза, — накрашены же! — Гермиона развернула гринготтовский пергамент. Взгляд скучающе заскользил по убористым строчкам. Молодец Мартин, выбить из гоблинов полный отчет по финансовым операциям Снейпа едва ли не с момента зачатия — это сильно. Но такое количество цифр... укачивает.

Гермиона незряче уставилась в противоположную стену: это когда же ее начало подташнивать от цифр? Ведь с детства обожала арифмантику. А может, это просто недосып сказывается... или право на защиту о себе напоминает? Нет, пусть лучше будет недосып. Так спокойнее.

Не отвлекаться. Любое преступление оставляет финансовый след. Проверено и доказано. Если что-то было, то что-то должно быть.

Исповедь банковского счета Снейпа была скучна, как мечты нимфоманки: зарплата, гонорар, гонорар, зарплата, приход-расход... дебет-кредит-отпечатки пальцев... при чем тут отпечатки пальцев?

Гермиона со стоном ткнулась лбом в пергамент: голова отказывалась соображать. Буквы перед глазами расплылись и стали похожи на жирных тараканов. Потом тараканы отрастили лапки, забегали, завихрились и слились в сплошную черную пелену.

Гермиона спала.

— Мисс Грейнджер! Мисс Грейнджер, что с вами?! Вам плохо?

Смутно знакомый голос взрезал плотную пелену сна. Гермиона открыла глаза, не понимая, где она, что происходит, почему так болит шея, и куда делись тараканы — во сне она думала о том, чем их потравить. Мартина она опознала не сразу, зато запах кофе учуяла моментально.

— Нет, теперь мне почти хорошо.

Соврала. А какой смысл говорить правду? Что ты жив, что помираешь — твою работу за тебя никто не сделает.

С первым глотком кофе в желудке поселилось противное ощущение — еще не боль, но близко к тому. Не допрыгаться бы до гастрита... После второго глотка Гермиона вспомнила: какой-то из загипнотизировавших ее буквотараканов ей не понравился. При мысли о том, что придется снова разбирать по циферке всю двухфутовую пергаментную простыню, захотелось умереть. Знать бы еще, что искать...

Она нехотя подвинула к себе выписку. Если судить о жизни Снейпа по его финансам, бывший профессор давно должен был удавиться с тоски. Зарплата, зарплата, премия, зарплата... «Вестник зельеварения» — гонорар за статью, смешные сикли... Хогвартс, Хогвартс, Хогвартс... Начислено — снято, начислено — снято... Опа, взыкание... Один сикль? У Дамблдора всегда было своеобразное чувство юмора... Выходное пособие... Денежная премия к Ордену Мерлина... Министерство Магии — консультационные услуги, Министерство, Министерство... Что?

Гермиона зажмурилась, помотала головой, допила кофе, снова глянула на пергамент. Точнее, на две последние строчки.

Счет-отправитель кажется знакомым, но раньше в выписке не встречался. Сумма... нескромная. Счет-получатель принадлежит Снейпу. Назначение платежа — оплата по договору.

Значит, все-таки было.

Вот вам и таракашек.

Гермиона медленно поставила бумажный стаканчик из-под кофе на стол, не отрывая взгляда от документа.

Что-то дешево продался Герой войны. А ведь последний хрен без соли не доедал.

Линия защиты, и до того весьма неясная, превратилась в штрихпунктир.

Есть профессии, смысл которых — решать чужие проблемы. Среди этих профессий есть такие, которые превращают решение чужих проблем в искусство: врач и адвокат. Ну а поскольку в искусстве, как известно, объективных критериев нет, то художника любой обидит.

В магическом мире понятие трудностей размылось давно и сильно. Какие могут быть трудности, когда на каждую мелочь найдется соответствующее заклинание. Взмах палочкой — разбитая чашка починена, утерянная вещь найдена, неприятные воспоминания слиты в думосброс... Сложно в таких условиях представить ситуацию, где палочкой хоть умахайся, но ничего не изменится.

Может, поэтому люди редко верят врачам и адвокатам. Проще обратиться к знахарю или гадалке — ведь там обещают те же чудесные и моментальные решения проблем. И может, именно поэтому люди бегут к специалистам чаще всего только тогда, когда болезнь запущена, и поздно пить боржом. Кто оказывается в результате виноват? Правильно, врач и адвокат.

Гермиона криво усмехнулась: вот и Снейп туда же. Уж как он крысился на «глупые помахивания палочкой»... А теперь чуда ему подавай. Может, ему еще и манжеты накрахмалить?

Хотя говорить было особо не о чем, к разговору со Снейпом она готовилась тщательно. Копия дела, жалоба на постановление об изменении меры пресечения, чистые листы, выписка из банка — портфель вспух и потяжелел. Голова с недосыпа и так была тяжелая. А из вопросов наличествовал только один, но, как говорит Гарри, исключительный. Словом, подготовлено было все, кроме... да. Снова оказаться в допросной Гермиона была категорически не готова.

Чтобы отклеиться от порога и сделать шаг внутрь, пришлось побороться с собой. Гермиона стиснула зубы: не думала, что сохранила подростковую трепетность и впечатлительность. А вот поди ж ты... Впрочем, может быть, этому стоит порадоваться — хоть что-то осталось прежнего.

Конвойный ввел Снейпа, едва она устроилась на скамье. Надо же, как быстро. Как всем не терпится узнать, о чем будут говорить обвиняемый со своим защитником.

Выглядел бывший профессор... неважно. Трудно выглядеть свежим и бодрым после ночи в предварильнике Аврората — не Азкабан, конечно, но и не курорт. Глаза в темных кругах, щурится — не спал. Губы сжаты зло, плечи задеревенели в упрямом развороте, шаг почти чеканный. Сухая кожа щек барабанно туга. И во всем этом напряжении непокорства Гермионе вдруг почудилось почти триумфальное злорадство: «Не с тем связались!»

Он сел прямо, словно привязанный спиной к доске. Положил на стол скованные заклинанием руки. И сразу поднял на Гермиону графитные глаза, взглянул прямо, как ударил.

Захотелось плюнуть и уйти. Причем не образно плюнуть, а очень даже буквально. Вместо этого Гермиона обернулась к конвойному с немым вопросом: как насчет снять Инкарцерос?

— Не положено, — механически отбацал тот.

Ладно, не положено так не положено. Все в лучших традициях: с недельку после инцидента попринимают повышенные меры безопасности, а потом привычное разгвоздяйство восторжествует во всем первозданном великолепии. К тому же, против действительно сильного волшебника — такого, как Снейп, например, — ихнее Инкарцерос не помеха. Показушники...

Гермиона терпеливо ждала, когда конвоир уйдет. Тот не уходил. Встал в углу на почтительном расстоянии и застыл с палочкой в руках. Ясное дело, но надо проверить.

— Вы свободны, — небрежно бросила адвокат Грейнджер, склоняясь к портфелю за документами.

— Не положено, — все с той же интонацией заводной куклы прозвучало в ответ.

— Не положено — не ешьте. Оставьте нас, тайну совещания с адвокатом еще никто не отменял.

— После вчерашнего инцидента в целях вашей безопасности...

— О моей безопасности вы вчера, я помню, отлично позаботились, — ядовито скривилась Гермиона. — Выйдите, вы нам мешаете. Я требую.

— Не положено.

Вот черт. Не уйдет ведь. Хоть прямо сейчас к Кингсли беги жаловаться — все равно с места не сдвинется. Деревянный по пояс: «Не положено!» — и хоть кол на голове теши.

Она глянула исподлобья на Снейпа: он держался по-прежнему прямо и спокойно. Вот чуть склонил голову, приподнял бровь: что происходит? И тогда, в тусклом свете единственного факела, Гермиона увидела. Там, где под нежной белой кожей шрама на шее судорожно билась синяя жилка пульса, четкие сосудистые «звездочки».

Круцио.

Гады.

Он же им сам все сказал, пришел и сказал, не отпирался и не пытался скрыться, что от него еще хотели?!

Следы пыточного проявляются в течение суток и примерно сутки еще держатся. Высшее ЗОТИ, в школе не преподают, но в те времена, когда Гермиона училась в школе, подобные знания прививались существовавшей военной действительностью. Косой взгляд в сторону аврора — нет, от этого истукана не избавиться. Откуда-то взялась неколебимая уверенность, что нельзя позволять наблюдателю наблюсти то, о чем Гермиона намеревалась говорить со своим подзащитным.

Когда допросная только прослушивалась, выходом из положения был обыкновенный лист бумаги: говоришь о всякой протокольной ерунде, а важные вещи пишешь. Теперь здесь были не только чужие уши, но и чужие глаза. Гермиона стиснула зубы с досады: почему, ну почему она не освоила легиллименцию? Вот бы пригодилась сейчас...

Она в упор взглянула на Снейпа, как бы невзначай коснулась пальцами своей шеи, приподняла брови.

Снейп моментально выпрямился, поправил воротник, скрывая следы пыточного.

Не понял. Черт...

— Мистер Снейп, ознакомьтесь с жалобой на постановление об изменении меры пресечения. Если она вас устроит, сегодня будет подана.

Снейп посмотрел на текст жалобы лишь краем глаза.

Как бы ему...

Самым легкомысленным тоном, на который была способна, Гермиона прочирикала:

— Помню, как-то мадам Помфри заболела, и вас оставили замещать ее в Больничном крыле Хогвартса...

Снейп вытаращился в таком неподдельном изумлении, что она чуть не расхохоталась: уж больно комично выглядел суровый преподаватель с выпученными глазами. Не иначе, решил, что у его адвоката с крыши осыпалась последняя черепица.

— А тогда еще у нас проводили обязательный медосмотр в начале года...

Снейп тут же посерьезнел, нахмурился, взгляд его стал настороженно-вопрошающим. Ну же, ну, соображай! Медицинское освидетельствование, срочное медицинское освидетельствование!

— Вы что-то путаете, мисс Грейнджер. В Хогвартсе никогда не проводились медосмотры.

Твою ж мать! Вот и как это расценивать? Не понял? Или понял, но отказался?

— Вы уверены, сэр?

Снейп неторопливо кивнул:

— Абсолютно уверен, мисс. Ни к чему это.

Второй вариант. Но лучше б был первый!

— Как вы можете так говорить, сэр? Вы же умный человек, и прекрасно понимаете... — ни хрена он не понимает! Это убойный довод для жалобы! — ...что ежегодное медобследование школьников просто необходимо. Ведь может статься, в силу определенных недугов ученик просто не сможет существовать в предписанном учреждением режиме.

Гермиона могла поклясться, что слышит скрип снейповых мозгов. Да, да, да! Медицинское освидетельствование, применение пыточного во время содержания под стражей, вынесение постановления задним числом, ну! У тебя же жалоба перед носом, сложи два и два!

Словно услышав ее немую мольбу, Снейп медленно опустил взгляд на пергамент.

— Может быть, вы и правы. Есть ученики, не способные существовать в условиях школьной дисциплины в силу банальной нехватки мозгов. Жаль, что медицинское освидетельствование не способно определить уровень интеллектуального развития.

Неужели?..

Гермиона снова приподняла брови.

Снейп прикрыл глаза.

Есть!

— Я очень рада нашему единомыслию в этом вопросе. Здоровье нации превыше всего, не так ли?

