В начале жизни знаменитого Виктора Крама (джен)

I.

Виктор Крам был пухлым ребенком и признавал это. Не то чтобы хоть это делало его особенным. Он жил с родителями и бабушкой по отцовской линии в бетонной башне в совершенно непримечательном районе на востоке Софии. Все в семье были магами: бабушка любила говорить о древности семейства Крам и о посвященных основателю клана мемориальных досках, которые все еще висели в фракийской Академии Аполлона. Но теперь они были позабыты, лишены всех привилегий и ничем не выделялись. Родители Виктора занимали небольшие посты в болгарском Министерстве магии. Они учились во Фракии и никогда не были за границей.

Помимо веса, Виктор страдал неуклюжестью. Он сутулился, а при ходьбе переваливался с ноги на ногу, словно утка. Больше всего ему нравилось читать, хотя на квиддичные матчи он тоже ходил с удовольствием: эту игру очень любили родители. Мама в юности была загонщиком — и теперь во время матча могла отпустить ядовитый комментарий или рассказать веселую историю. Иногда, когда они приходили в гости к друзьям, живущим в пригороде, Виктору разрешали покататься на старой потрепанной метле чьего-нибудь старшего брата. Первые разы были ужасны, но потом Виктор перестал бояться падений, и полеты стали приносить удовольствие.

В детстве он колдовал понемногу, и это тоже не было чем-то необычным. Семья не переживала, и накануне его одиннадцатого дня рождения все были уверены, что из Академии Аполлона придет знакомое письмо. Когда долгожданный день настал, все четверо засели вокруг карточного стола, угощаясь баницей и блинами. Разговор был легким, но тревожным. Окна были открыты: стоял апрель.

Бабушка оказалась самой внимательной. Она уронила остатки баницы и, не закрыв рта, махнула рукой в сторону окна: «О!». Все повернулись, над задним двором летело что-то тяжелое. Мать Виктора встала. Никто не проронил ни слова. Виктору стало тесно в груди. Ждать долго не пришлось.

Птица приземлилась на подоконник, сложила прекрасные крылья и разразилась на Крамов уханьем. Семейство переглянулось. Что-то было не так, еще никогда не прилетали такие большие совы. Виктор, не отводя глаз от крылатого почтальона, сел и сложил руки на коленях. Он никогда не думал, что будет так страшно. Бабушка слегка подтолкнула его сзади: «Смелее, Витюша, возьми письмо».

Сова, а вообще-то филин, встряхнула перьями и еще раз ухнула. Виктор сглотнул, встал и потянулся к птице. Та протянула ему выпрямленную лапу и стояла спокойно, пока он распутывал веревочки и брал письмо. Мать, отец и бабушка вытянули шеи, чтобы посмотреть, что там написано. По спине Виктора ничего нельзя было понять. Через несколько минут мальчик обернулся к своей семье, с его лица сошли все краски.

— Это из Дурмштранга, — сказал он тихо, сжимая пергамент.

— Что?! — воскликнул отец, тут же наморщив лоб, — Дай мне посмотреть, Виктор. Возможно, произошла ошибка.

Мать ахнула. Бабушка переводила взгляд с мальчика на сову и обратно.

Птица подняла голову и издала пронзительный крик. Как только Виктор посмотрел на нее, она взлетела с подоконника и бросилась в пустоту, взмывая все выше и выше, пока не улетела прочь.

Споры о произошедшем и попытки избежать этого длились дни и недели напролет до самого конца. Большую часть времени Виктор провел в малодушных размышлениях. Дурмштранг был самой лучшей школой славянской магии во всем мире. Он не знал никого, кто учился бы там или хотя бы получил приглашение. Школа находилась в России, он же не говорил и не понимал по-русски. А еще его беспокоило, насколько там холодно. Все его друзья и члены семьи учились или только собирались в Академию Аполлона. Она была недорога и удобна, даже для Крамов. Почему он должен учиться в Дурмштранге? Почему из Дурмштранга пришло приглашение?

Бабушка стучала клюкой.

— Вы не можете отправить его туда! — заявила она однажды ночью в начале лета. — Он там не приживется. Витя интроверт, он любит книги, и истории, и трансляции квиддичных матчей по радио. Он не такой, как они — его ни при каком условии нельзя считать сильным!

— Это выбор Виктора, бабуля, а Академия не прислала ему письма. Возможно, в Дурмштранге ему помогут, если уж хотят, чтобы он там учился, — голос мамы был полон скорее надежд, чем оптимизма.

— Вы не можете так поступить, — повторила старушка. — Вы пошлете его туда, а они размажут его по стенке. Он вернется домой и отгородится от всего мира. Я уже видела такое. Ты же знаешь, он не сможет соревноваться!

—Только Виктор будет решать, — уверенно ответила мама. В соседней комнате Виктор стек ниже по дивану, книга, которую он читал, дрожала в руках.

Виктору нашли мастера чар, специализирующегося на языковых заклинаниях. Потом ему купили столько новой одежды, сколько смогли. А еще отвели к лучшему мастеру волшебных палочек, который подобрал палочку с сердцевиной из жилы сердца дракона. «Мощное ядро для сильного волшебника», — сообщил крупный усатый мужчина и добавил: «Думаю, мы услышим о вас в будущем, мистер Крам». Виктор не улыбался, лишь мрачно кивнул, крепко сжимая рукоять из граба.

