Негодный мальчишка (джен)

Мистер и миссис Дурсль проживали в доме номер четыре по Прайвет Драйв. Давным-давно, когда трава была зеленее, солнце — ярче, колбаса — вкуснее, а малыш Дадлипусик еще мог без труда преодолевать дверные проемы, мистер и миссис Дурсль при любом подходящем случае с гордостью заявляли, что они, слава богу, абсолютно нормальные люди. Они были в полном восторге от того, что от кого-кого, а от них никак нельзя было ожидать никаких странных и загадочных происшествий.

Всю свою счастливую жизнь мистер и миссис Дурсль ко всякого рода странностям относились с явным неодобрением.

Мистер Дурсль возглавлял фирму по производству различных инструментов. Хотя специализировалась компания, конечно же, на дрелях — мистер Дурсль был в восторге от них и был готов часами рассказывать очередному несчастному о том, какими дрели бывают разными.

Вернон Дурсль был несколько полноватым мужчиной с очень пышными усами и короткой шеей. Иногда, когда он сидел в кресле у камина и довольно щурился после сытного ужина, он приобретал потрясающее сходство с молодым тюленем.

Что же касается миссис Дурсль, она стала домохозяйкой с тех самых пор, как забеременела своим любимым сыночком. Миссис Дурсль была довольно-таки высокой тощей блондинкой. Главным ее достоинством была необычайно длинная даже для ее роста шея, при помощи которой миссис Дурсль могла следить за соседями, заглядывая за чужие заборы, и подслушивать их разговоры.

У мистера и миссис Дурсль был сын Дадли, который, по их, безусловно, экспертному мнению, был самым очаровательным ребенком на свете.

Чета Дурслей жила в достатке, имея все, что нужно среднестатистической нормальной семье. Но и в их шкаф затесался один страшный скелет. И больше всего в то прекрасное время, когда Петунья еще не успела обзавестись паутиной морщинок вокруг губ оттого, что имела привычку сжимать их в тонкую ниточку, а Вернон еще не увеличился в размерах вдвое ввиду того, что справлялся с негативными эмоциями только с помощью содержимого холодильника, они боялись, что кто-нибудь когда-нибудь о нем узнает.

Дурсли старались даже не задумываться о том, что с ними может случиться, если когда-нибудь всплывет правда о Поттерах.

Дело в том, что у миссис Дурсль была родная сестра, после замужества ставшая носить фамилию Поттер. Но они не виделись уже много лет, и миссис Дурсль старательно делала вид, что у нее вообще не было никакой сестры.

Просто Поттеры были полной противоположностью Дурслям, а Петунья и Вернон, естественно, не хотели иметь ничего общего с такими людьми. От одной мысли о том, что сестра Петуньи со своим никчемным мужем могут заявиться сюда, на Прайвет Драйв, Дурсли содрогались. Однако такие мысли в головах молодых родителей надолго обычно не задерживались — Поттеры ведь прекрасно знали о том, как Петунья к ним относится, поэтому у них не должно было быть ни малейшего желания появляться.

Конечно же, Дурсли ошибались.

Прохладным темным хеллоуинским вечером, когда местная детвора имела единственную в году возможность бегать в разнообразных устрашающих костюмах по соседям в настолько позднее время, выпрашивая сладости, на Прайвет Драйв появилась нежданная гостья. Если бы миссис Дурсль увидела ее хотя бы краем глаза, то тотчас забила бы тревогу — у нее была очень хорошая память. Но, к счастью или сожалению, она была занята тем, что пыталась накормить своего чудесного сыночка детским питанием. Но полуторагодовалый Дадли был таким удивительным ребенком, что уже умел опрокидывать ложку с неприглядно выглядящей массой куда угодно, кроме своего рта. Вся кухня была забрызгана желто-бежевой кашицей, так что миссис Дурсль никак не могла сейчас посмотреть в окно.

А за окном она бы увидела кошку. Та устроилась прямо на заборе дома под номером четыре и очень внимательно смотрела в окно. Будто наблюдала. Но это же была просто кошка, верно? Какое ей могло быть дело до того, как далеко Дадличек на этот раз смог запустить ложку каши?

Выглядела кошка, к слову, тоже весьма и весьма необычно: помимо черных полосок на серой шерстке, у нее были непонятные круглые пятна вокруг глаз, очень напоминающие контуры очков. Кроме того, когда гуляющие по улице дети хотели погладить новую «ки-и-и-су» или поиграть с ней, она смотрела на них таким строгим взглядом, что желающие сразу же находили себе другие развлечения.

* * *

Поздней хеллоуинской ночью вся Прайвет Драйв спала, тихо посапывая шелестом увядающих листьев на лысеющих ветках и поскрипыванием неплотно прикрытых дверей. Даже дети, вдоволь набегавшись по улицам в поисках сладостей, давно уснули. Только кошка продолжала неподвижно сидеть на заборе, как статуя, и пристально смотреть куда-то в конец улицы. Ничто не могло ее потревожить.

Ближе к утру, когда ночная тьма потихоньку начала отступать перед рассветными сумерками и включающейся иллюминацией, будто окаменевшая кошка наконец-таки ожила. В самом конце улицы — как раз там, куда смотрела кошка, — раздался приглушенный хлопок и появился человек. Он будто вырос из-под земли, но кошку это, судя по всему, ничуть не удивило. Она только сузила глаза и пару раз раздраженно дернула полосатым хвостом — видимо, ей не очень понравилось неподвижно сидеть несколько часов подряд.

Никогда еще Прайвет Драйв не видела этого человека. Высокому, худому и очень старому, с длинными седыми волосами и бородой, одетому в ярко-лиловую мантию, вышитую звездами и месяцами, ботинки на высоком каблуке с пряжками и смешную шапочку — человеку было абсолютно все равно, что эта улица ему явно была не рада и что выделяться на общем фоне сильнее, чем он выделялся посреди Прайвет Драйв, было просто невозможно. Он цепко осматривался вокруг своими необычайно молодыми и яркими голубыми глазами, частично спрятанными под очками-половинками.

Звали этого человека Альбус Дамблдор. Он, закончив разглядывать улицу, принялся рыться в карманах своей мантии, совершенно не задумываясь о том, что могут подумать о нем случайно взглянувшие в окно жильцы. Альбус явно чувствовал, что за ним следят, потому что внезапно прервал свои нарочито медленные копошения и в упор посмотрел на полосатую кошку, взирающую на него с противоположного конца улицы до невозможности знакомым суровым взглядом.

Странно, но вид кошки его почему-то развеселил.

— Этого следовало ожидать, — пробормотал он, усмехнувшись.

Найдя, наконец, во внутреннем кармане то, что искал, Альбус замер. Он взял предмет, похожий на серебряную зажигалку, откинул ее крышечку и щелкнул. Ближний к нему уличный фонарь тут же погас с негромким хлопком. Альбус снова щелкнул зажигалкой. И снова, и снова, пока все двенадцать фонарей не погасли и улица вновь не погрузилась во тьму.

После двенадцати щелчков диковинным предметом на Прайвет Драйв остались гореть лишь два крошечных острых и, несомненно, очень злых огонька — глаза неотрывно следившей за Альбусом кошки. Но, к счастью, никто кроме самого его не мог их увидеть — даже миссис Дурсль, от чьих глаз-бусинок ничто не могло ускользнуть, — улица утопала во тьме.

Альбус спрятал свою зажигалку — точнее, гасилку — обратно во внутренний карман мантии и двинулся к дому под номером четыре. А дойдя до него, сел на забор рядом с кошкой и, даже не взглянув на нее, сказал:

— Доброй ночи, профессор МакГонагалл. Довольно-таки странно видеть вас здесь.

Альбус повернулся к кошке, но та уже исчезла. Вместо нее на заборе теперь восседала очень сурового вида женщина в очках, форма которых была до странности похожа на отметины вокруг кошачьих глаз.

Женщина тоже была в мантии, только в изумрудной. Ее густые черные волосы были собраны в тугой узел на затылке. И сразу было заметно по ее виду, что она, мягко говоря, сильно раздражена.

— Как вы меня узнали, Альбус? В темноте невозможно опознать серую кошку.

— Моя дорогая профессор, я в жизни не видел кошки, которая сидела бы столь неподвижно.

— Станешь тут неподвижной — весь вечер просидеть на этом заборе, — парировала профессор МакГонагалл.

— Весь вечер? В самом деле? В это время вы могли праздновать вместе с другими. По пути сюда я стал свидетелем, как минимум, дюжины вечеринок и гулянок.

Профессор МакГонагалл рассерженно фыркнула и вздрогнула всем телом, будто все еще была кошкой и попала в холодную лужу.

