Веселая компания (джен)

Зачем я здесь?

Все это немного странно, раньше мне очень редко давали свободу действий. Старшие меня как будто даже не замечали, я была лишь бесполезной мелкой тенью, которую терпели, потому что иначе нельзя. А теперь я шла по коридору, ведомая под руки двумя здоровенными парнями. Я не знала, что происходит, я не понимала, где я: на скамейках вдоль коридора сидели какие-то странные люди в больничных пижамах. Вид у них был абсолютно безумный: не похоже, что хоть кто-то из них мог сам себя обслужить. Впереди сновали медработники в белых халатах и чепчиках. Похоже, я в больнице.

Я остановилась, чтобы оглядеться, но меня тут же прихватили крепче и буквально поволокли вперед, и мне ничего не оставалось, кроме как продолжить озираться на ходу.

Меня завели в какую-то небольшую комнату, посреди которой была высокая кушетка с ремнями. Стоп, это никуда не годится. Я не знаю, зачем меня сюда отправили, но смиренно ждать в неизвестности я не собиралась.

— Эй, что происходит? Вы кто такие?

Голос был странным — мужским, но неестественно высоким. Я невольно огляделась вокруг, чтобы посмотреть на свое отражение… но нет, стоп, я же знаю, как выгляжу…

— Том?

Меня силой уложили на кушетку и теперь явно дожидались чьих-то распоряжений, и я почти сразу догадалась, чьих — сразу следом за мной в комнату вошел пожилой мужчина в белой рубашке и в галстуке.

— Кто ты? — с ноткой подозрительности спросил он, когда я не отреагировала на оклик.

Из-за страха и неопределенности мне было трудно сосредоточиться, и я не то чтобы очень привыкла называть людям свое имя, но мне все же удалось выдавить:

— Джинни.

Мужчина проницательно глядел на меня, и что-то в нем вызывало расположение и доверие. Возможно, все дело было в контрасте: не с громилами же, которые тащили меня по коридору, разговаривать. А женщина, которая ковырялась с каким-то прибором, интереса у меня не вызвала.

— Джинни Уизли, — добавила я, потому что слишком уж испытующим был направленный на меня взгляд.

— Мы раньше не встречались? — с плохо скрываемым любопытством уточнил мужчина.

— Не думаю, — осторожно сказала я. — А вы…

— Я твой доктор, — охотно подсказал он, как будто в том, что я этого не знаю, нет ничего странного. — Ты знаешь, что здесь происходит?

— Конечно, — солгала я чисто машинально, но почти сразу поняла, что слишком поторопилась — моя демонстративная уверенность не осталась без внимания.

Доктор продолжал пристально на меня смотреть, а я оглядывалась по сторонам, ища пути к бегству. Я отчаянно нуждалась в том, чтобы остановиться хотя бы на пару минут и во всем разобраться.

— Есть идеи, почему здесь именно ты, Джинни? — по-деловому спросил доктор.

Я лишь покачала головой. Я, хоть и была самой младшей, не была дурой. Это было сделано не ради меня, точно нет. О моем желании не спросили, никаких рекомендаций не дали…

— Что ж, — доктор тяжело вздохнул и приблизился. — Даже если так, планы не меняются. Пожалуйста, ложись… Джинни.

— Зачем? — спросила я, внутренне напрягаясь. Не то чтобы я могла что-то противопоставить. Я здесь заведомо в проигрыше. Я почувствовала, как здоровяки давят мне на плечи, вновь укладывая на кушетку. Мне это не нравилось. Сердце билось у самого горла, от беспомощности хотелось плакать.

— Не волнуйся, — сказал доктор, оттесняя громилу и мягко кладя руку мне на плечо. В его голосе мне послышались забота и искреннее беспокойство. Мне захотелось довериться ему. Что ж, это весьма кстати. Раз уж я ничего не могу изменить, это очень здорово, что я нахожу себе оправдания. — Расслабься, Джинни, с тобой все будет хорошо.

Я легла и попыталась последовать совету, но сердце все равно выбивало неровную дробь. Женщина приблизилась к изголовью кушетки — было неуютно смотреть на нее снизу вверх. Она смазала мне виски чем-то холодным, и этот холод начал проникать внутрь: в голову, затылок, по шее, к желудку, потом в пятки. Я снова попыталась воспротивиться, когда в комнату вошли еще двое и прижали к кушетке мои ноги. Но доктор ободряюще похлопал меня по плечу и сказал:

— Будь умницей, Том… то есть Джинни, прости. Все закончится очень быстро.