Перед тем как решиться пойти в Дурмштранг, мальчик спросил у родителей, сможет ли он вернуться домой и перевестись, если ему это покажется необходимым. Они согласились, и в конце августа Виктор Крам стал единственным болгарином в этом году, купившим билет в Москву, чтобы сесть на поезд до своей новой школы. Путешествие в одиночку убедило его, что пришлось бы ужасно пострадать, чтобы захотеть забронировать билет обратно. И только оказавшись в школе он осознал, что на самом деле его билет — в один конец.

II.

Он отправился в Москву на маггловском самолете, ведь независимо от того, что Крамы могли позволить себе в волшебном мире, в маггловском золота расходовалось меньше. Отец Виктора три часа проработал над бумагами сыну в ночь перед отправлением, и теперь у Виктора была кипа чистых страниц, которые при любой проверке казались нужными документами. Они были в ручной клади, так как мальчику нужно было дважды миновать таможню — в Киеве, где ему пришлось сделать пересадку, и по прибытию в Россию.

Это был самый высокий подъем в его жизни и самое быстрое путешествие. Искаженный голос, доносящийся с потолка, сообщил, что они достигли крейсерской скорости в семьсот километров в час на высоте девяти тысяч двухсот километров над уровнем моря. Виктор взял с собой книгу, но предпочел смотреть в окно, находящееся справа от него. Большая часть Румынии была затуманена, но его это не беспокоило: вид на облака сверху был самым красивым в его жизни (на данный момент). Он знал, что где-то внизу живут драконы, и гадал, могут ли они подняться на такую высоту. Виктор никогда лично не видел дракона. У отца была книга с картинками, которую он, будучи ребенком, частенько брал и изучал. Может быть, в Дурмштранге живет один из этих прекрасных созданий? На взгляд Виктора, это было вполне возможно.

Он прибыл в московский аэропорт Внуково в два часа пополудни, но вырваться из лап маггловской бюрократии и поймать такси удалось только в полчетвертого. Чемодан оказался слишком большим для багажника, поэтому водителю пришлось связать полузакрытую дверцу в багажник веревками. Виктор стоял рядом, неловко наблюдая, пока погрузка не завершилась. Когда Виктор, одинокий одиннадцатилетний ребенок, залез на заднее сидение, водитель спросил, куда он направляется, и тот сразу почувствовал себя одновременно более независимым и одиноким, чем когда—либо. «Комсомольская Радиальная», — ответил он осторожно, прекрасно зная, что, хоть языковые чары и позволяют говорить по-русски, но болгарский акцент никуда не исчезает. Однако водитель промолчал и включил радио.

Такси пришлось проехать через весь город, что позволило Виктору ненадолго окунуться в прошлое. Письмо, прибывшее в начале июля, было полно загадок. Матери Виктора пришлось обратиться за советом к Стояну Новоселец, заместителю министра международных магических дел и представителю выпуска Дурмштранга четырнадцатилетней давности. Он был так рад услышать о еще одном болгарине, выбранном школой, что пригласил Крамов на ужин в свою милую квартиру в центре Софии. Новоселец с таким воодушевлением описывал жизнь в Дурмштранге, что к концу вечера Виктор понял, что это лучшее предложение в его жизни и просто обязан туда поехать туда.

Расплатившись с водителем, он остановился около станции метро, загрузил чемодан на тележку и попытался вспомнить, что делать дальше. По рассказам Новоселеца получалось, что внутри на потолке красовались рисунки, а на стенах огромные мозаики. Одна из них щетинилась золотым оружием — мечами, топорами и стрелами, над которыми красовался нарисованный шлем. Новоселец говорил, что большая часть мозаики защищена от посторонних взглядов, и поэтому никто не замечал тех, кто касался разукрашенной стены и проходил сквозь нее на платформу. «Если увидишь, что кто-то следит за тобой, притворись разглядывающим мозаику», — посоветовал он. — «Люди на платформе торопятся. Если просто замрешь и не будешь шевелиться, то скоро им наскучишь».

Хоть Виктор не имел ни малейшего понятия о том, чего стоит ожидать от станции «Комсомольская», вскоре он осознал, что любой разговор о золотых фресках должен был его насторожить. Как только он прошел в огромную арку, открывшийся вид заставил его прирасти к плиточному полу. В свете величественных люстр станция светилась желтым. Почти все было украшено белыми рельефными завитками. Однако никто не останавливался в удивлении перед рисунками, каждый из которых был посвящен великим событиям прошлого маггловской России.

Двигающаяся толпа не позволила ему остановиться надолго. Поезд должен был отправиться в шесть часов, а за сорок минут до этого начинался долгий час пик. Виктор спешил, как мог, держась в хвосте этой толпы и оглядываясь в поисках мозаики, подходящей под описание Новоселеца. Он потратил на ее поиски еще почти двадцать минут и к тому моменту, как, наконец, нашел нужное место, уже начал паниковать. Остановившись перед мозаикой, он поочередно оглянулся через оба плеча, чтобы понять, не следит ли кто-нибудь.

Кто-то наблюдал за ним. Этим «кем-то» оказалась его ровесница, одетая в мрачный джемпер и гетры, характерные для религиозных польских евреев. Ее сопровождали три человека — щегловатый кудрявый мужчина с оливковой кожей, девочка немного постарше, походившая на него фигурой и одеждой, и мальчик, вероятно, близнец первой девочки. Именно она первой заметила Виктора и беспардонно уставилась на него, пока ее сопровождающие осматривали зал будто искали что-то. Виктор смутился и прикинулся рассматривающим несуществующую карту в его руках. Прежде чем он поднял голову, чтобы посмотреть, не ушли ли они, кто-то постучал пальцем ему по плечу.

