Кролики (джен)

Кто хоть раз бывал летом в тундре*, среди сплошного покрова злаковых трав, то по пояс, то по грудь, а говорят, местами и вовсе достигающих человеческого роста, тот не может не возненавидеть эти места. И уж по крайней мере в их группе северные степи не нравились уж точно никому. Да если б не сведения о сокровищах в одной из старых крепостей, да если б не их карта, попавшая в руки Фелипу, или просто Идальго, как они его называли – попёрся бы кто туда. Да ни в жисть! Почти полное отсутствие деревьев, мошка и комары в любом близком к воде месте, да ещё и опасность наткнуться на какой-нибудь орочий отряд – кому это всё вообще нужно? Нет, золото-то нужно всем, и это, наверное, единственное, что могло заставить их группу взять и уйти сюда из обжитых мест, где можно было кое-как перекантоваться до завтра, пусть и на воде и хлебе, без мяса. А хотелось пива и мёда столько, сколько можно унести. И с мясом – настоящим, прожаренным мясом с кровью, а не какой-нибудь бараньей требухой.

Собственно Идальго – а тогда ещё Фелип – и сколотил, можно сказать, их команду для поисков утерянных драгоценностей (или что там должно находиться), дабы не идти на место одному. Наверное, ему даже легко это удалось – нет, правда, сложно ли найти недовольных, желающих подзаработать на несколько месяцев довольно сытной жизни в северных княжествах? Конечно, просто. Впрочем, как и везде, наверное – но за это Ихайес ручаться не собирается, а то мало ли. И вообще, должно же быть где-то место, в котором можно жить хорошо. Ну то есть не обязательно это должен быть такой вот город с молочными реками, кисельными берегами и небесами из хрусталя – и баб с бесплатным вином там тоже может не быть. Но уж возможность сладко пить и сытно жрать должна быть непременно – а иначе что же это за город мечты такой?

Фелипа положено называть, конечно, не по имени, а либо «командир», либо Идальго – потому что это должно подчёркивать его главенствующее положение, его происхождение (ведь, в отличие от них он действительно был идальго – по крайней мере, утверждал оное, и даже доказательство с положенными печатями при себе имел; только всякой черни не очень-то показывал), и вообще его отличие от остальных. Нельзя же уравнивать уважаемого идальго (достаточно статного, чистого, если сравнивать с ними, с ухоженной бородкой и усами, чуточку выходящими за овал лица) и сыновей простой черни, крестьян и ремесленников. Да среди них даже бюргеров настоящих-то не было! Какие-то бывшие охотники, которым промысел перестал приносить справедливый доход, пастухи, да подмастерья вроде самого Ихайеса – только он-то, конечно, учился и помогал уважаемому мастеру-плотнику, а не каким-нибудь каменщикам, или, не приведи Создатель, золотарям. Всем же известно, что без плотников и город не город, и вообще… хотя лично его мастер, может и был важной шишкой, но скряга ещё тот.

Как попали в команду все остальные, Ихайесу никакого дела не было – это же не способы стать, допустим, благородным, или корову выиграть – так что чего и спрашивать. Зачем? Сам-то он ушёл от мастера, думал вот к другому какому-нибудь устроиться, а тут появился Идальго. И речи такие говорил: про шанс чего-то, про богатство и золотые сокровища – вот эту часть Ихайес слушал внимательно. Сокровища и шансы – это всегда надо слушать очень внимательно, а то так можно и без золота остаться, да и даже без шансов. А коли правильно всё понять – то и с золотом. Ну или послать того, кто слишком мало этого самого золота предлагает, самого к оркам в степи. И узнать, почему этот самый, которому помощники в добыче этого самого золота нужны, сам его не добыл ещё, раз уж такой умный нашёлся. В случае с Идальго всё получалось не слишком сложно: он только недавно смог догадаться, какие именно развалины имеются в виду на его карте. Да если б сам Ихайес умел бы читать эти закорючки на пергаменте, то давно бы уже подговорил того же Бревно, отобрали бы эту самую карту и откопали бы уже… сокровища. Но он не умел, да и вообще не был обучен грамоте, так что теперь держал путь вместе со всеми остальными за руководителем их небольшой группы в какие-то развалины.

