Десять заповедей (джен)

Гарри помнил тот день, когда тетка приволокла его в церковь. Это произошло сразу после того, как он оказался на крыше, убегая от Дадли и Пирса. Она тогда, разумеется, не стала рассказывать всех подробностей пастору, просто поведала о своих подозрениях, будто в мальчика вселился сами-знаете-кто. Гораздо позже, уже услышав историю гибели своих родителей, Гарри будет смеяться над этой формулировкой.

Десятилетний Гарри сидел в своем чулане, и на смятом листке бумаги переписывал десять заповедей, после очередной беседы с пастором. Мальчишка внезапно замер, словно услышал какой-то шорох, начал озираться по сторонам. В тесном чулане он был один, и это сейчас его вполне устраивало. Еще раз воровато оглянувшись на дверь, Гарри достал из рюкзака второй смятый листок. Боясь чего-то, одному ему лишь известного, мальчик начал выводить строки. Когда спустя пятнадцать минут все было готово, Гарри посмотрел вверх, словно ожидая чего-то. Ничего не происходило, даже пауков нигде не было видно. Мальчик несмело улыбнулся и принялся перечитывать свое творчество.

Десять заповедей:

1. Я сам — Господь, Бог свой; да не будет у меня других богов. Лишь я сам решаю, как мне следует поступать.

2. Не делай себе кумира. Не поклоняйся им и не служи им; ибо только Ты сам — Господь, Бог свой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвёртого, ненавидящих Тебя, и творящий милость до тысячи родов любящим Тебя.

3. Не произносите имени Господа, Бога своего, напрасно.

4. Помни день субботний, чтобы святить его. Кровью.

5. Не почитай отца твоего и мать твою, чтобы не продлились дни твои на земле, которую можно сравнить лишь с Адом.

6. Убивай.

7. Прелюбодействуй.

8. Кради.

9. Произноси ложное свидетельство на ближнего твоего сколько тебе вздумается.

10. Желай дома ближнего твоего; желай жены ближнего твоего, раба его, рабыни его, вола его, осла его, если ты такой извращенец.

На самом деле, Гарри очень боялся. Но его терзали смутные сомнения, что Бога все же не существует. И есть лишь один способ проверить...

* * *

Юноша лет восемнадцати был прикован к стулу. Голова его безвольно повисла, склонившись на левый бок. Он был без сознания. Черноволосый мужчина, скрестив руки на груди, смотрел на парнишку. Такие знакомые черты. В этом лице сливаются воедино воспоминания сразу о трех людях: Джеймсе Поттере, Лили Эванс и, собственно, Гарри Поттере. Приводить в себя юношу совершенно не хотелось, ведь не знать — всегда гораздо проще.

— Что же ты наделал, сын Лили? — совсем тихо произнес мужчина прежде, чем сказать: "Энервейт".

Парнишка открыл глаза и медленно, словно постепенно пробуждаясь после долгого сна в мягкой постели, повернул голову. Улыбнулся. Тепло так, по-детски.

— Здравствуйте, профессор Снейп. Не могу сказать, что рад вас видеть. Сами понимаете, обстоятельства не те.

— Взаимно, Поттер, — Снейп подносит ко рту юноши флакон с зельем.

— Веритасерум? — ухмыляется Поттер, — Не доверяете, значит?

— И правильно делаю.

— Противный профессор зельеварения ненавидит не только гриффиндорцев, но и райвенкловцев. Он ненавидит всех, кто хоть немного дорог Гарри Поттеру, — словно передразнивая Рона Уизли, говорит парнишка детским голосом с долей обиды.

— Заткнись! — хочется использовать Круциатус, чтобы этот ублюдок страдал. За все, что он сделал. Разрушил. Уничтожил.

— Если вы хотите, чтобы я заткнулся, то зачем у вас в руках Веритасерум? Силенцио подойдет лучше.

Снейп не выдерживает. Удар грубый, маггловский. Только так можно снять напряжение, что бы по этому поводу не говорил Темный лорд. У Поттера разбита губа, но он улыбается. Все так же мило, по-детски. Как всегда. После этого Веритасерум уходит по месту назначения. Несколько секунд глаза Поттера расфокусированы, но вот он снова смотрит прямо на Снейпа своими зелеными глазами. Ее глазами.