— Простите, вы тоже собираетесь проходить? — вопрос задал взрослый, трое детей выглядывали из-за его локтя. Он тоже говорил по-русски с акцентом. Виктор ощутил прилив надежды.

— Мой поезд следует в Дурмштранг, — осторожно ответил мальчик.

— Я же сказала, — сказала полячка, не утруждая себя улыбкой. Ее брат, наоборот, лучезарно улыбался.

— Ты тоже едешь в первый раз? Мы новички. Все, кроме Сели, она едет уже в третий раз.

— Зев! — рявкнула Селя. — Прекрати болтать, мы загораживаем проход.

— Ты один? — уточнил у Виктора мужчина. Тот кивнул. — Хорошо, ты можешь пойти с нами, еще один человек не будет лишним.

Селя поджала губы. Никого не дожидаясь, она толкнула свою тележку на мозаику, тут же затянувшую ее внутрь. Виктор видел такие зачарованные двери раньше, поэтому спокойно прошел следом. Встреча с людьми, способными помочь, его успокоила.

Платформа Дурмштранга была заполнена родителями и учащимися, спешащими занять места. Сам поезд выглядел так, словно не обновлялся с двадцатых годов, но, судя по тому, что эксплуатационное обслуживание велось регулярно, это и не требовалось. У Виктора не было времени, чтобы изучить поезд снаружи, так как отец Сели (иначе не могло и быть, судя по тому, как они вели себя — он был внимателен, а она нетерпелива) загнал их внутрь, нежно попрощавшись с двумя детьми-поляками и дружелюбно кивнув Виктору.

— Сядешь с нами? — спросил мальчик по имени Зев, пока они прокладывали себе путь по коридору.

— Хорошо, — ответил Виктор, наконец почувствовав себя настолько комфортно, что ошеломление уступило место смущению.

Четверка ребят достигла пустого купе и устремилась в него. Виктор зашел последним и, немного пораженный, замер в дверях, когда осознал, что они в спальном вагоне с просторными откидными полками-кроватями на стенах. Близнецы сразу заняли верхние места, старшая девочка села на нижнюю полку слева. Виктор наконец отмер, закрыл дверь и прошел к оставшейся кровати.

Зев наклонился над его макушкой, руки мальчика болтались в ритме движения поезда.

— Мы еще не представились. Я Зев Йозефски, а это моя сестра Пенина. Мы из Хелма. Это в Польше. И просто чтобы ты знал — мы не идиоты.

— Может быть, ты. Я точно нет, — ответила Пенина без тени улыбки.

Виктор вытянул шею, чтобы взглянуть на обоих собеседников сразу.

— А с чего бы вам быть идиотами?

— Дурачки из Хелма, — отозвалась другая девочка, откинувшаяся на заднюю стенку и потому оказавшаяся наполовину в тени. — Существует легенда, что эта деревня полна идиотов, которые считают себя самыми мудрыми людьми в мире. Маггловский писатель написал о них книгу.

— Но вы не такие, — нерешительно улыбнувшись, закончил Виктор.

— Ну мы надурили тебя, заставив думать об этом, не так ли! — ухмыльнулся Зев.

— И все вы волшебники?

— Мы бы не ехали в Дурмштранг, если бы не были ими. Мы могли бы остаться дома, но меня тошнит от йешивы. Я не могу дождаться, когда уже надену другую форму.

Виктор повернулся к другой девочке и пробормотал:

— Я еще не знаком с тобой.

Она взглянула на него.

— Селя Мамелин. Я из Вильнюса. Моя семья дружит с Йозефски. Наши родители решили, что они поедут с нами в школу из Литвы. А ты?

Он уставился на руки:

— Виктор Крам. Я из Болгарии.

— Я слышал, что у тебя акцент! — воскликнул Зек сквозь пряди волос, скрывших его лицо. — Правда, не понял, какой именно. Я не знал, что маги из твоей страны учатся в Дурмштранге.

— Ну, обычно нет. У нас есть очень хорошая школа во Фракии, в основном...

— Вообще, ты должен быть кем-то особенным, чтобы попасть сюда откуда-то, кроме России. Так говорят мои родители.

Виктор заинтересовался видом за окном. Зев болтал со всеми, пока они не устали и не выключили свет, чтобы лечь спать. Поезд укачал Виктора, он спал на тонком матраце, а одеяло дотянул до самого подбородка.

III.

Поезд мчался всю ночь и еще половину следующего утра. Завтрак прошел неторопливо: даже Пенина приняла участие в беседе, пока темой разговора были догадки о том, какой окажется новая школа. Селя в основном самодовольно улыбалась, пока близнецы Йозефски спорили. Виктор слушал их все более нереальные предположения и ощущал, что камень на душе, ночью казавшийся неподъемным, стал легче. К тому времени, как поезд начал замедляться перед остановкой, он был уже наполовину уверен, что они отправятся в янтарный дворец на спинах летающих и говорящих бронзовых вепрей.

