«Путь в ничто», или Об особенностях восприятия терминологии (джен)

Они торчат тут уже третий день.

Какая-то идиотская избушка посреди такого же идиотского леса — он до сих пор удивляется, как их сюда занесло. Хотя почему, собственно, их? Его. Это же он сюда аппарировал.

С другой стороны, куда смог — туда и аппарировал. Чудо вообще, что что-то получилось. С его-то фантастической способностью к аппарации.

Вот они и застряли…

Вообще, вышло, конечно, на редкость глупо. Налетели на авроров, зачем-то полезли в драку… ну хорошо, хорошо, будем справедливы — не они. Драться полез Люциус, ну, а ему просто уже выбора не осталось. Вот старший Малфой бы обрадовался, когда бы ему из аврората сова прилетела с предложением заплатить штраф и забрать в обмен сына. Его-то отец хмыкнул бы, отвесил заслуженный подзатыльник — да и забыл, разве что денег карманных на сумму штрафа лишил бы. А вот у Абраксаса Малфоя, по словам его сына, методы воспитания были несколько… так скажем, иные.

Ну и что мы имеем теперь?

Мы имеем двух малолетних придурков, сидящих незнамо где третий день и не знающих, что страшнее — если их найдут или если нет. Потому что в обоих случаях ждут их фантастические совершенно неприятности.

Начать с того, что они сбежали из школы вечером учебного дня, пусть даже и пятницы. Это уже само по себе было достаточно плохо — но как же, Люциус желает развлечься, у него какое-то срочное дело в Хогсмиде, но если ты занят, Уолли, то я, разумеется, пойду сам. Ну какой уж тут занят… отправились вместе, конечно. И если три дня назад они оба были уверены, что хорошо, что вместе, то сегодня уверенность эта заметно подтаяла.

Н-да.

Дело в том, что аппарация давалась МакНейру не то, что с трудом — это было не совсем точное определение. Сама по себе она у него вышла с первого раза — проблема была не, как бы это сказать, в действии, а в способе.

Вот тут он застрял.

Потому что не понимал, по какому принципу это делается. Нацелиться было легко, сконцентрироваться на желании попасть — запросто, крутануться на месте правильно — вообще без проблем… а вот о «путь в ничто» он споткнулся.

Потому что он никогда не понимал абстрактных понятий, а представить себе это ничто, да ещё с ведущим в него путём он не мог.

Аппарация в результате получалась — причём прекрасно и аккуратно, его ни разу за все занятия не расщепляло — нормально, а вот попадал он в итоге… да куда только его не заносило.

Однажды он даже оказался на кухне, до полусмерти, кажется, перепугав эльфов.

В другой раз его вообще занесло на крышу, откуда его снимали под дикие вопли соучеников (сколько носов он разбил потом гриффам… о-о!) и отчаянную ругань преподавателей.

В итоге экзамен на аппарацию он не сдал, но заниматься не прекращал — например, с тем же Малфоем, который имел глупость самоуверенно заявить как-то на всю гостиную, что это просто преподаватель у них тупой, а если бы Уолли учил кто-то нормальный, тот мигом бы научился. И тут Нарцисса Блэк со своей ангельской улыбкой сказала:

— А ты сам смог бы научить его, Люци?

Ну и всё… Так они и попались.

Уолден был уверен, что Нарцисса сделала это нарочно. Привыкнув к его постоянному покровительству и защите, она стремилась отвечать ему тем же, и если в драках помощи от неё, разумеется, не было никакой — не потому, что она плохо владела чарами, она была превосходной волшебницей, чрезвычайно хитроумной, изобретательной и совершенно неожиданно смелой, а потому что, ну, это было просто немыслимо — то в тех же чарах он с благодарностью принимал её помощь.

Кто ж знал, к чему это всё приведёт.

Люциус честно старался.

Когда в какой-то момент стало понятно, что «наскоком» эту проблему не решить, он начал разрабатывать всякие планы. К его чести нужно сказать, что он быстро понял суть проблемы Уолдена и искренне попробовал объяснить ему, что такое это «ничто» и как надо искать в него путь. Делал он это со всей увлечённостью молодости, ссылаясь на каких-то древних китайцев и цитируя целыми страницами тексты, которые МакНейр переставал понимать слове примерно на третьем. Тогда Люциус притащил ему какую-то книжку, вручил — та была тоненькой и выглядела совсем не страшно, и называлась коротко, хотя и непонятно: «Коаны». Люциус потребовал от него прочитать её «не спеша — скажем, за пару недель» — а главное, понять и обдумать.

