На самом деле (гет)

Дафна была полностью, совершенно, практически на все сто процентов уверена, что дело не в Империусе.

И не в Амортенции.

Матушка, та считала, что в ход пошли оба. Элен Гринграсс вернулась домой в полной ярости, устроила Дафне допрос о том, что ей известно о «шашнях» сестры, выпила полбутылки шерри… Остаток дня она провела, лежа на диване и строя самые разнообразные предположения о том, как ее младшая дочь ухитрилась связаться «не с кем-нибудь, а с Драко Малфоем».

Сначала она предположила, что он применил к Астерии Империус. «Дафна, он на всё способен. Ты что, серьезно думаешь, что он год держал Розмерту под заклятием и между ними ничего не было? Не прикидывайся дурочкой!»

Они проспорили несколько часов подряд. Дафна твердо стояла на своем: Драко использовал Империус для убийства директора школы, а не каких-то гнусных целей.

«Тогда, значит, Амортенция или другое какое зелье. Он учится на зельевара, и одному Мерлину известно, какая отрава по сю пору припрятана в этом их мэноре».

Дафна, цепляясь за остатки рассудка, напомнила матери, что Астерия — целительница и работает в госпитале среди других целителей. Если бы Драко напоил ее зельем, кто-нибудь обязательно бы заметил.

Проспорив еще несколько часов и прикончив бутылку шерри, Элен Гринграсс успокоилась. Она по-прежнему утверждала, что оба предположения вполне вероятны, но отказалась от мысли отправиться в аврорат и потребовать провести расследование.

Так что Дафна могла утешаться тем, что на сестру не накладывали темного заклятья и не опаивали зельем. Скорее всего.

* * *

Рите Скитер все было ясно с самого начала. Когда столько лет копаешься в чужих тайнах, поневоле начинаешь разбираться в жизни.

Хотя об этом было не принято говорить вслух, все знали, что большинство чистокровных семей практически нищие. От былой роскоши уже давно ничего не осталось, и они держались на плаву благодаря скудному жалованью и кое-каким сбережениям. Даже крыша над головой у них зачастую была лишь потому, что к своим разваливающимся особнякам они были привязаны чарами и кровью. Их выручали лавочники, привыкшие отпускать в кредит под знатное имя, неустанная забота домовиков и, если повезет, удачный брак, позволяющий поправить расстроенное состояние.

Гринграссы были как раз таким семейством. Их никак нельзя было назвать богачами, но, по крайней мере, в отличие от многих других чистокровных семейств, они не гнушались работой. Линус Гринграсс был почтенным колдоюристом, как его отец и его тетка.

И, как многие чистокровные семейства, Гринграссы заключали удачные браки. Сам Линус женился на дочери из одного из богатейших и старейших магических семейств. Его старшая, Каллисто, вышла за сына Дэвисов. Хотя тот был полукровкой, отец его занимал высокий пост в министерстве и удачно вкладывал инвестиции в Гринготтс. Еще одна дочь, Дафна, отхватила себе Эрни Макмиллана, одного из двух наследников самого крупного состояния магической Британии. Об этом мало кто знал, потому что Макмилланы, в отличие от некоторых, не имели привычки выставлять богатство напоказ. Варлок Ян Макмиллан, глава рода, со своей скамьи в Визенгамоте любил рассуждать о важности тяжелой работы и экономной жизни.

Астерия, которой, видно, надоела работа целителя, связалась с Драко Малфоем. Считалось, что Малфои купаются в золоте, так что Астерия, похоже, вообразила, что, подобно Нарциссе, будет расхаживать в мехах и драгоценностях и заправлять в фамильном особняке.

Бедняжка не догадывалась, что все это — сплошное вранье. Люциус, не способный к разумным решениям — ни политическим, ни финансовым, — давным-давно растратил наследство, оставленное отцом и дедом. У него были крупные деловые неприятности еще до того, как вернулся Сами-знаете-кто. Рите было известно из самых достоверных источников, что Малфои проживают остатки состояния, которое должен был унаследовать Драко. У них не было ничего, кроме особняка и тех драгоценностей Нарциссы, которые еще не успели отнести в заклад.

И Рита рассчитывала, что, когда кредиторы явятся, чтобы снять с пальца Астерии старинное обручальное кольцо, она будет на месте. С колдографом.

* * *

Невилл надеялся, что Малфой переменился.

Наверняка он судить не мог. Они с Малфоем никогда не ладили, и Невилл сомневался, что когда-либо поладят. Но на седьмом курсе кое-что стало меняться.