После высадки перед ними предстала совсем иная картина, хотя Виктор, честно говоря, не мог сказать, что его это расстроило. Железнодорожная ветка кончалась у приподнятой платформы в середине широкой поляны между деревьями. Казалось, что они остановились в самом сердце густого соснового леса. Горы, покрытые снегом и прячущиеся за облаками, загораживали горизонт. Отблески на земле говорили о рассеянных тут и там озерах. Виктор всмотрелся вдаль с верхней ступеньки лестницы поезда, пытаясь рассмотреть все с самой высокой доступной им точки.

«Шевелись, толстячок!» — раздался сзади мрачный голос. Он принадлежал незнакомой Виктору девочке. Смутившись, Виктор спрыгнул со ступенек на платформу и пошел за Зевом и Пениной к толпе, похожей на стадо неуверенных первогодок. После многих часов, проведенных в купе, холодный ветер только радовал, хотя Виктора немного беспокоило ощущение, что он понятия не имеет, где находится. Семнадцатичасовой путь на неизвестной скорости мог привести их вглубь Сибири или Урала — это было все, что он мог предполагать, так как ему казалось, что они ехали на восток. На что-то большее его знаний не хватало.

Мимо, ухмыляясь и выкрикивая прощальные слова, прошли старшие ученики, в большинстве своем не обращавшие на новичков почти никакого внимания. Несколько человек попробовали пойти следом за ними, но были быстро возвращены обратно. «Куда нам идти?», — закричал кто-то. В ответ раздался самый странный звук из тех, которые Виктор когда-либо слышал в своей жизни.

Этот звук издал грубый, словно вытесанный из камня мужчина, стоящий на самом краю платформы. Он прочищал горло — по крайней мере, других подходящих объяснений не нашлось.

Первогодки, раскрыв в изумлении рты, пялились на него — он же отвечал им спокойным (и немного покорным) взглядом. Одна рука мужчины лежала на веревке, тянущейся к шкиву, а за его спиной маячило нечто вроде лифта: тяжелый деревянный подъемник, который должен был спустить их всех на двадцать пять фунтов вниз на деревянной платформе.

Довольно долгое время никто не двигался, замер даже Зев. Шум от старших учеников удалился, теперь они были одни в полной тишине соснового леса. Затем один мальчик из переднего ряда неуверенно ступил на платформу. Суровый мужчина кивнул. Остальные последовали за ним.

После того как на платформе собрались все новые ученики, железные ворота отрезали их от станции. Вздохнув, суровый мужчина начал спуск, ослабляя трос и управляя шкивом без малейшей помощи. Некоторые ребята завизжали. Зев, широко распахнув глаза, схватил Виктора за руку. Но мрачный мужчина был терпелив и непоколебим, поэтому они опустились на поверхность с легким глухим ударом.

Еще один мужчина ждал их внизу. Он был высок — по меньшей мере в два раза выше каждого из новичков — и величественно над ними возвышался.

— Приветствую! — сказал он с фальшивой радостью и развел руками. — Меня зовут профессор Каркаров. Я здесь, чтобы проводить вас в место, которое лет станет для вас домом не только на ближайшие семь лет, а на всю жизнь. Дурмштранг всегда рад видеть своих гордых сыновей и дочерей в любое время, когда бы они ни захотели вернуться. Все вы должны делать, всё что я скажу, и тихо следовать за мной — если вы потеряетесь в лесу, мы не сможем вас найти.

Девочка рядом с Виктором — та, что назвала его толстячком, — вздрогнула. Каркаров снова улыбнулся, и Виктор заметил, что зубы у него желтые и кривые.

— Только сегодня вы идете в школу этим путем. Это делается, чтобы во время пути распределить вас на один из четырех факультетов. Я не могу объяснить больше, чем уже сказал. Добавлю только, что четыре факультета — это Медведь, Орел, Лось и Волк, к моменту прибытия вы будете знать, какой из них выбрал вас.

Взгляд Каркарова упал на Виктора, который пристально его рассматривал с чувством благодарности родителям, потратившим достаточно денег на чары, позволяющие понимать русский язык. На мгновение показалось, будто Каркаров сейчас улыбнется. Но это ощущение прошло почти сразу, и Виктор успел только мимолетно об этом подумать, так как знал, что у него очень хорошее зрение. Ему не нужно было больше ничего, чтобы ощутить прилив уверенности в себе, но профессор Каркаров только что дал еще одну причину.

— Я слышал о нем! — прошептал другой мальчик прямо за Виктором. — Он очень подозрителен! Говорят, раньше он был преступником.

— Не будь придурком, — фыркнула любящая вешать ярлыки девочка. — Зачем Дурмштрангу нанимать кого—то, нарушившего закон? Это же школа!

Мальчик замолчал — будто испугался. Виктор сосредоточился на том, чтобы не упасть. Каркаров вел их по узкой тропе между деревьев. Когда они отошли от платформы, солнечный свет потускнел, а запах хвои невероятно усилился. Разговоры, если и были, велись шепотом. Они шли, кажется, довольно долго, когда Каркаров, наконец, объявил остановку.

— Здесь находятся врата в вашу новую жизнь, — объявил он с чувством собственного величия. Они остановились в месте, где почти не было света, а деревья непостижимым образом становились толще. Впереди виднелось что-то вроде тоннеля из соединяющихся в арку ветвей. Тоннель вел в лес. Первогодки сбились в кучу еще плотнее.