Знай МакНейр Малфоя к тому моменту получше, он отказался бы, даже не начиная — но они, хоть и общались с первого курса, но близки по-настоящему не были, и он согласился.

Причём, когда он открыл книжку и прочитал первый коан — всё было просто отлично, и он даже подумал, что Малфой его разыграл, потому что о чём тут, собственно, думать? Всё же в конце и написано…

А вот когда прочитал второй — понял, что, кажется… ничего не понял. Он решил пока его пропустить и прочёл третий… потом четвёртый — и так пока не дошёл до конца.

В целом, коаны для него поделились на две группы: очевидные, над которыми непонятно, о чём было думать — и до такой же степени непонятные, думать над которыми тоже было невозможно, потому что нельзя обдумывать до такой степени непонятные вещи.

Через две недели Люциус устроил Уолдену экзамен: они заперлись в опустевшей спальне, не пошли на уроки, и Малфой заставил приятеля объяснить ему каждый прочитанный коан.

Тот объяснил — что смог.

Малфой почему-то был совершенно потрясён результатом, сказал что-то вроде: «Ну знаешь… а ещё изображаешь тут из себя!» и немедленно потащил в Запретный лес — тренироваться.

На робкий вопрос Уолдена, при чём тут ничто и путь в него, Люциус раздражённо гаркнул, что Уолли сам прекрасно всё понимает и просто над ним издевается. Тот спорить не стал — в конце концов, ещё его дед говорил, что человеку всегда самому виднее, издеваются над ним или нет — и расспрашивать прекратил.

В тот вечер его занесло всего-то в озеро, откуда перепуганный насмерть Люциус немедленно вытащил его заклинанием, кажется, левитации, а потом они очень быстро бежали к замку и до ночи уже не высовывались из гостиной — пока разъярённый завхоз разыскивал тех идиотов, что вздумали сунуться в озеро в брачный период… кого-то там, Уолден не запомнил, а Люциус просто ужасно ругался.

Нарцисса смеялась и говорила, что она в них обоих верит. Это было, безусловно, невероятно приятно, но очень и очень осложняло жизнь обоим — потому что теперь стало практически делом чести.

А честь, несомненно, нужно было блюсти.

Уолден честно пытался представить себе это «ничто» — представлять путь было проще — получалась почему-то пахнущая пылью темнота, идти в которую совершенно не хотелось. Ну и, соответственно, не получалось.

И вот с таким вот… навыком Уолден и аппарировал три дня назад от авроров, к которым совершенно пьяный и чем-то ужасно довольный Малфой зачем-то полез сперва с оскорблениями, а затем и с побоями. И это ещё хорошо, что авроры те тоже были пьяны не меньше.

Каким чудом они посреди леса оказались именно в избушке — МакНейр, конечно, не знал. Беда была в том, что он впервые аппарировал вместе с кем-то — плюс этот кто-то аппарировать абсолютно не желал и активно сопротивлялся. В целом, учитывая обстоятельства, результат можно было считать вполне приемлемым — и всё же Люциус пострадал. Причём, что самое обидное, не при аппарации — это было бы хотя бы понятно — а при падении с крыши, куда они приземлились.

Вернее, пострадали-то они оба, но Уолден был хотя бы сам виноват, а вот Малфой попал ни за что.

Во время падения они оба что-то сломали: МакНейр — свою палочку, а Люциус — руку. Правую.

Самое забавное, что они оба были искренне убеждены, что другой пострадал больше: Люциус вообще, как узнал о сломанной палочке — побелел хуже, чем когда Уолден сооружал ему шину. Объяснить ему, что никакой катастрофы, на его взгляд, не случилось, МакНейр так и не смог, хотя и пытался. Потому что, ну что палочка? Жалко её, конечно… но ведь всегда же можно купить новую, это же просто инструмент. Услышав про «инструмент», Малфой разорался о том, что вот поэтому и нельзя принимать в школу незнамо кого, потому что вот понаберут полукровок — а те даже и не…

Он вдруг краснеет и замолкает — Уолден даже пугается, не стало ли ему от этих всех воплей плохо.

— Извини, — говорит Малфой. — Как-то я… был неправ.

— Да ладно, — удивлённо соглашается Уолли. Он вообще не понимает, за что тот извиняется, но сейчас ему кажется проще согласиться, чем спорить.

— Не обижайся, — повторяет Малфой. — Я это… вообще. Абстрактно. Не про тебя.

— Да нормально всё, — пожимает плечами тот. — Как рука-то?

Малфой вздыхает и говорит тоже почему-то смущённо:

— Болит. Сильно. Но терпимо. Ты знаешь, где мы?