— О да, действительно, все празднуют, — с нескрываемым сарказмом произнесла она. — Казалось бы, можно, на самом-то деле, подумать о тех, кто не в состоянии праздновать. Ведь именно благодаря им у нас сейчас есть такая возможность! Но ладно, это ясно, всегда так — если беда не у меня, то все в порядке. Но, Мерлин бы их побрал, почему бы не быть хоть немного осторожней?! Даже магглы заметили, что что-то происходит! Все их новости трубят об... — она резко кивнула головой в сторону темного окна, за которым находилась гостиная Дурслей. — Я все слышала: стаи сов, падающие звезды... Альбус, магглы ведь не полные идиоты! Они просто обязаны были что-то заметить! Подумать только — звездопад в Кенте! Не сомневаюсь, что это дело рук Дедалуса Дингла. Он никогда не отличался особым умом.

— Не стоит их обвинять, — мягко ответил Альбус. — За последние одиннадцать лет у нас было слишком мало поводов для веселья.

— Знаю, — в голосе профессора МакГонагалл появилось раздражение. — Но это не оправдывает тех, кто абсолютно потерял голову! Наши люди ведут себя совершенно безрассудно — появляются на улицах средь бела дня, собираются в толпы, обмениваются слухами! И при этом им даже не приходит в голову одеться как магглы!

Она искоса взглянула на Альбуса своими колючими серыми глазами, надеясь, что он скажет в ответ хоть что-то, что могло бы немного оправдать поведение обывателей, но он молчал, и она продолжила:

— Будет просто превосходно, если в тот самый день, когда Волдеморт исчез, магглы узнают о нашем существовании. Кстати, я надеюсь, он на самом деле исчез? Это ведь так, Альбус?

— Вполне очевидно, что это так, — ответит тот. — Осмелюсь спросить, когда вы начали называть его по имени?

— Довольно-таки давно, Альбус. Не вижу смысла в этих всех «Тот, кто», «Вы знаете, кто»... Страх перед именем приумножает страх перед личностью. Все эти прозвища звучат до одури глупо.

— Это похвально, Минерва. Ну, сегодня действительно праздничный день. Хотите лимонную дольку?

— Что? — у профессора МакГонагалл, казалось, задергалось левое веко.

— Засахаренную лимонную дольку. Это такие сладости маггловские. Лично мне они очень нравятся.

— Нет, благодарю, — голос профессора МакГонагалл был очень холоден. Видимо, она считала, что сейчас явно было не подходящее время для поедания лимонных долек. — Итак, я остановилась на том, исчез ли Волдеморт. Вы же знаете, какие курсируют слухи? Все гадают, почему он исчез. Что же смогло наконец остановить этого монстра.

Профессор МакГонагалл смотрела на Альбуса буравящим взглядом, и было понятно, что ей-то хватает ума связать Гарри Поттера и все эти пугающе странные события, которые начались несколько часов назад.

Однако Альбус с ответом не торопился. Несомненно, он видел, что профессор МакГонагалл ждет именно его реакции на происходящее, но почему-то решил, что уместнее будет промолчать.

— Как я понимаю, слухи верны. Волдеморт заявился к Лили и Джеймсу домой, а живым остался только Гарри. Альбус, мне кажется, ты недоговариваешь. Мне кажется, ты думаешь, что пророчество не исполнилось. Иначе, ты меня прости, даже тебя бы передернуло от мысли оставить ребенка у... этих! — жестко произнесла профессор МакГонагалл. Она вскочила с забора и принялась нервно расхаживать взад-вперед. В ее глазах стояли непролитые слезы, но она была сильна.

— Никогда не думал, что ты пренебрежительно относишься к магглам, Минерва, — теперь Альбус уже не казался добродушным старичком. Вокруг него сгустился воздух, повеяло грозой.

— А я и не отношусь. К этим конкретным магглам я испытываю куда более негативные эмоции! Я наблюдала за ними целый день. Ты при всем желании не найдешь другой парочки, которая была бы так непохожа на нас. И у них есть сын — я видела, как мать везла его в коляске, а он пинал ее ногами и орал, требуя, чтобы ему купили конфету. И ты хочешь, чтобы Гарри Поттер оказался здесь?!

— Для него это лучшее место, — твердо ответил Альбус. — Когда он повзрослеет, его тетя и дядя смогут все ему рассказать. Я написал им письмо.

— Письмо? — очень тихо переспросила профессор МакГонагалл, садясь обратно на забор. — Помилуйте, Дамблдор, неужели вы на самом деле думаете, что сможете объяснить в письме все, что случилось? Эти люди никогда не поймут Гарри! Он станет знаменитостью, даже легендой — я не удивлюсь, если сегодняшний день войдет в историю как день Гарри Поттера! О нем напишут книги, каждый ребенок в мире будет знать его имя!

— Совершенно верно, — согласился Альбус, очень серьезно глядя на профессора МакГонагалл поверх своих затемненных очков. — И этого будет достаточно для того, чтобы вскружить голову любому мальчику: стать знаменитым прежде, чем он научится ходить и говорить! Он даже не будет помнить, что именно его прославило! Неужели вы не видите, насколько лучше для него самого, если он будет жить здесь, далеко от нашего мира, до тех пор, пока не вырастет и не будет в состоянии справиться со своей славой?

Профессор МакГонагалл поспешно открыла рот, чтобы сказать что-то резкое, но, передумав, сделала глубокий вдох и перевела дыхание. Она была до крайней степени возмущена. Раньше она никогда не позволяла себе фамильярности, но события последних часов настолько выбили ее из колеи, что она не могла больше сдерживаться. Да и сам директор Дамблдор явно был не слишком спокоен.

— Я понимаю, что тебя не переубедить, Альбус. Но подумай дважды. Подумай, что может случиться с сыном наших друзей здесь.

* * *

Когда Хагрид улетел, а Дамблдор аппарировал в Хогсмид, Минерва подошла к свертку с ребенком, который идиот-директор оставил на пороге дома Дурслей в обычной плетеной корзине — и это ночью, в ноябре-то месяце, — и проверила на чары. Полученная информация сначала потрясла ее до глубины души, а потом очень сильно разозлила. Минерва, в жилах которой текла горячая, как раскаленная лава, кровь шотландских кланов, не могла понять такого. Какой бы она ни была усталой и разбитой, оставить все как есть ей не позволяла совесть. Забрать ребенка не представлялось возможным — Альбус все равно перевернул бы весь белый свет вверх дном и нашел бы мальчика. Но вот помочь...

Стиснув зубы, Минерва сняла с наследника Поттеров все подавляющие магию чары — пусть Дурсли помучаются и попугаются, — навесила на корзинку кокон согревающих заклинаний, избавила письмо, написанное Дамблдором, от принуждения к искренности — как будто старый засранец не знал, что вся искренность, на которую были способны эти ужасные магглы, будет заключаться в чистой незамутненной ненависти, — и взялась за дело. Она знала, что маленькому Гарри придется несладко, но попытаться облегчить его жизнь могла.

К утру среди многочисленных цветочных клумб дома Дурслей был надежно зарыт фрагмент родового камня Поттеров — Минерве удалось упросить магию поделиться с ней этим даром, чтобы обезопасить последнего выжившего члена древнего рода. Старая домовуха, принадлежащая самой Минерве, дала клятву оберегать малыша, следить за его здоровьем, безопасностью и скрывать всяческие магические происшествия, коих, пророчила Минерва, должно было произойти немало. Сам Гарри продолжал сладко посапывать в своей импровизированной колыбели.

Подняв корзину, Минерва молча смахнула злые слезы, обняла Гарри, пожелала удачи и нажала на дверной звонок, для надежности подкрепив это действие магией — мерзкий звук будет только усиливаться, пока отвратительные Минерве люди не соизволят встать и забрать ребенка.

Почти десять лет прошло с того утра, когда Петунья обнаружила на своем пороге невесть откуда взявшегося племянника, но Тисовая улица за это время почти не изменилась. Солнце вставало над теми же ухоженными садиками и освещало ту же самую бронзовую четверку на входной двери дома Дурслей; оно пробиралось в гостиную, оставшуюся почти неизменной с того вечера, когда мистер Дурсль смотрел по телевизору пророческий выпуск новостей, который посчастливилось услышать полосатой кошке.

Только стоящие на каминной полке фотографии в рамках свидетельствовали о том, что с тех пор прошло немало времени. Десять лет назад на них было запечатлено нечто, напоминавшее большой розовый мяч в разноцветных чепчиках, но с тех пор Дадли Дурсль вырос, и теперь на снимках был крупный, но какой-то подавленный светловолосый мальчик, сидящий на своем первом велосипеде, кружащийся на ярмарочной карусели, играющий с отцом в компьютерные игры, в объятиях целующей его матери. Однако иногда на этих фотографиях мелькал и другой мальчишка, разительно отличающийся от трех Дурслей всем, чем только можно — высокий, загорелый, с торчащими в разные стороны смоляными волосами и горящими из-за стекол прямоугольных очков яркими и живыми изумрудно-зелеными глазами. Именно это и говорило о том, что в этом доме достаточно долгое время живет еще один ребенок.

Да, Гарри Поттер все еще жил здесь, и в настоящий момент он лежал в своей кровати, хотя спать уже даже и не думал.

Все те без малого десять лет, что прошли с момента появления Гарри Поттера на Прайвет Драйв, были насыщены событиями.

