Эффект Пилота (гет)

Сон – самая приятная вещь в жизни. Его мягкие чарующие объятья как ничто другое обволакивают разум, даря прекрасные видения и даруя отдых уставшему от земных забот телу.

Я вижу смутные образы, мелькающие в разуме. Иногда они складываются в цельные картины, а иногда так и остаются обрывками оборванных кем–то видений.

Вот и сейчас, очередное мое смутное видение было жестоко прервано голосом из бытия.

— Джефф, пора вставать!

Все еще сонный, я переворачиваюсь на другой бок, бормоча:

— Ну еще пять минуточек…

— ДЖЕФФ!

Звук такой частоты окончательно вырывает меня из сладких объятий Морфея, окончательно выдергивая в тщетную реальность бытия.

Перевернувшись на спину, я очень аккуратно, стараясь не напрягать руки и спину, сажусь в кровати и начинаю одевать лежащую на ее краю одежду. Слава богу, на дворе двадцать второй век и большая часть одежды на самозатягивающихся гермошвах.

Поэтому после краткого процесса одевания я аккуратно свешиваю ноги с кровати, стараясь ненароком не задеть никакой угол, не ударить ногу обо что-нибудь. Рядом с кроватью стоят мои помощники – «Правый» и «Левый», как я их называю. Да – да, именно так, с большой буквы и никак иначе.

— Джефф, тебе помочь? — входит в комнату мама с явным намерением помочь мне в моем нелегком деле.

Ну уж нет, тут я сам. Еще не поняли?

Увы, мне не очень повезло в этой жизни. В результате отклонения в генетическом коде, мой организм не имеет достаточных запасов коллагена. А это уже диагноз – Синдром Вролика. Не знаете, что это значит, да и хрен с ним. Я тоже особо ничего не понял, читая свои медицинские документы. Но общий принцип я уловил. Кости во всем моем теле очень хрупкие и ломкие, и достаточно несильного удара или ушиба, чтобы они поломались. Таких, как я, еще называют "Стеклянными людьми". Так уж мне не повезло.

Нет, жизни это мешает несильно. Мне просто нельзя бегать, падать, драться, заниматься тяжелой физической деятельностью и так далее.

Костыли — это скорее разумная предосторожность. Они призваны уменьшить давление на мои ноги, чтобы они прослужили дольше.

Возвращаясь в реальность. Мама, не вняв моим увещеваниям, помогает мне встать.

Не люблю я, когда мне вот так помогает. В такие моменты я действительно чувствую себя ущербным. Мерзкое чувство

Со вздохом я, опираясь на своих "помощничков", плетусь на кухню, где меня уже дожидается завтрак. На белом, выполненном из какого–то термоустойчивого пластика столе стоит керамическая (между прочим большая редкость сейчас!), с дымящейся от температуры… кашей.

Р-р-р… Ненавижу.

В этом мире я искренне ненавижу две вещи. Это каша манная и каша манная… с комочками.

Недовольно бурча, я все так же аккуратно сажусь на заботливо выдвинутый матерью стул и начинаю есть эту белую массу. Увы, как бы ни прискорбно мне было признавать, в этот раз мамина каша получилась весьма неплохой. Во всяком случае, в ней не было комочков!

Внимательно, с подозрением (она знает!!!) глядя на меня мама стоит напротив меня, оперевшись на кухонную тумбу, и о чем–то размышляет. Словно… собирается с мыслями.

Наконец, через пять минут неуверенности мама тихо начинает:

— Джефф, послезавтра приезжает доктор Миллский, специалист по остеогенезу, и его очень сильно заинтересовал твой случай. Сходим, осмотримся, может быть он сможет найти лек...

Ну вот, опять одно и то же. Снова очередное медицинское светило, снова обследования, анализы, какие–то малопонятные химикаты, и снова – никакого результата. Я слышал это уже не один десяток раз, лишь слова менялись, да и имена «светил» тоже. Но смысл, как и результат, оставался тем же.

Нулевым.

— Хорошо мам, мы сходим, — прерываю её. — вот только ты не устала от всех этих врачей? Со мной все будет в порядке, как-нибудь да выживу, не будь я твоим сыном!