— Понятия не имею, — искренне отвечает Уолден.

— Ты хоть куда аппарировал-то? — безнадёжно интересуется Малфой.

— Вообще-то в Запретный лес. На опушку.

Они переглядываются, не зная, что хуже: промахнуться немного и, соответственно, сидеть сейчас посреди Запретного леса — или оказаться где-нибудь в центральной Британии. А то ещё и, не приведи Мерлин, на континенте.

— Тут вообще есть что-нибудь? Вода хотя бы какая-то… пить очень хочется, — говорит Люциус.

Конечно, хочется — так надраться.

— Должна быть, — задумчиво рассуждает МакНейр. — Я полагаю, раз дом есть — должна быть и вода.

— Почему это? — удивляется Люциус. Он сидит на чем-то вроде кровати с брошенным сверху набитым то ли сеном, то ли соломой тюфяком.

— Ну как, — в свою очередь удивляется Уолден. — Рядом с домом всегда есть вода. Если не ушла, конечно.

— Ну, так найди её, что ли, — с досадой требует Малфой. — Да не стой ты столбом, Мерлина ради!

МакНейр кивает и выходит — действительно, следовало поискать воду, а ещё было бы здорово найти какую-нибудь еду.

После обследования окрестностей он возвращается с кувшином воды (вода нашлась в виде расчищенного родника совсем рядом, а кувшин отыскался в доме).

— Пока вот, — он отдаёт кувшин Люциусу. — Еды сейчас нет, но я поищу. Огонь развести надо, замёрзнем к чёрту…

— Огонь развести? — ехидно повторяет Малфой, залпом жадно выпив, кажется, чуть ли не полкувшина. — Да ну? А как, позволь поинтересоваться? У тебя палочки нет, у меня рука сломана, а левой я колдовать не буду — не пробовал никогда и даже не собираюсь сейчас начинать! Есть идеи?

— Да камней же полно, — удивляется МакНейр. — И нож у меня есть… я пойду поищу, чем топить.

— При чём здесь камни и нож? — кричит ему вслед Люциус, но тот даже не останавливается.

Сушняка поблизости не обнаруживается — зато он находит тропинку. Еле заметную, но этого и достаточно: если пойти по ней, то рано или поздно куда-нибудь выйдешь… надо дождаться утра — и попробовать.

Вернувшись с приличной охапкой хвороста, МакНейр складывает его у входа, берёт одну из веток, садится на какой-то… кажется, это была старая большая перевёрнутая вверх дном корзина — достаёт нож и принимается состругивать с ветки кору.

— И что ты делаешь? — Люциус, конечно, утерпеть не может: подходит к нему, наклоняется, разглядывая.

— Сначала лучину, — объясняет тот. — А то не видно же ни черта. Потом поищу, где и как тут огонь разводят — должно же быть какое-то место.

— А как ты собираешься его разжигать? — теперь в его голосе слышен скорей интерес, чем насмешка.

— Увидишь. Садись, кстати, — он встаёт, уступая ему своё место и садясь прямо на пол.

— Да ладно тебе, — Малфой неожиданно тоже садится на пол рядом с ним. — Не в школе. Оба виноваты. Вообще-то… спасибо тебе. Наверное. Особенно, если мы отсюда всё-таки выберемся. Отец бы мне голову оторвал за такое… сам не знаю, что на меня нашло.

— Пить надо меньше, — хмыкает Уолден. — Вот не окажется однажды меня рядом — вляпаешься в какое-нибудь такое дерьмо…

— А ты не повторяй за Руди, — мгновенно отрезает тот. — Ты не Лейстранж, тебе не к лицу так ругаться.

МакНейр только вздыхает и молча продолжает строгать кору и откалывать от ствола тонкие палочки. Видимо, Малфой истолковывает его молчание по-своему:

— Ладно тебе, — примирительно говорит он. — Но в самом деле, одно дело, когда ты из двадцати восьми — и другое, когда… просто волшебник. В первом случае это оригинально — а во втором случае грубо и от дурного воспитания. Понимаешь?

— А по-моему, дерьмо есть дерьмо — хоть у двадцати восьми, хоть у маггла, — философски говорит тот. — Так, вроде должно хватить… давай покажу, как разводят огонь. У тебя, кстати, пергамента нет случайно? Ненужного?

— Есть, — тот роется левой рукой в карманах и вытаскивает смятый лист.

— Это что? Вдруг что важное?

— Мерлин с ним, — машет рукой Люциус, — холодно как в фамильном склепе… давай уже.