— Когда я назову ваше имя, идите вперед. Это все. Не торопитесь, хотя там и могут быть вещи, которые вам захочется увидеть, но и не ползите, иначе вы задержите шесть классов ваших будущих соратников по факультету, ожидающих, пока вы к ним присоединитесь. — Каркаров подчеркнуто торжественно достал из внутреннего кармана список пергамента и тут же его развернул.

— Антье Анаматова.

Пухленькая блондинка с двумя косичками на спине протолкнулась через толпу. Она взглянула на Каркарова, нервно сжимая палочку. Каркаров вытянул руку, приглашая ее в тоннель. Антье Анаматова шумно выдохнула, а потом вошла в него, не оглядываясь. Она испарилась за неожиданно наползшим туманом, который напугал всех, кроме Каркарова. Все они ждали, беспокойно бормоча что-то себе под нос, пока яркая вспышка белого света не промчалась по тоннелю, и одновременно не растворился туман. Каркаров снова ухмыльнулся.

— Браво! Видите? Это очень просто. Следующий: Казимир...

Виктор не слушал остальные имена его сокурсников. Он слонялся по кругу, сцепив руки и глядя на засыпанную сосновыми иголками землю. Зев толкнул его локтем в знак поддержки, когда пошел на распределение. Виктор слабо улыбнулся ему, в основном потому что знал, что совсем скоро прозвучит и его собственное имя.

И действительно, буквально через минуту Каркаров взглянул в пергамент и произнес:

—Виктор... Крам, — он мазнул взглядом по Виктору — неуклюжему, толстому иностранцу Виктору — и теперь откровенно рассмеялся. — Простите мне мой смешок, — сказал он, наклоняясь ближе, — но по-английски это очень забавно.

Это было последнее извинение Игоря Каркарова перед Виктором Крамом на долгие—долгие годы.

Виктор взглянул на него и, не дожидаясь напоминания от Каркарова, шагнул в тоннель. Туман сгустился и отрезал его от остальных. Он слишком поздно обернулся, чтобы посмотреть на реакцию оставшихся. Теперь были лишь он и лес, последние тягучие минуты, разделяющие его и Дурмштранг.

Сначала он продвигался осторожно, даже держал наготове полочку, словно знал, как ей пользоваться. Но ничего не вставало у него на пути, и он, немного разочарованный после долгого укрепления духа, потащился вперед. Но вскоре осознал, что не один: что-то следовало за ним почти по пятам по другую сторону деревьев. Он не поворачивался, лишь слегка скосил глаза направо, чтобы посмотреть, что там. Рядом с ним, кивая головой, тяжело ступал огромный медведь, немного светившийся в сумраке. Виктор забыл как дышать, но продолжал идти в надежде, что медведь проигнорирует его и пройдет мимо.

Медведь так и сделал. Но вскоре кто-то вновь решил побеспокоить Виктора: слева раздался уверенный хруст ломающихся веток. Он покосился через плечо и увидел, что огромный, тоже пылающий лось брел неподалеку. Виктор нахмурился и слегка ускорился. Лось качнул головой, оставляя отпечаток света в глазах Виктора и всхрапнул. Он возвращался в лес.

Виктор был уверен, что ученики проходили тоннель не больше чем за две или три минуты, но этот путь показался ему вечным. Когда он заметил громко дышащего волка, бегущего между стволами деревьев и топающего огромными лапами, сердце застучало еще громче. Виктор сильнее сжал палочку. Сейчас он должен уже подходить к концу, путь и так затянулся...

В лесу потемнело. Над головой послышался шум крыльев. Виктор слепо пошел на звук, почти побежал. Он думал, что упадет в обморок от нервов, лишится чувств в середине тоннеля и потеряется навсегда, как и говорил Каркаров. Вспышка белого света, охватившая его, заставила закрыть глаза руками, но следом послышался резкий крик, и Виктор отнял руки от лица.

Он стоял на сцене, перед огромным залом, наполовину заполненным людьми в красных одеждах. Высокие, узкие витражные окна делили стены, как ряды солдат. В центре пола горел огонь. Над пламенем парил призрачный орел. Он громко закричал, бросился к потолку, сделал круг и приземлился рядом с Виктором. Тот стоял на месте, уверенный, что его прямо сейчас убьют, как пример неправильного волшебника, которому не место в Дурмштранге. Но орел не делал ничего подобного — напротив, он расправил крылья и взлетел на плечо Виктору, ярко осветив всех собравшихся людей, замерших с открытым ртом.

Виктор стоял неподвижно, как столб, не в силах пошевелиться, даже если бы очень этого захотел. Чей-то удивленный женский голос прокричал «Виктор Крам!», и, словно пробудившись от транса, почти все в зале взорвались аплодисментами. Орел был тяжелым: Виктор чувствовал, как когти царапали ему плечо. Вскоре птица взмыла в воздух, вскрикнула еще раз и исчезла в еще одном всплеске света. Виктор попытался понять, куда тот испарился, но, повернувшись, увидел лишь, что тоннель из веток превратился в каменную арку на задней стене.

Ведьма средних лет, даже младше его матери, подошла и показала ему на место за столом слева, который радовался больше всех. Виктор сошел со сцены и упал на сидение. Сразу же на него налетели другие учащиеся дома Орла.

— Ух ты, какое появление! Виктор Крам, да?

— Такого не было столетия! Символ дома никогда даже не приближался к учащимся во время распределения!

— Меня зовут Тимофей Поляков, Виктор, я надеюсь...