— Орки называют эту бывшую крепость Сыях Кале, — рассказывает очередную никому не нужную историю Идальго, когда бывает в настроении; сам он едет на своей кляче, в то время как его спутники вынуждены тащиться пешком и слушать всю эту белиберду, — хотя, что это вам, простецам, скажет, — когда командир бывал менее благодушен «простецы» могли стать смердами или чернью, будто он был и впрямь не полунищий идальго, а настоящий благородный. – Вы же даже на нашем языке её названия-то не знаете.

— А какое у неё название на нашем языке? – спрашивает Бревно, будто ему и впрямь интересно.

— А я почём знаю, — он отвечает вроде бы раздражённо, но в следующий момент уже ржёт, будто вместо него в седле оказалась его собственная кляча. – На карте оно ж вообще на чём-то непонятном накалякано.

Да кому вообще может быть интересно, на чём накаляканы те или иные буковки? Он что, писарь, что ли? Так и работал бы, глядишь, им у кого-нибудь тогда – а за золотом пусть другие идут. А то выискался тут такой знающий. А вот если поменяться с кем-нибудь местами и пойти пешочком, то сразу небось все знания и подрастеряются, вместе со спесью. А то удумал тоже… нет, Идальго об этом знать было совершенно ни к чему – пусть лучше и правда рассказывает и думает по реакции Бревна, что всем нравится. Не, ну а что: Бревну-то, наверное, всё понравится, лишь бы болтал кто, у кого язык подвешен хоть как-нибудь. Сам-то он как-то не очень: хоть и мощный мужик, да косноязычный слегка, тягомотный маленько, и доходит до него не сразу. Собственно, из-за такого сходства с объектом он своё произвище и получил, прямо от их лидера.

— Значит, так, — говорил тогда Идальго. – Имя у тебя какое-то сложное, прям не в тебя совсем. Так что будешь Бревном.

— Ч-о-о-о? Ке-е-ем?

— Бревном, — отрезал командир. – А что, сам ты парень, как я вижу, мощный, комплекции достаточной похожей, да и пришибить кого сможешь, если понадобится. Чего не нравится-то?

— А-а-а… ну так-то, значится-то, можно, — глубокомысленно изрёк Бревно, ещё несколько мгновений назад бывший просто амбалом с труднопроизносимым именем. – Оно так, конечно, оченно можно даже.

Бревно обладает характером если не добродушным, то по меньшей мере спокойным: его трудно вывести из себя, он редко отказываться сделать ту или иную работу, помочь в чём-либо, что использует его силу. А силищи в нём немало: наверное, даже на орка наберётся, если не более того. Вот и приходится ему нести лопаты с кирками, да и вообще, множество всякой всячины в мешке за спиной. А что такое, он же и сам не против!

Нести пришлось, тем не менее, довольно много всего, хотя основной вес приходился на древесный уголь. То есть еду в тундре можно добыть и так, а вот с лесом должны быть проблемы – вот и взяли с собой несколько мешков этого добра. Места, конечно, много занимают, и главное, что жечь нельзя, пока ещё можно найти местами хлипкие и кривые деревца – но что делать-то. Вот вступят на земли орков, и тогда…

— Теперь надо быть аккуратнее, — объявляет на одной из стоянок командир. – Эти земли орки уже считают своими, а нас здесь слишком мало, чтобы их разубедить, так что придётся не отсвечивать, — он окидывает всю группу одним из своих суровых взглядов. – Останавливаться будем теперь в ложбинах, оврагах, внизу холмов – да где угодно – лишь бы не было нас видно отовсюду этим нелюдям.

— А если заметят и к нам подойдут? – вопрос своим тягучим голосом задал Днище. Днище, ну или просто Омилео – хотя никто так здесь его не называет – в некотором роде почти коллега Ихайеса по работе. То есть сам он себя называет лодочным дел мастером – хотя какой он там мастер, по правде сказать. Вот корабельных дел мастера это да – вот они-то мастера, а это что за недоразумение такое! А ещё этот Эмилио чего-то втирал про то, что самое главное – и не только в лодке! – это днище, и так всем мозги запарил, что и получил теперь своё прозвище.