Уолден отрывает часть пергамента, сворачивает его в трубку, засовывает туда пучок сухой травы, сосновых иголок и наструганную кору, потом устраивает всё это на ветках побольше, берёт нож и камень и резко чиркает по нему лезвием. В первый раз ничего не происходит — но во второй из-под удара летят искры, падают на травинки и иголки — и те вспыхивают крохотными сперва огоньками.

Вскоре у них уже есть несколько зажжённых лучинок, и Уолден, взяв одну, приступает к осмотру их временного убежища. Малфой остаётся на месте, следя за ним с очень странным выражением лица.

— Ага… ну вот, печка. Нормальная старая печь… сейчас согреемся.

— Научишь меня? — спрашивает Люциус.

— Чему? — удивляется Уолден, с некоторым трудом поднимая заевшую задвижку на дверце.

— Всему этому. Это безобразие, что ты знаешь что-то, чего не знаю я! — он смеётся.

— Да научу, если хочешь, — пожимает плечами тот. — Только тут нет никакой магии… одно сплошное магглянство. Ты уверен?

— Ну, я же извинился уже! — с досадой говорит Люциус. — Не пинай.

— Да я, — он так удивляется, что даже оборачивается. — Я ничего… кстати, хочешь? — он вынимает из кармана какой-то свёрток. — Я пока тебя ждал — зашёл купить сладостей для Нарциссы. Но она, наверное, простит нас и поймёт.

Люциус вздыхает.

— Простит, конечно… там что, шоколад?

МакНейр кивает.

— Удачно… хоть поедим. Но я пока что не голоден, давай на утро оставим.

— Я там видел тропинку — думаю, завтра мы куда-нибудь выйдем, — оптимистично предполагает Уолден.

…Однако они не вышли. Тропинка достаточно быстро истончилась, и им пришлось возвращаться по ней обратно.

Вот так они и сидели в этой проклятой избушке уже третий день. Уолден лазал на дерево, но не сумел долезть достаточно высоко, чтобы разглядеть что-то сквозь кроны деревьев. Да и Люциус, всё обдумав, объявил, что разумнее всего, раз уж они так попались, просто сидеть на месте и ждать, пока их найдут.

— Отец меня где угодно отыщет, — невесело говорит он. — И голову оторвёт. Тут тебя точно повезло больше.

— Не считая того, что тебе всё опять сойдёт с рук, а меня, вероятно, из школы выкинут.

Люциус даже оскорбляется:

— С ума сошёл? Я скажу, разумеется, что это я тебя уговорил пойти со мной — а потом сам с тобой аппарировал. Тебе ничего не будет — ну, накажут, конечно… но меня-то из школы не выгонят, а раз моя вина больше — не смогут и тебя. Вот ещё. И палочка с меня, — добавляет он категорично, а на попытку ему возразить режет: — Даже не думай! Я сказал — с меня, значит, с меня. А то я отцу своему ещё и это расскажу — он тебе тогда сам её купит, хочешь?

— Нет, спасибо, — ёжится Уолден. Старший Малфой всегда вызывает у него совершенно мучительное чувство неловкости, и общаться с ним лишний раз, да ещё и подобным образом он совсем не желает.

Однако ему всё же приходится. Потому что Люциус, как всегда, оказывается прав, и находит их на исходе третьего дня именно Абраксас Малфой. Войдя в хижину, он останавливается на пороге и, оглядев притихших юнцов, спрашивает:

— Кто аппарировал?

— Я, — очень убедительно говорит ему Люциус, но с отцом этот номер не проходит.

— У вас проблема с аппарацией, мистер МакНейр? — вежливо и даже дружелюбно интересуется он у мнущегося Уолдена. — А с тобой мы дома поговорим, — обещает он сыну. — Для начала объяснишь мне происхождение авроратского штрафа, — Люциус закусывает губы, а Абраксас с прежним дружелюбием обращается к МакНейру: — Итак, молодой человек? Я не собираюсь обсуждать этот вопрос со школьным директором, если вас это интересует.

— Спасибо, — искренне говорит Уолден. — Это я виноват, на самом деле. Я аппарировал. У меня… плохо получается с направлением.

— Виноваты оба, — отмахивается тот, — да я вам не суд. Что именно получается плохо? В чём проблема?

— В ничто, — мучительно краснея, почти шёпотом отвечает Уолден.

— В чём?! — недоверчиво переспрашивает Абраксас.

— В ничто, — с трудом заставляет себя повторить громче Уолден, чувствуя себя абсолютнейшим идиотом. — И в пути туда.

— Вы, молодой человек, вообще, о чём? — Абраксас наколдовывает себе и им стулья. — Какое ничто? Какой путь?!