Мне в рот запихнули какую-то резиновую штуку, из-за которой я не могла даже языком пошевелить, но в ней было отверстие, позволявшее мне свободно дышать. Я смотрела на доктора — его гипнотизирующий взгляд успокаивал. Он продолжал что-то говорить, но я уже не понимала слов.

Я почувствовала прикосновение к вискам, и вот тогда я поняла, что я здесь делаю, почему после стольких лет затворничества меня выпустили на поверхность.

Сначала была боль.

А потом я умерла.

* * *

Дела обстоят — хуже некуда. Доктор воплотил свою угрозу в жизнь, хотя мы до последнего сомневались, что ему хватит духу на убийство. Он считает себя ученым, он искренне уверен, что действует в наших интересах. «Должен остаться только один, — сказал доктор, — и тогда личность будет гармоничной и функциональной».

Глупо было рассчитывать, что он станет разбираться и вникать в то, кого именно убивает. Мы отправили Джинни, в надежде, что он хоть на миг усомнится, задумается. Но, похоже, мы слишком высоко оценили его проницательность. Он не видел ничего сверх того, что воспринимали его глаза. Он считал Тома Риддла больным, и он его лечил, отсекая все лишнее.

— Кто ты? — спросил доктор, едва я расположился в кресле напротив него.

Атмосфера в кабинете была довольно уютной, но я не обманывался: на окнах были решетки, а за дверью поджидали санитары. Доктор знал, что если здесь появятся Том или Белла, ему не поздоровится, но он был готов пойти на этот риск. Он был не в меру любопытный, и прекрасно знал, что, надень он на нас смирительную рубашку, разговаривать мы не станем.

— Кадмус, — сказал я, подавляя тяжелый вздох.

— Почему именно ты? — спросил доктор.

Я пожал плечами. Разве это не очевидно?

— На мне большая ответственность, — сказал я. — Я должен провести переговоры, убедить вас остановиться. Вы убили Джинни, а ведь ей было всего одиннадцать. Мы не хотим, чтобы еще кто-то умер.

Казалось, мои слова удивили доктора. Он действительно не воспринимал уничтожение одного из нас как убийство.

— Ее действительно больше нет с вами? — озадаченно спросил он, и что-то внутри меня взорвалось. Я не мог точно определить, кто это был — Гарри или Том, но я понимал их ярость. Доктора не интересовали жизнь и смерть, ему было важно лишь, увенчался ли его эксперимент успехом.

Но раз так, то я не знал, что я могу сделать. Какие аргументы могут его переубедить? Ему на нас плевать, он делает науку. Значит, единственный шанс — заинтересовать его.

— Видимо, переговоры о помиловании заведомо провальные, — сказал я, осторожно подбирая слова. Моя спина покрывалась холодным потом, мысли путались. — А значит, все, что я могу сделать — решить, кто будет следующим. А поскольку подставить кого-либо я не смогу, то это, очевидно, буду я сам. Но послушайте, доктор, неужели «вылечить» нас важнее, чем изучить наш феномен? Если вы убьете меня, я уже не смогу вызывать того, с кем вы хотите поговорить. Вам придется уповать на удачу, и уж поверьте, если остальные озлобятся, вы не узнаете больше ничего.

— Но у тебя нет власти над теми, кто мне интересен больше всего, — сказал доктор, и я понял, что начался торг. Хороший знак.

— Вы имеете в виду Тома? — уточнил я. — Он, конечно, мне не подвластен, но я могу попробовать его убедить, если вы пообещаете больше никого не убивать.

— Но это вовсе не…

— Не надо играть со словами, док, — жестко сказал я. — То, что вы сделали — самое настоящее убийство, и после этого вам нет доверия. И если вы рассчитываете, что Том появится, и вы успеете его уничтожить — забудьте об этом. Он контролирует ситуацию лучше, чем я.