Поттер отлично помнил, как отчаянно визжала тетка, найдя его, спящего, в корзинке около порога. Помнил, как Вернон пытался убедить ее сдать ненужного ребенка в детский дом. Помнил, как хлестко звучала смачная пощечина, которой тетка одарила мужа — ничего себе, у нее сестра погибла, а он!

Гарри Поттер вообще много чего помнил. Иногда ему казалось, что он уже прожил одну жизнь, и воспоминания о ней сохранились в его растрепанной вихрастой голове. Порой он осознавал, что помнит целую кучу различных заклинаний, ритуалов, проклятий, лекций по всевозможным магическим дисциплинам. Яркие картинки могли вспыхнуть в его голове в любой момент. И не всегда очередное воспоминание открывалось Поттеру из-за подходящей ситуации. Да, Гарри Поттер знал, что он был, есть и всегда будет магом.

В пять лет он умудрился решить эту странную проблему с чьими-то воспоминаниями. Каждый вечер, ложась в кровать, он представлял себе библиотеку. Как-то он увидел похожую по телевизору — большую, старинную, с высокими-высокими стеллажами из красного дерева. Он рисовал в своем воображении корешки книг настолько точно, насколько только мог. И такие манипуляции вскоре дали положительный результат — по утрам в активной памяти Гарри Поттера появлялись новые сведения. Трансфигурация, Зельеварение, Алхимия, Артефакторика, Нумерология и Руны, Чары, Темные Искусства и защита от них, ментальная магия во всех ее проявлениях и еще много-много интереснейшей информации о теории волшебства, самом магическом мире и его традициях. К сожалению, Поттер владел только теорией. Практиковаться он пока не мог. Одна из его «библиотечных» книг навсегда разрушила его мечты о том, что в школе ему можно не учиться: оказалось, что многие заклинания из его памяти очень энергозатратны и воспользоваться ими он не сможет лет до четырнадцати точно. Более того, взмахи палочкой были очень важны для заклинаний, пользоваться которыми с помощью беспалочковой магии было просто невозможно. А для того, чтобы выполнять их точно, нужно было развивать моторику кисти настолько, насколько вообще позволяли силы и упорство. Так что Гарри Поттер частенько дрыгал рукой, в которой был зажат толстый прутик. Он понимал, что ничего не дается просто так.

Но была в жизни Гарри Поттера еще одна странность. И он точно знал, что сам к этому никакого отношения не имеет.

Дело в том, что в раннем детстве, когда маленький Поттер уже мог неуклюже передвигаться и есть кашу, дядя Вернон устроил дичайший скандал и поставил тетке ультиматум: либо с этого самого момента Поттер живет в чулане и учится отрабатывать кров, либо дядя подает на развод и забирает Дадли. Тетка долго плакала, сжимая в тонких костистых руках двухлетнего Поттера, но сделать ничего не смогла. Эту ночь ему предстояло провести под лестницей.

Но, к всеобщему страху и удивлению, такой трюк с Поттером не прошел. Как только его заперли в чулане, он тут же с треском переместился в спальню к Дадлипуссику, жутко напугав толстого карапуза. Когда же его снова утащили в чулан, он вообще вылетел из рук дяди и по воздуху прилетел в ту же самую злополучную спальню.

Когда Вернон от ужаса решил запереть несносного мальчишку в комнате и оставить без еды, у него тоже ничего не вышло — ровно во время завтрака, обеда и ужина холодильник открывался сам, и продукты вереницей плыли к Поттеру, чтобы самостоятельно приготовиться на глазах счастливого малыша.

И все бы ничего, но Поттер точно знал, что это не его проделки. Он много чего умел даже без палочки, но призывать из кухни еду, не зная точно, что тетя на этот раз купила — нет.

С тех самых пор он пытался вычислить невидимого союзника. И однажды ему это удалось. В тот момент Поттер стал уверен, что в обиду его не дадут.

Вот и сейчас он потянулся на кровати, стащил со стула домашнюю одежду и щелкнул пальцами:

— Эй, Дилли, ты достала продукты для торта?

С тихим хлопком около кровати появилась забавная старая эльфийка.

— Да, маленький господин Гарри, Дилли все сделала

Поттер злобно ухмыльнулся, спрыгнул с кровати и тихонько, на цыпочках, засеменил на кухню. Сегодня был особенный день.

Быстро расчистив себе место для работы, он принялся за дело. Три ножа споро нарезали клубнику, киви и бананы, венчик смешивал муку и яйца, а сам Поттер, от усердия высунув язык, взбивал крем и суфле. Некоторое время спустя все было готово. Тесто отправилось в духовку, а Поттер принялся за тосты, бекон и яичницу. Отточенными быстрыми движениями он в воздухе переворачивал содержимое сковороды, периодически сгружая готовое на тарелки.

Когда он выставлял на стол последнюю тарелку, на лестнице послышались шаги. Тихие, крадущиеся, не похожие ни на чьи другие. Поттер еще раз мерзко ухмыльнулся, махнул рукой в сторону духовки, и оттуда вылетела форма с практически готовым тортом. Мисочки с кремом и фруктами поднялись в воздух, доводя шедевр кулинарного искусства «от Поттера» до совершенства. В тот самый момент, когда верхняя часть торта поднялась выше, чтобы одна из мисочек залила внутрь начинку, из дверного проема послышался сдавленный писк, удивительно похожий на комариный. Поттер обернулся и увидел мертвенно бледную тетю Петунью с ее фирменной утренней прической в бигуди, прижимающую обе руки ко рту и бешено вращающую глазами.

— Поттер! Ты опять?! Господи, да я чуть не поседела! Сколько раз я тебя просила не пакостить хотя бы в присутствии других членов семьи?! — тетя шипела не хуже рассерженной змеи. А как шипели змеи, Поттер знал не понаслышке — у него была парочка хвостатых подружек.

— Ну, я мог бы ничего и не делать, но сегодня же у нас государственный праздник! Тетя, ты что, забыла? Нет, я не верю! Думаешь, я тут просто так с шести утра торчу? Дадли скоро встанет, ты же не успеешь ничего! Я-то думал, обрадую всех — торт вон уже готов почти, завтрак... — Поттер сделал самое скорбное выражение лица, на которое только был способен, тяжело вздохнул и опустил голову, изо всех сил стараясь не рассмеяться. Плечи его подозрительно подрагивали, но тетя Петуния восприняла это по-своему. Она растерянно обвела кухню своим цепким взглядом, примечая стоящие на обеденном столе тарелки с красиво разложенным на салатных листах завтраком, дымящиеся чайник и кофейник, кувшинчик для молока и парящий в воздухе торт в форме розовощекого карапуза, источающий восхитительный запах. Глаза ее подозрительно заблестели, она всплеснула руками и тяжело опустилась на стул.

— О, Гарри, милый, прости! Я не думала... Как же я... И ты все сам! Боже мой, я никак не привыкну к тому, что ты используешь эти свои штучки не для того, чтобы пакостить! Хочешь, мы возьмем тебя с собой в зоопарк? Я знаю, тебе совсем не интересны развлечения Дадлика, но зоопарк — это ведь совсем другое...

Поттер состроил удивленную мордочку и взглянул на тетю Петунью своим коронным щенячьим взглядом — огромные зеленющие глаза расширились, становясь от этого еще больше, черные длинные ресницы затрепетали, будто смахивая слезы.

— Правда? Вы можете взять меня с собой?

— Ну конечно, горе ты мое! Знаешь, я так переживаю. За тобой же скоро придут... эти, — тетя Петунья нервно комкала в руках край накрахмаленной скатерти и с болью смотрела на племянника. Она редко находила в себе силы взглянуть в его глаза — оттуда на нее смотрела Лили, ее маленькая сестренка.

— Не переживай. С этими я еще разберусь.

* * *

День рождения кузена прошел очень весело. По крайней мере, для Гарри Поттера. Когда встал дядя Вернон, чтобы успеть разложить на кухне подарки до того, как на запах еды примчится результат порочной связи свиньи и слона, в миру именуемый Дадличкой, стол уже был уставлен всевозможной едой. Узнав, что завтрак — это заслуга Поттера целиком и полностью, дядя совсем не возражал взять племянника в зоопарк.

Дадли с восторгом уплетал все, что приготовил Поттер. И никто так и не заметил, что внешний вид торта — точная копия одной из особенно мерзких детских фотографий Дадли.

К одиннадцати часам в дверь постучали. Это миссис Полкисс привела своего сына Пирса на праздник.

В тот момент Дадли как раз пытался слезами и хныканьем добиться того, чтобы «поганый Поттер не портил ему праздник». Оставалось дождаться еще одного друга Дадли, и можно было выдвигаться в зоопарк.

Правда, друзьями младшего Дурсля этих двух ребят считала только тетка Петунья, ибо на самом деле двоюродный брат Поттера просто постоянно шатался за компанией, как хвост, ноя о том, что они обязаны принять его в свои ряды.