От души отлегло, несмотря даже на то, что теперь надо придумать, как побыстрее и понадежнее обставить освидетельствование.

— Теперь я хочу обсудить с вами сумму залога, которую я могу предложить суду для вашего освобождения из-под стражи.

Снейп скорчил скептическую мину:

— С чего вы взяли, что у меня хватит средств на залог?

А вот теперь начинается самое интересное. Аврор блюдет, а значит, показывать банковскую выписку по счету — не лучшая идея.

— А у вас не хватит?

Снейп красноречиво промолчал.

— Но ведь мои услуги вы из каких-то средств оплачиваете.

Пожалуйста, шевели мозгой, профессор!

— Неужели нет никого, кто мог бы помочь вам в этом деле?

Снейп приподнял уголок рта в ехидной и одобрительной усмешке. Значит, допер: сказав, у кого можно взять денег на залог, он скажет тем самым, откуда у него та неприличная сумма упала на счет. Других источников дохода у него на сегодняшний день нет.

— Увы, в последние годы я вел достаточно уединенный образ жизни. Вплоть до недостатка в женской ласке.

Чего?!

Теперь уже Гермиона захлопала глазами, не в силах понять, что за идиотскую шараду задал ей Снейп. Ничего поумнее не мог придумать? И желательно, попонятнее?

— Ну, тут я, боюсь, ничем не смогу вам помочь. Во всяком случае, сейчас.

— Не сомневаюсь, — Снейп усмехнулся еще ядовитее и протянул скованные руки к чистому листу пергамента: — Позволите?

Гермиона подвинула ему лист, положила рядом авторучку.

Снейп быстро и небрежно чиркнул что-то, перевернул лист и подвинул его обратно.

— В сумме я вас не ограничиваю, но ограничиваю во времени.

— Время относительно, как и все в этом лучшем из миров.

— Ошибаетесь. Есть по крайней мере один абсолют.

— Какой же?

Гермиона задала вопрос машинально, уже сгребая в портфель документы — она усиленно соображала, что означает недостаток женской ласки в сложившемся контексте.

— Истина. Она, как известно, в доказательствах не нуждается. Доказательства нужны только нам.

Ишь, расфилософствовался. То слова было не вытянуть, а тут прямо понесло. Может, побочный эффект Круцио?

— Истина, сэр, всего лишь эйдос. Нам остается только правда, а правду всегда надо доказывать, поскольку в мире нет не только ничего абсолютного, но и ничего очевидного. Я не прощаюсь.

Держитесь, профессор. Ох, держитесь, хоть зубами за воздух. Чего от вас добивались пыточным заклятием, что хотели получить? Спрашивать было нельзя, да и вряд ли вы ответили бы. И если своей цели ваши мучители не добились, они не оставят вас в покое. Так что держитесь, как умеете.

Гермиона шла к выходу из Аврората и не понимала, почему она не сказала этого Снейпу вслух.

Бывает, когда наваливается масса дел одно другого срочнее, начинаешь путаться в уровнях срочности и оттого совершать бестолковые броуновские движения, не успевая доделать ни одно. Синдром начинающей домохозяйки: прежде чем начать готовить обед, она перемывает всю посуду, перестирывает белье и надраивает пол, но в процессе готовки раковина оказывается опять заполнена грязными мисками, досками и ножами, пол усыпан мукой и луковыми очистками, а в стирку летит заляпанный фартук.

Иногда в работе Гермиона чувствовала себя такой кухаркой-неофитом, когда земля горит под ногами, на плите горит котлета, и тесто уже подошло, а начинка еще не начиналась. С опытом подобное случалось все реже и реже, но теперь пришлось вспомнить, каково это — не знать, за что хвататься в первую очередь, если сроки исполнения датируются «вчера» и «позавчера».

Ди Трой советовал в таких случаях составлять «оперативный план». И долго доказывал коллегам, что потратить на расписывание всех мероприятий по делу десять минут — невелика потеря по сравнению с тем хаосом, который можешь наворотить, неправильно расставив приоритеты или пытаясь выполнить несколько дел сразу. Коллеги поначалу посмеивались над его методами. Ди Трой пришел в Гильдию через год после Гермионы. Выгнанный из Аврората за какой-то серьезный должностной проступок, он был обозлен на весь мир и в этом же мире потерян: лишенный любимой работы, пошел в адвокатуру от безысходности и чуть ли не с отчаяния. Но неожиданно прижился, хотя на первых порах работать с ним было невероятно трудно: он категорически не понимал, почему, к примеру, в ответ на адвокатский запрос в больницу св. Мунго он получает отказ по «медицинской тайне». Укоренить в его сознании осознание, что, если ты не раскрутил свидетеля на показания лаской, действовать таской не можешь — тоже было задачкой на помучиться. В гражданском процессе Ди Трой действовал топорно, хотя цивилистика — сфера почти ювелирная, и никак не мог уложить в своем мозгу принцип диспозитивности: «разрешено все, что не запрещено».

Зато в процессе уголовном бывший Невыразимец отличался грацией медведя, ловящего в бурунах лосося: вроде туша тушей, и скачет так, что река выходит из берегов, а глядь — и рыбка уже в пасти. Именно Ди Трой принес с собой многие ухватки оперативников Аврората. Он научил гильдийцев хитрым образом задерживать дыхание, копируя материалы, чтобы копии получились четкими. Он мог, посмотрев на схему расположения предметов на месте преступления, с первого взгляда определить до дюйма, где какая вещь лежать должна или не должна была. Он поделился полулегальными заклинаниями для определения подлинности доказательств, научил, как отыскивать на карте ненаносимые объекты и как аппарировать под антиаппарационный барьер.

Но за оперативные планы его очень долго хотели убить: Председателю так понравилась эта идея, что он попытался внедрить «оперативки» в делопроизводство Гильдии в обязательном порядке. Месяца три несчастные гильдийцы получали трепку, если первым листом досье не был оперативный план, потом Трумэн сменил гнев на милость. Однако до сих пор адвокаты тайком друг от друга во времена особого аврала составляли оперативки, чтобы не запутаться во «вчера» и «позавчера».

Для Гермионы появление в Гильдии Ди Троя имело еще одно, весьма приятное последствие. Чисто мужской коллектив оказывал ей повышенное, но чисто мужское внимание: приходилось сносить скабрезные намеки МакЛейна, прямые предложения Эйдли, настойчивые ухаживания Риверса, и даже сдержанный и безупречно воспитанный Пауэлл уж слишком часто «проходил мимо» ее кабинета. Никто из шести на тот момент коллег Гермиону не привлекал по разным причинам, а послать в открытую она побаивалась — не испортить бы отношения, вот и крутилась, как уж на сковородке, не говоря ни да, ни нет. В конце концов она махнула рукой и сдалась Ди Трою, который, во всяком случае, не имел привычки навязываться и появляться в поле видимости в неподходящее время. Спорить с Ди Троем никому по понятным причинам не захотелось, а Гермиона к тому моменту не успела еще никому прищемить мужскую гордость — так что вроде как бы никто и внакладе не остался. Сильная половина Гильдии пережила облом достаточно спокойно и стала искать женской ласки вне работы.

Да, кстати, о женской ласке. То есть о Снейпе, а заодно об освидетельствовании, подаче жалобы, ковырянии прецедента... и не забыть устроить взбучку МакЛейну. И хорошо бы все сразу одновременно и вчера. Как не ко времени разразилась шпионская страсть по хроновороту...

Когда речь идет о «вчера», десять минут роли не играют. Оглядевшись, Гермиона обнаружила себя в министерском холле. Ну, значит, опять к фонтану. Если так пойдет дальше, есть все шансы сродниться с бортиком бассейна.

Гермиона уселась на парапет и задумчиво уставилась в чистый лист. Поехали. Как все должно проходить в идеале? Сначала подача ходатайства о проведении медицинского освидетельствования, потом постановление о назначении такого освидетельствования, собственно само следственное действие и заключение специалиста, подшитое в дело. Затем определиться по максимально возможной сумме залога и подавать жалобу, упомянув и результаты освидетельствования, и галлеоны.

Ну а в действительности все не так, как на самом деле. Ходатайствовать Янсену бесполезно — обвинение предъявлено. Значит, только по своей инициативе и за клиентские деньги. Если подавать жалобу после освидетельствования, ее рассмотрение затягивается на неопределенное время. А времени нет. Значит, надо подаваться до. Если искать деньги до подачи жалобы — та же петрушка.

Сначала жалоба. Пусть куцая, лишь бы заседание назначили. Потом освидетельствование — лишь бы успеть, пока следы Непростительного не сошли. Потом деньги. «Женская ласка», так и перетак... Ну а остальное — лирика до поры до времени.

Как все просто. Даже лист марать не пришлось. Если бы оно все так же просто воплощалось! Нет, жалобу подать — всего лишь потрудиться дойти ногами до секретариата Визенгамота. Прочее навевало удрученную тоску: попробуй протащи с собой колдомедика в допросную, попробуй вообще вытащи колдомедика из госпиталя, попробуй убеди его написать то, что нужно. Попробуй втулить в суде результат «независимого» освидетельствования как допустимое доказательство. Попробуй доказать, что повторного осмотра не требуется.

Ну а уж разгадать, что там Снейп имел в виду...

Везет тебе, Грейнджер, как утопленнику.

Но глаза боятся, а руки делают. Нечего рассиживаться, взяла себя в горсть и пошла. Да не просто пошла, а с восторгом и энтузиазмом. Иначе долбанет плохо выполненным поручением, будешь зеленее МакЛейна. Нет плохих обвиняемых, есть плохие адвокаты. А хороший адвокат не станет сидеть, когда надо бежать.

Едва переступив порог секретариата, Гермиона поняла: пруха пошла. За стойкой приема сидела Лиза Теренс, бывшая помощница Риверса. Девчонка сбежала из адвокатуры через две недели, не выдержав сумасшедшего темпа работы и непредсказуемости заработка. По непроверенным данным, сбежала замуж, а оказывается, совсем даже в Визенгамот. Не иначе, в судьи метит...

В любом случае, раз такое счастье привалило, надо пользоваться.

— Мисс Грейнджер! — Лиза просияла, кажется, вполне искренней радостью.

— Лиза, рада видеть! Смотрю, кривая юридической судьбы вывела в святая святых?

— Да... — Лиза смущенно потупилась. — Поняла, что не могу без юриспруденции. А обратно к мистеру Риверсу проситься неудобно, вот я и...

— Неудобно зонтик в кармане раскрывать, знаешь ли. Можно подумать, тут у тебя юриспруденция.

— Не скажите, — Лиза посерьезнела. — Я юридически значимая персона. Вот, к примеру, вы зачем сюда пришли?

Гермиона рассмеялась:

— Туше. Жалобу пришла подать.

— Подавайте, оформим в лучшем виде. Вам как, поскорее, обычным порядком или помедленнее?

Да, судьба прямо сама в руки пихает то, чего брать, по-хорошему, не положено. Судьбу обижать не рекомендуется.

— Поскорее, Лиза, поскорее... И вот еще — кто сегодня дежурный судья? Не хотелось бы попасть к кому-нибудь неинтересному.

Лиза подмигнула:

— Не попадете. Сегодня сэр Колдуэлл дежурит!

— Колдуэлл в строю?