Мама грустно улыбается. Она тоже устала. Уж я-то знаю…

Вечерами, когда я уже на грани сна, она заходит ко мне в комнату, садится на краешек кровати и, гладя меня по голове тихонько плачет…

Я ненавижу свой недуг.

— Балагур, какой же ты у меня балагур. Весь в отца пошел, он мне то же самое вещает каждый раз.

— Кстати, когда он прилетает?

Отец. Как много в этом слове. Даже при том, что вижу я его не чаще раза в неделю, а то и в месяц, он все равно остается для меня одним из самых родных для меня людей. Пилот дальнего космического флота Уильям Моро. В некоторых кругах мой отец слывет легендой. И я всячески стараюсь не очернить его имя.

— По идее, "Челябинск" должен прилететь через полторы недели. Но когда мы последний раз с твоим отцом общались, он мне сказал, что появился срочный заказ на перевозку какого-то важного груза и он немного задержится. Но я не думаю, что он прилетит больше, чем через две недели. Все-таки он твой отец и давно тебя не видел.

Жую кашу и запиваю теплым чаем, медленно кивая, а прожевав говорю:

— Я тоже его давно не видел, — начинаю резко улыбаться. — он обещал, что когда прилетит, научит меня летать на челноках!

Мама удивленно говорит:

— Но тебе же всего одиннадцать!

— И что? Папа хвастался, что начал водить аэрокар в девятилетнем возрасте!

Мама качает головой, а затем кидает взгляд на настенные часы. После чего поспешно вскакивает и убегает собираться на ходу крича:

— Джефф, ты же в школу опоздаешь! Быстро доедай, и я довезу тебя.

Эхх... снова в школу. Не люблю ее. Нет, ну правда – где вы видели школьника, который любит ходить в школу? . Не понимаю на самом деле, что люди в ней находят сложного. Одна скукотища.

Математика, физика? – Три раза Ха! После открытия нулевого элемента ученые до сих пор пытаются собрать разломавшуюся к черту теорию физики. А математика… тройные интегралы, про которые я вычитал в библиотеке из учебника для старших классов, не показались мне сколько нибудь сложными вещами.

Разве что история радует. Мы сейчас проходим 20 век с его войнами. Какими однако были наши предки. Мидуэй, Сталинград, Нормандия. Последнее, кстати, мне нравится больше всего... Самая крупная десантная операция Второй Мировой Войны. Так и просится назвать корабль таким именем. И пусть этот корабль будет небольшим. Фрегат? Определенно. Решено, корабль, на котором я буду пилотом, будет обязательно зваться "Фрегат Нормандия". От мечтаний о дальнокосмической романтике о космических кораблях и прекрасных азарийских девах меня вновь отвлек мамин голос:

— Джефф, я долго ждать буду?

Опершись на костыли, я пошел к выходу из дома. Дверь отъехала в сторону, и я вышел в залитый искусственным светом неоновых ламп коридор ведущий к небольшому ангару, с которого открывался вид на орбитальную магистраль станции, и, как можно быстрее, пошаркал к стоянке аэрокаров, где сидя в семейном аэрокаре меня ждала мать.

Как только я забрался внутрь, крыша захлопнулась, отсекая нас от внешнего пространства. Машина взвилась в воздух и полетела по круговой магистрали, опоясывающей всю станцию гигантским кольцом, исполняющим роль главной воздушной дороги, этой достаточно внушительной станции.

До школы было недалеко, буквально несколько минут лету. Но для меня эти минуты почему-то тянулись еще короче, чем они были. Наверное, из-за того, что я, приникнув к выполненным из армированного пластика окнам, завороженно следил за полетом. Это чувство... оно непередаваемо.

Я жалел лишь об одном.

О том, что не я нахожусь в кресле пилота. Романтика пилотирования всегда привлекала меня. Все началось с рассказов папы о бескрайнем космическом просторе. Об угольно черной заполненной пустоте космоса, об опасностях, что притаились в глубине темной бесконечности…

А потом я всерьез заболел, заболел космосом. И кажется от этого никак не излечиться. Да и я не против такой болезни…

Время, как всегда, пролетело незаметно, и кокпит стал медленно подниматься вверх. Я нехотя отлип от стекла и принялся выкарабкиваться из машины.

Наконец, выбравшись, повернувшись к матери, сказал:

— Я тебе позвоню.

— Береги себя.