Первые четыре школьных года Невилл провел, опасаясь всех и каждого, в том числе Драко Малфоя. Тот не уступал Снейпу в умении безошибочно найти у человека слабое место и выставить его на потеху толпе, и Невилл боялся стать очередной жертвой. Он так восхищался Гарри и Роном потому, что те не сдавались. Они не боялись Снейпа и не боялись Малфоя. На четвертом курсе Гарри просто не замечал изготовленных Малфоем значков, а Рон продолжал играть в квиддич, когда пол-школы распевало о нем издевательскую песню. Невилл завидовал их бесстрашию.

А в конце пятого года он понял, как им это удается. После того, как он выстоял против Пожирателей Смерти (среди которых были те, кто запытал до безумия его родителей), Невилл понял — раз пережил это, можно пережить что угодно. И на седьмом курсе эта мысль удерживала его, как якорем.

А вот Малфоя несло по течению. Панси взяла на себя обязанности старосты (за исключением выслеживания сторонников Поттера), Крэбб и Гойл ходили в подручных у Кэрроу, а Малфой ушел в тень. Ходили слухи, что Малфои в немилости у Волдеморта, что тот поселился в мэноре и отнял у Люциуса палочку, и что если они снова его подведут, их ждет смерть.

И вместо страха Невил стал испытывать жалость. Он видел не мальчика, который годами его изводил, а юношу, который ввязался в преступное дело и теперь за это расплачивается.

И ему хотелось верить, что Малфой тоже это понимает.

* * *

Гарри с Роном не знали, что и думать.

— На вид она вроде нормальная, — сказал Рон, шевеля вновь отращенным пальцем.

— Ну да, — согласился Гарри и, сморщив лоб, посмотрел туда, где Астерия о чем-то говорила с Малфоем.

Они сталкивались с Астерией только тогда, когда в лавке случались какие-нибудь неприятности или подозреваемый оказывал сопротивление. И она действительно была нормальная. Толковая, любезная и симпатичная. Хоть убей, невозможно понять, чем Малфой берет самых хорошеньких ведьм! Даже корова Паркинсон, и та была недурна на свой, слизеринский манер.

— Может, у нее с головой не в порядке?

Гарри хмыкнул.

— А может, зелий каких нанюхалась?

Малфой заметил их и, по-хозяйски положив руку Астерии на талию, усмехнулся и повел ее к двери.

Рон закатил глаза и потряс головой:

— Гарри, мне сказать нечего!

— Мне тоже.

* * *

Гермиона сразу сообразила, в чем дело. Достаточно было элементарных знаний по психологии, чтобы понять, что к чему.

Ее второй год в Хогвартсе был еще более странным и смущающим, чем первый. Тогда Гермиона увлеклась Локхартом. И хотя они не собиралась это обсуждать с Роном и Гарри, она надеялась, что найдет общий язык с другими девчонками. Ничего не получилось. Несмотря на пару прерываемых хихиканьем бесед, она так и осталась странной и посторонней.

Все летние каникулы и весь следующий год она читала пособия по саморазвитию. Большая часть оказалась полной чушью, но в нескольких подробно объяснялись логика и правила, по которым общаются люди. Она легко запоминала правила и потом смогла давать советы Гарри по поводу его отношений с Чжоу. И справиться со своими чувствами к Рону.

С годами она поняла, что жизнь сложнее, чем ей казалось в тринадцать лет, но по-прежнему была уверена: книги неплохо объясняют, что произошло между Драко Малфоем и Астерией Гринграсс.

Астерия была целительницей. У нее была потребность спасать людей. Точно как у Гарри. Но, в отличие от Гарри, она так и не научилась отделять профессию от личной жизни. Однажды, когда Дафна с Эрни пришли к ним с Роном на обед, та много чего рассказала. Оказывается, ее сестра в детстве постоянно выхаживала бродячих животных и годами возилась с подругой, чья жизнь катилась под откос. Все стало окончательно ясно.

Астерия столкнулась с Малфоем как раз тогда, когда дела у того шли как нельзя хуже: после войны он остался и без друзей, и без денег. И, конечно, она бросилась на помощь. А что касается Малфоя, тот всю жизнь зависел от других. Он вечно искал, кому бы смотреть в рот и следовать по пятам, будь то его отец, профессор Снейп или Волдеморт. Астерия отлично подошла на эту роль.

Все было совершенно очевидно.

* * *

Горацию Слагхорну оба были не слишком интересны, поэтому и говорить о них он не желал.

Себе-то он мог в этом признаться.