— Виктор Крам! Где ж они тебя нашли?

— Откуда ты?

Он потряс головой и спрятал лицо в ладонях, очень вовремя, чтобы понять, что дрожит.

~

Он неуклюже стоял у выхода на посадку в аэропорте в Софии, язык не поворачивался, чтобы хорошенько попрощаться.

— Будь осторожнее, — говорила бабуля, сжимая рукоятку клюки обеими руками. — Не позволяй им быть жестокими с тобой. Ты так же хорош, как остальные, раз они тебя пригласили, поэтому не давай им забыть об этом!

— Пожалуйста, пиши нам почаще. Уверен, там будет так интересно! — радостно воскликнул отец. Виктор попытался сглотнуть и кивнул. Мама подошла последней.

— Ты Виктор Крам, — сказала она, обнимая его еще раз. — Иди и покажи всем, что это значит.

IV.

Виктор Крам в Дурмштранге вел себя тихо. Если ты не готов к петушиным боям почти с каждым учеником школы, лучше держать язык за зубами, особенно если говоришь со смешным акцентом. До прибытия сюда Виктор немного учил русский, но все равно жил в постоянном страхе, что кто-то каким-либо образом разрушит заклинание, позволяющее ему говорить грамотно. Его смущала невозможность контролировать все, что срывается с языка, однако это была меньшая из зол, с которыми ему приходилось сталкиваться каждый день.

Дурмштрангу не нужно было молчание Крама. Случай во время распределения пробудил всеобщее любопытство, направленное на скромного болгарского мальчика. Быть в центре всеобщего интереса означало служить мишенью для различных проверок от остальных. Ростропович, мастер трансфигурации, напугал его во время первого урока, превратив в батарею перед всем классом. Ганелин, профессор чар, выбрал его для демонстрации принципов левитации бронзового пера, которое Виктор не смог поднять. Овчарова, астроном, казалось, не понимала, что Виктор, выросший в городе, не знает, как выглядят звезды. Белая, историк, была очень сурова, когда он не смог назвать никого из главных участников сино-русского алхимического симпозиума 1124 года. Виктор попытался исправиться во время урока-знакомства с греками, но молодая ведьма не хотела ничего слушать, поэтому Виктору пришлось сидеть среди однокурсников, которые путано рассказывали о единственной вещи, которую он очень хорошо понимал.

Но если с учителями отношения постепенно налаживались: Виктор все-таки смог впечатлить их учебой, — то общаться с одногруппниками было намного сложнее. Зев оставался верным, даже ошеломляющим, другом, но Зев сразу же попал на факультет Лося, а его сестра Пенина обрела свое место среди Медведей. Селя Мамелин была с ним на факультете, но едва ли он мог уцепиться за старшую девочку, чтобы не чувствовать себя таким одиноким. Виктору пришлось жить с четырьмя другими Орлами в скромной спальне. Исидор Марисов думал, что умнее всех на свете, Кирилл Черненко и Аркадий Тамиров сразу же сдружились на века, а Виктору приходилось собирать всю волю в кулак, чтобы вести себя адекватно рядом с Порфирием Гуляевым.

Порфирий был худым рыжим мальчиком из Архангельска, который не мог поверить, что поступил в Дурмштранг, чтобы делить комнату с болгарином из низкого класса. Он пользовался любой возможностью заявить, что Крам недостаточно славянин, чтобы учиться в Дурмштранге. С такой претензией Виктор раньше еще никогда не сталкивался. Он знал, что большинство магглов из его края враждовало с турками, но в магическом сообществе те считались лучшими специалистами в чарах и предсказаниях. Его единственным утешением была мысль, что Порфирий не понимает, о чем говорит.

— Почему ты не пошел в Исфахан? — презрительно усмехался Порфирий со своей кровати. — Зачем ты явился сюда и мешаешь нам?

Виктор даже не смотрел на него.

— Ты имеешь в виду Стамбул? Исфахан в Персии.

Порфирий жмурился.

— Да без разницы, ты все равно тупой турок в наших глазах.

Виктор не ударил его. Не проклял. Не начал рассказывать, что из многих турецких семей, живущих в квартирах в доме, где он вырос, никто не был глуп, все всегда были дружелюбны и милы.

— По крайней мере, я не эгоистичный русский, который может лишь оскорблять географию, которой не знает, — только и бросил он через плечо.

Порфирий подскочил на месте.

— Думаешь, ты настолько лучше всех остальных? Что ж, позволь сообщить, что тебя вообще не должно здесь быть. Я спрашивал родителей, как все было, когда они сами учились в Дурмштранге — и они даже не смогли припомнить, чтобы им приходилось мириться с присутствием на уроках какого—то вонючего болгарина!

— Я ничего не думаю, Порфирий. Я получил письмо, как и ты. — Он оглянулся на остальных, которые не говорили ничего за, но не говорили и ничего против. — Мы равны.

Бледный мальчишка разъярился:

— Я докажу тебе, что не равны. Посмотрим, как ты перенесешь холод, когда он придет. Я знаю, что это такое, и люблю холода. Но посмотрим, что ты будешь думать о степях, когда завоет ветер, солнце скроется, а снега навалит выше твоего роста. Это все расставит по своим местам.

Виктор не ответил. Он с головой ушел в учебник, готовясь к самому сложному уроку.