Машина поднялась вверх и скрылась в потоке таких же, спешащих неизвестно куда, аэрокаров. Я же, надев на себя дежурную улыбку, пошел в сторону дверей с вывеской "Общеобразовательная Арктурская школа номер 40".

Уроки прошли совершенно как обычно, ничего особо интересного. Уроки как уроки. Дети в классе меня не то, что недолюбливали, скорее просто старались не замечать. Охота кому-то издеваться над заведомо более слабым, который никогда и сдачи не даст. Да и напороться можно конкретно. Так что меня игнорировали. Я же просто — улыбался. Помню, как один из вереницы врачей, что обследовали меня, изучая мою патологию спросил:

— Джефф, а зачем эта улыбка? Я же вижу, тебе больно, неприятно, ты ненавидишь свою увечность и неспособность нормально существовать. Тогда почему ты улыбаешься?

— Знаете… Когда ты шутишь и смеешься, боль от осознания происходящего отступает ненадолго. Когда я улыбаюсь, люди не смотрят на меня, не жалеют меня. Они просто слушают и улыбаются. И только это уже хорошо…

Этот врач тогда посмотрел на меня как то... странно, словно… с уважением.

Но, увы, ностальгия помогает отвлечься лишь ненадолго, а сейчас прозвенел финальный звонок, и народ гурьбой кинулся из класса. Я же спокойно сохранил на инструметрон данные с домашней работой и, дождавшись пока остальные выйдут, тихонько похромал на выход, заодно вызывая по коммуникатору маму.

Дома же меня ждали прочитанная наполовину "Введение в пилотирование, или как отличить сенсор ускорения от катапультирования. Издание для чайников".

Спустя две недели

Я лежал у себя в комнате и читал пособие по пилотированию, когда услышал звук открывающейся двери. Странно, ведь мама была дома и не собиралась никуда уходить в ближайший час вот уж точно, тогда кто же это мог быть...

Догадка осенила голову быстрее молнии и я буквально выпорхнул со своего места и, встав на костыли, похромал на встречу отцу. Из кухни, которая у нас была совмещена с прихожей и гостиной, уже доносились звуки радостной встречи мамы и папы.

На звук отворившейся с моей стороны двери отец обернулся, а я отметил, что он совершенно не изменился с того момента, когда мы последний раз виделись. Все тот же двухметровый пилот с вечно небритой рожей и кепкой на голове. Отец мне чаще напоминал космодесантника с агитационных плакатов, нежели пилота малых и средних кораблей дальних космических маршрутов.

Отец подошел ко мне и обнял настолько сильно, насколько позволяли обнимать человека с синдромом Вролика.

— Раздавишь. — прошипел я, чувствуя как трещат некрепкие ребра.

Отец тут же меня отпустил и улыбнулся.

— Давно не виделись, Джефф, я скучал по вам.

— Мы тоже по тебе, пап, кстати, ты помнишь насчет..?

Отец снова заразительно и светло улыбнулся, а потом и вовсе засмеялся.

— Этот парень своего не упустит! Конечно, помню, Джефф. Завтра уже пойдем в космопорт, там как раз самое место для обучения вождению.

Я ликовал. Не, ну серьезно, кого в 11-летнем возрасте собственный отец будет учить летать на аэрокаре? Вот, а меня будет. И я приложу все силы к тому, чтобы перенять у отца все его навыки.

— Надеюсь, ты меня научишь всему.

-Джефф, как можно? Конечно всему! Всему, что знаю сам. Не будь я Уильям Моро! — и он снова улыбнулся.

* * *

И он действительно научил. В течение двух лет мы с отцом каждые выходные проводили в космопорту, где, буквально целая группа людей-энтузиастов, обучала одного шутливого инвалида. С аэрокаром дело надолго не застояло, ибо в управлении он был прост, как консервная банка, которой, по сути, он и я являлся. Дальше дело пошло за большим. Помню, в каком я был состоянии, когда Михаэль Кренстон (один из пилотов "Челябинска") сказал:

— Уильям, я тебя самолично придушу, если такой уникум, как твой сын не сможет летать и ездить на всем, что движется. Давай, пригоняй сюда челнок, будет вам очередное пособие.