С Пирсом и Малькольмом Поттер был знаком с самого первого дня в школе. Как-то так сразу получилось, что мальчишки мгновенно нашли общий язык, и с тех пор были неразлучны. Несколько раз Дадли пытался присоединиться к их компании, но задирать слабых и устраивать совершенно идиотские шутки ребятам было совершенно не интересно. Поттер один раз сказал им, что нападать на малышей ниже их достоинства, ведь это значит, что они считают их равными, и они призадумались. Так что Дурслю оставалось только вздыхать и терпеть подначки «Поттеровской шайки». Вести себя иначе он пока что не научился.

— Пс-с-с, Гарри, твой кузен что, совсем уже ополоумел? — спросил Пирс, наклонившись к уху Поттера. — Он реветь вздумал?

Поттер еле сдержал издевательский смех.

— Мама, мама, я не хочу, чтобы Поттер ехал с моими друзьями в зоопарк, он мне все испо-о-ортит! — протянул Поттер писклявым полушепотом, пародируя умоляющие визги кузена.

— Да ладно! У него что, друзья есть? Мы что-то пропустили? — озадаченно пробормотал Пирс, пытаясь оттереть жирный след от куска торта со штанины джинсовых шорт.

— Это он, если что, про тебя и Мака, — хохотнул Поттер.

— Ты серьезно? И что, твоя тетка до сих пор в это верит?

— Как видишь, — Поттер нарочито глубоко вздохнул и опечаленно помотал головой, растрепывая волосы сильнее обычного.

Мальчишки снова заржали.

Дорога до Лондона занимала около получаса на машине. И ближе к середине пути малыш Дидди в полной мере осознал все преимущества нового автомобиля своего отца — огромный джип позволял четырем мальчишкам рассесться на заднем сиденье вполне свободно. Правда, сначала Дадли пытался теснить троих друзей своими немаленькими габаритами, подслушивать разговоры «Поттеровской шайки» и влезать в то или иное обсуждение, но болезненные щипки за многочисленные жировые складки довольно-таки быстро остудили его пыл. Именно поэтому наличие личного пространства неожиданно стало настолько важным.

После легкого обеда в небольшом симпатичном ресторанчике вся относительно дружная компания наконец отправилась в зоопарк. Впрочем, легким обед был для всех, кроме Дадли — он снова потребовал тройную смену основных блюд, две добавки и половину очень большого и сладкого торта, поэтому передвигался крайне медленно, что выводило из себя даже тетю Петунью.

Зоопарк был великолепен. Огромная площадь позволяла разместить в должных условиях самых разных животных — от белых медведей и королевских пингвинов до бенгальских тигров, окапи и всевозможных обезьян. Но кроме животных там было еще множество интересного. Дадли, например, оккупировал островок со сладостями и пытался с двух рук одновременно слизывать мороженое и жевать сладкую вату; дядя Вернон задумчиво рассматривал шакалов. И лицо у него при этом было таким выразительным, что у каждого, кто его замечал, создавалось впечатление, что с падальщиками его связывает что-то личное. Тетя Петунья восторженно рассматривала розовых фламинго и предавалась несбыточным мечтам об огромном поместье с великолепным садом, где бы жили эти прекрасные птицы.

Гарри же с ребятами напрочь застряли в серпентарии.

* * *

— Ну давай, показывай! — пританцовывая на месте от нетерпения, начал канючить Пирс.

— Да, Гарри, ты обещал, — будто невзначай напомнил более сдержанный Малькольм.

Поттер обреченно покачал головой, проклиная своих друзей, которых считал неправильными магглами — ну как они вообще могут не бояться «всех этих штучек», от которых у тети Петунии волосы встают дыбом, — пробурчал что-то невнятное и поплелся к террариуму с самой большой змеей, которую они с ребятами смогли найти.

Боа-констриктор лежал в тени больших камней, спрятав голову в тяжелых кольцах собственного тела. Поттер сглотнул. Он еще ни разу не разговаривал со змеей длиннее тридцати дюймов.

— Здравс-с-ствуй. Ты не против раз-с-сговора?

Змея подняла голову и уставилась на Поттера немигающим взглядом. И — Поттер мог поклясться — ее морда выглядела крайне заинтересованной. Если в отношении змеиных морд вообще употребляются подобные выражения…

— Говорящ-щ-щий! Вот уж-ш-ш не думал, что встречу на своем веку в этой дыре Говорящ-щ-щего!

И в этот момент Поттер осознал, что дела его плохи. Он уже понял, что змей (ведь если он говорит о себе в мужском роде, змеей его лучше не называть, он слишком большой, вдруг оскорбится) непростой — ужики, с которыми Поттер частенько болтал в теткином саду, не могли так четко выражать свои мысли. Да и редкие маленькие гадюки тоже не блистали красноречием. А этот змей разговаривал как человек. Даром что на парселтанге. Как умудренный опытом взрослый человек. И ему явно было очень плохо взаперти.

— Подож-ш-шди меня, — попросил Поттер змея и с беспомощным видом обернулся к друзьям.

Мальчишки застыли в двух шагах от террариума и с восхищением пялились то на Поттера, то на огромную рептилию.

— Вот это класс! Гарри, ты не представляешь себе, насколько это круто! — заверещал Пирс. Но тут же умолк, увидев выражение лица друга. — Что-то не так?

— Он умный.

— Что?

— Змей. Он умный. Он общается как человек.

— Так это мальчик? — вопрос Малькольма был явно риторическим и звучал очень ехидно.

— Мальчик, мальчик. И ему тут плохо, — Поттер умоляюще посмотрел на своих друзей, вздохнул, понимая, что уже давно все решил. — Вы только не пугайтесь… Но я хочу его забрать! Дилли!

В ту же секунду между тремя мальчишками появилось лопоухое существо в каком-то подобии тоги.

— Хозяин Гарри звал Дилли?

— Да. Дилли, понимаешь, тут такое дело… Э-э-эм… В общем, я хочу забрать этого змея. Он не похож на других. Он умный. И он не причинит вреда. Ему очень плохо здесь.

— А хозяин Гарри спросил змею? — невозмутимо ответила эльфийка. И Поттер впал в ступор.

— О. Э. Хорошо, я сейчас спрошу. Э-э. Друг, ты хочеш-ш-шь уйти отс-с-сюда? — Поттер снова повернулся к змею.

— Куда, говорящ-щ-щий?

— Ко мне домой. Я скоро поеду в ш-ш-школу волш-ш-шебства, там должно быть интерес-с-сно.

— Я думаю, что в любом мес-с-сте будет лучш-ш-ше, чем в з-с-саперти здес-с-сь, — задумчиво пробормотал змей и выжидающе уставился на Поттера.

— Тогда с-с-сейчас-с-с моя эльфийка з-с-саберет тебя. Не причиняй ей вред.

Змей посмотрел сначала на Поттера, потом на Дилли и кивнул головой. Поттер облегченно выдохнул, попросил Дилли забрать согласившегося змея домой и придумать, как сделать его пребывание на Прайвет Драйв максимально незаметным. Дилли кивнула и, просунув руку через стекло, будто его там и не было, тихо аппарировала вместе с новым другом Гарри Поттера.

Гарри Поттер сидел на детской площадке и задумчиво пинал ногой старые качели, заставляя их мерзко скрипеть ржавыми петлями. Не сегодня-завтра должно было прийти письмо. Нет, не так. Письмо. С большой буквы, да.

Тетя Петуния не испугается. Это она все упражняется. Сериалов насмотрелась. Актерское мастерство, чтоб его. На самом-то деле с совами она обращается немногим хуже дрессировщика.

Так что самому Гарри, по сути, не имеет никакого смысла сидеть в душном доме и ждать, пока чертово письмо придет. Тем более, сегодня День.

«Днем» Гарри и компания называли годовщину гибели одного из своих друзей, Гордона. Так уж вышло. Скорая не успела.

Пацаны как-то раз после летних дополнительных занятий вышли из школы с целью побродить по городу без присмотра и волею случая попали за пределы благополучного райончика. Гуляли себе спокойно — им всего-то лет по восемь было, но отбрехаться насчет самоволки заранее смогли все, — гоняли птиц, пару раз ловили за шкибот мелких, сбежавших от мамаш, да забрели не туда.

Исправительная Школа имени Святого Брутуса — не самое приятное, но и не самое худшее в том месте, куда они попали тогда. Числящийся при школе приют был намного опаснее. Мальчишки там начинали воровать с четырех лет, имели документированные приводы в участок с шести и числились по малолетке с семи. Девочкам же оставалось только одно. Кормили в приюте через раз, так что на заработок воспитанников смотрели сквозь пальцы. До одиннадцати лет девочки следили за младшими, распределяли еду и белье. А после очередного дня рождения шли на панель. До восемнадцати доживали немногие. Даже среди мальчишек-уголовников процент выживания был выше. И Гарри с ребятами не повезло зайти на территорию «местных».

В тот момент, когда их внезапно начали брать в круг приютские хулиганы, Гарри только хватило ума и сил нагнать на всех страху. И слава всем тем, кому можно молиться, что Дадли сбежал, не успев дойти — трус он и есть трус. Только этот трус и привел помощь раньше всех, с криками ворвавшись домой и переполошив дядю с тетей. Раньше полиции, раньше скорой. Никто не хотел заезжать в неблагополучную часть пригорода за просто так.