С Драко он поступил вполне намеренно. Он очень расстроился, когда понял, во что замешался Люциус. Расстроился, но не удивился. После Первой войны еще можно было надеяться, что тот находился под Империусом, попытаться забыть прошлое и начать все с чистого листа. Впрочем, слухи все равно ходили. И чем дальше, тем становилось яснее, что это не слухи, а чистая правда, и что Люциус с Нарциссой вошли в число приближенных Того, кого нельзя называть.

Поэтому, став главой Слизерина, он осознал, что не желает общаться с Драко. В мальчишке так бурлили ярость, злоба и отчаяние, что Горацию делалось дурно. В нем не было ничего от родительского ума, обаяния и элегантности. Скорей уж Драко походил на юного Северуса, только без всяких талантов.

А что касается Астерии, дело обстояло еще хуже. Не будь она родной сестрой Дафны Гринграсс, он бы вообще ее не запомнил. А так она смотрелась как негатив со старшей сестры: Дафна была жизнерадостной, разговорчивой и одаренной, Астерия — скучной, тихой и старательной. Он учил ее три года и запомнил только, что та пишет подробные домашние работы. Ее легко было спутать с другими — просто еще одно лицо в толпе.

Гораций желал жениху и невесте всяческого благополучия, но сомневался, что заметит, если его не пригласят на свадьбу.

* * *

Панси все понимала и, похоже, она была одной такой на свете. Ей понадобилось время, чтобы осознать, что она не любит Драко Малфоя. Что она все время была влюблена в идеальный образ.

Нет, она по-прежнему к нему хорошо относилась. Так же хорошо, как к брату или Дафне. Они же выросли вместе, и он как-то раз сунул ей червяка за шиворот, а в другой раз спас ее любимую куклу от пары наглых гномов.

Но влюбилась она совсем в другого мальчика. Мальчика, который стал самым молодым слизеринским ловцом за последние пятьдесят лет. Над шутками которого, когда он был на третьем курсе, смеялись семикурсники, и которого они приглашали за свой конец стола. Она влюбилась в Драко, из-за которого половина школы носила значки против Поттера и распевала «Уизли — наш король». Которого было не остановить.

Блейз был симпатичнее, а Теодор — умнее, но они, как и прочие слизеринцы, бледнели в сравнении с Драко. Они не умели вызывать восхищения, и с ними она не чувствовала себя особенной. Рядом с Драко она ощущала себя непобедимой — вместе они могли покорить мир.

А потом началась война. Когда он почти впрямую заявил, что получил Метку, она была потрясена. Но это только укрепило ее мнение о нем как об особенном человеке, человеке, созданном для великих дел. Она поклялась себе, что сделает все, чтобы помочь ему.

Только он не нуждался в ее помощи. В помощи Винсента и Грега — да, но не в ее. Они обсуждали свои планы, а она оставалась в стороне.

Она думала: все изменится после того, как Поттер чуть его не убил. Но ничего не изменилось. Выйдя из больницы, он с ней порвал, объяснив, что «сейчас не время».

Она даже не успела прийти в ярость: через несколько дней он исчез, и все лето она не знала, жив ли Драко вообще. Возвращаясь в школу, она надеялась, что он понял, какую совершил ошибку.

И поняла, что он ей больше не нужен. Драко, которого она любила, больше не существовал: от него осталась изломанная оболочка. Весь год Панси тащила его на себе, и так никогда ему этого и не простила.

Мальчик, в которого она влюбилась, так и не вернулся, но больше она этого не ждала. И думала, что Астерия, которой не довелось увидеть Драко в его худшие минуты, видит в нем только лучшее.

* * *

Нарциссе было непонятно, о чем тут вообще рассуждать.

Она же не дура. Она знает, что имя Малфоев уже не вызывает прежнего уважения. Ими пренебрегли ради тех, кто вошел в моду. Но на свете есть вещи поважнее, чем переменчивое настроение «Ежедневного пророка» и политические капризы дня.

Семья и кровь — только они по-настоящему важны. Этому ее учили в детстве, и в это она верила по сей день.

Блэки и Малфои — это и есть магическая Британия. Они в родстве со всеми чистокровными семьями, которые хоть что-то значат. Ее сын — единственный наследник обоих благородных родов, и даже такая самоуверенная выскочка, как Астерия Гринграсс, это понимает.

Было невыносимо наблюдать, как Астерия указывает ему, что говорить и во что верить, а на ее жирном пальце сверкает обручальное кольцо, некогда принадлежавшее Нарциссе. Еще хуже было то, что Драко совершенно потерял голову и не видел в своей нареченной никаких недостатков. Ради нее он готов был достать луну с неба.