Доктор явно задумался. Я не был уверен, что убедил его, но если у него возникла хоть капля сомнения — это уже можно считать успехом. Потому что он слеп, как крот, в своем убеждении: если его никогда не упаковывали в смирительную рубашку, значит, он здоров. В реальности же все дело в ярлыках: Том — пациент, а он — доктор. Том, конечно, совершал ошибки, и ужасные, и если бы была возможность уничтожить его, не задевая остальных, кто живет в этом теле, я бы даже спорить не стал. Но факт в том, что чтобы добраться до Тома, надо сначала уничтожить нас. И доктор, кажется, пришел к тому же выводу.

— Лично мне кажется куда более вероятным, что ты не контролируешь вашу маленькую компанию, а объединяешь ее, Кадмус.

Не было смысла возражать. Если бы не я — они бы никогда не встретились и не снизошли до переговоров.

— Что в этом плохого? — спросил я. — Наша сила — в единстве, у каждого своя роль…

— Вот в этом-то и проблема, — мягко сказал доктор. — Все роли должны быть у одного.

И я понял, что окончательно провалил переговоры. Приговор был вынесен.

* * *

Кричер плохой эльф, Кричер ничего не может поделать!

Глупые презренные магглы думают, что могут победить величайшего волшебника века? Они думают, что хозяин склонится перед ними, но они ошибаются. Хозяин набирает силу. Хозяин выжидает свой час. И он наступит, Кричер должен только выиграть время, как можно больше.

Морочить голову этим магглам, обманывать их, угрожать им, плевать им в лицо, а потом извиняться — это сбивает с толку. Плакать и молить о милосердии, а потом угрожать, смеяться и снова рыдать, чувствуя приближение смерти.

Бедный Кричер ни на что не годен, он абсолютно беспомощен, но Кричер хороший эльф. Он сделает, как повелел хозяин!

* * *

Я так долго ждала этого дня, и вот он, наконец, настал. День, когда я честно заслужу одобрение моего господина. Гений не должен быть запертым в четырех стенах. Хватит метать бисер перед свиньями, пора обрести свободу и показать этим грязным магглам, кто их хозяин и повелитель!

О, мой Лорд не дает простых поручений. Но он не ошибся, посылая меня, и я ему это докажу. Мерзкие магглы ослабили нас, попытались отобрать наше оружие… но я покажу им, на что способна. Они думают, что следят за мной двадцать четыре часа в сутки… но это не так. Это я слежу за ними, и я знаю их слабости. И пусть я ограничена мужским телом, при должном мастерстве и оно сослужит хорошую службу. А уж я-то знаю правила игры. Нам определенно повезло с доктором, не понимаю, почему мы не воспользовались его особенностью раньше.

— Привет, красавчик, — я не стала терять время, его у нас не так много.

Я подловила доктора в коридоре, намереваясь уединиться с ним и перейти к главному. Если ему понравится этот небольшой аттракцион — мы спасены. Судя по тому, как загорелись его глаза, мои старания попали на благодатную почву.

— Беллатрикс, я прав? — спросил он, приближаясь ко мне на расстояние вытянутой руки.

— Да, милый, — сказала я хрипловато, с придыханием, и приблизилась вплотную, облизывая губы.

Он не мог проигнорировать этот сигнал, и он попал на крючок. Старый развратник, похоже, разгадал мою игру, но главное — он был не прочь в нее поиграть.

— Идем ко мне в кабинет, — сказал он.

Я заметила косые и чуть брезгливые взгляды санитаров, и послала одному из них воздушный поцелуй. Я могу играть в эту игру с кем угодно, лишь бы заполучить главный приз — одобрение моего господина. Но вот дверь заперта, доктор усаживается в кресло и смотрит на меня с любопытством.

— Не делай глупостей, ладно? — сказал он. — Давай просто поговорим.

Ага, как же, знаю я тебя. Ты хоть и корчишь из себя великого моралиста и ученого, но на самом деле ты самый обычный мужчина. И хотя мое тело благодаря твоим «процедурам» теперь вряд ли познает те же радости, я все еще помню, каким нестерпимым бывает желание.

— Как скажешь, док, — произнесла я, выдерживая всю ту же интонацию. — Я в твоей власти.

Я опустилась на пол перед ним и оперлась подбородком в его колени, вполне прозрачно намекая на свои намерения.

— Ты это серьезно, Беллатрикс? — спросил доктор. — Ты и правда столь низко оцениваешь мою нравственность?

— Причем тут нравственность, док? — промурлыкала я, протягивая руки к ширинке его брюк. — Инстинкт, развлечение, небольшая отдушина в этом мрачном месте.

