Негодный мальчишка (джен)

Мистер и миссис Дурсль проживали в доме номер четыре по Прайвет Драйв. Давным-давно, когда трава была зеленее, солнце — ярче, колбаса — вкуснее, а малыш Дадлипусик еще мог без труда преодолевать дверные проемы, мистер и миссис Дурсль при любом подходящем случае с гордостью заявляли, что они, слава богу, абсолютно нормальные люди. Они были в полном восторге от того, что от кого-кого, а от них никак нельзя было ожидать никаких странных и загадочных происшествий.

Всю свою счастливую жизнь мистер и миссис Дурсль ко всякого рода странностям относились с явным неодобрением.

Мистер Дурсль возглавлял фирму по производству различных инструментов. Хотя специализировалась компания, конечно же, на дрелях — мистер Дурсль был в восторге от них и был готов часами рассказывать очередному несчастному о том, какими дрели бывают разными.

Вернон Дурсль был несколько полноватым мужчиной с очень пышными усами и короткой шеей. Иногда, когда он сидел в кресле у камина и довольно щурился после сытного ужина, он приобретал потрясающее сходство с молодым тюленем.

Что же касается миссис Дурсль, она стала домохозяйкой с тех самых пор, как забеременела своим любимым сыночком. Миссис Дурсль была довольно-таки высокой тощей блондинкой. Главным ее достоинством была необычайно длинная даже для ее роста шея, при помощи которой миссис Дурсль могла следить за соседями, заглядывая за чужие заборы, и подслушивать их разговоры.

У мистера и миссис Дурсль был сын Дадли, который, по их, безусловно, экспертному мнению, был самым очаровательным ребенком на свете.

Чета Дурслей жила в достатке, имея все, что нужно среднестатистической нормальной семье. Но и в их шкаф затесался один страшный скелет. И больше всего в то прекрасное время, когда Петунья еще не успела обзавестись паутиной морщинок вокруг губ оттого, что имела привычку сжимать их в тонкую ниточку, а Вернон еще не увеличился в размерах вдвое ввиду того, что справлялся с негативными эмоциями только с помощью содержимого холодильника, они боялись, что кто-нибудь когда-нибудь о нем узнает.

Дурсли старались даже не задумываться о том, что с ними может случиться, если когда-нибудь всплывет правда о Поттерах.

Дело в том, что у миссис Дурсль была родная сестра, после замужества ставшая носить фамилию Поттер. Но они не виделись уже много лет, и миссис Дурсль старательно делала вид, что у нее вообще не было никакой сестры.

Просто Поттеры были полной противоположностью Дурслям, а Петунья и Вернон, естественно, не хотели иметь ничего общего с такими людьми. От одной мысли о том, что сестра Петуньи со своим никчемным мужем могут заявиться сюда, на Прайвет Драйв, Дурсли содрогались. Однако такие мысли в головах молодых родителей надолго обычно не задерживались — Поттеры ведь прекрасно знали о том, как Петунья к ним относится, поэтому у них не должно было быть ни малейшего желания появляться.

Конечно же, Дурсли ошибались.

Прохладным темным хеллоуинским вечером, когда местная детвора имела единственную в году возможность бегать в разнообразных устрашающих костюмах по соседям в настолько позднее время, выпрашивая сладости, на Прайвет Драйв появилась нежданная гостья. Если бы миссис Дурсль увидела ее хотя бы краем глаза, то тотчас забила бы тревогу — у нее была очень хорошая память. Но, к счастью или сожалению, она была занята тем, что пыталась накормить своего чудесного сыночка детским питанием. Но полуторагодовалый Дадли был таким удивительным ребенком, что уже умел опрокидывать ложку с неприглядно выглядящей массой куда угодно, кроме своего рта. Вся кухня была забрызгана желто-бежевой кашицей, так что миссис Дурсль никак не могла сейчас посмотреть в окно.

А за окном она бы увидела кошку. Та устроилась прямо на заборе дома под номером четыре и очень внимательно смотрела в окно. Будто наблюдала. Но это же была просто кошка, верно? Какое ей могло быть дело до того, как далеко Дадличек на этот раз смог запустить ложку каши?