Несколько младших, да и парочка старших нападчиков, тоже ретировались под гнетом ужаса. Только вот остались самые-самые. Самые грозные, самые сильные и самые отшибленные.

Сначала главарь этой своры предложил «мажорчикам» расстаться с имеющимися «цацками». Но не было у ребят при себе ничего — в школе запрещали носить вычурные украшения наподобие дорогих часов и ювелирных изделий; только форма, только дисциплина. Приютским это не понравилось. Зато мысли о том, что они найдут применение органам молоденьких сытеньких детишек, грела. Грела как никто и ничто. Даже грезилось то, как покупалась целая куча больших-больших обогревателей. Чтобы хватило во все комнаты. Чтобы младенцы не умирали от пневмонии, а девчонки не угасали от последствий переохлажденных яичников, нелеченых циститов и прочих женских неприятностей.

Итог драки был чудовищно глупым: сначала все бросились врукопашную, потом некоторые достали ножи, а затем Гарри сообразил воспользоваться магией. Только защитить сумел не всех: без палочки он мог совсем немногое, но Малькольм и Пирс были рядом, как и всегда, и сберечь их при помощи простеньких приемчиков было не очень трудно, а вот Гордон по обыкновению попер напролом. Он был больше каждого из дерущихся раза этак в два, занимался боксом с того самого момента, как научился ходить, по примеру и настоянию отца, и не терпел вот таких наглых наездов ни за что.

Гордону воткнули нож-бабочку в легкое, когда он раскидал почти всех, кто изъявил желание на него напасть.

И сколько Гарри ни пытался помочь, сколько ни трудилась несчастная невидимая эльфийка Тилли, единственное, что они смогли сделать — это облегчить его страдания забвением. Скорая приехала лишь для того, чтобы зафиксировать время смерти. Они даже не успели начать реанимировать его. А Гарри знал, что без серьезной целительской магии это уже было невозможно. Знал, но ничего не мог сказать, не мог подготовить друзей к тому, что вот-вот одного из них не станет. И этот день стал для него точкой отсчета.

Именно в этот день Гарри решил, что расскажет Пирсу и Малькольму о себе все. И плевать на Статут, на «Избранность», на то, что сумасшедшим могут посчитать. Друзья — это друзья. Если они останутся с ним после того, что он им откроет, значит, это на всю жизнь.

Взрослые обычно недооценивают детей. Считают их желторотыми несмышленышами вплоть до совершеннолетия, а то и после. И глубоко ошибаются. С тех пор, как ребенок начинает осознавать себя, он понимает все, что для него доступно. А тому, что недоступно, ищет объяснения. Так несколько восьмилетних мальчишек резко повзрослели, увидев смерть своими глазами, почувствовав ее холод и потеряв частичку себя.

На удивление, оба, и Пирс, и Малькольм, приняли правду. Молча, не споря. Гарри не знал, что они видели, чувствовали, что он не такой. Непохожий. На грани восприятия улавливали все то необычное, что тянулось за ним. И давным-давно уже решили для себя, что Гарри — друг. Несмотря ни на что.

* * *

Гарри сидел на обшарпанной скамейке и думал. Думал о Гордоне, чьи родители замкнулись на воспитании младшей дочери. Девочку можно было только пожалеть — из-за родительской опеки она и шага в сторону не могла сделать. Думал о том, что ему предстоит. И невольно возникали мысли о других погибших. Из другого мира. О тех, чьи образы он откуда-то помнил, о тех, информацию о которых пришлось выжимать из Тилли — эльфийка прижигала себе уши и другие выступающие части тела утюгом, но доставала старые выпуски газет, копии выпускных альбомов, какие-то записи, — и о родителях, конечно же.

О родителях Гарри думал каждый день. И каждый день в нем копилась злоба. Этакий счет магическому миру. «За все хорошее». Сначала была всепоглощающая боль, потом тупая апатия, потом горячая ярость. Со временем бурлящая ярость перешла в холодную ненависть. Ненависть не менее всепоглощающую, чем боль утраты.

Гарри готовился к Школе. Поэтому вспоминал. И чем больше он вспоминал, тем больше «видел». Он видел широкоплечего парня по имени Фрэнк, у которого лилась кровь изо рта и носа из-за того, что он, разоруженный, на одних эмоциях без палочки невербально колдовал, защищая белокурую беременную девушку. Ее звали Алисой, кажется. И эта Алиса пробила антиаппарационный щит, когда Фрэнк истощил свои резервы полностью.

Он видел огромного светло-коричневого волка, кидающегося на людей в белых масках, рвущего их на клочья. И видел то, как этот волк превращается в исполосованного шрамами мужчину. Этого мужчину зовут Ремусом, и он ровесник родителей Гарри, только выглядит старше лет на пять. Война и проклятье оборотничества отнимают годы.

Он видел, как бледная темноволосая женщина прилюдно дает пощечину какому-то смазливому юнцу, а он защищает ее от заклинаний своим телом. Видел, как на месте этого юнца появляется черный волкодав. Помнил, как младенцем зарывался в его мягкую шерсть, катаясь по дому верхом. До сих пор ощущал запах грубой кожаной куртки, когда этот юнец с залитым слезами лицом на руках выносил его, раненого в лоб и рыдающего, из развалин родительского дома, прижимая к себе, как спасательный круг. Сириус. Сириус Блэк. Крестный. Преступник? О нет.

И скоро Магическую Британию хорошенько встряхнет от первого публичного выступления их «символа».

* * *

По причине непрерывных раздумий Гарри проводил как можно больше времени вне дома, шатаясь неподалеку и размышляя о том, что не так уж много времени осталось до конца каникул, откуда ему светила перспектива познакомиться с этим самым магическим миром.

В сентябре Дадли должен был пойти в элитный пансион и наконец-то расстаться с одной на двоих с нелюбимым родственничком школой. Дадли перевели в частную школу, где когда-то учился дядя Вернон, — в «Вонингс». Кстати, туда же устроили и Пирса Полкисса. Он по этому поводу очень долго возмущался, а потом пришел к выводу, что наличие Дадли — это хотя бы какое-никакое развлечение.

Гарри исключительно для прикрытия зачислили в самую обычную общеобразовательную школу, в «Хай Камеронс». Дадли это показалось невероятно смешным.

— В этой школе старшекурсники в первый же день засовывают новичков головой в унитаз, — сразу же начал свои попытки поиздеваться Дадли. — Хочешь подняться наверх и попробовать?

— Нет, спасибо, — ответил Гарри. — В многострадальный унитаз никогда не засовывали ничего страшнее твоей головы — его, бедняжку, может и стошнить.

Дадли насупился, покраснел, но убежал раньше, чем Гарри смог посчитать его «грозный» вид поводом для конфликта.

Тем не менее уже следующим утром Дадли гордо маршировал по гостиной в новой школьной форме. Ученики «Вонингса» носили темно-бордовые фраки, оранжевые бриджи и плоские соломенные шляпы, которые называются канотье. Еще они носили узловатые палки, которыми колотили друг друга за спинами учителей. Считалось, что это хорошая подготовка к той взрослой жизни, которая начнется после школы.

Глядя на Дадли, гордо вышагивающего в своей новой форме, дядя Верной ужасно растрогался и ворчливым голосом — ворчал он притворно, пряча свои эмоции, — заметил, что это самый прекрасный момент в его жизни. Что же касается тети Петунии, то она не стала скрывать своих чувств и разрыдалась, а потом воскликнула, что никак не может поверить в то, что этот взрослый красавец — ее крошка сыночек, ее миленькая лапочка. Впрочем, тетя в последнее время вообще слишком часто рыдала. А Гарри даже боялся открыть рот. Он изо всех сил сдерживал смех, но тот так распирал его, что ему казалось, что у него вот-вот треснут ребра и хохот вырвется наружу. А этого никак нельзя было допустить — Дадли и так постоянно ходит и ноет, а в приступе истерики еще и может наврать с три короба на тему того, что, дескать, злой ужасный кузен его постоянно шпыняет, обижает и вообще бяка. А ссориться с дядей Верноном Гарри совершенно не хотел.

Из коридора донеслись знакомые звуки — почтальон просунул почту в специально сделанную в двери щель, и она упала на лежавший в коридоре коврик.

— Принеси почту, Дадли, — буркнул дядя Вернон из-за газеты.

— Пошли за ней Гарри.

— Гарри, принеси почту.

— Пошлите за ней Дадли, — ответил Гарри.

— Ткни его своей палкой, Дадли, — посоветовал дядя Вернон, зная, что в его присутствии Дадли смелеет.

Гарри увернулся от палки и пошел в коридор. На коврике лежали открытка от сестры дяди Вернона по имени Мардж, отдыхавшей на острове Уайт, коричневый конверт, в котором, судя по всему, лежал какой-то счет, и письмо для Гарри.

Гарри поднял его и начал внимательно рассматривать, чувствуя, как у него внутри все напряглось и задрожало, как натянутая тетива лука. Какого черта не сова?!