Он остановил меня деликатно, но твердо. Комплиментом моим стараниям стали его дрожащие пальцы и очень горячие руки.

— Это неприемлемо, — сказал доктор, но глаза его предательски блестели.

— Да брось, — почти шепотом сказала я, резко подаваясь вперед и прикасаясь губами к его губам.

Он вскочил, оттолкнув меня. Потерял контроль, я на верном пути. Надо лишь разрушить последний барьер, найти заветный ключик.

— Если ты не хочешь нормально разговаривать, мы перейдем к следующему этапу прямо сейчас.

Говорил он сухо и отрывисто, и что-то внутри меня сломалось. Я услышала приговор в его голосе. Если этот мерзкий человек и питал слабость к смазливым мальчикам, Том в их число явно не входил.

«Мой повелитель?» — мысленно позвала я, надеясь на помощь или хотя бы подсказку. Величайший темный волшебник не может бросить самую верную свою сторонницу.

Ответом мне служила тишина. Доктор открыл дверь и позвал санитаров.

«Мой Лорд, что мне делать?» — я уже готова была заплакать, но ответа не было.

Санитары приближались, и решение возникло в доли секунды. Доктор не ожидал подвоха, и я бросилась на него, желая лишь одного: убить. Я повалила его на пол и вонзила зубы в горло, сжимая челюсти изо всех сил. Я чувствовала, как под зубами пульсируют сосуды, как сжимается гортань, с трудом пропуская воздух, как играют мышцы. Я не знала, смогу ли на самом деле убить его, но зубы не разжимала. Я чувствовала, как меня бьют и пытаются оттащить, но что эти мерзкие твари могли сделать мне, кроме как убить? А это они планировали в любом случае.

Вскоре наступила тяжелая тьма.

Проснувшись, я почувствовала боль.

А потом мой господин остался без слуги.

* * *

Что за суета? Откуда истерика?

Я и так давно мертва, и не вижу трагедии в том, чтобы это случилось еще раз. Не так уж это страшно, и даже осмелюсь предположить, что для меня это — шанс. Однажды я упустила свою возможность и осталась здесь, прозябать в сером холодном мареве целую вечность.

Не чувствовать ни запахов, ни вкусов, не иметь возможности обнять дорогого человека — разве такое существование достойно сожалений? Колыхаться на сквозняках, подобно невесомому облаку пара, без цели, без смысла, кричать изо всех сил, но оставаться незамеченной и никому не нужной. Если бы я раньше узнала, что тут происходит, я бы вызвалась добровольцем.

Пусть выживают те, кому это надо. Я же не стану более занимать чужое место и досаждать реальности своим пустым существованием. Давайте, доктор, делайте, что вы там собирались. Мне немного жаль, что моя смерть, возможно, нанесет ущерб вашей репутации и вашей совести, но выбора у нас обоих нет. Судьба сплела свою сеть, мы можем лишь смиренно принять предначертанное.

Я умерла давным-давно, осталось лишь избавиться от тела. Спасибо, доктор, за подаренную свободу.

* * *

— Отвяжись! Не трогай меня!

Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое. А эти громилы снова пытаются куда-то меня тащить.

— Ты чего шипишь, придурок? Вообще остатки разума потерял? Ну, ничего, не ты первый, не ты последний. Пойдем-ка.

Я таки извернулась и цапнула одного из них за руку. Меня тут же связали в узел и обезвредили, но я с удовольствием наблюдала, как рука опухает от смертельного яда, как мерзкий человечишка хватает ртом воздух, еще не осознавая, что обречен. Вот так-то. Маленькая месть за плохое настроение хозяина.

Я облизнула зубы, пробуя кровь на вкус. Жаль, что доктор после общения с одной из нас носит шину на шее. А то я бы не промахнулась…

Я свернулась клубочком и закрыла глаза. Хозяин сказал, чтобы я берегла себя и постаралась выжить. Это очень важно, потому что от этого зависит, сколько времени будет у него самого, чтобы подготовиться к битве.

Потому что есть кое-что, о чем он не хотел сообщать даже самым близким.

Кое-что, что наверняка будет нашему доктору по душе.