Единственным утешением стало то, что Люциус все понимал и полностью с ней соглашался. Они вдвоем решили, что Астерия получит обручальное кольцо с древним заклятьем Верности. Только Драко сможет снять его с пальца, так что если она ему изменит, они сразу узнают.

Было неприятно скрывать правду от Драко, но когда речь шла о дочке Гринграссов, на него нельзя было положиться. После всего, через что они прошли, лучше было умереть, чем позволить этой дряни унизить сына и снова втоптать их имя в грязь.

Она верила в кровь. Всегда верила. А кровь, она сказывается.

* * *

Драко, конечно, знал ответ.

Смешной ответ. Сентиментальный и немного нелепый, но тем не менее верный. Она сама ему это несколько раз говорила.

Астерия вышла за него, потому что она в него верила.

Что было странно, потому что никто и никогда в него не верил.

Даже Панси, хотя та подошла ближе всех. Но она верила в непобедимого и безупречного Драко. По молодости и глупости он и сам в такого верил, пока жизнь не расставила все по местам.

Стоило тетке заявить, что Повелитель желает с ним встретиться, что он слышал о нем и был впечатлен, как Драко радостно принял Метку. И только вернувшись в Хогвартс понял, что ему предстоит. До этого он думал только о том, что наконец-то добился своего. Пусть преподаватели пресмыкаются перед Поттером и Грейнджер — сам Повелитель сумел оценить его по достоинству и одарить важным поручением. Он годами мечтал показать себя в деле, и наконец ему представилась такая возможность.

Когда он рассказал матери, они впервые по-настоящему поссорились. Как это ни смешно теперь звучит, Драко действительно думал, что она станет им гордиться! Вместо этого она впала в панику, и он почувствовал себя оскорбленным.

Его родители были готовы ради него горы свернуть, но они в него не верили. Для них он так и остался ребенком, о котором надо заботиться и которым руководить для его же собственной пользы. Мать его обожала, и, будь ее воля, он бы никогда не пошел работать, а жил бы с ней и, самое большое, помогал возиться в саду. Отец тоже ничего от него не ждал. Он был убежден, что Драко не в состоянии принимать самостоятельные решения. Он постоянно приговаривал: «Драко, с твоей доверчивостью, безрассудством…».

Он понимал, что родители его любят, и только. Никто из тех, кто его знал, кто знал о его недостатках и слабостях, не мог в него верить. А потом появилась Астерия. После всего, что он сделал и о чем ей рассказал, она верила, что он способен на лучшее.

Но временами, и это было совсем не смешно, Драко боялся, что она ошибается.

* * *

Для Астерии все свелось к нескольким моментам.

Она и подумать не могла, что Драко Малфой окажется нежным и ласковым. Что в их первую ночь он обнимет ее за талию, притянет к себе и спрячет лицо у нее на груди. И что они проведут так почти всю ночь: он будет прижиматься к ней всем телом, и их ноги переплетутся между собой.

Этого Астерия не ожидала. Она не ждала, что Драко запомнит — она любит шоколадный бисквит, и принесет его к завтраку. Что он будет читать ей вслух «Мохнатое сердце», когда она заболеет и ее станет мучить бессонница, и что он станет проводить с ней ночь за ночью полностью одетым, просто держа в объятиях. Ей было немного стыдно, но она никогда не думала, что наглый заносчивый мальчишка окажется таким заботливым и любящим мужем.

Конечно, это не мешало ему мошенничать в любой игре, в какую они играли (от карт до квиддича), просто потому, что он терпеть не мог проигрывать. И заявлять, что на кухне он может в лучшем случае заварить чай и приготовить тосты. И бесконечно повторять одни и те же шутки. Она могла припомнить и кое-что похуже.

Она смотрела, как он спит, пока его ресницы не задрожали и он не открыл глаза. После войны его мучили кошмары, поэтому ей было жаль его будить, когда она просыпалась первой.

— С добрым утром, — хрипло пробормотал он. Глаза у него блестели.

— С добрым утром, — ответила она, целуя его в губы. Он притянул ее к себе и уткнулся носом в плечо, закрыв глаза, словно собираясь снова заснуть.

Астерия его знала. Знала, кем он был и кем хотел бы стать. Она любила его не за это и не вопреки этому. Она не была уверена, что сумеет объяснить, почему вышла за него замуж, и даже если сумеет, — что это объяснение доживет до следующего дня. На самом деле она любила его, потому что любила.