Никто никогда в жизни не писал ему обычных писем. Да и кто мог ему написать? Люди уже давно пользуются телефонами! У него не было таких старомодных друзей, у него не было других маггловских родственников, он даже уже не был записан в библиотеку, из которой ему могло бы прийти по почте грубое послание с требованием немедленно вернуть книги. Пришлось выписаться, чтобы не иметь соблазна. Однако сейчас он держал в руках письмо, и на нем стояло не только его имя, но и адрес. Так что сомнений, что письмо адресовано именно ему, не было. Это было Оно!

«Мистеру Г. Поттеру, графство Суррей, город Литтл Уингинг, улица Тисовая, дом четыре, вторая детская спальня», — вот что было написано на конверте.

Конверт, тяжелый и толстый, был сделан из желтоватого пергамента, а адрес был написан изумрудно-зелеными чернилами. Марка на конверте отсутствовала.

Дрожащей рукой Гарри перевернул конверт и увидел, что он запечатан пурпурной восковой печатью, украшенной гербом, на котором были изображены лев, орел, барсук и змея, а в середине — большая буква «X».

— Давай, Поттер, ползи уже! — крикнул из кухни дядя Верной. — Что ты там копаешься? Проверяешь, нет ли в письмах взрывчатки?

Дядя Верной расхохотался собственной шутке. Он, наверное, до самого совершеннолетия Гарри будет вспоминать, как «Поттеровская шайка» взорвала кабинет для уроков химии у старшеклассников, пытаясь провести какой-то опыт.

Гарри вернулся в кухню, все еще разглядывая письмо. Интересно, эти все маги, закинувшие его сюда, как безродную шавку, не подкинули ему каких-нибудь магических гадостей?

Он протянул дяде Вернону счет и открытку, сел на свое место и начал медленно вскрывать желтый конверт.

Дядя Верной одним движением разорвал упаковку, вытащил из нее счет, недовольно засопел и начал изучать открытку.

— Мардж заболела, — проинформировал он тетю Петунию. — Съела какое-то экзотическое местное блюдо и…

— Пап, — внезапно крикнул Дадли. — Пап, Гарри тоже что-то получил!

Гарри уже собирался развернуть письмо, написанное на том же пергаменте, из которого был сделан конверт, когда дядя Вернон вырвал бумагу из его рук.

— Это мое, вообще-то, — возмутился Гарри, пытаясь завладеть бумагой.

— И кто, интересно, будет тебе писать? — насмешливо фыркнул дядя Вернон, разворачивая письмо и бросая на него взгляд. Его красное лицо вдруг стало зеленым, причем быстрее, чем меняются цвета на светофоре. Но на этом дело не кончилось. Через несколько секунд лицо его стало серовато-белым, как засохшая овсяная каша.

— П-п-петуния, — заикаясь, выдохнул он. Дадли попытался вырвать у него письмо, но дядя Вернон поднял его над собой, чтобы Дадли не смог дотянуться. Подошедшая тетя Петуния прочла первую строчку письма из-за спины дяди Вернона. На мгновение всем показалось, что произойдет взрыв, но нет. Тетя быстро взяла себя в руки, устало закатила глаза и положила конверт на стол.

— Вернон, в твоем возрасте считать надо уметь. Я предупреждала, что скоро напишут из «Хогвартса».

Тетя и дядя смотрели друг на друга, кажется, позабыв о том, что на кухне сидят Гарри и Дадли. Правда, абстрагироваться надолго им не удалось, потому что Дадли не выносил, когда на него не обращали внимания.

Он сильно стукнул отца по голове своей узловатой палкой.

* * *

Прочитать письмо удалось только после обеда — еще около часа после злополучного визита почтальона тетя и дядя выясняли отношения, а потом Гарри занимался отработкой жестов для заклинаний и тренировал концентрацию. Когда закончил и едва успел сходить в душ, снизу уже были слышны призывные крики тети Петунии о том, что готов обед.

Наконец поднявшись к себе после еды, Гарри положил письмо на прикроватную тумбочку и позвал Тилли. За считанные секунды под воздействием эльфийской магии письмо засияло золотыми и красными всполохами.

— Ну что?

— Ничего страшного, господин Гарри. Оповещения о получении и вскрытии.

— Ну-ну, — с сомнением протянул Гарри. — Ай, ладно. Интересно же!

Разорвав в клочья толстый желтоватый конверт, Гарри обнаружил два сложенных листа пергамента, исписанных мелким красивым почерком.

«ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС»

Искренне Ваша, Минерва МакГонагалл, заместитель директора!»

— Тилли, как думаешь, Дамблдор всегда представляется всеми своими титулами?

Эльфийка тихонько хихикнула. Ее старшая хозяйка иногда позволяла себе говорить вольности об Альбусе Дамблдоре. Похоже, что и хозяин Гарри думает о старом волшебнике так же.

А Гарри продолжал потрошить письмо. Вслед за обращением от Администрации он нашел тот самый список. И присвистнул.

«ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС»

НАПОМИНАЕМ РОДИТЕЛЯМ, ЧТО ПЕРВОКУРСНИКАМ НЕ ПОЛОЖЕНО ИМЕТЬ СОБСТВЕННЫЕ МЕТЛЫ».

Перечитав все еще пару-тройку раз, Гарри встряхнул головой, вздохнул и поплелся вниз, в глубине души надеясь на то, что тетя Петуния сможет разрешить хотя бы часть его проблем.

— Тетя?

— Чего тебе, Гарри? — тетя Петуния машинально натирала кухонную столешницу, смотря куда-то вдаль.

— У меня тут вопрос. Ну, насчет письма.

— О. Ну и что там?

— Я, если честно, просто не представляю себе, сколько на это все нужно угробить денег. И вообще, ты вот можешь себе представить, как мы будем добираться до Косой Аллеи? Ты говорила, что не очень-то помнишь точное место, а вход и то еле-еле увидела! А ведь придется! Надо же будет купить все… это!

— Гарри, вот чем ты слушаешь, скажи мне? Я же рассказывала, что за твоей мамой пришел преподаватель.

— Но мама была магглорожденной! А я нет!

— Уверена, за тобой тоже кто-нибудь явится. Все-таки, ты у них национальный герой, — тетя фыркнула и снова вернулась к своему занятию.

Гарри еще потоптался в кухне некоторое время, но потом решил, что тетя права, плюнул на все и крадучись отправился на чердак, чтобы поболтать с Салом.

* * *

Где-то в горах Шотландии, Школа Чародейства и Волшебства «Хогвартс».

Маленький артефакт, лежащий на столе в кабинете профессора МакГонагалл уже многие годы, тихонько пискнул и перестал вращаться.

Профессор МакГонагалл улыбнулась. Мало кто видел на ее лице настоящую открытую улыбку, но сейчас ей было не перед кем держать марку. Все письма для будущих первокурсников нашли своих адресатов, были вскрыты и прочитаны. А это значит, что ее задумка почти десятилетней давности выгорела.

Профессор МакГонагалл практически совсем не общалась со старой эльфийкой Тилли, боясь, что однажды ее ментальные щиты не выдержат. Или, что еще хуже, Альбус вдруг найдет обходной путь. Так что она держалась теории, что проще перебдеть, чем недобдеть: чем меньше думать о Гарри, тем меньше будет ассоциативных цепочек, ведущих к той ночи.

Взяв в руки список будущих студентов, к которым нужно было отправить преподавателей для ознакомления с магическим миром, профессор МакГонагалл направилась в кабинет директора.

— Шоколадный пудинг, — сказала она, и каменная горгулья, защищающая вход в директорскую башню, отъехала в сторону. Витая лестница подъехала к двери. Профессор МакГонагалл постучалась и вошла.

— … да, Хагрид, они могут быть очень против.

— Доброе утро, директор Дамблдор, Хагрид. Прощу прощения, что перебиваю. Список магглорожденных студентов готов.

— Очень хорошо, Минерва, — директор Дамблдор был отчего-то очень доволен и весел. Даже больше, чем обычно.

— Все студенты получили письма и вскрыли их, так что неожиданностей не предвидится.

— Очень… Что? Ты уверена, что письма получили все студенты?

— Да, директор. Артефакт Ровены работает все так же безукоризненно.

— Но Гарри Поттер! — вклинился в разговор Хагрид.

— Что Гарри Поттер? По-моему, я ясно сказала, что все первокурсники ознакомлены с письмами из Школы!

— Магглы же должны были не давать ему письмо! — продолжал недоумевать простодушный Хагрид. Директор Дамблдор издал какой-то полузадушенный вздох и закрыл лицо руками.

— Хагрид, я же тебе говорил, что магглы могут быть против. Но не обязательно. Отправляйся туда. Гарри все равно придется вести за покупками.

— Что-то я недопоняла, директор. Я не хочу пытаться разобраться в том, что вы устроили. Но мне совершенно не понятно, почему все так уверены в том, что Гарри Поттер не должен был прочитать письмо. И мне кажется, что обычно детей сопровождают за покупками преподаватели. Я иду с вами, Хагрид, и это не обсуждается. Подумать только… Решили опозорить школу… Кошмар… — профессор МакГоналалл обвела всех присутствующих своим самым строгим взглядом, развернулась на каблуках и стремительно вышла из кабинета директора, бормоча под нос все, что она думает о таких возмутительных поступках.