— То придётся вам бежать со всех ног, – и смеётся, собака шелудивая, издевается, — куда глаза глядят. Сами понимаете: если поймают, то будет у них человечинка на вертеле! – и ржёт, ржёт, пока все на него зенки свои вылупили. – Мы же для них как куски мяса с тонкой шкуркой.

Орочьи земли крайне неприглядны собою: что может быть хорошего, когда до самого горизонта простираются гряды холмов, поросшие вересковыми пустошами и прочей травой? Можно было бы сказать, что они стелются, если б не ландшафт, являющий собой то ли крупные холмы, то ли низкие горы, самые высокие из которых зияют голыми коричневыми лысинами. Сам их отряд идёт в основном по звериным тропам и старается при этом не наткнуться на хозяев здешних земель. Ихайес не уверен в том, что орки и правда сожрут их всех до единого, если встретят – Идальго вполне мог придумать этот факт для устрашения, – но уж радушного приёма им точно не окажут. Хорошо ещё, что нелюди попадаются в этих местах ещё не слишком часто, предпочитая более пологие куски своих территорий. С оружием у них в группе негусто: имеются, конечно, ножи и луки, но единственный нормальный меч есть только у предводителя, а в остальном из крупного оружия есть разве что пара топоров на длинных топорищах.

В местах, по которым они идут, интересного мало – только просвечивают кое-где сквозь травяные заросли остатки крепостей и городов, покинутых так давно, что деды дедов их уже, наверное, не застали. Разве что какие-нибудь эльфы могут помнить ещё те времена, когда земли эти были заселены. Но оно, вероятно, и к лучшему – Ихайес не может представить себе, чтобы в подобных краях были обитаемые места. Сам он ни за что бы здесь не остался – да хоть чем топить-то зимой? Ворванью, что ли? Да и плотнику в принципе плохо в местах, где все деревья ниже пояса. Развалины они обычно обходят стороной – всё, что оттуда можно было вынести, уже вынесли до них, а вот нарваться на что-нибудь нехорошее… не то чтобы был большой шанс, но лучше не рисковать.

— Кажется, вот оно, то, что нам нужно, — на этой остановке командир тщательно сверяется с картой, прежде чем выдать сей вердикт. Ну или по крайней мере притворяется неплохо – кто ж его знает-то.

— Вон те развалины? – спрашивает Рыжий, указывая на каменные груды на очередном холме. Сейчас, после того, как он не моет свои волосы который уже день, даже не очень-то и понятно, за что он получил своё прозвище. Огненно-рыжая шевелюра кажется скорее каштановой, и грязные её патлы свисают, торчат во все стороны. Сам Рыжий жуёт какую-то травинку и кажется отчего-то расслабленным и сосредоточенным одновременно, взгляд его устремлён вдаль, а глаза чуть прищурены. Возможно, пытается рассмотреть их цель получше.

— Они, — подтверждает командир. – Значит, так. Сегодня мы должны дойти до того оврага, в нём должен быть ручей, возле которого и остановимся. Внутрь лезть пока не будем, исследуем всё завтра, — он ненадолго прерывается, но вскоре продолжает. – Сейчас стоит получше отдохнуть перед началом работы… Ну что расселись-то? Ноги в руки – и вперёд! Нам ещё до стоянки идти и идти!