Радоваться было чему. Колдуэлл представлял собой редкий экземпляр судьи разумного необыкновенного, который ни на что не покупался и ничего не боялся. В судейском корпусе о нем шла слава «судьи без отмен» — девять из десяти принятых им решений выходили из апелляции и кассации без изменений. После того, как три года назад прямо в заседании подсудимый метнул в Колдуэлла флакон с сильнейшим ядом, никто не верил, что чудом оставшийся в живых судья вернется к службе. А вот поди ж ты...

— Лиза, вы вестник счастья в этом бренном мире. Их честь у себя?

— У себя! Ему даже кабинет прежний отдали.

— Давай регистрируй меня скорее, да пойду засвидетельствую почтение... Материал сегодня сможешь передать?

Лиза могла.

Эйдли искренне считал, что адвокаты делятся на два вида — те, кто знает закон, и те, кто знает судью. Гермиона негодовала, предпочитая честное знание закона методу «пойдем, порешаем». И если она сейчас шла «засвидетельствовать почтение» самому неподкупному судье Визенгамота, то лишь потому, что знание закона пасовало перед бюрократическо-процессуальной машиной. Впрочем, Колдуэлл никогда не стремился соблюдать условности вроде официального запрета судьям общаться с участниками процесса вне этого самого процесса.

И снова Гермионе свезло: Колдуэлл был не только у себя, но и не занят. Получив позволение войти в ответ на стук в дверь, Гермиона шагнула через порог, и заготовленное приветствие умерло у нее на губах. Судья Колдуэлл, некогда подтянутый, импозантный седеющий красавец, выглядел... страшно. Левая половина его лица была обезображена ядом, словно оплавлена в огне, сморщенное багровое веко закрывало пустую глазницу. Рядом с судейским креслом, прислоненная к подлокотнику, стояла суковатая внушительная палка.

Гермиона застыла в дверях, а Колдуэлл уставился на нее своим уцелевшим глазом, как всверлился. Некстати вспомнилось поверье, будто одноглазые люди смотрят одновременно в мир живых и в мир мертвых. Учитывая, что судья Колдуэлл несколько недель балансировал на грани жизни и смерти, он явно успел заглянуть по ту сторону...

— Чем обязан, мисс...

— Грейнджер, — Гермиона спохватилась, постучала пальцем по академическому знаку. — Гермиона Грейнджер...

— Седьмой адвокат Гильдии, — перебил Колдуэлл с еле заметной усмешкой. — А я все думал, когда же кривая юридической судьбы приведет вас ко мне в процесс.

Недоуменный взгляд посетительницы он истолковал совершенно правильно:

— Премного о вас наслышан. Мой коллега Диверт утверждает, что вы все ставите под сомнение, ни с чем не соглашаетесь и без конца говорите.

Гермиона потупилась не без гордости, но и не без смущения.

— С судьей Дивертом у нас не сложилось... мы друг друга никогда не могли убедить.

Колдуэлл не стал обсуждать профессиональные качества коллеги:

— Чем обязан?

Гермиона глубоко вдохнула. Мерлин, сделай так, чтобы судья понял все правильно.

— Моей нелюбовью к процессуальным срокам и бюрократии.

Колдуэлл по-птичьи склонил голову — видимо, чтобы обзор единственным глазом был лучше.

— В этой нелюбви мы с вами солидарны. Вы хотите ускорить прохождение искового материала?

— Не только.

Хотелось бы знать, не слишком ли нагло это прозвучало.

— А что еще?

— Постановление о назначении медицинского освидетельствования задержанного.

— На предмет?

— Недопустимые методы допроса.

Колдуэлл настороженно подался вперед.

— Круцио, — почти шепнула Гермиона.

Судья тяжело поднялся из кресла, навалившись на палку, выбрался из-за стола, медленно спустился с возвышения и уселся на один из стульев для посетителей. Жестом указал на стул напротив:

— Я вас слушаю очень внимательно.

Потом взмахнул палочкой, накладывая на кабинет заглушающие чары.

Выйдя из кабинета Колдуэлла, Гермиона едва удержалась, чтобы не начать вопить и прыгать на одной ножке, размахивая постановлением с еще не высохшими чернилами. Разумеется, циничный и бесстрашный судья излишним альтруизмом и человеколюбием никогда не отличался. Но история подачи жалобы на постановление об изменении меры пресечения с одновременным ходатайством о назначении медицинского освидетельствования заставила его глаз загореться охотничьим азартом профессионала, которому предложили интересную и нелегкую задачу. Юрист до мозга костей, он воспринимал соображения морали, нравственности и справедливости исключительно сквозь призму закона: примененное к задержанному Круцио взбеленило Колдуэлла не самим своим фактом, не жестокостью, не бессмысленностью, а противоречием закону и топорностью работы Следственного отдела. Визит адвоката Грейнджер Колдуэлл воспринял с энтузиазмом потому, что, как он выразился, амебообразный адвокат — находка для следователя, разорение для подсудимого и отрыжка для судьи. Ведь Гермиона не просила ни о чем противозаконном — наоборот, ускорение судопроизводства ставилось одним из первых вопросов повестки дня на всех совещаниях. Гермиона могла поклясться, что Колдуэлл сейчас ехидно и мстительно ухмыляется, предвкушая, как натянет нос Следственному отделу Аврората за непрофессионализм и беспредел.

Иногда Гермиона думала, что юрист должен быть маньяком. А судья — маньяком в квадрате.

Да, неплохо, очень неплохо помимо знания закона знать судью. Неправильно, нечестно. Ну а куда деваться? Куда деваться, если то, для чего, собственно, создана система правоохраны, следствия и суда, приходится проворачивать через «своих» людей? Никто не делает свою работу так, как надо, лишь потому, что это его работа, и ее надо делать так, как надо. В современных условиях теория общественного договора вряд ли могла бы родиться. Когда не государство для граждан, а граждане для государства, тут впору выдумывать теорию охлократического заговора.

Вот так и получается — тут «свой» судья, там «свой» следователь, сям «свой» эксперт... Добро должно быть с кулаками, а справедливость должна быть с кинжалом в рукаве.

Сильный толчок в плечо заставил Гермиону отвлечься от размышлений о справедливости и кинжалах. Она с возмущением обернулась, намереваясь рассказать в подробностях, что она думает о неуклюжем бегемоте, который не в состоянии разминуться в коридоре с далеко не толстой женщиной, но увидела только быстро удаляющуюся спину, зеленую мантию и гладко зачесанные назад платиновые волосы.

Малфой? Малфой в Министерстве? Все дороги ведут в Рим...

А как был невоспитанным самовлюбленным хорьком, так и остался.

Так вот, о своих людях. Срочно нужен кто-нибудь свой в Мунго. Есть там у нас кто-нибудь свой?

Ответ только один. И это еще один привет из прошлого, а также крайне неприятное напоминание о собственной... нет, не забывчивости. О собственном наплевательстве на других. Ну что ж, видимо, настало время собирать камни.

Камень был большой. Назывался он «Невилл Лонгботтом». Если Гарри получал хотя бы дежурные открытки, если Рон избавил Гермиону от самой необходимости создавать видимость внимания, то о Невилле она вообще вспомнила только сейчас. Нет, ну то есть она помнила, что есть такой Невилл, который взрывал котлы на Зельеварении, любил травки-муравки, грохнул Нагайну, стал колдомедиком и специализируется на последствиях Непростительных... Но после окончания школы они, кажется, даже ни разу не встречались, если не считать дежурных приветов на ежегодных празднованиях Победы.

Знать бы, где упадешь — соломки бы подстелил. Ну как можно было, зная, что магический мир тесен, как кабинка общественного сортира, класть с прибором на друзей, знакомых, одноклассников, одношкольников, соратников по Ордену... Тут и шести рукопожатий не надо, двух достаточно. Грейнджер, ты набитая дура.

— Дура не дура, а три сотни в час имею, — буркнула она себе под нос уже у министерского камина.

И все-таки, хорек в Министерстве... да еще на цокольном этаже, где Визенгамот и Отдел Тайн...

— Направо, направо, налево, вверх по лестнице, снова направо, вниз по лестнице на один пролет, и третья дверь по левой стороне после кастелянной, — молоденький санитар протараторил это с пулеметной скоростью и скрылся раньше, чем Гермиона набрала в грудь воздуха, чтобы переспросить.

Она растерянно огляделась: из холла выходило четыре коридора, и по какому из них надлежало двигаться направо... или налево? Черт, это не больница, а лабиринт Минотавра.

Презрев мнение окружающих, Гермиона закрыла глаза, покрутилась на месте, остановилась. Справилась с головокружением. И двинулась по тому коридору, на который указал перст судьбы — точнее, ее собственный перст, вытянутый вперед.

Должно быть, чисто теоретически коридор должен был куда-то привести. Но практически он делать этого не собирался. Петлял, изгибался, перемежался гармошками лестничных пролетов и никуда не вел. Вернее, вел. Назад. В холл.

Гермиона недоуменно оглянулась и тут же запуталась — из какого она коридора вышла, а в какой вошла. Надо же, а когда-то она злилась на движущиеся лестницы Хогвартса... Служители госпиталя сновали вокруг бесшумными белыми тенями и не обращали внимания на потерянно озирающуюся адвоката Грейнджер.

Люди, люди! Человеки!

Она уже почти созрела для попытки номер два, и обдумывала, чем бы обозначить свой путь, чтобы не заплутать снова — ну не хлебными же крошками. Тем более, что их и нету, хлебных крошек. Гермиона последовательно отмела варианты раскидать бумажки (бдительные уборщицы их не пропустят), отметить путь собственной кровью (она не казенная, ну и уборщицы, опять же), вытащить из рукава нитку и привязать ее к вон тому фикусу... Успела пожалеть об отсутствии чего-то типа Карты Мародеров...

— Гермиона!

Непонятно откуда раздавшийся окрик заставил подпрыгнуть на месте и забыть о нитках и фикусах. Из коридора прямо на нее выскочила, громыхая, тележка с какими-то склянками, Гермиона шарахнулась в сторону, чуть не опрокинула фикус и заслонилась портфелем: быть задавленной колесами взбесившейся больничной телеги — какая нелепая смерть!

Тележка лихо затормозила в дюйме от фикуса и Гермионы, и за нагромождением стеклотары обнаружился Невилл Лонгботтом собственной персоной.

— Гермиона!

Она опасливо выглянула из-за портфеля.

— Привет!

На тележке что-то недовольно звякнуло, Невилл толкнул тележку локтем, склянки звякнули еще раз и затихли.

— Ты с чем?

— В смысле?

— Ну, больница не театр, сюда развлекаться не ходят. Да отлепись ты от этого фикуса...

— Не могу, я с ним сроднилась.

— Никогда бы не подумал, что ты так боишься врачей.

Гермиона не верила своим ушам: Невилл разговаривал с легким превосходством в голосе, с этакой хозяйской снисходительностью. Это Невилл-то! Который всегда если не мямлил, то лепетал! Что профессия с людьми делает... Немного возмущенная, Гермиона выбралась из-за фикуса.

— Не боюсь я врачей. У меня родители — стоматологи.

— А... ну так ты к кому пришла-то?

— Я к тебе, Невилл, — удрученно вздохнула Гермиона. — Помощь твоя нужна.

Лонгботтом просиял. У Лонгботтома загорелись глаза. Лонгботтом расплылся в улыбке и восторженно провозгласил:

— Вот! Я же говорил! Говорил же я! Идем!