Свою угрозу компания из кучки техников и пилотов — по совместительству друзей отца, выполнила. К 14 годам я мог водить весь воздушный транспорт, что был на станции. Часть наземного — техники умудрились где-то достать в качестве пособия один "Гризли". Ну и конечно, я мог водить челнок, вождение которого и было самым сложным в моем обучении, поскольку челноки могли действовать уже не только на околоземной орбите, но и в космосе.

Время текло своим чередом. Я все так же ходил в школу, а после нее учился летать. Но всякому размеренному образу жизни настает конец. Вот и для меня он настал. 31 мая у меня кончилась учеба, и начались каникулы. Отец с матерью решили немного меня побаловать и отвезти отдохнуть на планету.

Как оказалось, моя тетя Мэнди жила на одной из человеческих колоний в Аттическом Траверсе — на Мендуаре. И именно туда мои родители хотели меня свозить. Как только я узнал о столь занимательном событии, счастью моему не было предела. А все дело в том, что это первый раз когда я выбираюсь за пределы Арктура.

Но была и своя ложка дегтя в бочке с медом, а вернее их было целых две. Во-первых, перед тем, как отправляться в путь, я был вынужден посетить целую кучу врачей, каждый из которых так и норовил взять у меня какие-то анализы.

Второй же ложкой стала обстановка на границе. Батарианские пираты опять начали нападать на колонии и забирать людей в рабство. Ненавижу!

Нет, я не ксенофоб. Азарийские красавицы из тех самых журналов мне очень даже нравятся, но вот работорговля. Это слово вызывает у меня приступ ледяной ярости, когда так и хочется прирезать их всех. Но что я могу...

Как ни прискорбно признавать, я еще слишком мал и ни на что не способен. И это меня угнетает. Но хватит предаваться грустным мыслям, ведь я лечу на Мендуар!

* * *

Мама с папой загружали вещи в аэрокар. Я уже сидел внутри, положив свои телескопические костыли рядом.

Наконец, с погрузкой вещей все было покончено и отец, усевшись за руль аэрокара, сказал:

— Ну все, отправляемся! — и поднял машину в воздух.

Путь в космопорт не занял у нас много времени. Спешно выгрузившись и забрав свои вещи, мы отправились к таможне. Для людей функция таможенного контроля была предельна проста: сумки на сканер, ИД-карту к считывателю; вот и вся процедура. Инопланетникам в этом плане было гораздо сложнее. Но это еще один недостаток в системе, но не мне ее менять.

Пройдя таможню, мы всей семьей отправились на поиски нужного нам транспортника.

Спустя не так много времени нужный нам корабль был найден. Это был стандартный транспортный фрегат модели Е35. Ни вооружения (ну кроме стандартного ПОИСК), ни линий теплопоглощения, в общем стандартная гражданская модель. Выглядел корабль, как тлеющая сигарета, с ССД-движком позади. От передней части корабля сбоку отходил трап. По которому, собственно, мы сейчас и поднимались.

Зайдя внутрь, я не увидел для себя ничего нового, так как обстановка космических станций очень похожа на обстановку космических кораблей.

Внутри нас встретил стюард (не буду заморачиваться, пусть будут стюарды) в форме Отдела Транспортных Перевозок Альянса. Проверив наши билеты, он рассказал о месторасположении нашей каюты, поинтересовался необходимо ли мне что-то еще, затем пожелал приятного полета и был таков.

Наша каюта располагалась где-то в середине корабля, на первой палубе. Я бы не сказал, что каюта была просторной, но зная, насколько дорого пространство на космических кораблях, каюта была большой. Разложив вещи, мы отправились прогуляться по кораблю.

У корабля имелось пять палуб, на которых располагались всевозможные способы для того чтобы провести досуг и убить время в пути.

Здесь было буквально все. И небольшая диско-сцена, и бар, и даже казино. И все это было запихано в небольшой по размерам корабль.

Наконец, в три часа по Земному, корабль отчалил. Мягким толчком отдалось отсоединение магнитных захватов. С низким гулом включились плазменные двигатели, и корабль медленно разворачиваясь отошел от Арктура.

С визора установленного на стене каюты, куда транслировалось изображение из камер, я впервые в живую увидел как выглядит Арктур. И сразу же меня охватило какое-то странное чувство, как будто я надолго расстаюсь с домом. Я еще не знал, что ждет меня впереди...