Что перед ними за старый город, кому он принадлежал, кто его оставил, когда, из-за чего – ничего из этого они не знали. Никто из них, даже Идальго, являющийся владельцем карты. То есть оставлено это поселение было явно примерно в те же времена, что и все остальные, встретившиеся им по дороге, и весьма вероятно, что по тем же причинам. Но что именно заставляло людей покидать свои жилища и устремляться на юг – неизвестно. Хотя тут впору думать скорее о том, что же могло заставить кого-либо прийти и основать город в тундре, и как здесь вообще жили. Если послушать священников, то обитали в тех краях когда-то люди. Ну или местами, возможно, эльфы. И были там когда-то тоже настоящие леса, и даже зерно колосилось, яблоки росли – богатые, в общем, были края. И весьма самоуверенные, если забыли они в своей гордыне о Создателе, начав поклоняться идолам и каким-то там божкам. А в итоге… зря это они, короче говоря, начали — обрушил на них Создатель своё возмездие. Замёрзла вода, усохли и умерли леса, сады перестали плодоносить, а на измученные голодом и холодом земли хлынули орочьи орды. Казалось, что всё уже потеряно, и начались последние дни этого мира, но люди снова вспомнили о Создателе, вернулись в лоно Церкви – и Он смилостивился, не стал уничтожать род людской. Оставил только пустоши и орков как напоминание о том, к чему приводит гордыня людская.

Ну вот как-то так оно и должно звучать, если Ихайес правильно помнит. А может, и не совсем так, но по смыслу близко… или не очень близко – Ихайеса-то, в конце концов, сложно было назвать внимательным слушателем священнослужителей. Он бы всё больше бардов слушал каких-нибудь да менестрелей – они-то рассказывали истории поинтереснее, чем всякие там священники.

— Так, держаться нам стоит вместе, — инструктирует Идальго следующим утром своих людей. – Разделяться пока внутри не будем. Сейчас стоит вначале найти нужное место, а потом исследовать уже и остальной город. Есть вопросы? – оглядывает всех до единого.

— Идём как? – тянет своим занудным голосом Днище.

— Впереди вы с Бревном, сзади – Плотник и Сурок. Остальные – всё равно.

Нельзя сказать, что Ихайесу очень уж нравится плестись где-то в хвосте с Сурком, но какая, по большому счёту, разница? Теоретически они, конечно, могут наткнуться на что-то опасное, оно даже может их и поджидать, но уж больно маловероятным это кажется. Что же касается города, то каменные строения в основном остались стоять, зияя дырами на месте дверей и окон, перегораживая местами улицы обвалившимися стенами и безучастно даже не стоя – а едва ли не лёжа – наблюдая за путниками. Улицы, наверное, были когда-то вымощёны камнем, но сейчас об этом ничего уже не напоминает – осталась только земля, сплошь покрытая вереском.

Если говорить о самих зданиях, то напоминают они в большей степени груды камней, а не сооружения, хотя городские стены и башни, кажется, не очень сильно пострадали с тех пор, как место стало заброшенным. По крайней мере, по ним ещё видны характерные силуэты, в то время как дома не особенно-то и напоминают, что же на их месте раньше всё-таки было. Хорошо хоть улицы здесь были чуть шире, нежели в привычном Ихайесу Агере – а то негде было бы обходить каменные завалы, пришлось бы пробираться прямо по ним.

— По шее его! – именно этот крик отвлекает арьергард от размышлений. До сего момента они даже не догадывались, что что-то неожиданно пошло не так, как надо, а теперь Ихайес, достав топор, бежит уже на шум. Слышны удары, шипение, крики, брань, какое-то чавкание…

…Вряд ли именно он наносит чудищу удар, после которого схватка переходит в добивание – скорее уж он подоспел даже позже. Невиданная страхолюдина всё ещё бьётся в агонии, но уже явно не представляет особенной опасности. Рядом в луже крови – то ли собственной, то ли из чудовища тоже натекло – лежит Бревно. Грудная клетка его разворочена – лапами ли, зубами ли – и сам он уже тоже, в общем-то, затих, так навсегда и застыв в неестественной для любого живого человека позе. Глаза то ли выпучены, то ли просто широко распахнуты, а из приоткрытого рта вытекает ещё струйка крови. Выражение на его круглом по-детски лице так и осталось каким-то изумлённым – будто с ним, Бревном – или как там его звали-то по имени? – и не могло никогда случиться чего-то подобного. Нет, в чём-то Ихайес с ним согласен: нападения на них химеры явно никто не ожидал, и это ещё хорошо даже, что такая хилая попалась, что всего одного потеряли.