Выглядела кошка, к слову, тоже весьма и весьма необычно: помимо черных полосок на серой шерстке, у нее были непонятные круглые пятна вокруг глаз, очень напоминающие контуры очков. Кроме того, когда гуляющие по улице дети хотели погладить новую «ки-и-и-су» или поиграть с ней, она смотрела на них таким строгим взглядом, что желающие сразу же находили себе другие развлечения.

* * *

Поздней хеллоуинской ночью вся Прайвет Драйв спала, тихо посапывая шелестом увядающих листьев на лысеющих ветках и поскрипыванием неплотно прикрытых дверей. Даже дети, вдоволь набегавшись по улицам в поисках сладостей, давно уснули. Только кошка продолжала неподвижно сидеть на заборе, как статуя, и пристально смотреть куда-то в конец улицы. Ничто не могло ее потревожить.

Ближе к утру, когда ночная тьма потихоньку начала отступать перед рассветными сумерками и включающейся иллюминацией, будто окаменевшая кошка наконец-таки ожила. В самом конце улицы — как раз там, куда смотрела кошка, — раздался приглушенный хлопок и появился человек. Он будто вырос из-под земли, но кошку это, судя по всему, ничуть не удивило. Она только сузила глаза и пару раз раздраженно дернула полосатым хвостом — видимо, ей не очень понравилось неподвижно сидеть несколько часов подряд.

Никогда еще Прайвет Драйв не видела этого человека. Высокому, худому и очень старому, с длинными седыми волосами и бородой, одетому в ярко-лиловую мантию, вышитую звездами и месяцами, ботинки на высоком каблуке с пряжками и смешную шапочку — человеку было абсолютно все равно, что эта улица ему явно была не рада и что выделяться на общем фоне сильнее, чем он выделялся посреди Прайвет Драйв, было просто невозможно. Он цепко осматривался вокруг своими необычайно молодыми и яркими голубыми глазами, частично спрятанными под очками-половинками.

Звали этого человека Альбус Дамблдор. Он, закончив разглядывать улицу, принялся рыться в карманах своей мантии, совершенно не задумываясь о том, что могут подумать о нем случайно взглянувшие в окно жильцы. Альбус явно чувствовал, что за ним следят, потому что внезапно прервал свои нарочито медленные копошения и в упор посмотрел на полосатую кошку, взирающую на него с противоположного конца улицы до невозможности знакомым суровым взглядом.

Странно, но вид кошки его почему-то развеселил.

— Этого следовало ожидать, — пробормотал он, усмехнувшись.

Найдя, наконец, во внутреннем кармане то, что искал, Альбус замер. Он взял предмет, похожий на серебряную зажигалку, откинул ее крышечку и щелкнул. Ближний к нему уличный фонарь тут же погас с негромким хлопком. Альбус снова щелкнул зажигалкой. И снова, и снова, пока все двенадцать фонарей не погасли и улица вновь не погрузилась во тьму.

После двенадцати щелчков диковинным предметом на Прайвет Драйв остались гореть лишь два крошечных острых и, несомненно, очень злых огонька — глаза неотрывно следившей за Альбусом кошки. Но, к счастью, никто кроме самого его не мог их увидеть — даже миссис Дурсль, от чьих глаз-бусинок ничто не могло ускользнуть, — улица утопала во тьме.

Альбус спрятал свою зажигалку — точнее, гасилку — обратно во внутренний карман мантии и двинулся к дому под номером четыре. А дойдя до него, сел на забор рядом с кошкой и, даже не взглянув на нее, сказал:

— Доброй ночи, профессор МакГонагалл. Довольно-таки странно видеть вас здесь.

Альбус повернулся к кошке, но та уже исчезла. Вместо нее на заборе теперь восседала очень сурового вида женщина в очках, форма которых была до странности похожа на отметины вокруг кошачьих глаз.

Женщина тоже была в мантии, только в изумрудной. Ее густые черные волосы были собраны в тугой узел на затылке. И сразу было заметно по ее виду, что она, мягко говоря, сильно раздражена.

— Как вы меня узнали, Альбус? В темноте невозможно опознать серую кошку.

— Моя дорогая профессор, я в жизни не видел кошки, которая сидела бы столь неподвижно.