Он одной рукой схватил тележку, другой — Гермиону за запястье и потащил обеих за собой, не обращая внимания на душераздирающий лязг первой и робкие восклицания последней. Гермиона едва успевала переставлять ноги, чтобы не споткнуться и не растянуться на полу, а еще приходилось маневрировать, чтоб не наступить на пятки Невиллу и не врезаться в его тележку.

Наконец они пришли. То есть добежали. Невилл долго возился с дверь, снимая хитрые запирающие заклинания.

— Что там под такими замками хранишь?

Невилл воззрился недоуменно:

— Там же все мои разработки! Все мои методики лечения! Секретная информация, между прочим.

Ну, может быть. В конце концов, Гермиона почти ничего не знала о карьере Лонгботтома — вдруг он и впрямь стал крутым колдомедиком и исследователем. Верилось, правда, с трудом.

Грейнджер, когда ты успела стать такой скептичной? Нагайну-то кто пришиб?

В кабинете Лонгботтома как-то неприятно пованивало. Скривившись, Гермиона принюхалась: что же тут в каком углу сдохло? Или канализация рядом проходит? Легкий, но отчетливый запашок дерьма грозил спровоцировать рвотный рефлекс — хорошо, что с утра еще ничего не ела...

— Ну что, какие симптомы?

Гермиона непонимающе моргнула.

— На что жалуешься?

— На жизнь, в основном. Мантикраб не ловится, тыква не растет.

Тут захлопал глазами Невилл.

— Ты ж вроде юрист?

— Довольство жизнью от профессии не зависит. Короли — и те, говорят, плачут.

Лонгботтом состроил серьезно-деловое лицо:

— Депрессия? На фоне хронической усталости? Да, клиническая картина ясная. Мой метод справляется и с этим.

Гермиона испытала неопределенное чувство — нечто среднее между любопытством и опаской.

— Что за метод?

Невилл так и встрепенулся:

— Как?! Ты не знаешь? А я думал, ты пришла, потому что... а ладно, неважно! Я сейчас тебе расскажу! — он подскочил и заходил по кабинету, взмахивая полами халата.

«Ну точь-в-точь Снейп!» — мысленно хихикнула Гермиона, едва удержавшись, чтобы не сказать это вслух.

— Я разработал новый метод лечения от всех болезней! Я понял, почему вообще люди болеют! Наши лечебные методики в корне неверны — мы лечим симптомы, не касаясь причин заболевания!

— А ты, значит, причины изыскиваешь и лечишь?

Невилл всплеснул руками:

— Да их и изыскивать не надо! Причина всех болезней — одна!

Опаска стала сильнее, и Гермиона на всякий случай огляделась в поисках пути к отступлению: Мерлин знает, что там наизобретал Лонгботтом, но интуиция подсказывала, что от новых разработок в колдомедицине надо держаться подальше, не то рискуешь попасть в подопытные кролики. Помнится, родители когда-то давно загибались от хохота, а потом исходили профессиональной злобой на метод Джона Армстронга... судя по запаху в кабинете, тут может быть нечто гораздо более... новаторское.

— Да? И какая же?

— Гельминты!

Армстронг отдыхает.

— Невилл, погоди, но ведь способы диагностирования гельминтоза и методы лечения давно уже... — начала Гермиона и тут же пожалела.

Щеки Невилла запылали лихорадочным жаром:

— Нет, это ты погоди! Не всех глистов можно вывести известными способами! Я новых открыл! Их просто так не увидишь, они на воздухе не живут, и о них раньше никто не знал! Я назвал их «веревочные водорослеобразные гельминты».

Грейнджер, куда ты попала?

— И ты считаешь, что все болезни от глистов?

— Несомненно! И в первую очередь — хроническая усталость! Ты понимаешь, результаты их жизнедеятельности...

Гермиона непроизвольно вжалась в спинку стула. Невилл определенно съехал с катушек. Не начал бы лечить ненароком... впрочем, если это поможет в кратчайшие сроки провести экспертизу... какие подвиги приходится совершать! Но адвокат ради выигрыша дела пойдет на все. Даже скажет правду.

— Как интересно! — как можно натуральнее восхитилась Гермиона, пропустив мимо ушей разглагольствования Лонгботтома. — И что, ты знаешь, как от этих... веревочных избавляться?

— А то! — он наклонился вперед с заговорщическим видом. — Кружка Эсмарха три раза в неделю с молоком, оливковым маслом и головкой чеснока, и никаких проблем!

Гермиона поперхнулась. Вроде за Невиллом никогда не замечалось садистских наклонностей...

— На самом деле, во всех наших недомоганиях виноваты гельминты. Вот скажи, к примеру, голова у тебя часто болит?

— Бывает... что, глисты?

— Они самые.

Ну да, особенно утром с похмелья.

— Или вот усталость твоя — думаешь, это оттого, что ты много работаешь?

— Невилл, люди вообще склонны уставать, когда много работают, — пора прекращать эту теорию общемирового глистового заговора. — Ты лучше скажи, ты последствиями Непростительных еще занимаешься, или переквалифицировался на паразитов?

Лонгботтом сокрушенно вздохнул:

— Занимаюсь, куда я денусь. Понимаешь, мой метод пока официально не признан, и...

— Отлично! Забудь на время о глистах и поработай специалистом.

— Я специалист! — обиделся Лонгботтом.

— Невилл, я не сомневаюсь, что ты отличный глистовед. Но так исторически сложилось, что глистовед мне не нужен, а вот спец по Непростительным необходим как воздух. Хотя, если ты не в состоянии мне помочь, я обращусь к кому-нибудь другому.

— Чего это я не в состоянии? — еще больше надулся Невилл. — Давай, что там у тебя за проблема.

Вытаскивая из портфеля постановление об освидетельствовании, Гермиона изо всех сил прятала торжествующую и немного ехидную усмешку. Вот же чудак — получить такую дефицитную, чтоб не сказать элитную, специальность, в своей специальности состояться, и при этом ковыряться в дерьме. Буквально.

— Угу, угу... — Невилл пробежал глазами постановление и мигом изменился в лице. Исчезли первозданный энтузиазм и лихорадочный восторг, взгляд стал спокойным и цепким. Лонгботтом откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу. — Понял. Снейп, надо же... во что он вляпался, если не секрет?

— Не секрет. Адвокатская тайна.

— Ой, да ладно. Я ж не помчусь всем сразу рассказывать.

Гермиона только руками развела:

— Ты что, газет не читаешь?

— Неа.

— И не читай. Все равно правды не найдешь.

— Учту, — Невилл устало протер глаза и махнул постановлением: — Это насколько срочно?

— Вчера.

— Умеешь ты ставить задачи. Ладно, что я должен наблюсти у наблюдаемого?

Гермиона возликовала: какой же все-таки Невилл умница! Не пришлось юлить, пытаясь донести, что именно требуется от результатов освидетельствования.

— Последствия Круцио.

Невилл приподнял брови:

— А не поздно?

— Если завтра с утра, то можем успеть. Подозреваю, что все случилось вчера вечером или ночью. Я не разглядела в подробностях, но следы четкие.

Лонгботтом замялся:

— Слушай, а мне обязательно его осматривать? Я, честно говоря, не горю желанием с ним встречаться. Может, давай, ты мне скажешь, что тебе надо, а я тебе так напишу? Мне не жалко.

— Э, нет, дружище, — рассмеялась Гермиона, — мухлюем по-честному. Я же не колдомедик, ну а вдруг я ошиблась? Следователь уже в курсе назначения освидетельствования, а вдруг они прямо в заседание своего эксперта притащат? И сядем мы тогда с тобой — я в лужу, а ты в Азкабан за дачу заведомо ложного заключения. Так что примешь, осмотришь и авторитетно все раскатаешь в красках и подробностях.

Тут уже расхохотался Невилл:

— Гермиона, ну ты прям как в первый раз в Хогвартсе! Снейп в свое время столько пыточных огреб, что я на нем следы Круцио двадцатилетней давности найду, если надо. И пусть кто-нибудь докажет, что они появились не вчера!

— Двадцатилетней давности мне не надо. Мне надо вчерашние, и чтоб красиво. А пуще того мне надо, чтоб все натурально. Поэтому говори, как тебе удобнее — мы к тебе или ты к нам?

Невил поперхнулся:

— Нет уж, лучше вы к нам. У вас условий нету. К тому же я завтра с утра принимаю зачеты у практикантов. Во сколько закончится повинность, я не знаю. Вы приходите, может, подождать немного придется, но мне так удобнее.

— Договорились.

Распрощались почти тепло. Почти — потому что Лонгботтом под занавес брякнул:

— Ты про кружку Эсмарха не забудь! Сама увидишь, потом спасибо скажешь!

— А можно спасибо сейчас, а кружку потом?

— Можно, конечно. Только кружку вперед.

О том, что кружку Эсмарха обычно употребляют через другое место, адвокат Грейнджер благоразумно умолчала.

В коридоре по сравнению с невилловским кабинетом было свежо, как в горах. Гермиона с удовольствием продышалась и с неудовольствием подумала, что зря так легко согласилась предоставить Снейпа Невиллу по месту работы. Теперь надо совершить тринадцатый подвиг Геракла — сподвигнуть вывоз подозреваемого с надлежащим конвоем в госпиталь. Эти ленивые свиньи, Аврорат и Следственный отдел, не сдвинутся с места, даже если им объявить о третьем пришествии Волдеморта. Хотя, если гора не идет к Магомету, значит, Акцио было слабое.

Гермиона не знала, сколько прошло времени, прежде чем она сообразила: в раздумьях и энтузиазме забыла попросить Невилла показать обратную дорогу. И собственное местоположение относительно холла теперь не представляла себе вообще.

Людииии! Аууууууууууу!

8.

В профессии адвоката знать закон наизусть — далеко не главное. Главное — знать, где прочитать и у кого спросить.

Сейчас, правда, Гермионе совершенно не хотелось ничего читать и спрашивать. Дело подходило к вечеру, а во рту еще тыквенного семечка не было. Утренняя чашка кофе казалась событием столетней давности.

Собственно чувства голода Гермиона не испытывала очень давно. Видимо, организм понял, что на голод адвокату Грейнджер частенько бывает наплевать, поэтому напоминал о том, что нуждается в еде, радикальным способом: слабели ноги, начинали дрожать руки, и голова немного «плыла». Желудок же при этом не подавал никаких сигналов, успешно притворяясь, что ему и так неплохо.

Вот и теперь Гермиона есть совершенно не хотела. Но колени недвусмысленно подкашивались, а пальцы так и норовили разжаться и выронить портфель. Надо себя покормить. И почему зловредный организм не может функционировать, питаясь, к примеру, воздухом?

Ближе всего к госпиталю была пресловутая «Дырка». Туда Гермиона и поплелась — сил на аппарацию уже не оставалось. В баре оказалось немноголюдно и довольно тихо. Мельком глянув на меню, Гермиона забилась в дальний угол и привалилась к стене, ожидая Ханну и пытаясь определить, что же все-таки хочет съесть.

Она с ленивым удивлением осознала, что давно перестала получать удовольствие от еды. И была прямо-таки олицетворением буквального смысла поговорки: «Мы едим, чтобы жить, а не наоборот». В общем, повышенным аппетитом Гермиона не отличалась никогда. В детстве ела совсем плохо, и родители замучили ее наставлениями о регулярном и правильном питании и о том, в каком количестве человеку необходимы всякие жиры-белки-углеводы и прочие витамины. Как Гермиона мечтала в те времена, что вырастет, станет большой и самостоятельной, и тогда будет сама определять, что и когда ей есть!