Забавно, именно сейчас, после его смерти, стало очевидно, что Бревно был ещё, в общем-то, совсем юным – даже вместо густой бороды у него всё ещё была скорее поросль цвета спелой пшеницы. Мощный, крупный, он производил гораздо более грозное впечатление, покуда был живым, а сейчас, после смерти, снова выглядит на свой истинный возраст, что, признаться, оказывается совсем неожиданно.

Откуда он был родом, Ихайес не знает – да и какая, в конце концов, разница. До присоединения к группе – а он вступил в неё раньше самого Ихайеса – работал он вроде бы дровосеком в районе Трёх Холмов, довольно крупного селения в одном из северных княжеств. Зачем, почему он присоединился – а не всё ли равно? Тем более, что оставаться ему теперь разве что лежать навсегда здесь, и либо вмёрзнуть в землю, либо стать кормом для разного рода падальщиков.

Что касается самого чудища – то им оказалась какая-то неведомая рептилия: буро-зелёно-серого цвета, с крупной чешуёй. Повезло, что шкура у него недостаточно толстая, и шею теперь практически перерубили. На нём не осталось уже живого места: всё, до чего не дотянулся меч командира и пара топоров, выворочено мясом наружу, торчит из пробитых киркой дырок . Хоть в настоящем бою их арсенал и был бы невелик, для схватки с гигантской рептилией он оказался вполне подходящим. Правда, будь они охотниками на таких вот неведомых существ – хрен бы они чего за этот экземпляр получили. Шкура точно была безнадёжно испорчена, а жрать его мясо… это могло оказаться рискованным – может, маг что-то подобное и переварит, но обычным, не испорченным богомерзкой магией людям такое ни к чему.

Тела отправили в один из оврагов, рядом с которым теперь точно не стоит оставаться – а то мало ли кто туда ночью нагрянет на пиршественную трапезу. Глубоко решили не закапывать – скорее просто присыпали и накидали сверху разного рода камней. Остаток дня же уходит на то, чтобы найти развалины нужного строения и проверить, что это действительно они. То есть проверкой и всяческими перепроверками занимается, конечно, Идальго – остальные приступают к работе. Копать решено в две смены: половина группы обустраивает как можно ближе лагерь, а остальные в это же время берутся за лопаты и кирки и приступают к процессу. Ихайес попадает во вторую часть группы – то есть сам-то он хотел бы скорее заняться лагерем, но кто ж его будет спрашивать.

Вначале работа идёт неплохо – если так будет и дальше, то раскопки обещают закончиться очень быстро. Пока лопаты натыкаются только на камни, черепки, реже на остатки тех или иных металлических вещей – но так и площадь надо осмотреть в немалое количество варов**, и раскопать ненамного меньше, чем в человеческий рост, так что не всё здесь так просто, увы. Главное только, чтобы золото оказалось в итоге на месте – иначе идальго будет явно нехорошо, уж они-то всей группой постараются.

— Сегодня те, кто не копает, идут вместе со мной проверять город, — обрисовывает командир ситуацию новым утром. – С собой надо взять топоры, ножи, луки. Если это вчерашнее говно окажется не единственным, надо уничтожить всех, кто может помешать, — он осматривает группу. – Лишённое эффекта внезапности, чудище уже не будет особенно опасно для группы из нескольких человек.

— И как делимся? – с задумчивым отчего-то видом спрашивает Сурок.

— Со мной пойдут… — командир думает, — во-первых, ты, потом – Днище и Длинный, — он кивает на долговязого (и получившего из-за этого своё прозвище) юношу с кривым носом и тёмными волосами, собранными в хвост. – Ещё мне нужны Рябой и Кряква. Думаю, хватит, — он допивает отвар, заполняет себе фляжку и поднимается.

И Рябой, и Кряква оба раньше были пастухами, до того, как присоединились к отряду. Сами они проживали где-то в землях, расположенных не сильно южнее их сегодняшнего местонахождения – разве что деревья и жиденькие леса там уже были. В тундру, на границе с которой они и проживали, конечно же, ходили со своим скотом немалое количество раз, хотя особенно далеко не забирались – опасно. Рябой отличался небольшим ростом и неопределённым возрастом – здесь, вероятно, были виноваты отметины от пережитой когда-то оспы на лице. Кряква… нет, на утку он похож не был – просто догадался покрякать не в самый удачный момент, и прозвище к нему пристало.