— Станешь тут неподвижной — весь вечер просидеть на этом заборе, — парировала профессор МакГонагалл.

— Весь вечер? В самом деле? В это время вы могли праздновать вместе с другими. По пути сюда я стал свидетелем, как минимум, дюжины вечеринок и гулянок.

Профессор МакГонагалл рассерженно фыркнула и вздрогнула всем телом, будто все еще была кошкой и попала в холодную лужу.

— О да, действительно, все празднуют, — с нескрываемым сарказмом произнесла она. — Казалось бы, можно, на самом-то деле, подумать о тех, кто не в состоянии праздновать. Ведь именно благодаря им у нас сейчас есть такая возможность! Но ладно, это ясно, всегда так — если беда не у меня, то все в порядке. Но, Мерлин бы их побрал, почему бы не быть хоть немного осторожней?! Даже магглы заметили, что что-то происходит! Все их новости трубят об... — она резко кивнула головой в сторону темного окна, за которым находилась гостиная Дурслей. — Я все слышала: стаи сов, падающие звезды... Альбус, магглы ведь не полные идиоты! Они просто обязаны были что-то заметить! Подумать только — звездопад в Кенте! Не сомневаюсь, что это дело рук Дедалуса Дингла. Он никогда не отличался особым умом.

— Не стоит их обвинять, — мягко ответил Альбус. — За последние одиннадцать лет у нас было слишком мало поводов для веселья.

— Знаю, — в голосе профессора МакГонагалл появилось раздражение. — Но это не оправдывает тех, кто абсолютно потерял голову! Наши люди ведут себя совершенно безрассудно — появляются на улицах средь бела дня, собираются в толпы, обмениваются слухами! И при этом им даже не приходит в голову одеться как магглы!

Она искоса взглянула на Альбуса своими колючими серыми глазами, надеясь, что он скажет в ответ хоть что-то, что могло бы немного оправдать поведение обывателей, но он молчал, и она продолжила:

— Будет просто превосходно, если в тот самый день, когда Волдеморт исчез, магглы узнают о нашем существовании. Кстати, я надеюсь, он на самом деле исчез? Это ведь так, Альбус?

— Вполне очевидно, что это так, — ответит тот. — Осмелюсь спросить, когда вы начали называть его по имени?

— Довольно-таки давно, Альбус. Не вижу смысла в этих всех «Тот, кто», «Вы знаете, кто»... Страх перед именем приумножает страх перед личностью. Все эти прозвища звучат до одури глупо.

— Это похвально, Минерва. Ну, сегодня действительно праздничный день. Хотите лимонную дольку?

— Что? — у профессора МакГонагалл, казалось, задергалось левое веко.

— Засахаренную лимонную дольку. Это такие сладости маггловские. Лично мне они очень нравятся.

— Нет, благодарю, — голос профессора МакГонагалл был очень холоден. Видимо, она считала, что сейчас явно было не подходящее время для поедания лимонных долек. — Итак, я остановилась на том, исчез ли Волдеморт. Вы же знаете, какие курсируют слухи? Все гадают, почему он исчез. Что же смогло наконец остановить этого монстра.

Профессор МакГонагалл смотрела на Альбуса буравящим взглядом, и было понятно, что ей-то хватает ума связать Гарри Поттера и все эти пугающе странные события, которые начались несколько часов назад.

Однако Альбус с ответом не торопился. Несомненно, он видел, что профессор МакГонагалл ждет именно его реакции на происходящее, но почему-то решил, что уместнее будет промолчать.

— Как я понимаю, слухи верны. Волдеморт заявился к Лили и Джеймсу домой, а живым остался только Гарри. Альбус, мне кажется, ты недоговариваешь. Мне кажется, ты думаешь, что пророчество не исполнилось. Иначе, ты меня прости, даже тебя бы передернуло от мысли оставить ребенка у... этих! — жестко произнесла профессор МакГонагалл. Она вскочила с забора и принялась нервно расхаживать взад-вперед. В ее глазах стояли непролитые слезы, но она была сильна.

— Никогда не думал, что ты пренебрежительно относишься к магглам, Минерва, — теперь Альбус уже не казался добродушным старичком. Вокруг него сгустился воздух, повеяло грозой.