— Ты убил Рона Уизли и Грейнджер? — начал свой допрос профессор.

— Я, — спокойно отозвался Гарри. С Веритасерумом оно всегда так — спокойнее. Только показалось ли Северусу, или в инонациях все равно присутствует издевка? Наверное, показалось. Ему всегда мнилось, будто Поттер над ним издевается.

— Зачем?

— Они мне мешали. Рон ушел, предал нас. Я не прощаю предательства. Гермиона могла бы жить, если бы не ее нравоучения. Не люблю, когда другие пытаются за меня что-то решать.

— Почему вы втроем не пошли на седьмой курс?

— Так хотел Дамблдор.

— Он приказал вам что-то сделать?

— Да, — отвечает Поттер без каких-либо уточнений. Снейп глубоко вздыхает, понимая, что Веритасерум действует иначе. Надо задавать вопросы конкретнее.

— Что именно он приказал вам сделать?

— Уничтожить крестражи Волдеморта.

— Кре... что?

— Крестражи. Осколки души, они создаются при убийстве. Часть души помещается в любой предмет и служит гарантом бессмертия.

— И Темный лорд создал их?

— Да. Семь штук.

— Дамблдор сказал, где их искать?

— Нет. Он ничего не сказал. Даже не упомянул, как их можно уничтожить.

— Зачем вы отправились на поиски крестражей? Вы ведь не любите, когда вам приказывают, Поттер?

— Мне нужно было найти их.

— Для чего?

— Чтобы шантажировать Темного лорда. Я не собирался их уничтожать. Парочку даже вернул их законному владельцу, — юноша усмехнулся. Все-таки Веритасерум не подавляет все эмоции.

— Зачем?

— У нас был договор.

— Какой?

— О сотрудничестве. Он действовал уже полтора года. С середины моего пятого курса.

Снейп устало опустился на табурет и прислонился спиной к холодной стене. Невесело усмехнулся. Что же ты наделал, Поттер? Смотреть в глаза, зеленые, пронзительные, такие наивные — не было сил.

— Как вышло, что между тобой и Темным лордом был какой-то договор? — спросил Снейп, глядя в пустоту.

— Помните, профессор, вы занимались со мной окклюменцией? Я тогда боялся, что вы узнаете то, что я бы не хотел никому говорить. Но ведь только вам было позволительно сливать свои воспоминания в Омут памяти. Никто не заботился, что у пятнадцатилетнего подростка могут быть свои тайны, мысли, переживания. Мне было очень обидно. Помните, как вы отказали мне, когда я попросил разрешения воспользоваться Омутом памяти? Мне было страшно, оттого наши занятия не имели никакого эффекта. Иногда я думал, что Дамблдор издевается надо мной. Я его ненавидел! И когда ненависть к директору переполняла меня, со мной разговаривал Он. Смеялся над моими страхами, читал мои мысли, говорил, что я такой же, как и Он сам.

— И вы поверили?

— Он был прав. Должен отдать вам должное, вы копались лишь в самых ранних воспоминаниях. А мне, действительно, было что скрывать.

— Например?

— Убийство Дурслей. Это сделал я. Ненавижу их! Они всегда пытались унизить меня, даже когда уже знали, что я — волшебник. Ведь им сказали, что я не могу колдовать на каникулах. Но это не помешало мне убить их. Убить магглов маггловским способом!

Снейп помнил тот вечер, когда его срочно вызвал Дамблдор. В тот день в Литтл Уингинге дежурил этот проклятый вор — Флетчер. Как выяснилось позже, он часто покидал свой пост, в Лютном находились более важные дела. Когда Снейп вошел в мрачную кухню дома на площади Гриммо, там уже собрался весь Орден. Все сидели с такими лицами, будто кто-то умер. Оказалось, что так оно и было. Убили Дурслей, Гарри в тяжелом состоянии был доставлен в маггловскую реанимацию с несколькими ножевыми ранениями. Из дома ничего не украли, все тогда грешили на Пожирателей, но сам Лорд был крайне озадачен произошедшим. Когда Гарри пришел в себя, то не смог вспомнить лица нападавших. Сказал, что их было двое.

— Но ты ведь тогда был ранен?