Пока одна половина отряда прочёсывает развалины, остальные продолжают раскопки. На этот раз найдено ещё немало всякой разной мелочёвки, откопан засыпанный уже погреб – или чего-то похожее на него – но клад должен быть зарыт глубже. В этот же день лопаты натыкаются на мёрзлую, скованную льдом землю, и процесс тормозится достаточно сильно. Лопаты время от времени приходится откладывать, и тогда в дело вступают кирки, которыми можно разбить сколь угодно смёрзшийся грунт. В яме же оказывается неожиданно холодно, да и сама земля начинает подтаивать, из-за чего на дне вечно плещется вода, обильно смешанная с грязью. Вычерпывать её достаточно глупо – да и зачем всё это, если легче просто продолжать копать дальше, пусть ноги и мёрзнут в ледяной грязи.

Когда команда, отправлявшаяся на поиски укрывшихся чудищ, возвращается, оказывается, что опасность они недооценили. А вот свои силы явно переоценили. Непонятно, откуда в этих развалинах взялось целых две химеры, не более понятно и то, куда смотрят охотники на чудищ и Орден магов. Но в любом случае, обратно они пришли без Сурка и Кряквы – на этот раз чудовище оказалось покрупнее, и даже то, что его нападения ожидали, не слишком-то и помогло. Рябой пытается чего-то там вякать насчёт того, что с него хватит всякой фигни, и что лучше уж он вернётся обратно в пастухи, чем пойдёт на корм для химер и прочих тварей.

— Ну так бери и проваливай, если такой нытик, — прерывает его стенания Идальго. – Золото никому так просто не достаётся, и если ты хочешь, ничего не делая, получить часть сокровищ, то съёбывайся.

— Нет уж, я требую, чтобы то, что я сделал, было оплачено! – Рябой не хочет успокаиваться и продолжает предъявлять свои претензии, довольно забавно махая при этом руками. – И вообще, это я добил то чудище!

— А не охуел ли ты часом? – даже фирменные тягучие интонации Днища звучат как-то угрожающе. – Ты, по-моему, чуть в портки не наложил, герой херов.

— Точно, чего-то ноешь ты много, словно баба, — это Змея, тоже здоровый, хоть и не дотягивающий до размеров Бревна, пытается поставить Рябого на место. В какой-то кабацкой драке ему выбили передние резцы. Нельзя сказать, что он после этого стал много шипеть, сипеть или просто плохо выговаривать слова, но говор у него теперь действительно странноват.

— И это ты мне говоришь, фуфло беззубое?!

Если Рябой рассчитывал, что кто-либо бросится останавливать, оттаскивать от него Змею, который бросился на него с ножом, то он ошибался. Рыжий, да и все остальные, тоже помогают добивать урода: кто-то прикладывает подобранным рядом камнем, кто-то просто запинывает ногами. Один Идальго стоит рядом, ухмыляясь и ничего не предпринимая, пока драка не затихает, и на земле не остаётся лежать только безжизненный кусок мяса. Рябой в этом куске узнаётся очень и очень слабо.

— Что, кажется, орки называют это отбивной, да? – пытается подшутить Днище. – Хотя он для них и сам-то, в неотбитом виде, как баран. Тупой уродец.

— Скорее как кролик, — фыркает командир, — тоже такой же тупой и трусливый. И панику разводил постоянно, — раздаются смешки. – Этого кидаем к Бревну – там место наиболее удобное.

С ним всё происходит так же: тело кидается, присыпается землёй и камнями. Даже если хищники и раскопают его, что не очень-то и сложно, обглодают до костей – какая разница. Жил ничтожеством, умер ничтожеством, вот и посмертие у него пусть тоже будет, как у ничтожества.

