Истории Битвы (джен)

Хогвартс — мой дом.

Почти целый год это дом для очень многих, и учеников и преподавателей, но я не принадлежу ни к тем, ни к другим.

Я надзираю за своими владениями, которые принадлежат только мне, и больше никто не имеет права здесь распоряжаться. Даже старый добрый Альбус в этой части замка вёл себя иначе. Разумеется, он был директором, но здесь командовала только я. Он иногда возражал, иногда спорил, особенно когда дело касалось Гарри Поттера, но в итоге всегда уступал мне. Потому что здесь всё под моим контролем, здесь я матрона.

Я пристально осматриваю палату, убеждаясь, что всё в порядке. В Больничном Крыле пусто, все кровати заправлены. Они, как и я, в ожидании неизбежного. Два моих бывших пациента, второкурсник Уэйнрайт с тонзиллитом и третьекурсник Картер, пострадавший от наказаний Кэрроу (надеюсь, последний), отправлены домой.

Минерва Макгонагалл помогла мне сменить бельё на этих двух срочно освобождённых кроватях. Работая, мы смотрели, как уходит хромающий Картер, поддерживаемый своей всхлипывающей сестрой-первокурсницей.

— Кэрроу в подземелье. Закованы в те же цепи, в которых держали Картера, — ответила Минерва на незаданный вопрос, помогая мне заправлять чистую простынь на бывшую кровать Картера.

Я не спрашивала, потому что не хотела знать, где они. Я дала клятву: “лечи всех подряд, не навреди”, но боюсь, что нарушила бы её, если бы мне пришлось иметь дело с этими двумя чудовищами. Что бы я сделала, если бы сюда принесли израненного и умирающего Амикуса Кэрроу? Я не знаю.

Поначалу, когда я протестовала против использования Кэрроу обоих Непростительных заклятий и физического насилия, директор соглашался со мной. Признаться честно (хотя и не знаю, зачем мне это), Снейп пытался сдерживать Кэрроу множество раз в течение первых двух семестров. В этом семестре, однако, Кэрроу Снейпа просто игнорировали.

Я сверяюсь с последней записью в моём журнале: “Дэниэл Картер, 13 лет. 30 апреля подвергнут заклятию Круциатус Амикусом и Алекто Кэрроу; также наблюдаются глубокая рана на ноге, причинённая Сектумсемпрой; остаточные рубцы и двигательная дисфункция”. Вот что записано в моём журнале, подписано мной и деканами всех четырёх факультетов. Мы не можем всё это прекратить, но и уйти не можем тоже, потому что Мерлин знает, что случилось бы с детьми, если бы мы позволили себе это, но я, по крайней мере, фиксирую всё. Если мы победим… нет, когда мы победим, потому что мы должны… у меня есть отчёты о каждом подлом поступке, совершённом Кэрроу и бандой головорезов, именуемой “Инквизиторским Отрядом”.

За первый семестр я заполнила в журнале больше страниц, чем за весь прошлый год, а прошлый год отнюдь не был лёгким. Альбус был убит человеком, ставшим теперь нашим директором; и два ученика едва не погибли: один от яда, другая от заклятия. А замешанного в этом мальчика сделали старостой.

— Это тридцать второй ребёнок, которого вы привели ко мне в этом году, и двенадцатый, весь покрытый порезами, — сказала я Амикусу. Он, похоже, совершенно не подозревал, что я составляю отчёты.

— Какое вам дело? — спросил он, когда приволок Картера ко мне. — Это не так, как если бы они были ваши дети, у вас нет никаких детей.

“У вас нет никаких детей”.

Предполагается, что этот человек — преподаватель, но он и пары слов связать не может, не говоря уже о том, чтобы учить. Ясно, что Амикус Кэрроу и понятия не имеет, что значит слово “матрона”. А оно значит, что пока дети находятся в школе, я их мать. У меня сотни детей, и я забочусь о них в меру своих сил. Я утоляю боль, лечу раны и устраняю любые мелкие магические травмы, которые могут получить дети. Минерва это понимает, Кэрроу — нет.

Минерва давно ушла. Она в Большом Зале — готовится защищать свою школу, мою школу, нашу школу.

Двойные двери открываются, и входит Ирма Пинс.

— Добрый вечер, Поппи, — приветствует она меня, улыбаясь сжатыми тонкими губами. — Поскольку маловероятно, что этой ночью библиотека будет пользоваться спросом, я решила предложить тебе свою помощь.

Я вижу тревогу на лице Ирмы. Наш дом вот-вот подвергнется нападению, а никто из нас по сути не умеет сражаться.

— Боюсь, она мне понадобится, — признаю я. И впервые меня посещает предчувствие. К несчастью, мне доводилось видеть смерти учащихся и прежде. Но сегодня я боюсь, что увижу гораздо больше, чем раньше.

— Я заварю чаю, хорошо? — предлагает Ирма. — Лучше выпьем его сейчас… — она осекается. Никто из нас не может завершить эту фразу. Мы молча договариваемся, что никто не произнесёт слов: “потому что позже у нас может не быть времени”. Таким образом, возможно, мы получим шанс провести спокойную ночь, ничего не делая, лишь попивая чай и сплетничая.

— Ты видела их? — спрашивает Ирма, когда приносит поднос в мой кабинет. — Ты видела их, источник всех проблем и нашу надежду на спасение? Поттера, Уизли и Грейнджер.

— Нет, и надеюсь, что не увижу, — отвечаю я. — Если у меня это выйдет, то это будет первый год на моей памяти, с тех пор как они поступили в Хогвартс, когда ни один из них не попадёт в эту палату.

Ирма сочувственно улыбается моему замечанию, и мы сидим в тишине, прихлёбывая чай и наблюдая за часами на стене. Когда наступает полночь, раздаётся громкий взрыв, и стена замка содрогается. Началось. Если мы потерпим поражение, хотела бы я знать, отнесутся ли Пожиратели Смерти к священной неприкосновенности больничной палаты с должным уважением. Боюсь, ответ известен. Даже штат больницы Святого Мунго подпал под сокращение, потому что почти четверть целителей были магглорождёнными, и их уволили как “непригодных к практике”. Пожиратели Смерти не уважают ничего и никого.

Я встаю и в последний раз проверяю запасы в шкафах: кровевосстанавливающее зелье, костерост; отмечаю галочкой пункт за пунктом в списке.

Первую кровать занимают уже через пятнадцать минут после полуночи. Ирма открывает мой журнал и делает первую запись, пока я хлопочу над Ширли Брэмфитт, шестикурсницей с Рейвенкло. Её треснул дубинкой тролль, и у неё множественные переломы, но ничего такого, с чем бы я не могла справиться.

Такое будет позже.