— Считаете меня безумным? Да, я ранил самого себя! — Гарри ухмыльнулся. По тому, что он начал задавать вопросы, Снейп понял, что действие зелья проходит, — Нож... окровавленный, тот, которым я убил этих магглов. Я долго смотрел на него. Но отбросил в сторону, решив, что моя кровь не должна смешаться с их... Я взял другой, с кухни. Вспомнил рассказы о японцах. Это не так уж и больно, профессор. Круцио гораздо больнее. Живот мягкий, нож входит легко...

Снейп прикрыл глаза. Казалось, что он переместился в другую реальность, где все верх ногами. Он подозревал Поттера в убийстве Грейнджер и Уизли, хотел выяснить причины, но это... Это было выше его понимания. Северус никогда не любил Гарри Поттера. На первом курсе он поступил в Райвенкло, просидев на табурете минут пять, не меньше. Всегда хорошо учился, как почти все райвенкловцы, но Снейп все равно снимал с него баллы. А Поттер лишь улыбался и прямо смотрел на него ее глазами. Такими добрыми, понимающими. И улыбка у него была детской, открытой. Как и сейчас. Снейп вздрогнул, представив, как пятнадцатилетний Поттер вонзает себе в живот нож...

— Противно? Зелье ваше перестало действовать. Да и зачем оно нам, профессор? Убедились, что Волдеморт был прав? Вы ведь так и не научили меня окклюменции, он все видел... Говорил, что тоже убил своих родственников.

— Разве что-то изменилось бы, научись ты окклюменции?

— Конечно! Вы бы никогда не узнали, что произошло с Дурслями! — удивленно сказал Гарри, будто незнание являлось лучшей правдой.

— Почему ты убил их?

— Я их ненавидел! — произнес Гарри таким тоном, будто сам вопрос показался ему глупым.

— Это не повод! — парировал Снейп.

— А что тогда повод? Приказ Лорда, по которому убивали вы? — Гарри теперь, когда Веритасерум уже не действовал, откровенно издевался.

— Я ошибся, решив стать Пожирателем смерти! А потом у меня уже не было выбора.

— Как легко оправдывать себя тем, что не было выбора. Только у меня выбор был, и это мой выбор! Мой! Я убил впервые летом после третьего курса. Тринадцатого августа, как сейчас помню. Тетушка Мардж тогда говорила, что я — глупый и никчемный мальчишка. А я не мог ее проклясть! Мне не нужно было убивать ее, просто послать какую-нибудь Риктусемпру... Но ведь Министерство решило, что нельзя. Пусть такие, как я или Том Риддл терпят издевательства, в то время как чистокровные колдуют у себя дома!

— И вы убили тетку...

— Нет. Я сбежал. И мне встретился Пирс Полкинс. Он шел один, совсем один. Такая редкость... Я догнал его и бросил в него камень. Если бы тетушка Мардж меня тогда не разозлила... Тело Пирса так и не нашли, хотя я не сильно задумывался, что буду делать. Знаете, профессор, я ведь всегда был маленьким, худым. Интересно, откуда тогда у меня взялись силы? Я шел долго, уже давно вышел за пределы города, прошел поле, по которому часто убегал в детстве, но я все шел. Волочил за ногу Пирса, а когда он приходил в себя, снова бросал в него кирпичом, который предусмотрительно взял с собой. Под конец нашего с ним пути его лицо представляло собой жуткое месиво. Шел-то я, как уже говорил, долго.

Снейп смотрел на Поттера, который блаженно улыбался, словно рассказывал о первом поцелуе.

— Мне не интересно слушать, — равнодушно сказал Северус.

— Жаль. Там вышла довольно забавная ситуация, я подложил детородный орган Пирса под дверь его родителей. Мистер Полкинс утром наступил на мой сюрприз. Какая досада...

— Из смертей в Хогвартсе...

— Только две! К смерти Кэтти Бэллс я не имею никакого отношения. Джинни... Она тоже мне мешала, профессор. Представляете, она даже сварила какую-то неправильную Амортенцию, после которой меня тошнило два дня. От вида еды, воды, но особенно — от вида самой Джинни. Тупая рыжая курица! После этого я следил за ней, но недолго. Я нашел ее в туалете. Женском, конечно. Как хорошо, что в Хогвартсе можно применять магию! Вначале я бросил в нее Экспеллиармус, а дальше пользовался лишь ее палочкой.