Игорь Каркаров был мастером Темных искусств. Также он был близок к древней директрисе, Ольге Феодосии, о которой болтали, будто она совсем оторвалась от реальности — и Виктора считали еще одним подтверждением этим слухам. Из-за этого Виктору хотелось ощутить связь с ней, поговорить, понять, что это просто шутка, но когда бы он ее ни видел, старая колдунья была отстраненной, недоступной, потерянной для учащихся как в мыслях, так и в речах. Виктор не смог найти друга в лице директрисы, которая могла бы удержать Каркарова от обучения на примерах.

— Темные искусства основаны на ясной теории, — сказал однажды тот, жутко ухмыльнувшись и показав свои страшные кривые зубы. — По структуре или содержанию они не отличаются от прочих магических искусств, которые называются просто «магией». В странах вроде Англии вы можете встретить множество людей, которые публично возражают против использования Темных искусств, а на самом деле активно пользуются ими при необходимости или для собственного удобства.

Его лицо превратилось в гримасу, как всегда, когда он говорил об Англии. Никто точно не знал, какие трудности он пережил, пока был там, но многие приходили к выводу, что своей суровостью Каркаров обязан именно англичанам.

— Любая магия, Темная она или нет, связана с выражением желания использующего ее сделать что-то с миром. Неважно, изменить, посоревноваться с ним или спрятаться... — он осмотрел класс, все прилежно делали записи. — Она деформирует мир и всегда осязаема. — Каркаров поднял палочку. — Например! Мы можем использовать магию, чтобы подстроиться, получить возможность, которая нам не принадлежит. Крам!

Его сердце упало в пятки.

— Да, сэр?

Каркаров оскалился:

— Откуда ты, Крам?

— София, Болгария, сэр. — Его родной город едва ли был секретом. Виктор чувствовал, что близится что-то ужасное, но мог лишь сидеть здесь, отчаянно желая знать, как отвести беду.

Высокий колдун начал подбираться ближе.

— Ты дома не говоришь по-русски.

Он поднял глаза и выдержал тяжелый взгляд.

— А вы, все живущие здесь, не говорите по-болгарски, сэр.

Каркаров вновь ухмыльнулся.

— Нет, не говорим.

Он указал палочкой на Виктор и что—то сказал, что именно, тот не понял: едва заклинание достигло цели, Виктор лишился возможности понимать русский язык. Каркаров задал вопрос, но Виктор мог лишь сидеть на месте, сжимая перо. Ученики смеялись: некоторые чуть более нервно, чем остальные.

— Вы ужасны, — сказал Виктор, глядя на профессора. — Моя семья не может позволить себе чары еще раз.

Каркаров наклонился и указал палочкой ему за уши, наслаждаясь насмешкой. После его равнодушного жеста значения слов сразу же стали понятны.

— Как вы видите, любая магия определяема. Есть признаки, которые бросаются в глаза. Некоторые виды Темной магии очень хороши для их маскировки, другие могут выставить их напоказ.

Виктор весь остаток урока ничего не записывал. Он просто сидел и наблюдал за Каркаровым. Когда урок закончился, он ожидал, что учитель обратится к нему, чтобы объясниться или извиниться, но Каркаров проигнорировал его, и Виктор последним покинул аудиторию.

Снаружи его ждала какая-то девушка. Виктор узнал ее — она была из Лосей и имела довольно странное имя, словно со страниц романов. Пальцы девушки крепко сжимали книги.

— Я подумала, что он ужасен, — тихонько прошептала она.

Агриппина.

Виктор кивнул.

— Я из Украины, — добавила она. — Мы похожи.

Он не смог поднять глаза.

— Спасибо.

Она стояла и наблюдала за ним, ее колени касались его.

—Хм.

Может быть, она сказала что-то еще, он не слушал. Виктор ушел и не говорил ни с кем, пока не очутился в библиотеке, где наконец успокоился в тишине.

V.

Все студенты в Дурмштранге летали. Полеты входили в обязательную часть учебной программы, ведь, хоть школа и находилась в замке, уроки порой проводились и за его пределами. Уроки гербологии обычно проходили далеко, в основном в лесу или степи. Для занятий с магическими существами нужны были практические работы, и даже некоторые чары нельзя было изучать в замкнутом помещении. Учащиеся делили общую кладовку для метел — не гоночных и едва ли подходящих для квиддича, но устойчивых к ветру и отлично управляемых. В Дурмштранге высоко ценился вынужденный атлетизм — перерывы между занятиями позволяли даже поиграть или попробовать что-то новое. Виктор услышал об этом еще во время ужина со Стояном Новоселец, и как в случае со всеми остальными грядущими переменами, очень переживал. До поступления в Дурмштранг он редко практиковался в полетах на метле.

Также до отъезда в Дурмштранг ему редко выпадала возможность попробовать пересечь расстояния, подобно тем, которые он преодолевал в школе. Обычно во время перелетов его оставляли одного, поэтому он парил чуть в стороне от остальных и позволял себе скользить по воздушным потокам. Несмотря на холодный сухой воздух, суровость пейзажа и вес сумки за спиной, он обожал летать. Метла была единственным местом, где все было просто и отступало на второй план под давлением контроля и скорости.