Тридцатое июля тысяча девятьсот девяносто первого года выдалось на удивление жарким и солнечным для англичан. Птицы прилетали к людям, чтобы понежиться в струях фонтанов и оросительных систем, собаки и кошки прятались от жарких лучей под машинами, а сердобольные мамаши отказывались выпускать малышей «на волю», боясь возможных последствий. Чопорные старушки предпочитали отсиживаться в тени деревьев и ворчать, либо вообще не выходили из дома, ибо позволить себе разнузданный внешний вид, как у нынешней молодежи, они не могли.

Правда, все остальные обыватели были несказанно рады такому подарку от природы. Владельцы коттеджей надували во дворах бассейны, чтобы дети могли порезвиться на улице и не получить солнечный удар, женщины и девушки щеголяли голыми ножками в максимально открытых нарядах, а мужчины с удовольствием попивали холодное пиво.

Никто не обратил внимания на то, что в какой-то момент из-за угла начальной школы Литтл Уингинга вышла парочка странно одетых людей. Женщина средних лет в изумрудно-зеленом твидовом костюме держалась гордо и периодически шикала на своего спутника. Им был невероятно огромных размеров мужчина, одетый в странную куртку с множеством карманов и высокие сапоги из грубой кожи, в которые были заправлены широкие потрепанные штаны. Рост его, казалось, был равен ростам двух среднестатистических британцев, а ширина тела — и того больше. Все его лицо заросло густой кустистой черной бородой. Пожалуй, заметь его сейчас жители города, паника началась бы знатная. Внешний вид мужчины был действительно пугающим. Только если сильно присмотреться, можно было заметить на его загорелом заросшем лице маленькие черные угольки-глаза, которые выглядели очень добрыми и постоянно щурились, образуя в своих внешних уголках паутинку мимических морщин.

— Хагрид, чары отвлечения внимания работают только в том случае, когда маг сам не пытается привлечь его к себе! — в очередной раз зашипела как рассерженная кошка профессор МакГонагалл.

— Вы простите, профессор. Просто я, это, не видал еще магглятских городков-то, вот, да, — неуклюже оправдывался Хагрид.

Профессор МакГонагалл тяжело вздохнула, поджала тонкие губы и замолчала. Это Хагрид-то «не видал»? Да он же сам много лет назад доставлял сюда, именно в этот город, Гарри Поттера.

Профессор МакГонагалл предчувствовала, что нужный им дом совсем близко. И точно: в паре шагов висел указатель с надписью «Прайвет Драйв». Улица за эти долгие годы, как казалось профессору МакГонагалл, практически не изменилась. Разве что на клумбах цвели всевозможные растения — ведь на дворе стояло лето, июль, а не слякотный октябрь. На двери дома Дурслей висела уже знакомая бронзовая четверка. Да, в жизни магглов мало что изменилось.

Профессор МакГонагалл подошла к порогу, оттеснив Хагрида, который, кажется, собирался своим огромным кулачищем стучать в несчастную деревянную входную дверь, потерла ногами о коврик и нажала кнопочку на звонке.

* * *

Гарри Поттер сидел на кухне в компании друзей и злобно тыкал вилкой в большой кусок ростбифа. Тетя самым возмутительным образом запретила ему выходить из дома. Уже второй по счету день Гарри тенью бродил с одного этажа на другой, валялся в саду, злобно зыркал исподлобья и тяжело вздыхал каждый раз, когда кто-нибудь из членов семьи попадался ему на глаза, но все было тщетно. Аргументация у тети была железной. Да и в подсчетах она, к сожалению, не ошиблась. В письме из Хогвартса сообщалось, что ученик должен подтвердить свое согласие на обучение не позднее тридцать первого июля. А учитывая то, что не все владеют почтовыми совами, а некоторые, родившиеся среди магглов, вовсе считают магию выдумкой, можно было ожидать визита одного из сотрудников учебного заведения в последних числах месяца. Поэтому начиная с двадцать девятого июля Гарри бурно страдал от невозможности привычно бродить по летнему городку. Он, конечно же, понимал, что идея у тети вполне адекватная — она ни за что не сможет найти его, если во время его прогулок нежданно нагрянет какой-нибудь волшебник. Но все равно было обидно.

Внезапно, прервав мрачные размышления Гарри, по дому разнесся отвратительный пискляво-скрежещущий звук дверного звонка, который всегда заставлял Гарри задумываться о вандализме. Тетя Петунья, собирающая старые вещи детей для отправки малоимущим, громко велела открыть уже чертову дверь, иначе она вырвет этот злосчастный механизм и не подумает даже, что Вернон считает его очень эффективным. А еще и нажалуется на детей — мол, сами виноваты, ничего бы не было, если бы открыли дверь сразу, знают же, насколько Петунья может разозлиться, когда ее отрывают от скрупулезного перелопачивания барахла.

Тетя Петунья пару лет назад заразилась вирусом «Феншуя», поэтому с завидной регулярностью и остервенением выкидывала все, что казалось ей захламляющим энергетику дома. Отвлекать ее от любимого занятия было чревато — в таких случаях тетя становилась очень вредной и мстительной. Гарри даже порой казалось, что это фамильная черта Эвансов, которая и у него частенько проявлялась. Поэтому встать со стула и нарочито медленно и громко прошаркать до прихожей все-таки пришлось.

— Здравствуйте. Чем могу помочь? — спросил Гарри через дверь. Тетя и дядя прочно вбили в его голову, что общаться с незнакомцами и открывать кому попало дверь — не самая лучшая идея.

— Добрый день. Меня зовут профессор МакГонагалл. Я бы хотела поговорить с мистером Гарри Джеймсом Поттером по поводу обучения. Некоторое время назад он должен был получить письмо…

— Прошу прощения, что перебиваю. Я все понял. Проходите, пожалуйста.

Гарри был приятно удивлен. Тетя Петунья рассказывала, что в большинстве своем поведение волшебников не объясняется никакой логикой, и из-за этого он ожидал чего угодно, даже внезапно свалившиеся с потолка его комнаты волшебники не сильно бы его озадачили. Поэтому адекватная реакция разговаривавшей с ним женщины, которая, несомненно, была ведьмой, ему импонировала. О заместителе директора Гарри имел некоторую информацию, но хотелось удостовериться, так сказать, вживую.

Профессор МакГонагалл скупо улыбнулась. Она уже поняла, что стоящий перед ней мальчишка и есть тот самый Гарри Поттер. Признаться честно, она очень нервничала перед этой встречей. И опасалась.

Профессор МакГонагалл отчаянно надеялась, что тогда, почти целых десять лет назад, она поступила правильно, защитив ребенка своих лучших и, чего уж таить, любимых учеников всеми возможными способами.

Дамблдор говорил, что Гарри может вырасти еще более дерзким и неуправляемым, чем Джеймс, если будет знать о своей славе. Только вот профессор МакГонагалл совсем не понимала, какая должна быть связь между знанием о своей славе и нормальной жизнью. И сейчас, видя перед собой умного, уверенного в себе, но вежливого мальчика, профессор МакГонагалл почувствовала, что камень с ее души свалился, а волнение постепенно отступило.

— Мистер Поттер, здравствуйте. Очень радует, что мы пришли вовремя и застали вас.

— О, профессор, благодарить за это вы должны мою тетю. Это ее заслуга, — Гарри проказливо улыбнулся. Почему-то он чувствовал в этой женщине что-то близкое и дружественное.

— Неужели? Каким же образом?

— Тетя меня из дома не выпускает уже второй день, — начал говорить Гарри. В этот самый момент профессору МакГонагалл пришлось невербально кинуть в ногу Хагрида жалящее проклятие, потому что, судя по его лицу, Хагрид собирался разразиться тирадой о гадких магглах, мучающих бедного Гарричку. — Она подсчитала, что за мной должны прийти до тридцатого числа. Так и сказала, что пару дней дома посижу и ничего со мной не будет. Ну, вообще-то, она права. В это время дня я обычно с друзьями гуляю. Вряд ли она смогла бы меня найти.

— Вот оно что. Вашей тете, мистер Поттер, не откажешь в находчивости. Не могли бы вы ее позвать?

— Конечно. Проходите в комнату, располагайтесь. Сейчас я схожу за тетей.

Гарри заглянул на кухню, наказав друзьям сидеть как можно тише, и побежал по лестнице на второй этаж, перепрыгивая большую часть ступенек, а профессор МакГонагалл вцепилась, словно клещ, в руку Хагрида и поволокла его в гостиную.

— Хагрид, вы совершенный, непроходимый идиот, — зашипела она. — Вы когда-нибудь пробовали думать? Видно же, что Гарри в замечательных отношениях со своими родственниками! А вы что пытались сделать? Начать оскорблять людей, с которыми он прожил всю жизнь? А об элементарной вежливости вам кто-нибудь рассказывал? Нет? Удивительно! А я и не заметила! Хагрид, люди обычно, когда видят друг друга впервые, для начала представляются!

