Женские мелочи (гет)

Перчатки.

...Они не могут так расстаться после этой глупой ссоры. Все еще можно исправить. Нужен только повод вернуться. Девушка быстро стаскивает с ладоней перчатки и прячет их на дно сумочки. Все так просто. Сейчас она постучит в дверь...

— Кажется, я забыла у тебя перчатки, Сириус...

Он впустит ее в дом. Она останется стоять в дверях, а он будет искать ее перчатки суматошно, рассеяно, перебирать бумаги на столе и фигурки на камине, смотреть несколько раз по уже проверенным местам, не найдет... подойдет к ней смущенно и случайно дотронется до ее озябших рук... а потом будет греть ее пальцы свои дыханием, а она, привстав нацыпочки, поцелует его... И все обиды и ссоры окажутся ничтожными перед их любовью и счастьем...

Она не замечает холода дверного молотка.

— Кажется, я забыла у тебя перчатки, Сириус...

Молодой мужчина берет ее за руку и ведет в гостиную. Уходит на минуту в прихожую, возвратившись, ставит на стол пыльную коробку. Там несколько перепутанных пар женских перчаток. С ироничной улыбкой Сириус указывает на них:

— Ищи, которые из них твои.

Девушка быстро выхватывает из коробки первые попавшиеся и под насмешливым взглядом мужчины быстро идет к двери.

Все рухнуло, все ее наивные, глупые надежды тяжелыми обломками навалились на нее. Нет сил ни плакать, ни жалеть себя, нужно спасаться: идти, бежать к тому, кто единственный может помочь ей сейчас, кто всегда ее ждет...

...Хлопок трансгрессии, и мужчина, чуть щурясь от неожиданности, с удивленной радостью смотрит в ее глаза, делает шаг навстречу, не замечая осколков оброненной чашки...

— Я выйду за тебя, Фрэнк! — Алиса отчаянно отказывается от возможности вернуться, решительно закрепляет клятвой свои слова. — В горе и радости, в здоровье и болезни! И будь, что будет!

Шпильки

... Женщина медленно поднесла руки к волосам и стала вынимать шпильки из прически. Поблескивая жемчужинами, шпильки беззвучно осыпались в мягкий ворс ковра. Стоящий за ее спиной мужчина вдруг опустился на колени и стал собирать их. С каждым движением его рука все ближе подвигалась к ногам женщины. И вот уже, обхватив руками колени, он прижался щекой к ее бедру. Он почувствовал, как она вздрогнула от его прикосновения, но через мгновение также медленно продолжила распускать волосы. Он не торопил ее: впереди — целая ночь...

Повелитель достойно наградил его. Темному Лорду известны самые сокровенные желания верного слуги. Даже те, в которых тот боялся признаться самому себе. И властелин щедр: она в его власти. Он может сделать ее своей, а потом... потом захлебнется воем, осознавая, что это никогда не повторится вновь, сойдет с ума от воспоминаний о ее ослепительной наготе, зная, что никогда больше не увидит ее...

— Уходи, — отчаянно, неожиданно прошептал он, — уходи, — простонал глухо, сжимая кулаки, до слез зажмуривая глаза.

Он слышит шелест платья, легкие шаги... стук двери.

Питер Петтигрю, шатаясь, поднялся с колен и со всхлипом разжал судорожно сжатые пальцы.

На пол с каплями крови упали жемчужные шпильки Нарциссы Малфой.

Духи

— Принимая эту награду, я хочу сказать слова благодарности своим сотрудникам...

Женщина в глубине зала чуть закусила нижнюю губу, тут бы вздернуть бровь и саркастически ухмыльнуться, но она так и не научилась этому за все это время.

«И сколько же у вас сотрудников, профессор? С кем я должна шагать в одной шеренге? — С мальчишками—лаборантами, сбегавших от вас самое позднее через три месяца не в силах выносить ваш сарказм и бесконечные придирки? Или, может быть, с восторженными дурочками, которые так стремились скрасить своим обожанием жизнь Мрачного Гения, Великого Героя с Разбитым Сердцем. И выскакивали из кабинета, лишь только прочитав на стене над рабочим столом цитату: «Женщине не место в лаборатории. Если она красива, то она отвлекает. Если некрасива, то она — не женщина». С какой презрительной жалостью смотрели они потом на ту, которая уже пятнадцать лет умеет не замечать эту надпись. Да, профессор, пятнадцать лет, семь месяцев и восемнадцать дней. Вы научили меня быть точной в цифрах...