От идеи зачистить город до конца решили отказаться. То, что их уже на четверых меньше, чем в начале путешествия, заставляет пересмотреть планы, и основная часть сил теперь бросается на то, чтобы как можно быстрее докопаться-таки до сокровища. Тем не менее, мёрзлая земля поддаётся плохо, находок становится скорее меньше, чем больше, а лужа внизу ямы совсем уж не мотивирует продолжать работы. Змея, Рыжий и Леший часто о чём-то перешёптываются — довольно подозрительно, конечно, но и сам Ихайес с Днищем планируют потом, после нахождения сокровища, забрать себе столько, сколько можно унести, и одной из ночей попытаться уйти как можно дальше. Впрочем, чем дальше, тем меньше хочется искать уже чего-либо, и кажется даже, что клад они так и не найдут. Да и с чего бы вообще надо было верить Идальго, что на его карте изображён именно клад, а не что-либо ещё? К тому же они могли и место отыскать неправильно, и копаются теперь не там. А может, его вообще опустошили задолго до рождения каждого из их команды? В принципе, все эти вопросы висят в воздухе, равно как и чувство бесполезности их нахождения здесь. Кажется, это подтачивает всех их. И стоило тогда переться на край света непонятно зачем…

Одним утром оказывается, что ощущение точно висело в воздухе и не было прерогативой одних лишь Ихайеса и Днища. Змеи, Лешего, Рыжего и Горшка, ещё одного представителя их компании, нет, оба вьючных осла с большей частью вещей и пищи уведены, а поблизости валяется труп Длинного, широко улыбаясь перерезанным горлом.

— Поганые псы! Твари! – сбрасывает напряжение командир. – Достану из-под земли! Обязательно отыщу вас, как только вернёмся, — Идальго ходит взад-вперёд, машет руками, и вид у него крайне возбуждённый.

— Не погонимся за ними? – мрачно спрашивает Ухо (от одного из ушей у него и правда осталось менее половины, на что и намекает эта его кличка).

— Ага. Щас, — Идальго сплёвывает на землю. – Тут за ними гнаться не в один день может выйти. А мы так никогда до сокровищ не доберёмся, — он окидывает взглядом остатки группы. – Нам недолго осталось, возвращаемся. Да и вообще, когда откопаем, наконец, этот проклятый клад, — начинает он предаваться мечтам, — то будут новые лошади в повозку вместо ослов, и боевой конь вместо клячи, и даже на полный комплект доспехов хватит…

Теперь, когда в группе, кроме командира, осталось всего трое, раскопки движутся совсем уж невесело. Отсутствие съестных припасов оптимизма тоже не добавляет – тем более что луки беглецы предусмотрительно забрали с собой. Впрочем, вскоре оказывается, что командир был прав, и уже на следующий день лопата упирается явно не в камень и не обломок от какого-нибудь ножика. Ихайес, который и совершил эту находку, только смеётся.

Сокровища ожидаемо спрятаны в сундук, а внутри даже завёрнуты в лоскуты ткани, истлевшей со временем. Самому Ихайесу более всего из них нравится блюдо, явно из золота, хотя, возможно, и не слишком чистого – но разница не то чтобы принципиальна. Есть и кубки и какие-то пряжки, и просто монеты в больших количествах. Да чего там только в принципе нет… ну, кроме что разве драгоценных камней – их в сундуке не оказалось. В окрестностях данной находки, в общем-то, тоже ничего такого не нашлось, хотя отыскался ещё сундучок из серебром, почему-то значительно меньше первого по размерам, хотя казалось бы…

— Делить, значит, будем так, — объявляет уже в лагере командир, когда они, все мокрые и в грязи, сортируют найденное. – Золото остаётся мне, а серебро можете распределять между собой. Как хотите, — он смеётся. Сейчас, когда он неухожен, да и сам в такой же грязи, как и остальные, он больше похож на главаря какой-нибудь разбойничьей шайки на большой дороге, чем на уважаемого идальго. Но по правде говоря, а кто вообще говорил, что он такой уж уважаемый?

— А с чего это у нас такая делёжка? – начинает возмущаться Ихайес.