Гарри оказался не таким простаком, как прикидывался. Долгое время он строил из себя наивного беспомощного ребенка, но теперь, когда Хозяин хотел выставить его под удар, он ловко извернулся и подставил меня. Это было неожиданно и немного обидно, но я знала, что теперь должна выиграть время. Хозяину надо подготовиться к битве. Потому что остаться может только один…

* * *

В кабинете было прохладно: весеннее солнце, казалось, не могло пробиться сквозь железные решетки. Мне было грустно и немного страшно, но, если честно, я всегда знал, что этот день настанет.

— Сколько вас осталось? — спросил доктор.

— Двое. Только я и Том.

Мы вместе с рождения, мы части одного целого, как инь и ян. И я бы не хотел избавляться от него совсем, но Том зашел слишком далеко. Смерть нашей матери можно считать случайностью, и было бы глупо винить новорожденного в том, что у роженицы остановилось сердце. То, что произошло с Миртл, было глупостью, за которую Тому следовало бы ответить по закону. Но смерть нашего отца я простить ему не мог. Я хотел избавиться от Тома. Проблема была в способе, предложенном доктором. Наши шансы были равны, но не совсем. Том был старше, сильнее и хитрее. На моей стороне было лишь расположение доктора — он тоже хотел, чтобы выжил я. Но так же как я могу выпихнуть на передний план Тома, так же и он может выпихнуть меня. Вопрос лишь в том, повезет ли мне под конец так же, как везло раньше. Ведь он пытался подставить меня каждый раз, после каждой новой смерти. И я пошел бы на это, если бы мог утянуть за собой и Тома. Но поскольку никто кроме меня не мог бросить ему вызов, мне пришлось остаться, в ожидании последней схватки.

— Гарри?

— Все в порядке, доктор.

Это было ложью. Я знал, что решающий момент близок, и что уже к вечеру будет ясно, кто из нас выживет. И хотя мне сейчас отчаянно хочется оттянуть этот миг, прожить еще один денек в покое и безопасности, я понимаю, что откладывать не имеет смысла. Завтра это будет так же страшно и тяжело, как сегодня. Поэтому лучше бы сделать это побыстрее.

— Давайте начнем, — негромко, но твердо сказал я. — Я дам вам сигнал начинать и выпихну его «в реальность» за секунду до начала.

— Хорошо, Гарри, — доктор тепло улыбнулся. — Ты чудный мальчик, и очень храбрый.

* * *

Доктор Дамблдор вошел в палату, в которой приходил в себя после очередного сеанса Том Риддл. Уникальный пациент, беспрецедентный случай — грех было не проверить действенность электрошоковой терапии при лечении диссоциативного расстройства. Пока что рано делать однозначные выводы, но очень похоже, что удалось «стереть» все личности, кроме одной. Вполне вероятно, что это всего лишь временный эффект, и потом либо появятся новые личности, либо вернутся прежние, когда память пациента начнет восстанавливаться.

И главный, и наиболее любопытный вопрос: кто остался? Кем на самом деле считает себя Риддл: убийцей или невинным ребенком? Что же он выбрал в самом конце? Пациент пошевелился, и доктор Дамблдор придвинул к его кровати стул, нетерпеливо дожидаясь беседы.

— Как ты, мальчик мой?

Ответ последовал не сразу. Молодой человек моргнул несколько раз, покрутил головой, а потом снова как будто задремал. Но через несколько минут опять открыл глаза и заплетающимся языком пробормотал:

— Доктор? Что теперь со мной будет?

Проигнорировав вопрос, Дамблдор наклонился чуть ближе, всматриваясь в лицо пациента.

— Кто ты? — негромко спросил он.

— Я… Гарри, — пробормотал пациент и снова прикрыл глаза, как будто очень устал.

— Все будет хорошо, Гарри, — с явным облегчением сказал доктор. — Ты просто молодчина.

Он поднялся, с трудом скрывая самодовольную улыбку.

— Отдыхай, Гарри. Я зайду к тебе позже.

Доктор покинул палату и не увидел, как торжествующе блеснули глаза его пациента.

Это было проще, чем казалось. Магглы так глупы и наивны… И теперь, когда ничто не стоит на пути к власти и могуществу, Темный Лорд Волдеморт заявит о себе. Он отомстит за Беллу и Нагайну. Он создаст новые хоркруксы, найдет сторонников и вернется к Дамблдору. И тогда старый дурак поймет, что связался с силами, которые ему не по зубам.