Грейнджер продержалась четыре года. Она умная: сразу поняла, что рядом с вами нет места для амбиций и планов других людей. При таком порядке: вы — единица, а остальные должны безропотно пристроиться нулями за вашей спиной. Она это знала... только все время надеялась переделать вас. Вас! Дурочка.

Как же мы упились перед ее увольнением. — В ветошь! До полного выпадения в осадок! С пьяными слезами, откровенностью и жалостью. Она меня понимала. Это нетрудно: мы всегда с ней цеплялись за одних и тех же мужчин... А как мы ввалились тогда полуголыми, растрепанными к вам в кабинет и горланили: «Ты получишь котел моей крепкой любви, Северус!» Маггловские девчонки-подростки в гримерке у рок-кумира!.. Только утром Грейнджер собрала вещи и уехала, а я, наскоро умывшись, пришла как всегда на рабочее место и стала готовиться к эксперименту. Вы протянули мне лабораторный журнал, молча.

Вряд ли вы заметили, но мы редко разговариваем с вами. Я не отвлекаю вас, профессор, Я — ваш привычный инструмент, всегда вовремя и под рукой...»

Аплодисменты смолкли. Докладчик спустился в зал, прошел между рядами и сел на свободное место рядом со своей ассистенткой:

— В девять вечера — торжественный прием. Будьте готовы к восьми двадцати. Я зайду за вами, — неверно истолковав ее молчание, продолжает, — если вам нужны деньги на наряды и дамские мелочи, не думайте сегодня о расходах. 40 процентов премии — ваши.

— 32,74.

— Вы всегда точно помните цифры.

Конечно, она помнит. Восемь лет назад финансирование было на нуле, никто не хотел вкладывать деньги в его исследования. Тогда она просто положила ему на стол подписанный чек. Ей не нужен был дом, бабушкин сад, она уже забыла, как пахнут розы. Он ни о чем не спросил, спокойно взял предложенные деньги:

— Ваша доля в будущих прибылях — 50 процентов.

— 32,74. Я уже посчитала, профессор.

Он только кивнул головой, к этому времени он уже не перепроверял ее расчеты.

... И сегодня она пойдет с ним на банкет, потому что на приеме нужно быть с кем-то, а она — его сотрудник и компаньон в одном лице, и у него больше никого нет.

* * *

Бледная (редко бывает на свежем воздухе), чуть сутулая (каждый день приходиться писать много и долго) коротко стриженная (только ее волос в котле и не хватало!) женщина стоит перед витриной парфюмерного магазинчика в торговом центре. Перед ней сотни флаконов с духами, изысканных и вычурных, разноцветных и прозрачных. Она пытается вспомнить, как пахнут цветы... «Никаких посторонних запахов в лаборатории, вполне достаточно вашего имени, Лаванда»... Вот так все эти годы...

Какая же она дура! Он, чей сарказм впечатывает собеседника в стенку, сказал ей глупый, несмешной каламбур, как недоучка-первокурсник. Он, который мог позволить себе опровергать фундаментальные принципы, для него не существовало авторитетов, вывел на стене лаборатории над столом злую, пошлую... чужую... цитату. Он позволил ей видеть его сомнения, неудачи, ошибки, слабости. Он был перед ней неуверенным, уставшим. Он принял, не раздумывая, ее помощь. — Он разрешил быть рядом!

Нежные ароматы мягко выплывают из магазинчика, вьются над головой, оседают на волосах. Молоденькая очаровательная продавщица подошла со смущенной улыбкой к задумавшейся женщине, рассеяно уронившей на пол свои покупки:

— Я могу помочь, мадам? Мадам что-нибудь желает?

— Спасибо, ничего не нужно. У меня ВСЕ есть.