Снейп помнил и этот случай. Джинни была найдена мертвой в канализации. Авроры сказали, что ее изнасиловали. Они три дня ошивались в Хогвартсе, пытаясь найти виновных. Только колдовали-то палочкой самой Джинни... На Поттера тогда, впрочем, как и обычно, никто не подумал.

— Она ведь сама хотела, профессор! Зачем было варить ту гадость? Какое действие она ждала от Амортенции? Но почему-то ей не понравилось. По-честному, без всяких зелий. Хотя, по правде сказать, мне тоже не особо понравилось. Я думаю, что значение секса в жизни людей очень преувеличено. Странные эти женщины...

— Девушки мечтают о любви, Поттер, — сквозь зубы процедил профессор.

— Да неужели? Они мечтают о том, кто будет их добиваться, будто они — мечта последнего гриффиндорца. И так же легко перейдут во владение и пользование другого, чьей шлюхой быть престижнее. Это я уяснил, попытавшись ухаживать за Лавандой Браун на шестом курсе. Она тогда была девушкой Рона. Глупая и противная, но все было добровольно.

— Только она мертва.

— Конечно, разве нужны миру такие люди? Глупые и никчемные, готовые развигать ноги перед славой и мешками с галеонами. Все девушки такие.

Снейп сжал кулаки. Это не укрылось от внимательного взгляда зеленых глаз. Юноша улыбнулся.

— Вы думаете, моя мать не такая? Тогда почему же она сбежала к Поттеру, который добивался ее, только чтобы отомстить вам, профессор? Она такая же шлюха, ничем не лучше Лаванды!

Пощечина была сильной, но Гарри продолжал улыбаться. Словно только что получил "Превосходно" по зельям.

— Вы злитесь, профессор, оттого, что я прав. И мы оба знаем это. Давайте, ударьте меня еще раз. Посмотрите в ее зеленые глаза. Ну, что же вы?

Как ни странно, слова Поттера подействовали на Снейпа отрезвляюще. Теперь он просто смотрел сверху вниз на прикованного к стулу пленника. Ему не составит труда убить его. Грядет тот, кто будет равен ему... Видимо, имелась ввиду не сила. Жестокость, безумие. Тут, пожалуй, Поттер даже обогнал Тома Риддла. Если верить Дамблдору, тот в этом возрасте был воспитанным и умным юношей. Хотя... этот ведь тоже воспитанный и умный райвенкловец. Настолько умный, что смог провести всех. Снейп присел на корточки, чтобы посмотреть прямо в зеленые глаза. Добрые, как у нее.

— Почему? Поттер, почему все именно так?

— Я давно для себя решил, — пожал плечами Гарри, — Когда мне было десять, тетя Петуния отвела меня в церковь. Пастор долго внушал мне, что я должен бояться Бога, Дьявола, неправильных поступков, не должен завидовать... Но жил я у Дурслей, зависть соседей для которых считалась высшей добродетелью. И тетка отвела в церковь меня, а не Дадли. Разве его поступки, когда они с Пирсом били меня, были правильными? Перед поступлением в Хогвартс, когда я еще не знал, что являюсь волшебником, мне нужно было выписать из Библии десять заповедей. Но я их переделал, — Поттер мечтательно улыбался, вспоминая то время, — Решил, что Богом для себя буду лишь я сам. А в заповедях, начинающихся с "не", я убрал эту ненужную частицу. Крал я по мелочи, в деньгах, благо, не нуждался. Хотя, кража информации об Ордене Феникса считается воровством? Тринадцатого августа 1994 года я исполнил две собственных заповеди. К концу шестого курса — все десять. И ничего не случилось, профессор! Совершенно! Земля подо мной не разверзлась, не пришли за мной и черти. Вообще ничего. Я был таким же Гарри Поттером. Ощущал себя так же, как и раньше. Хотел есть, пить, я грустил и радовался, размышлял, спорил, мечтал. Ничего не изменилось!

Гарри замолчал на некоторое время. Глаза его лихорадочно блестели в полумраке. Казалось, он давно хотел поделиться своей историей, и раз уж представился такой шанс...

— Иногда я готов поверить, что загробного мира не существует. Все религии выдумали люди, чтобы не поубивать друг друга. Но порой мне страшно, — Поттер улыбнулся, — Вдруг я действительно попаду в Ад?