Вот, выросла. Стала такой самостоятельной, что дальше некуда. Никто не контролирует, не заставляет есть суп, мыть руки и надевать теплый шарф… Какой ребенок не мечтает о том благословенном моменте, когда сможет избавиться от назойливой, по его мнению, и глупой родительской опеки? Гермиона приложила все силы, чтобы убедить окружающий мир: за ней не нужно присматривать и надзирать, она достаточно взрослая и сознательная особа, чтобы без посторонней помощи позаботиться о себе. Мир согласился без особых сопротивлений.

Некому беспокоиться, если Гермиона долго не возвращается домой, никто не волнуется, если она в одиночку где-то бродит по ночам. Никто не разбудит утром, если проспала, никто не попеняет за то, что не позавтракала, не заставляет одеваться потеплее. Некому сетовать, что она слишком много работает, и никто не погонит пинками спать, если она засиживается с документами до утра. И некому наругать за то, что умчалась на работу без завтрака и весь день не ела. Некому заботиться.

Хотела самостоятельности — получи и распишись.

Ханна подплыла степенно и величаво, как камбала в аквариуме.

— Гермиона… что-то ты неважно выглядишь. Тяжелый день?

— Не хуже любого другого. Еды дашь?

Ханна окинула Гермиону оценивающим взглядом:

— Судя по твоему виду, рацион питания у тебя трехразовый. Понедельник — среда — пятница. Так что никакого мяса тебе. Крем-суп?

— Пятница у меня разгрузочный день. Давай суп.

Ханна комплименты делать не умела, зато супы варила отменные. И не сватала всякую всячину из соображений продать, а каким-то чудным нюхом определяла, что подать на стол гостю. Правда, мнением гостя при этом она интересовалась редко, за что порой получала возмущенные письмена в жалобной книге.

— Попить, выпить?

— И того, и другого. И приговор.

Гермиона понимала, что предупредительность Ханны — ее профессиональная обязанность, но все равно было приятно. Может, тем Эббот и брала посетителей трактира, что умела дать иллюзию заботы и неравнодушия. Большинству людей в жизни приходится довольствоваться иллюзиями, чтобы не повеситься с тоски в ближайшем сортире. Как говорится, за неимением Поттера наказали Малфоя…

— Что-то тут сегодня нашему выпуску как медом намазано, — сообщила Ханна, ставя перед Гермионой тарелку. — С утра Гарри заходил, потом Невилл, Луна болталась, а в обед аж Малфой пожаловал с какой-то мамзелькой… Теперь еще и ты…

Гермиона не поняла, чем подавилась: то ли слюной от запаха супа, то ли удивлением от упоминания о Хорьке.

— Который? — прокаркала она, откашливаясь.

— Кто?

— Малфой.

— Наш любимый. Слушай, — Ханна наклонилась и громко прошептала: — А правда, что у тебя с Хорьком после школы роман был?

Гермиона остолбенела:

— Чего-о?!

— О! И порозовела сразу! — торжествующе рассмеялась Ханна. — Да шучу я. Приятного аппетита.

Шуточки… Так и заикой впору остаться.

Гермиона с тревогой прислушалась к себе: почему так дергает при упоминании о Драко Малфое? Они не пересекались уже очень давно, ни по жизни, ни по работе: финансово-юридические дела Малфоев ведет Риверс, а в другие блудни хорячье семейство не лезет из чувства самосохранения.

Суп как-то почти незаметно сменился чашкой кофе. Гермиона учуяла запах коньяка и вопросительно воззрилась на Ханну. Та пожала плечами:

— Ты же просила и попить, и выпить. Получи и распишись. Десерт? Безе с йогуртовым кремом и вишнями под сахарной пудрой. Объедение.

— Ну, если объедение…

По нынешним временам пара дополнительных фунтов к попе не помешает. Стратегический, так сказать, запас на случай Третьей войны.

Узрев перед собой нескромных размеров тарелку с горой этого самого безе, высокохудожественно утопленного в креме и пересыпанного вишнями, Гермиона поняла, что запас будет солидный. Если доведется остаться без работы, голод не грозит однозначно.

— Женская ласка, — объявила Ханна.

А Гермиона на миг испугалась, что у нее все-таки отъехала крыша.

— Что-о? Что-что?

— Ласка, говорю, женская. Десерт так называется.

— Фантазия у тебя…

Ханна пожала плечами и удалилась к стойке, а Гермиона инквизиторски уставилась на десерт, как будто он должен был дать ей разгадку заданной Снейпом шарады. «Недостаток женской ласки»… На Ханну намек, что ли? Нет, теоретически, если бы Ханна продала кабак, она, вероятно, и мола бы наскрести те самые деньги. Но поскольку кабак на месте, и Ханна в нем по-прежнему заправляет, это не тот вариант.

Ну не сладкого же ему не хватает!

— И что ты на него так смотришь? — Ханна снова возникла перед столом, уперев руки в боки. — Это рецепт самой Дейзи Доддеридж. Между прочим, любимый десерт леди Малфой. Не хочешь же ты сказать, что для тебя он слишком калориен?

Теперь Гермиона вытаращилась на Ханну. Та обеспокоенно нахмурилась и потянулась пощупать ей лоб:

— Слышь, подруга, да ты здорова ли?

Гермиона невидяще отмахнулась:

— Здоровее видали, факт.

И что? Вот прям так припрется она в Малфой-мэнор и велит леди Малфой быстренько доложить, за какие заслуги Снейпу уплочено самым что ни на есть официальным образом? Не-не, к Малфоям выезд закладывать только на фестрале, да таком кривом, чтоб задом наперед собственный хвост видел… Мысли еще не было, но где-то под затылком почти ощутимо теплело понимание, что вот сейчас-сейчас озарит. Гермиона еще помедитировала над горой безе в ожидании просветления, но оно никак не наступало, а Ханна будто бы ненароком кружила и кружила вокруг стола, ревниво наблюдая за десертом — не иначе, тревожилась, что прокиснет.

Что ж, когда не работает голова, надо работать ногами — а там соображалка сама подтянется. Расплатившись по счету, Гермиона попросила завернуть «Ласку» с собой. Даже если не озарит, можно подогнать в качестве ништяка конвойным: мужики в Аврорате все без исключения сладкоежки, и умаслить любого из них шоколадкой проще, чем секретаршу — кофеем. А желудки у них вовсе не секретарские, так что даже если «Ласка» немного, что называется, задумается, понос им не грозит.

Легонько зачесалось предплечье. Гермиона раздраженно потерла шрамы под рукавом, соображая, как подобраться к леди Малфой. Вот хоть и правда топай в Мэнор и с порога заявляй: «А с хрена ли вы, леди, денег Снейпу отсыпали?» Тоже вариант, конечно. Глядишь, высокородная леди напрочь офигеет от такой постановки вопроса и с офигения все как на духу выложит. Почему бы в таком случае не уповать на то, что со Снейпа снимут обвинения и принесут свои извинения в торжественной обстановке?

Перед носом возникла упаковка с «Женской лаской». На пакете решения вопроса, увы, не наблюдалось, а как было бы здорово. Думай, Грейнджер, думай. Если Нарцисса заплатила Снейпу, значит, было некое обязательство. Если отказаться от прошедшего времени… если учесть, что Снейп направил к ней за деньгами…

Шрамы зазудели сильнее. Похоже, леди Малфой должна бывшему преподавателю, как земля фермеру. А раз так… А раз так, то если Хогвартс не идет к Дамблдору, значит, «Акцио» было слабое.

Гермиона раскрыла пакет и бросила внутрь свою визитку, прямо в крем и вишни. Акцио у нас будет что надо, Стоунхендж с места сдвинет, если потребуется. Сено, говорите, к лошади не ходит? Все зависит от того, кто сено, а кто лошадь.

Рука перестала чесаться, как по команде. Исчезли усталость и сонливость, даже дышать стало легче. Гермиона расправила плечи и непроизвольно улыбнулась — так ей вдруг стало хорошо, радостно и уверенно. Вернулся боевой задор, в горле заклокотала веселая злость. Ничего-ничего, мы еще покувыркаемся!

Не чуя ног, Гермиона отправилась на выход, попутно озадачив Ханну просьбой отправить пакет в Малфой-Мэнор. Пока леди приходит к осознанию, что она ни разу ни в одном месте не сено, а нечто лошадиное в ней явно присутствует, можно вздохнуть и отгрести кое-какую мелочь. И о втором способе не забыть.

У Мартина из ушей шел пар. Буквально. Закопавшийся в грудах пергаментов парень этого не замечал, а Гермиона подавила смешок: месяца три назад она сама навесила на него это заклинание. Помнится, сильно тогда сердилась, обнаружив, что большую часть рабочего времени помощник лоботрясничает и пишет стихи, обильно используя рифмы типа «сонет — кастет» и «пистолет — патронов нет». В порыве праведного гнева махнула палочкой… и вот, стоило Мартину отвлечься от прямых служебных обязанностей, из ушей его начинали валить клубы дыма, как из носика кипящего чайника.

Вот паразит, обложился документами, типа работает. Ну-с, полюбопытствуем. «Акцио» было произнесено шепотом — не Стоунхендж, в конце концов, двигать! — и листок бодро упорхнул прямо в руки Гермионе, Мартин даже мяукнуть не успел.

— «Крепко связана система,

Очень прочно держат путы,

Паутину вместо дела

Вяжут своей слизью спруты», — прочитала она вслух.

Мартин покрылся пунцовыми пятнами, но горделиво вздернул голову. Гермиона запустила листок обратно:

— Это поэма об осьминогах?

Мартин вопросительно поднял брови.

— Ну, я сразу представила себе осьминогов, которые на дне морском сидят на камушках, плюются слизью и на спицах вяжут из этой слизи круглые паутины.

— Юмор у вас, — насупился парень.

— Юмор у меня английский. А знаешь, что делают благовоспитанные джентльмены, когда слышат шутку юмора?

Мартин снова поднял брови.

— Они сначала серьезно ее обдумывают. Потом учтиво кивают. И ни в коем случае не смеются.

Помощник изобразил лицом маловразумительную гримасу и отлевитировал Гермионе другой свиток пергамента:

— Вот. Пришло сегодня утром. Председатель сказал, это наш с вами любимый прикол, и велел развлекаться.

Трумэн? Прикол? Развлекаться? Дело пахнет Костеростом.

Не без внутреннего содрогания Гермиона развернула свиток. Спустя десять минут она начала хмыкать, а еще через пять — натурально похихикивать. Прикол оказался что надо и обещал отличное развлечение.

Компания «Магические технологии» наконец выгрызла себе участок под сооружение дополнительного портала в маггловский мир, получила все необходимые разрешения и согласования, разработала проектную документацию, утвердила ППР, приступила к расчистке территории… и обнаружила в третьем слое защиты старый магический портал. И не просто в третьем слое защиты, а прямо в канализационном коллекторе Сент-Панкраса. На счастье, коллектор давно не использовался, и был законсервирован, а вот с порталом возникла некоторая неясность. «МТ» честно направили запросы в архив Министерства Магии, в Отдел Тайн, и даже через свои каналы напрягли сведущих людей в маггловском Лондоне на предмет принадлежности портала. Все как один пожимали плечами и заявляли, что «Нимбус не мой».