Нестор Сидоренко был главой факультета Орла. Люди в шутку говорили, что это из-за его схожести с яйцом. Нестор не возражал: он был мастером по уходу за магическими существами и не обращал внимания на человеческие шутки. Занятия по уходу всегда проходили как можно дальше от замка, и перед каждым уроком Нестор стоял за границей своей территории, дожидаясь прибытия студентов, а после окончания работ всегда провожал их обратно. Сидоренко гордился тем, что знал всех учеников своего факультета. Он был медлителен, методичен в общении, но старшие Орлы, поразительно единодушно для столь независимой группы, восторженно отзывались о нем.

Однажды в пятницу вечером он попросил Виктора остаться и помочь убрать клетки.

— Как тебе школа? — тихо, но уверенно поинтересовался он.

— Это сложно, постоянно приходится бороться, — ответил Виктор, не совсем понимая, что от него хотят услышать.

— Так и должно быть. Это приносит тебе счастье?

После паузы он ответил:

— Иногда.

— От тебя многого ждут. И ждали еще до того, как орел приземлился тебе на плечо на распределении. Непросто быть откуда-то кроме запада России.

Виктор поднял глаза.

— Откуда вы?

Сидоренко улыбнулся.

— Мне не о чем говорить. Я вырос в пригороде Москвы. Но я знаю студентов из мест намного более дальних, чем Болгария. Сибирякам, когда они приезжают, приходится тяжело. Все ожидают, что они будут вести себя как русские из Санкт-Петербурга, но у них, как правило, не получается.

— Как вы стали главой дома? — поинтересовался Виктор.

— Благодаря тому, что умею правильно сочетать административные навыки, академический престиж и заботу о своих студентах. Это легкий вопрос. Правда же заключается в том, что иногда нечто случается само по себе. Люди проявляют себя, Виктор — именно для этого нам нужно время. Иногда мы не понимаем сразу, почему оказались там, где оказались. Но с течением времени мы видим, как независимо друг для друга, но удивительно схоже Лоси присматривают друг за другом, Волки собираются вместе, чтобы достичь великих целей, Медведи поднимаются, чтобы защитить то, что им дорого, а Орлы находят собственные пути для обретения счастья. Ты понимаешь?

Виктор не понимал до конца, но на душе у него потеплело от доброты Сидоренко. Доброта поддерживала Виктора, даже когда он ушел, а метла задала ей направление. Он и не думал обернуться и посмотреть, как Сидоренко, стоя в дверях и скрестив руки на груди, наблюдает за ним.

*

Вот как Виктор Крам провел свой первый год в Дурмштранге: никогда не пропускал уроки, никогда не забывал о встрече, никому не позволял унижать себя; он завел друзей, с которыми довольно сильно сблизился, и впервые в жизни тренировался на гоночной метле. Трижды в неделю он проводил два часа в отдаленной части земель школы с Пелагеей Белой, которая была столь же требовательной в квиддиче, сколь и на занятиях по истории, но уважала Виктора больше, когда видела, как усердно он занимается, чтобы стать лучше. Она начинала в юности загонщиком для Орлов, а в течение последних шести лет играла на позиции ловца для своего факультета. Будучи учителем, она не могла выйти на поле как игрок, но гордилась тем, что вкладывала все свои знания в Виктора.

Когда год подошел к концу, у Виктора были хорошие отношения с учителями (даже, неохотно, с Каркаровым) и налаженная система общения с учащимися Дурмштранга. Он презирал деление на факультеты, когда речь шла о друзьях, и когда пришло время ехать на поезде обратно в Москву, он делил купе с Зевом, Волком по имени Сава и Агриппиной из Украины. Родители встретили его на вокзале, и потом клялись, что едва узнали своего сына — настолько он стал выше, тоньше и красивее. Виктор ничего не сказал, пока представлял семью тем немногим, с которыми хотел познакомить своих родных, и сдерживал желание броситься в материнские объятия, пока друзья не скрылись из виду.

В течение первой недели каникул Виктор не делал ничего, лишь наслаждался удовольствием не быть больше чужаком. Со временем он начал беспокоиться, много читал и думал об изучении языка без использования заклинаний. К концу следующей недели он обнаружил, что отвык весь день спокойно сидеть в квартире.

Любой маг, благодаря году рекламы Международного кубка по квиддичу, знает его биографию, начиная с этого момента. Всем известно, что тем же августом Ольга Феодосия умерла в своем кабинете, и директором школы стал Каркаров. Что новый директор настоял на том, чтобы Виктор, заработавший место в команде по квиддичу факультета Орла, вошел во второй состав игроков до середины третьего курса. Что Виктор был первым ловцом, использующим в своей команде сложные маневры, что он вырос быстрым, сильным, зорким и ловким. Что Станислав Лаврин заметил Виктора, когда ему было всего пятнадцать, и что Виктор Крам тренировался с его представителем до шестнадцатого дня рождения.

Эти факты появлялись на страницах газет и журналов на десятках языках по всему миру. Именно так Виктор Крам стал знаменитым.

Очень немногие люди знают и другую сторону истории: что Виктор никогда не думал, что квиддич куда—то его приведет, и как он влюбился в сложные матрицы арифмантики и фундаментальной теории. Что даже до того, как ветреные болгарские подростки начали посылать ему нижнее белье совиной почтой, Виктору пришлось научиться мягко управлять вниманием и признаниями Агриппины. Что он не просто говорил банальности, когда отвечал на вопрос «Что самое важное в вашей жизни? — Моя семья». Садясь на корабль до Англии, он никогда не думал, что встретит еще одного человека, с которым захочет поделиться такими деталями своей жизни. И это стало еще одной вещью, которую принесло время.