Спустя четыре дня

Через несколько часов мы прибудем на Мендуар. Мы уже вышли из поля эффекта массы и сейчас направляемся к небольшой желто-синей планетке. Я бы не сказал, что Мендуар это курорт, но это лучше чем космическая станция. Свет звезды XC-42, отражаемый Мендуаром, придает его атмосфере желтоватый оттенок. Океан, покрывающий часть планеты, имеет насыщенный синий цвет, потому, как почти полностью состоит из растворенного сульфата меди. И вот к этой планете мы сейчас и направляемся.

Спустя некоторое время, мерный гул реактивных двигателей, неизменно сопровождавший нас во время внутрисистемных полетов, сменился ревом тормозных двигателей. Из этого следовало, что мы уже вошли в атмосферу и скоро сядем.

Вскоре и рев тормозных двигателей затих, а мы ощутили мягкий толчок о поверхность планеты. Спустя секунду безликий голос ВИ оповестил нас о прибытии к месту назначения и попросил освободить каюту в течении часа. На счастье, мы начали собирать вещи при выходе из масс-поля, так что мы уже «сидели на чемоданах».

Быстро пройдя по коридорам корабля к шлюзовому отсеку, мы вышли наружу.

Как описать, что такое планетарный воздух для человека сидевшего пусть на большой, но все же на космической станции? Это очень и очень трудно. Вдыхая полной грудью этот пусть не земной, но все же свежий планетарный воздух, я ощущал себя свободным. Я был волен пойти и направо, и налево, и по диагонали. Я не должен был ориентироваться в лабиринте коридоров и это доставляло поистине невероятное удовольствие. Почувствовав чей-то внимательный взгляд, я обернулся и увидел улыбки родителей смотрящих на мое восторженное лицо.

Я поочередно подошел к маме и папе и обнял их. Отец взлохматил мою короткую шевелюру и сказал:

— Все для тебя, сынок.

— Спасибо, пап.

Конечно, в условиях более мощной гравитации, двигаться было тяжеловато, но все же не настолько я был слаб, чтобы устать от этого.

На выходе из космопорта нас ждала тетя Мэнди, с которой я прежде виделся лишь по визору. Тетя обнялась с мамой, поцеловала папу и аккуратно обняла меня говоря:

— О боже, Джефф, я боялась, что никогда тебя не увижу. Твоя мама слишком беспокоится о твоем здоровье.

— Мэнди! – возмущенно крикнула мама. — Я конечно беспокоюсь, но это не повод считать, что у меня паранойя!

— Все, все дамы. Повозмущались и хватит, я между прочем есть хочу. Не оставишь же ты нас Мэнди голодными? — спросил папа, со своей неизменно-пиратской улыбкой.

Тетя что-то проворчала и повела нас к своему аэрокару. Погрузка вещей не заняла у нас много времени, и спустя несколько минут мы поднялись в воздух и полетели в сторону жилых блоков.

Я как самый настоящий маленький ребенок не отлипал от стекла, разглядывая планетарный рельеф, чем вызвал искренний смех у родителей.

Летели мы где-то около часа, ориентируясь по береговой линии, на которой и расположилась основная часть колонии. Синего цвета океан завораживал. То тут, то там сновали различные машины. Местная радиостанция проигрывала какую-то модную музыку от очередной Вирт-группы. В общем, колония жила своей жизнью, не обращая внимания на путешественников.

Долго ли, коротко ли, но мы прилетели к блоку, в котором жила Мэнди с мужем. Джодж (а именно так звали мужа Мэнди) вышел встречать нас и помог нам занести вещи домой.

Надо сказать, что блок в котором проживала Мэнди находился в ряду с многими другими блоками такого типа, поставленным практически на берегу океана. Как жаль, что в такой «воде» не покупаешься. Но выглядит чрезвычайно красиво. Свет закатывающейся местной звезды окрашивал воды океана в зеленоватый оттенок. Мы все собрались посмотреть на это зрелище, прежде чем идти ужинать.

Местная звезда, почти такая же как Солнце, быстро ушла за горизонт, оставив нас стоять в вечерней мгле, обдуваемые морским бризом.

Мы зашли в дом, где нас ждал прекрасный ужин. За столом все веселились и смеялись, и никто и думать не смел о том страхе, что ждал нас впереди.