Но Нимбус Нимбусом, а сроки сроками и контракты контрактами. «МТ» вызвали из Министерства специально сертифицированного эксперта, который полдня ковырялся в коллекторе, а когда вылез и проблевался, выдал заключение о полной непригодности портала к использованию и разрушении соединительных лучей. Повесив заключение в офисе в рамочку, маготехнологи с энтузиазмом вылущили ровно тот кусок портала, который им мешал, а армированные трубки, защищавшие места прохождения соединительных лучей, недолго думая, складировали в уголке стройплощадки.

И только вот произошла закладка первого уровня портала, и началась собственно магическая его обработка, к руководству «МТ» заявился собственной персоной Рэнди Риверс, представляющий сиятельное семейство Малфой, и, размахивая свидетельствами о собственности, стал требовать возврата старого коллектора «взад как было». Был закономерно послан туда, куда не дойти босиком.

Вот тут-то Гермиона и начала хихикать. Потому что Рэнди не придумал ничего умнее, чем обратиться в Визенгамот с иском об обязании восстановления вылущенного портала. А Фэарли Дарк, глава «МТ»-шников, не придумал ничего лучше, чем обратиться к Трумэну за адвокатской помощью. Ну и Трумэн, чтобы не нарушать сложившуюся тенденцию, не придумал ничего удачнее, чем передать дело адвокату Грейнджер. Вот тебе и конфликт интересов во всю голову. Отказаться бы, но как? Куда деть принцип равноправия сторон, принцип состязательности, куда деть право на квалифицированную юридическую помощь? Как, наконец, обойтись с правилами адвокатской этики?

А еще интересный вопрос: как быть с профессиональной самостоятельностью адвоката? Гермиона Грейнджер поручения не принимала, его принял председатель. И делегировал исполнение. Попробуй отказаться от того, чего не принимал — раз, попробуй отказаться от прямого веления председателя — два. Попробуй не замесить Рэнди в процессе и потом не разругаться с ним вдрызг на веки вечные, при этом соблюдая все интересы доверителя.

Можно даже не пробовать, ибо бесполезно. И выход в этой ситуации только один — расслабиться и получить удовольствие. Например, выиграть дело, натянув Малфою нос на непечатное место и доказав, наконец, Рэнди, что судебник из него никакой. Остальное пусть отгребает Председатель.

Гермиона сложила пергамент самолетиком и запустила его в помощника:

— Собирай досье.

Мартин шутливо козырнул, развернул самолетик и помчался за совой, отправлять «МТ»-шникам запрос на предоставление документации.

А адвокат Грейнджер уставилась в пространство незряче и озадаченно: ей предстоял второй способ.

Интриганом надо родиться, и те, кто ими рождаются, попадают отнюдь не в Гриффиндор. А уж если ты попал в Гриффиндор, то нечего и пытаться интриговать, выйдет нелепо и в лучшем случае бесполезно. Надо просто съездить по харе интригану и не заморачиваться.

По этим соображениям Гермиона Грейнджер решила не заморачиваться на второй способ. Чтобы съездить по харе, вполне достаточно первого.

Робин был у себя и зеленый. Этакого нежно-зеленого цвета, который колористы именуют цветом затылка больного гоблина. Да, собственно, и лицо у десятого адвоката Гильдии выглядело столь неважно, что больше походило на затылок.

— Возьмешь парочку дел? — не поднимая глаз, заявил он, не дав Гермионе и рта раскрыть. — Тут твое любимое, взыскание долгов и раздел имущества. Как думаешь, Ди Трой потянет защиту по обвинению в незаконном производстве Амортенции? А то Великий и Ужасный распишет Эйдли или Дугласу, запорют же…

Гермиона опешила. Так, что даже подсела к столу МакЛейна, отодвинула стопку папок и попыталась поймать взгляд коллеги:

— То есть?

— Есть у меня нечего, а вот выпить… — Робин ухнул под стол, покряхтел там и выволок… прозрачную канистру с невнятной бордово-коричневой жидкостью.

— Это что?

— Это виски, Грейнджер.

А, ну понятно, Робин просто напился. Напился и теперь переживает приступ пьяной депрессии и отсутствия юриспруденции в себе.

— Поздравляю, ты уже на рабочем месте начал квасить? А если запалят?

МакЛейн задумчиво покачал канистру:

— Ну вот ты запалила?

— Да!

— И что?

И то, что на пьяного адвоката академический знак его реагировал весьма специфическим образом. Сиреной вроде пожарной. Тоже затея Великого и Ужасного, которому в свое время втемяшилось, что его подчиненные стремительно приближаются к коллективному слабоумию на почве хронического алкоголизма.

Так вот, сирена МакЛейна молчала. Лежала на столе и молчала сиротливо, как пришибленный тапком жучок-светлячок.

Робин еще раз качнул канистрой:

— Хочешь?

— Нет.

— А будешь?

Паленый виски. Теплый. Из канистры. На работе. С МакЛейном, которого только что собиралась капитально унасекомить.

Гермиона вздохнула и вытряхнула из малахитового стаканчика карандаши:

— Буду.

Виски — или то, что Робин таковым назвал, — она, впрочем, только нюхнула. Тем более, что МакЛейн пил не чокаясь.

Спустя три понюшки Гермиона все-таки спросила:

— Почему?

Робин покивал, показывая, что ждал вопроса.

— Я больше не знаю, за что. Понимаешь?

Гермиона не поняла.

— В нашей профессии всегда нужно знать, ради чего ты все это делаешь. Не за гонорар, не потому что работа такая, а вот ради чего. Слишком многого она требует, профессия эта наша, чтобы делать… делать чтобы делать. Вот я и не знаю больше.

Профессиональное выгорание. Не плавали, слава Мерлину, но знаем.

— А насчет той подставы… Ты прости меня, Грейнджер, но иначе было нельзя. Понимаешь?

Разумеется, она опять не поняла.

— Потом поймешь. Видишь, право на защиту… это наше право. Как-то все чудовищно извратилось и перевернулось… Так вот я этого права больше за собой не чувствую. У меня больше нет права на защиту, потому что я не знаю, во имя чего все это. Защитить людей от их глупости, жадности и подлости мы не можем. А от остального и защищать не нужно, каждый собирает только свои камни. Все мы глупы, жадны и подлы, Грейнджер. Тут адвокаты бессильны.

Робин хлопнул еще стакан и окончательно помутнел глазами.

— Ты дела-то возьмешь?

Выйдя от МакЛейна, Гермиона не очень поняла, почему ей так тяжело. То ли папки увесистые, то ли камень на сердце. Вот и стало в Гильдии на одного адвоката меньше. Робин не вернется, сгорел дотла. А ведь звездой адвокатуры никогда не был, и не сказать чтобы ярче других горел на работе.

Видать, у каждого свой предел прочности. И кто-то просто сдается, а кому-то надо непременно найти оправдание собственной слабости. При этом хорошо придуманное оправдание возводит слабость в степень героизма.

Во имя чего, надо же. Высокую цель ему подавай, мировую справедливость, не иначе, и чтоб все какали бабочками. Нельзя мечтать о бабочках, когда твое дело — дерьмо разгребать. Адвокат, в сущности, тот же золотарь. Хороший адвокат — микробина, перерабатывающая дерьмо в удобрение. Так вот, если ты копаешься в дерьме, изволь не блевать, а если все же блюешь — не начинай копаться. И не ной, что манжеты запачканы. Дело делай! Делай, раз взялся! Не получается? Так это ты убогий, а не дело твое бесцельное и бесполезное.

Гермиона бросила папки на стол Мартина и в изнеможении упала в кресло. От нанюханного псевдо-виски моментально разболелась голова. А может, просто эта голова не привыкла решать вопросы мировой справедливости и философствовать на предмет смысла бытия. Может, Робин и прав — как знать… Все мы копаемся в грязи, но некоторые из нас смотрят на звезды. Только где же те семь слонов, что до этих звезд долетят?

Впрочем, рожденные ползать летать не должны. Тоска по высокой цели — все равно что жизнь с оглядкой на загробный мир. Страданием и бессилием создаются мечты об иных мирах и бытиях. Усталостью, желающей одним скачком прыгнуть в иной, благостный и благодатный мир небытия, усталостью, не желающей больше хотеть, создаются мечты о звездах. Страдание, усталость и болезная слабость — вот все, чему обязаны появлением любые наши высокие мечты.

Чтобы быть адвокатом, нужно иметь теплые ноги и холодную голову. Теплые ноги, крепко стоящие на земле, и холодный ум, который так легок, что дотягивается до звезд.

Повеяло слабой морозной свежестью, как от молодого, едва легшего снежка. Гермиона открыла глаза, — и когда только закрыть успела? — поморгала, прогоняя невесть откуда взявшийся образ Нарциссы Малфой. Образ не прогнался.

Образ сделал пару шагов. Образ покопался в сумочке, вынул оттуда перепачканный красным бумажный прямоугольничек. Образ протянул бумажку Гермионе и спросил:

— Сколько?

Леди Малфой явно старалась выглядеть решительно и делово, но голос подвел. Да и прическа тоже: высокая укладка, как будто тронутые сединой волосы вздыбились от ужаса и обреченности. Нарцисса была похожа на кошку, которая забралась от собачьей своры на высокое дерево и теперь мучительно соображает, как спуститься обратно.

— А лимит? — сипло от неожиданности брякнула Гермиона.

Нарцисса быстро села, как упала.

— Все, что угодно.

Брррр, упаси Мерлин. Когда тебе предлагают все, что угодно, значит, от тебя требуют чудес. А на чудеса нынче не сезон.

— Я скромна, — Гермиона демонстративно махнула палочкой, заглушающее заклинание Нарцисса должна опознать. — Проф… мистер Снейп направил меня к вам, дав понять, что вы можете помочь с залогом.

Кажется, Нарцисса немного расслабилась:

— Сколько?

— Не знаю. Много. Сумму определяет суд.

— Я предоставлю любую сумму.

— От своего имени?

Леди Малфой уловила прозвучавшее в голосе Гермионы сомнение и иронически усмехнулась:

— Моему имени уже ничто не страшно.

Ну что ж, с Мерлиновой помощью технический вопрос вроде решен.

Гермиона положила перед Нарциссой лист пергамента и перо:

— Пишите. «В Коллегию по уголовным делам Визенгамота, дело номер один тринадцать тринадцать ноль семь, судья Э. Колдуэлл»…

Нарцисса прилежно и беспрекословно написала под диктовку заявление о намерении предоставить залог в требуемой сумме, бросила на стол перо и явно собралась на выход.

— Это не все.

Да, тогда она точно расслабилась, потому что вот теперь напряглась. А когда увидела перед носом выписку по счету Снейпа, стала как струна — тронь, и зазвенит.

— Что за договор?

— Это частное дело, — и впрямь сказала, как прозвенела.

— У вас больше нет частных дел в этом деле. Не скажете мне — скажете Визенгамоту. Или Аврорату, как пойдет. Этот документ есть в материалах дела, и, судя по всему, совпадает датой с предполагаемым временем совершения преступления. Вы уверены, что обвинение в соучастии в шпионаже не повредит вашему имени?