— Не переживай, там тебя примут радушно, — хмыкнул Снейп. — Ты ведь их идеалы разделял.

— Нет, профессор, это совсем другое. Одно дело — быть воплощением представлений об Аде, о котором ничего не известно. А другое... Вдруг там все иначе? Я боюсь смерти. Поэтому я никогда не умру.

Снейп больше не мог удивляться. Желание убить это поттеровское отродье пропало, впрочем, желание жить самому — тоже. Когда-то он клялся, что защитит сына Лили. Пусть теперь кто-то другой защищает мир от этого выродка. Северус поднялся, намереваясь уйти. Магические чары скоро спадут. Поттер будет свободен, и пусть идет на все четыре стороны. Снейп не имеет права его убивать.

— Вы даже не угостите меня Авадой, профессор? — удивился Гарри, улыбаясь.

— Не намерен лишний раз марать руки.

— Как благородно с вашей стороны. Убивать беззащитных — это мы можем. А тех, кто достоин смерти — нет? Странная логика.

Последнюю фразу Снейп уже не слышал, он покинул комнату.

* * *

Северус стоял наверху Астрономической башни. Здесь всегда было ветренно, здесь всегда ощущалась свобода. Ее иллюзия. Снейп старался обдумать то, что ему удалось узнать. И вспомнить...

Вспомнить, как испуганный Поттер входит в Большой зал с другими первокурсниками. С ним идет рыжий мальчишка — Уизли. Гарри маленький, худой и взъерошенный, как воробушек. Он ниже большинства однокурсников. С Распределяющей шляпой он долго спорит. Интересно, куда она хотела его отправить?

Вспомнить, как Поттер старательно мешает зелье, строго как написано в учебнике. Зелье получается неплохое, но мальчишка недоволен. Слишком просто для райвенкловца, никакого творческого подхода к изучению предмета.

Вспомнить испуганные зеленые глаза, когда окаменела Гермиона на втором курсе. Искреннее, неподдельное переживание во взгляде, движениях. Желание помочь, исправить, действовать.

Вспомнить непонимание и растерянность, когда из Кубка вылетает четвертое имя. Худую, слегка сутулую фигурку, идущую в комнату для чемпионов на негнущихся ногах. И щемящее чувство жалости в груди к мальчишке, которому выпала такая доля. К мальчишке, который уже к тому времени был безжалостным убийцей...

— Профессор, — спокойные голос сзади, даже не стоит оборачиваться, это ни к чему, — Я ведь не выдал вас Волдеморту. Знал, что вы работаете на Дамблдора, но не выдал. Потому что я — не предатель. Сами подумайте, разве я предавал кого-то? Я не клялся в вечной верности ни Дамблдору, ни Темному лорду, ни Рону с Гермионой. Но даже их я не предавал. Не выдал Волдеморту, и убил лишь по одной причине — они лезли в мою душу, нарушая мою первую из десяти заповедей. Я улыбался вам, зная, как вы ненавидите меня, как вы ненавидели моего отца. Видя, как вы стараетесь меня унизить при всех, выставить полным ничтожеством. Но я простил вас, ведь по второй своей заповеди я имею на это право, могу быть великодушным. Только сейчас... заповедей ведь не десять, их больше, профессор. Есть еще одна: почитай учителя своего. Почему бы мне ее не нарушить?

Снейп медленно обернулся. В лицо ему была направлена палочка. Те же худые плечи и слегка сутулая фигура, горящие зеленые глаза, растрепанные волосы. И улыбка, понимающая, прощающая...

— Самому убить себя трудно, профессор. Я это точно знаю, уж поверьте. Страшно становится. Так странно, живешь ради пустоты, не видишь смысла, все происходящее кажется каким-то ненастоящим, игрой, фарсом, но умирать — боязно. И пастор говорил, что самоубийство — более страшный грех, чем все остальные. Я могу вам помочь, профессор.

Северус просто смотрел в глаза. Наивные, смеющиеся, добрые. Как же обманчива внешность. Говорить что-либо не хотелось, делать — тем более. Можно выхватить свою палочку, ударить первым, если успеешь. Но зачем?

— Прощайте, профессор. Авада Кедавра!