С каждым словом голос профессора МакГонагалл звучал все тише и все более угрожающе. Хагрид сжимался на своем месте, стараясь быть наименее заметным, что, впрочем, ему не удавалось. Да и не удалось бы при всем желании.

— Ну я же это, знаком с Гарри! Я же его вез сюда… тогда! Я его нянчил! — всхлипнул он.

— Хагрид… Мальчику тогда был год. Год, понимаете? Он вас не помнит!

Гарри, замерший на лестнице и слушающий разговор двух волшебников, еле-еле сдержался, чтобы не захохотать. Да, правду говорят, что первое впечатление чаще всего бывает самым верным. Профессор МакГонагалл Гарри определенно понравилась.

* * *

— Здравствуйте, профессор МакГонагалл. Честно говоря, десять лет назад я бы ни за что не подумала, что нам с вами придется столкнуться еще раз, — тетя Петунья вежливо улыбнулась, наливая гостье чай и изредка бросая не очень довольные взгляды на Хагрида, который, судя по всему, в данный момент тяжестью своего тела обеспечивал трагическую кончину ее любимому дивану.

— Добрый день, Петунья... Вы позволите называть себя по имени? — после короткого мягкого кивка профессор МакГонагалл продолжила: — К сожалению, директор школы — профессор Альбус Дамблдор — отчего-то решил, что для ознакомления с волшебным миром вашего племянника нужно послать именно нашего лесничего, которого вы сейчас, собственно говоря, и имеете честь лицезреть. Все, что я смогла сделать, — это сопроводить мистера Рубеуса Хагрида, чтобы проконтролировать процесс.

— Спасибо, профессор. Я догадываюсь, что в данном случае ваше присутствие просто необходимо. Но, к счастью, Гарри и сам знает, что он волшебник, так что казусов, подобных тем, что случились в доме моих родителей, не предвидится.

Профессор МакГонагалл цепко наблюдала за Петуньей Дурсль и радовалась увиденному. Судя по всему, она была абсолютно права, когда нейтрализовала чары Дамблдора на письме и ребенке. Будучи молодой кормящей матерью, Петунья быстро свыклась с тем, что под ее опекой оказалось на одного ребенка больше, а угрызения совести и печаль по родной сестре не позволили ей пустить дело на самотек. Профессор МакГонагалл догадывалась, что именно из-за Петуньи ее муж относился к племяннику достаточно хорошо. Что, впрочем, было неудивительно, учитывая то, что родные сестры должны быть похожи хоть в чем-то, а уж командовать и строить всех Лили умела не хуже самой профессора МакГонагалл.

— Гарри, выходи уже, хватит сопеть из-за угла! — внезапно со смехом прикрикнула Петунья.

Осознав, что его рассекретили, Гарри понуро вышел из кухни и сел рядом с тетей. Он надеялся, что ребята и без него будут стараться вести себя тихо, чтобы не лишиться своей памяти.

— Итак, мистер Поттер. Как я понимаю, убеждать вас в том, что магия существует, нецелесообразно. В таком случае, вы можете задать мне интересующие вас вопросы, а потом мы направимся прямиком на Косую Аллею.

— Да, у меня есть некоторые вопросы, профессор. Тетя Петунья, конечно же, рассказала мне все, что знает, но я подумал, что с тех времен многое могло измениться, — начал Гарри.

— Такая инициатива похвальна, мистер Поттер. Можете продолжать, — улыбнулась профессор МакГонагалл. Ей очень импонировал юноша, в которого превратился тот малыш Гарри, которого она старалась спасти.

— Во-первых, я хотел бы узнать, как происходит адаптация магглорожденных и маггловоспитанных учеников в новом для них мире. Мне кажется, что обязательно нужно узнать законы и негласные правила, чтобы не попасть впросак при встрече с коренными магами.

— Гарри, да что ж ты такое говоришь! — вмешался в беседу Хагрид. — Зачем ж тебе эти все заморочки чистокровные, ты же это, герой, вот! Светлый!

Профессор МакГонагалл поморщилась от этой тирады, Петунья удивленно вздернула брови, чем небезосновательно напомнила присутствующим магам одного из профессоров Хогвартса, а Гарри подавился чаем.

— То есть как? Мистер Хагрид, вы знаете, что существует поговорка о том, что лезть в чужой монастырь со своим уставом не следует? Я не собираюсь выставлять себя невоспитанным идиотом из-за того, что вырос в другом мире, — мои родители все-таки были волшебниками. Я принадлежу обоим мирам — и волшебному, и маггловскому, и если в среде обычных людей я прекрасно ориентируюсь, то правила поведения волшебников для меня являются темным лесом!

— Мистер Поттер, Гарри, я прекрасно понимаю твои желания и полностью тебя поддерживаю в этом решении. Мы сегодня приобретем для тебя несколько соответствующих книг и сову, чтобы ты мог при необходимости посоветоваться со мной, если будешь в чем-то неуверен. Я понимаю, что тебе неуютно ехать в школу неподготовленным. Ты хотел бы уточнить что-нибудь еще?

Гарри очень обрадовался услышанному в голосе профессора МакГонагалл одобрению. Значит, он поступил правильно, задавшись вопросом о легализации собственных знаний.

— Профессор, вы могли бы рассказать мне о предметах в Хогвартсе? Тетя говорила, что моя мама рассказывала ей о своих любимых предметах и профессорах, преподававших их — о Зельеварении с Горацием Слагхорном и о Трансфигурации с вами.

Профессор МакГонагалл слегка зарделась. Ей были очень приятны характеристики, данные Лили — ее лучшей и самой любимой ученицы, и то, что сам Гарри доверился мнению своей матери в этом вопросе. Но, к сожалению, за прошедшее время многое в школе изменилось.

— Спасибо за похвалу, Гарри. Твоя мама была моей любимой ученицей, я думаю, мы найдем время, чтобы обсудить это. Наверное, тебе многое хотелось бы узнать и о ней, и о твоем отце Джеймсе. На первых трех курсах вы будете изучать Трансфигурацию, Чары, Защиту от Темных искусств, Историю магии, Астрономию, Полеты на метле и Зельеварение. К сожалению, на настоящий момент преподавательский состав не такой блистательный, как был во время учебы твоей матери. Но я могу посоветовать тебе определенную литературу, чтобы обеспечить отсутствие пробелов в знаниях.

— Спасибо, профессор! Скажите, а кто сейчас преподает основные дисциплины? — глаза Гарри горели энтузиазмом, и профессор МакГонагалл чувствовала, как ее сердце обливается кровью, потому что она понимала, какое разочарование его ожидает.

— Трансфигурацию все так же преподаю я, а Чары — профессор Филиус Флитвик, чемпион множества общеевропейских дуэльных турниров. А вот преподаватель Зельеварения, к сожалению, сменился. С тысяча девятьсот восемьдесят первого года место Горация Слагхорна занимает Северус Снейп.

— Снейп? Этот немытый угрюмый мальчишка, который повсюду таскался за Лили? — удивилась Петунья. — Профессор МакГонагалл, но как же так? Я более чем уверена, что его характер с возрастом не то что не изменился, а стал еще хуже!

— Вы полностью правы, Петунья, — мрачно подтвердила профессор МакГонагалл. — К моему глубочайшему сожалению и абсолютному непониманию, директор Дамблдор назначил Северуса Снейпа деканом факультета Слизерин и преподавателем Зельеварения в обход всех правил, мотивировав это тем, что Северус Снейп является его личным шпионом в ставке Волдеморта и, цитирую, «мальчику нужны поощрения». Зато теперь этот мальчик третирует учеников всех факультетов кроме своего собственного и совершенно не соответствует занимаемой должности! Преподавательская этика и Северус Снейп — это, можно сказать, полные противоположности!

* * *

Много чего интересного еще узнал Гарри во время беседы с профессором МакГонагалл. Например, что ему больше всех стоит опасаться атак от нового декана Слизерина — оказывается, профессор Снейп еще в школе враждовал с отцом Гарри. Тетя Петунья по этому поводу оправданно возмущалась, но понимала, что профессор МакГонагалл не может действовать в обход директора в таких важных вопросах как назначение преподавателей.

Впрочем, несмотря на далеко не радостные результаты беседы, пришло время отправляться за покупками на Косую Аллею. Профессор МакГонагалл объяснила Гарри, что проще всего будет аппарировать, но для этого он должен приготовиться к неприятным ощущениям.

Однако Гарри это все не очень волновало. Больше всего ему хотелось посмотреть на волшебников после стольких лет ожидания.

— Профессор, это Чаринг-Кросс-Роуд? — удивленно спросил Гарри. — Самый центр Лондона?

— Именно так, Гарри, — довольным голосом ответила профессор МакГонагалл. — Я подумала, что тебе стоит знать, как добраться до магической части Лондона.

Профессор МакГонагалл провела Гарри немного дальше по улице, остановилась рядом с музыкальным магазином и сказала, что они наконец-таки пришли.

— Это паб «Дырявый Котел», Гарри. Именно через него лежит путь на Косую Аллею.