Нарцисса молча звенела.

— Решать, конечно, вам. Но я вас заранее предупреждаю, что мистер Риверс — отличный специалист по корпоративному праву, однако квалификация по особо тяжким уголовным делам у него отсутствует.

О том, что у нее самой таковая квалификация не присутствует, Гермиона благоразумно умолчала.

— Несколько лет назад, — с усилием вымолвила Нарцисса, — Севе… мистер Снейп оказал мне одну услугу. Очень важную услугу. И теперь я обязана помочь ему, чем только смогу.

Начинается. Хочу ли я, могу ли я… Все готовы всем помогать, только в рамках своих «могу-не могу». А от нее, от Гермионы, требуют сделать все, а не только то, что она может. Милейшие люди.

— Договор есть?

Нарцисса воззрилась на нее, как на идиотку.

— Разумеется, есть. Но… в объективной форме его не существует.

Да, Грейнджер. Леди Малфой и впрямь держит тебя за идиотку. Иначе получается, что Нарцисса сама клиническая дура — а это маловероятно.

— Давайте, я вам расскажу, что существует в объективной форме. Существует мистер Северус Снейп, обвиняемый в шпионаже и государственной измене. Существует выписка по счету обвиняемого, в которой фигурирует крупная сумма, полученная от леди Малфой. И существует, помимо всего прочего, леди Малфой, которая перечислила крупную сумму на счет, который принадлежит Северусу Снейпу, который обвиняется в шпионаже и государственной измене. А вот дементоров, кстати, в объективной форме не существует, и тем не менее какие результаты.

Если Нарцисса и обиделась, то не показала виду. Если испугалась, то Гермиона этого не заметила. Улыбка на губах леди Малфой была немного грустной и удивительно дружеской, почти теплой.

— Мисс Грейнджер, — Нарцисса внезапно накрыла ее руку своей затянутой в перчатку рукой и слегка сжала. — Вы стали таким высококлассным адвокатом, что забыли о том, что когда-то были высококлассной волшебницей.

И леди Малфой встала и ушла, а адвокат Грейнджер осталась в кабинете и не понимала — то ли ее оплевали, то ли вдохновили.

Оказалось, чтобы уснуть, надо отдохнуть. Снейп, Колдуэлл, Лонгботтом и леди Малфой в один день — это не для слабонервных. Не считая уже мелких брызг в виде МакЛейна, Ханны и… да. Малфоя. Что забыл Малфой в Министерстве?

Вернувшись домой, Гермиона решила хотя бы создать видимость нормальной, «правильной» жизни. Ботаник она, в конце концов, или кем? Поэтому, раздевшись, приняв душ, тщательно вычистив зубы и попив водички — за неимением в доме ничего съестного, — Гермиона чинно улеглась на диван. Даже постельное белье ради такого случая постелила.

Улеглась, свернулась калачиком, закрыла глаза. И сразу начала интенсивно думать. Разогнанный за день, мозг работал на холостом ходу и, по всем признакам, сбавлять обороты не собирался.

Леди Малфой вот с ее тайнами, неписанными договорами и неоплатными долгами. Ну то есть, видимо, некоторый тариф по оплате ее задолженностей все-таки присутствует — интересно, по какой процентной ставке Снейп оказывает неоплатные услуги? Сентенции эти ее об адвокатах и волшебниках… Что за обязательство, мы не говорим, почему оно «не существует в объективной форме», мы не объясняем, с чего готовы платить какие угодно суммы кому угодно, про то мы молчим, но последнее слово оставить за собой — это святое, это нам завещал великий Мерлин.

Гермиона раздраженно фыркнула, перевернулась на другой бок. И Малфой в Министерстве. Где его, по идее, от входа должно на милю назад отбрасывать. Кингсли в свое время двинул мысль насчет системы охраны оплота магической законности. Чтоб было так: заходит враг, и тут магический кулак его по роже. Дынс! И ни тебе шпионов, ни тебе терактов, ни преступного элемента, срастающегося с правоохраной. Спервоначалу все министерские пришли в сдержанный восторг, и ОТ даже получил разнарядку на теоретическое обоснование проекта. На том все и похерилось. Теоретики от технической магии застопорились на том, как определять, кто друг, кто враг, а кто так, с недельку поприкладывали палец ко лбу и хрен к носу попеременно и без шума и пыли слили затею в ближайший унитаз. Или в архив, что равнозначно. Теперь вот всякие Малфои разгуливают по этажам Министерства, как у себя дома, скандалы шпионские кустятся, а им и дела нет.

В боку легонько кольнуло. Гермиона прислушалась к ощущениям: право на защиту? О чем она тут сейчас думала? Малфой, Министерство, враг-кулак, шпионский скандал. Кольнуло сильнее. Малфой, Министерство, шпионский скандал. Гермиона завозилась, под ложечкой затлело смутное беспокойство. Что-то Малфои разбегались — не иначе, к дождю. Один ошивается в Министерстве, второй воюет с МТ за старый портал, третья за Снейпа платит не глядя и не задумываясь…

Под ребра словно ввинтился бур. Гермиона подскочила с возмущенным воплем — видать, право на защиту день ото дня становится все изобретательнее. Полегчало. Вот и любят же люди усложнять себе жизнь, что маги, что магглы. С особенным азартом они это устраивают, когда дело касается законов. Чего, казалось бы, проще: не убий, не укради, не возжелай и далее по списку. Грохнул кого, спер чего — хана тебе соразмерная и неотвратимая. Так нет же. Тут ведь непременно вылезают всяческие гуманизмы, разграничение прав на насилие, общественная опасность и, прости Мерлин совсем, права человека. И десять заповедей из элементарных условий выживания популяции сапиенса в природе сводятся к «чтобы все было и за это ничего не было». Видимо, адвокаты появились именно в момент этой исторической мутации.

Теперь вот из-за этой мутации популяции она, Гермиона, заснуть не может.

Магической популяции, видимо, всего этого великолепия оказалось мало. На десяток простых истин, обросших неимоверным количеством ложноножек и ложноручек, волшебники навесили свои волшебные обстоятельства. Столько обстоятельств и поправок на ветер, что любая заповедь при детальном ее рассмотрении становится этакой трансцендентной категорией и фактически архаизмом — таким, как, например, принцип талиона. Ну то есть, будучи магом, человеком оставаться не обязательно.

Гермиона осторожно прилегла, не рискуя пока устраиваться основательно.

И в самом деле, а чего там заморачиваться, если любой свой проступок можно списать на заклятие. Империо там или другое какое Круцио. Не корысти ради, мол, а токмо волею пославшего мя… Или вот магический договор. Поди признай его, к примеру, недействительным или незаключенным. Поди докажи его наличие или отсутствие для начала! Тут даже думосбросы не помогут — за всю историю волшебной адвокатуры никогда и никому не удавалось приобщить к материалам дела и использовать как доказательство воспоминания. Взять хоть право на защиту: адвокаты, как мухи, выздоравливают, а поди-ка подтверди в суде, было там оно или не было.

Тут в бок всадило так, что Гермиона, дернувшись, свалилась с дивана. И схватилась за голову, хотя ударилась локтем.

Договор. Недоказуемый договор. Магический договор.

Магический договор, скрепленный тайной.

Гермиона поднялась, решая, считать ли себя умницей за то, что додумалась, или клинической дурой за то, что не додумалась раньше.

Нерушимая клятва.

Взгляд упал на диван со скомканной простыней. Из обивки злорадно торчала большущая пружина.

Радостное возбуждение от неожиданной догадки спало быстро. Когда Гермиона закончила обдумывать все последовавшие за догадкой мысли, было уже скорее рано, чем поздно. И результат обдумывания был удручающий.

Ничего не изменилось. Ее внезапное знание не влечет за собой ничего. Да, теперь кое-что во взаимодействии участвующих лиц прояснилось. Однако ответы ни на один вопрос по делу не поступили. Кому выгодно? За кого и почему Снейп так подставляется? Кто дергает административные рычаги Аврората и СПП? И еще тысяча и один вопрос помельче…

Словом, адвокат Грейнджер, ритуальные телодвижения тебе придется совершать все те же. Освидетельствование, залог, освобождение из-под стражи. Для начала.

Хотя нет. Для начала — спать.

Репаро с устатку вышло кривенькое, но пружина все-таки убралась в диван. Гермиона загнездилась в одеяло, и раньше, чем голова ее коснулась подушки, обожженные и уставшие ноги погрузились в раскаленный песок пляжа.

В этот раз не удавалось даже плакать, не было сил. Гермиона размеренно брела вперед, ничего не ожидая и мало что понимая. Не понятно ей было, к примеру, какая нелегкая заставляет тащиться и тащиться в никуда вместо того, чтобы сесть и отдохнуть, хотя бы из чувства противоречия. Нельзя, и все тут. Даже прыжок на месте — и тот считается попыткой улететь.

Делай, что должен, и будь что будет.

Вся дорога — лишь цепочка долгов больших и мелких займов. Делая каждый следующий шаг, первое, о чем думает человек — что и за что он должен. Сама жизнь — это один большой кредит с процентами в пользу смерти.

Поэтому делай, что должен.

Взмах крыла бабочки может породить тайфун. Но человек в своей убогости и слабости никогда не предвидит последствий своих шагов.

Поэтому будь что будет.

Кто сказал, что у любого пути должен быть конец? Кто решил, что есть цель? Большинство из нас обречены на бесконечную дорогу в никуда без права передышки. Все равно, идешь ты по пляжу или по ледяной пустыне. Дорога без цели не бывает простой.

Гермиона открыла глаза. Слезы сбежали по щекам и противно потекли в уши. «Я больше не знаю, зачем это все», — сказал МакЛейн. Прав он был, что ли?

Полоски света на темном потолке медленно таяли: наступало утро, гасли фонари, комнату затянуло равномерной прозрачно-серой дымкой. Снова запиликала за окном все та же птаха. Чего вот она пиликает? Какая великая идея, какое достижение царит в ее пташьей голове, где один глаз больше мозга?

Да что там птица. Солнце, великое светило — разве упорно и неизменно встает оно каждое утро на небосводе ради какой-то великой идеи? Чего стоило бы все его упорство, если бы не было тех, кому оно светит?

Гермиона медленно села, окунув лицо в жемчужную рассветную марь. Солнцу не лень вставать и прилежно светить без всяких заморочек на высокие цели и смыслы.

— А я чего тогда выпендриваюсь?

Выпендриваться, и впрямь, было нечего и не с чего. Гермиона вышла на улицу с непривычным чувством мрачного воодушевления и направилась прямиком к Ханне — выпить кофе. Получив в придачу к кофе огромный пышнющий омлет, поджаренный бекон и тосты, адвокат Грейнджер решила, что день начинается слишком хорошо. Не к добру.

Уведомление от Янсена прибыло с совой в офис точно к десяти утра. В безукоризненно канцелярских формулировках Рыба-дебил сообщал, что процедура медицинского освидетельствования обвиняемого С.Т. Снейпа состоится сегодня в 12.00 в кабинете таком-то больницы им. Св. Мунго под руководством доктора Н. Лонгботтома; возражения относительно кандидатуры эксперта адвокат обвиняемого может представить…

Гермиона выронила листок на стол: в дверь с грохотом ворвался Мартин.

— Вот! — задыхаясь, потряс он плотным желтым конвертом. — Он иск подал!