— Так, Плотник, ты чем-то недоволен? Я, вообще-то, командир, и карта была моей, да и роль у меня в нахождении клада… — он поворачивается, пристально глядя на Ихайеса, и в этот момент оказавшийся сзади теперь Днище прыгает на него с ножом. Ещё мгновение – и Ихайес присоединяется к упокоению бывшего командира.

— Значит, теперь на троих делим? – Ухо наклоняется и разглядывает внимательно труп, весь исколотый и изрезанный до неузнаваемости. А уж одежда на нём точно безнадёжно испорчена и свисает теперь мокрыми от крови лохмотьями.

— На двоих, — поправляет его Ихайес, в то время как Днище накидывается уже на Ухо. Он, тем не менее, оказывается более подготовленным к такому повороту событий, нежели его предшественник. Соперники вцепляются друг в друга, наносят удары, катаются по земле – пока несколько ударов ножом не прерывают драку.

— Проклятье! – как-то хрипловато проговаривает Днище и силится подняться. Получается как-то не очень, а по правде говоря, не получается совсем – только поднявшись, он снова теряет равновесие. – Этот сукин сын меня, кажется, серьёзно задел.

«Сукин сын» уже лежит, не подавая никаких признаков жизни, застыв в неестественной позе, — и только кровь растекается лужицой вокруг исковерканного тела. Впрочем, она же льётся и из Днища, тоже получившего несколько ножевых ранений: в живот, в грудь, по бёдрам…

— А теперь на одного, — констатирует Ихайес факт, как нечто совершенно уже очевидное, и широко улыбается.

— Вот же ж ублюдок, — с чувством выплёвывает слова Днище, вместе со сгустком крови. – Хоть бы попрощаться подошёл, сучёныш, — он смотрит на собеседника практически беззлобно, даже почти что с нежностью.

— Плохая попытка, Днище, — Ихайес откровенно смеётся. – Нет, ну как ты вообще мог подумать, что я на такое куплюсь! – он смеётся, в то время как Днище пытается совершить рывок, безуспешно. Сейчас, с застывшей гримасой на мордочке, напоминающей крысиную, когда на ней такое выражение, дёргающийся и истекающий кровью, он смотрится особенно жалко, нелепо и комично. – Счастливо оставаться, дружище! – Ихайес отворачивается и идёт собирать вещи. О том, чтобы чего-то сделать с телами, речи, конечно, не идёт.

— Ну и скотина же ты, Плотник, — доносится вслед.

— Твоими молитвами, — отвечает, уже не оборачиваясь.

На обратном пути он старается больше идти после заката и до восхода, по сумеркам, пережидая на стоянках кромешную тьму полночи и полдень, когда Солнце стоит в зените. Он так, конечно, не шибко видит на все четыре стороны, но и сам зато должен путешествовать менее заметным образом. Кляча, оставшаяся в наследство от Идальго, оказалась покладистой, слушается его так, будто он и есть её прежний хозяин, а потому теперь безропотно выполняет функцию вьючного животного и шла следом. Все практически кубки, безделушки и большую часть монет удалось приспособить в качестве поклажи, а вот меч, оставшийся от Идальго, Ихайес решил приспособить так, чтобы держать всегда при себе, и теперь он болтается на поясе. Впрочем, часть вещей всё равно перекочевала в наплечный мешок, а со стороны груди их уравновешивает засунутое под одежду золотое блюдо (не то чтобы так было очень уж удобно, но сама идея Ихайесу понравилась). Передвигается он быстрым шагом, почти бегом, торопясь вернуться в цивилизованные места поскорее. Ненавистные пустоши остаются постепенно позади, а местами начинают даже появляться рощицы из настоящих деревьев, ещё тонких и кривых, словно стесняющихся своего присутствия на этих северных землях. Да и после этих сумерек должно остаться совсем небольшое расстояние до деревни Дикий Холм – или с каким-то похожим названием, Ихайес и не помнит точно.

…В этих мыслях совершенно неожиданным, непредсказуемым оказывается момент, когда, словно из-под земли, вырастает перед ним массивная фигура орка.

*что для героев произведения тундра, в случае нашего мира обычно именуется тундростепью.

**вара — мера длины; ирл примерно от 0,8 до 1,1 метра