— А я и не отношусь. К этим конкретным магглам я испытываю куда более негативные эмоции! Я наблюдала за ними целый день. Ты при всем желании не найдешь другой парочки, которая была бы так непохожа на нас. И у них есть сын — я видела, как мать везла его в коляске, а он пинал ее ногами и орал, требуя, чтобы ему купили конфету. И ты хочешь, чтобы Гарри Поттер оказался здесь?!

— Для него это лучшее место, — твердо ответил Альбус. — Когда он повзрослеет, его тетя и дядя смогут все ему рассказать. Я написал им письмо.

— Письмо? — очень тихо переспросила профессор МакГонагалл, садясь обратно на забор. — Помилуйте, Дамблдор, неужели вы на самом деле думаете, что сможете объяснить в письме все, что случилось? Эти люди никогда не поймут Гарри! Он станет знаменитостью, даже легендой — я не удивлюсь, если сегодняшний день войдет в историю как день Гарри Поттера! О нем напишут книги, каждый ребенок в мире будет знать его имя!

— Совершенно верно, — согласился Альбус, очень серьезно глядя на профессора МакГонагалл поверх своих затемненных очков. — И этого будет достаточно для того, чтобы вскружить голову любому мальчику: стать знаменитым прежде, чем он научится ходить и говорить! Он даже не будет помнить, что именно его прославило! Неужели вы не видите, насколько лучше для него самого, если он будет жить здесь, далеко от нашего мира, до тех пор, пока не вырастет и не будет в состоянии справиться со своей славой?

Профессор МакГонагалл поспешно открыла рот, чтобы сказать что-то резкое, но, передумав, сделала глубокий вдох и перевела дыхание. Она была до крайней степени возмущена. Раньше она никогда не позволяла себе фамильярности, но события последних часов настолько выбили ее из колеи, что она не могла больше сдерживаться. Да и сам директор Дамблдор явно был не слишком спокоен.

— Я понимаю, что тебя не переубедить, Альбус. Но подумай дважды. Подумай, что может случиться с сыном наших друзей здесь.

* * *

Когда Хагрид улетел, а Дамблдор аппарировал в Хогсмид, Минерва подошла к свертку с ребенком, который идиот-директор оставил на пороге дома Дурслей в обычной плетеной корзине — и это ночью, в ноябре-то месяце, — и проверила на чары. Полученная информация сначала потрясла ее до глубины души, а потом очень сильно разозлила. Минерва, в жилах которой текла горячая, как раскаленная лава, кровь шотландских кланов, не могла понять такого. Какой бы она ни была усталой и разбитой, оставить все как есть ей не позволяла совесть. Забрать ребенка не представлялось возможным — Альбус все равно перевернул бы весь белый свет вверх дном и нашел бы мальчика. Но вот помочь...

Стиснув зубы, Минерва сняла с наследника Поттеров все подавляющие магию чары — пусть Дурсли помучаются и попугаются, — навесила на корзинку кокон согревающих заклинаний, избавила письмо, написанное Дамблдором, от принуждения к искренности — как будто старый засранец не знал, что вся искренность, на которую были способны эти ужасные магглы, будет заключаться в чистой незамутненной ненависти, — и взялась за дело. Она знала, что маленькому Гарри придется несладко, но попытаться облегчить его жизнь могла.

К утру среди многочисленных цветочных клумб дома Дурслей был надежно зарыт фрагмент родового камня Поттеров — Минерве удалось упросить магию поделиться с ней этим даром, чтобы обезопасить последнего выжившего члена древнего рода. Старая домовуха, принадлежащая самой Минерве, дала клятву оберегать малыша, следить за его здоровьем, безопасностью и скрывать всяческие магические происшествия, коих, пророчила Минерва, должно было произойти немало. Сам Гарри продолжал сладко посапывать в своей импровизированной колыбели.

Подняв корзину, Минерва молча смахнула злые слезы, обняла Гарри, пожелала удачи и нажала на дверной звонок, для надежности подкрепив это действие магией — мерзкий звук будет только усиливаться, пока отвратительные Минерве люди не соизволят встать и забрать ребенка.