Конверт шмякнулся на янсеновское уведомление. Гермиона непонимающе нахмурилась: на кой Снейпу подавать какие-то иски? К кому иск? О чем иск? А самое главное, зачем?

Иск оказался не снейповский. И радоваться бы, но иск оказался риверсовский. Точнее, малфоевский. В другое время Гермиона и впрямь бы порадовалась, дело обещало быть интересным, драйвовым и, что греха таить — прибыльным: маготехнологи, по слухам, деньги считать умели, однако жмотами не были. Но сейчас адвокат Грейнджер испытывала неописуемую досаду на Малфоя, Риверса, маготехнологов со всеми их технологиями: приперлись тут со своими проблемами, от большого дела отвлекают, подождать не могли, что ли…

Три листа иска убористым почерком вызывали глухое раздражение. Пора вводить регламент не только на речи в суде, но и на объем процессуальных документов. Неужели Риверс думает, что суд будет вникать в эту размазанную, как жидкая овсянка по тарелке, белиберду? Да судья глянет в начало, в конец, проклянет все на свете, и будет выносить решение по приложенным документам и внутреннему убеждению, и чихать он хотел на твои теоретические экзерсисы и выкладки из судебной практики. У него, у судьи, своя практика. Внутреннее убеждение называется. И хрен ты его в чем внутренне переубедишь.

После пятой попытки прочитать исковое Гермиона сдалась. Она ничего не понимала. Нет, буквы-то были знакомые, но в слова они складываться не желали, и обретать какой-то смысл не собирались. Препоганое состояние, когда тебя за уши выдергивают из одного дела и насильно запихивают в другое. Первое теряешь, во второе не вникаешь. Если бы Гермиона могла выбирать, она бы с огромным удовольствием утрамбовала дело Снейпа в самый дальний ящик и погрузилась в тайны возникновения, изменения и прекращения прав и обязанностей на объект недвижимости и интеллектуальные права на технологии портального перемещения.

Но не только история не знает сослагательного наклонения. А в юриспруденции наклонения если какие и есть, то все сплошь не сослагательные, а относительные: если не наклонишь оппонента ты, оппонент наклонит тебя. И единственный способ не оказаться в пикантной позе чуть нагнувшись, с высоко поднятой головой и низко спущенными кюлотами — бери больше, кидай дальше, думай быстро, а бегай еще быстрее.

Гермиона почти с облегчением отлевитировала исковое Мартину. Конверт с остальным исковым материалом швырнула просто так, без магии.

— Позицию, — понимающе кивнул парень.

Позицию, позицию, внутренне вздохнула Гермиона, повязывая шарфик. Главное, чтоб не пикантную. Ее ждали Снейп, Лонгботтом и освидетельствование.

Аппарировав в холл Мунго, Гермиона нашла взглядом Снейпа — тот черной кляксой развалился на диване, демонстрируя полное презрение к окружающей действительности вообще и связывающему руки заклинанию в частности. Возле дивана так недвижимо, будто под Петрификусом, стояли двое конвойных. Янсена было не видать, но он всегда был так невыразителен обликом, что вполне мог слиться с серовато-белой больничной стеной.

Мимо промчалась, встревоженно галдя, стайка молодых людей в розовых, похожих на детдомовские пижамы, одежках стажеров госпиталя. Невилл что-то говорил про зачет, вспомнила Гермиона, и кинулась следом за стажерами — если все дороги ведут в Рим, то все студенты рано или поздно приходят на экзамен.

В поместительном лектории Мунго стояла напряженная, почти мученическая тишина. Точно такая, как когда-то на экзаменах по Зельеварению, и Гермиона невольно поежилась. Атмосфера тем более была удивительна, что вместо жутко придирчивого и кошмарно необъективного Снейпа за столом экзаменатора располагался милый, скромный и безобидный Лонгботтом.

Невилл скучающе глядел в потолок, раскачиваясь на стуле и уперев одну ногу в край стола. Напротив икала, потела и переливалась всеми цветами побежалости девушка, которая могла бы быть симпатичной, если бы не потусторонний ужас на лице и взгляд затравленной удавом мартышки. Обстановка накалялась, и на миг Гермиона всерьез решила, что бедная девушка вот-вот грохнется в обморок.

Наконец Лонгботтом прервал паузу, достойную великого театрального актера, и устало вымолвил:

— Методы приема порошков.

— Пероральный… — пискнула студентка и зажмурилась, словно ожидая удара, только что руками не закрылась.

— Так, — ободряюще такнул Невилл.

Девушка приоткрыла один глаз и напряглась:

— Перанальный…

Невилл перестал раскачиваться и заинтересованно приподнял брови:

— Что-что? Как это?

— Путем вдувания…

Лонгботтом потерял равновесие и рухнул на пол, со страшным грохотом свернув заодно стол, девушка взвизгнула и отскочила на безопасное расстояние, закрыв лицо ладонями.

Из-за двери лектория Гермиона услышала неуверенное:

— Может, прийти ей на помощь и выломать дверь?

Невилл поднялся на четвереньки, помотал головой, отпихнул локтем стул и воззрился на студентку:

— О, робкая, вечно плачущая мисс! Я готов вам поставить «удовлетворительно» за нетривиальность мышления. Но, дорогая, пока я жив, вы не будете практикующим врачом, а то навдуваете же… идите в науку, разрабатывайте революционный метод приема порошков.

Зареванная девушка на негнущихся ногах покинула лекторий. Невилл только тут увидел Гермиону и наконец принял положение, более естественное для человека прямоходящего.

— Видала? — негодующе воскликнул он вместо приветствия. — И потом это нас будет лечить! Методом вдувания!

И Гермиона сразу вспомнила про глистов, но благоразумно промолчала.

— Ух, как я зол! — продолжал бушевать Невилл. — Вот каждый раз, когда зачеты принимаю, так понимаю Снейпа! Кругом сплошные дебилы! Позор нации и магической медицины! Да чтоб они все потом исключительно друг друга лечили!

— Привет, Невилл.

— Привет, привет. Где там твой Снейп, давай его сюда, я ему преподавательскую солидарность выражу!

Впрочем, при виде профессора Невилл несколько поумерил пыл. Рефлексы — вещь такая. Стабильная. Почти такая же стабильная, как профессионализм, который, как известно, даже огневиски не берет. И чего-чего, а профессионализма Невиллу оказалось не занимать.

Под монотонное бубнение материализовавшегося из стенки Янсена («Освидетельствование проводится в помещении госпиталя имени святого Мунго, в дневное время, при естественном освещении, профессором магической медицины мистером Лонгботтомом…») Невилл молча указал Снейпу на табурет.

Бывший профессор сел, не меняясь в лице.

Невилл кивнул на его запястья:

— Снять.

— Не поло.. — попытался возразить Янсен.

— Не положено — не ешьте! — отрезал Лонгботтом. — Снять!

И как-то так он это сказал, вроде и негромко, и даже без злости, что один из конвойных тут же снял заклинание, не дожидаясь разрешения следователя.

Ай да Невилл, ай да сукин сын! Кажется, даже Снейп несколько удивился.

Лонгботтом обошел вокруг него, критически хмыкая и покачивая головой. Потом отвернулся, вздохнул тяжко-тяжко и пробормотал еле слышно: «Мерлин великий, как я это ненавижу…»

А когда он снова посмотрел на Снейпа, Гермиона непроизвольно втянула голову в плечи. Снейп, кажется, тоже.

Невилл был не здесь и не Невилл.

Чуть склонив голову, он отсутствующим взглядом вперился в Снейпа, словно высматривал его потроха. И, похоже, что-то высмотрел: коротко кивнул, глубоко вдохнул и медленно поманил Снейпа пальцем. Тот не успел отреагировать и встать: вместо Снейпа из самого Снейпа встал другой Снейп — полупрозрачный, безучастный, с остановившимся незрячим взором. Сам же профессор наблюдал за происходящим если не ошарашенно, то недоуменно, и явно боролся с желанием придержать руками челюсть.

Дубль-Снейп послушно проследовал за Невиллом на середину кабинета и встал солдатиком. Лонгботтом поднял палочку на уровень его лба и медленно повел вниз, что-то еле слышно приговаривая на странном, не знакомом Гермионе, корявистом наречии. Двойник неслышно взвыл и выгнулся назад, будто в приступе столбняка.

— Круцио в течение предыдущих двадцати четырех часов, интенсивность изменяющаяся в диапазоне пять-пятнадцать, предполагаемые последствия — транзиторные ишемические атаки не менее девяти в вертебро-базилярном бассейне… — бесцветным голосом отчеканил Невилл. — Инкарцеро в течение предыдущих семидесяти двух часов, общей продолжительностью до сорока шести часов с незначительными паузами, предполагаемое последствие — дисфункция циркуляции крови в области запястий с дальнейшим восстановлением…

Дубль-Снейп зашелся немым воплем и рухнул на колени, хватая ртом воздух.

— Клиническая смерть вследствие кровопотери, девяносто восьмой год… Серия Круцио не менее четырех с незначительными интервалами, апрель девяносто восьмого года, интенсивностью не менее одиннадцати, предполагаемые последствия — транзиторные ишемические атаки в каротидном бассейне…

Профессорского двойника крутило, ломало и корежило, из его призрачного носа лилась призрачная кровь, он беззвучно вопил и скрежетал зубами, падал без сознания. А Лонгботтом продолжал монотонно оглашать историю снейповских истязаний, со всеми их степенями интенсивности, интервалами длительности и прочими расстройствами церебрального кровотока.

Сначала Гермионе было жутко. Потом ее охватила невыносимая, отчаянная жалость — не к самому Снейпу, а к его двойнику, которому приходилось на потеху формалистки-Фемиды публично переносить нескончаемое унижение, неизбежное следствие боли. Сознание ее отказывалось воспринимать и то, что двойник профессора может не чувствовать боли и уж подавно не испытывать моральных страданий, и то, что все это выпало на долю настоящего Снейпа. Ведь если допустить, осознать хоть на миг, что весь этот кошмар переживал настоящий, реальный, живой человек, вот этот вот самый профессор Снейп, дело перестанет быть делом, а подзащитный — подзащитным. Останутся возмездие и требующая справедливости жертва.

По лбу Невилла катились капельки пота. Каждая следующая манипуляция, каждый шаг в глубь темного снейповского прошлого, писанного Непростительными, давались ему все труднее и труднее. Наконец он пошатнулся, отер лицо и почти просипел:

— Все. Глубже семьдесят шестого года точно ничего нет, до семьдесят восьмого ничего значительного. Заключение будет готово через три дня. Давайте протокол, прочитаю и подпишу завтра.

Он замысловатым взмахом палочки растворил в воздухе снейпо-призрака — хотя Гермиона уже готова была увидеть, как двойник обратно в Снейпа и возвращается, — и быстро пошел прочь, оставив без внимания невнятное восклицание Янсена: «Не положено завтра! Надо сегодня! Сейчас!»

Адвокат Грейнджер машинально отрезала, что непосредственно после проведения процедуры эксперт физически бывает не в состоянии что-то читать и подписывать, и что почтенному следователю следовало бы по долгу его следовательской службы знать протокол производства подобного рода экспертиз. Машинально — потому что не могла оторваться от развевающихся пол белого невиллова халата и думала о том, как они со Снейпом, оказывается, похожи.