— Ну, аппарация, — ох, как же ему хочется куда-нибудь убежать! Пусть даже к директору школы и пусть даже признаться. Во всём. За все годы учёбы. — Нацеленность-настойчивость-неспешность — и путь в ничто.

— Это кто же вам такое сказал? — изумлённо интересуется у него Абраксас.

— Учитель… нас так учат. А что не так?

— И, — губы отца Люциуса дрожат в едва сдерживаемой улыбке, — что именно вы делаете, когда аппарируете? Можете мне описать?

— Ну, как что? — да лучше бы он ещё десять экзаменов сдал! Даже по зельям. Или по той же аппарации. — Представляю место. Чувствую, как сильно мне туда надо. Медленно и плавно поворачиваюсь на месте. Пытаюсь представить себе ничто и увидеть туда путь.

— Храни нас Мерлин от идиотов учёных — а с остальными мы разберёмся как-нибудь сами, — хохочет Абраксас. — Уолден, мальчик мой, ну нельзя же понимать всё так буквально… забудьте вы это ничто к Мордреду, да и путь туда же, — он смеётся и качает головой. — Идите сюда, — он встаёт. — Я вас сейчас научу, всё совсем просто. А тебе в голову товарищу помочь не пришло? — упрекает он сына.

Тот супится, и МакНейр спешит за него заступиться:

— Конечно, пришло! Он мне даже коаны принёс…

— Что?!! — Абраксас буквально задыхается от смеха. — Люциус! Это правда?

— Я пытался помочь, — хмуро говорит тот. — Пытался объяснить, что такое ничто. А кто это лучше даосов знает?

— Моргана и Мерлин, — Абраксас картинно хватается за голову, — столько лет прошло — и я только сейчас узнаю, что мой наследник… Люциус, тебе тоже нужно объяснять, что такое аллегория?

— Да почему аллегория-то? — вспыхивает тот — Это же правда! Так и есть: сосредоточиться, представить, крутануться… убрать всё, что между тобой и местом, превратить их в ничто — и туда!

Сказанное только что Люциусом настолько отличается от всего того, что тот объяснял ему прежде, что смолчать Уолдену выдержки и сообразительности хватает — а вот взгляд потрясённый он не удерживает. И Абраксас, конечно же, замечает его.

— Видите, мальчики, как становится всё понятно и просто, если всё описывать простыми и понятными терминами, — весело говорит он. — Отлично сформулировал, Люциус, — хвалит он сына, — жаль, так поздно… хотя коаны почитать, конечно, полезно. И как они вам? — вновь обращается он к Уолдену.

— Коаны? — переспрашивает тот. — Ну… они какие-то странные. Или совсем очевидные — или какие-то… глупые. Ну, в смысле, непонятные, — на всякий случай поправляется тот.

— И каких больше? — вкрадчиво интересуется Абраксас.

— Первых. Но всё равно…

— А из вас выйдет толк, — с явным удовольствием кивает отец Люциуса МакНейру, приводя его этим в состояние крайнего замешательства. — Вот, учись, Люциус, — непонятно говорит он сыну — и, судя по выражению его лица, тот тоже не слишком понимает эту отцовскую реплику. — Так вы, значит, про аппарацию теперь поняли?

— То есть, нужно просто представить, что между мной и тем местом ничего нет? — недоверчиво уточняет Уолден.

— Именно, — довольно кивает Абраксас. — Давайте сейчас попробуем.

Они выходят из хижины — старший Малфой глядит удивлённо на подвешенную на подоле рубашке Уолдена уложенную в шину руку сына, и спрашивает:

— Это что?

— Я сломал, — досадливо поясняет тот.

— Вижу. И в чём проблема была вылечить? Ты забыл всё, чему дома учился?

— Так рука правая, — бурчит тот.

— А левую ты, значит, так и не разработал?

— Ну… нет. Недостаточно.

Уолдену очень хочется куда-нибудь провалиться или превратиться во что-нибудь неживое от понимания неуместности своего присутствия при таком разговоре — он торопливо говорит что-то вроде: «Извинитеясейчасвернусь», — и почти что бегом кидается за дом. Пусть думают, что ему приспичило в туалет, что ли…

— Какой же ты у меня, оказывается, ещё… глупый, — говорит негромко Абраксас и с ласковым удивлением трепит сына по щеке. — А парень хороший. Надо же, как удачно ты выбрал. Я даже… признаюсь, не ожидал. Единственный приличный человек среди всей этой твоей… компании.

— Пап, да он даже не… — изумлённо начинает Люциус, но Абраксас не даёт ему договорить:

— Таких нужно держать при себе, раз уж вдруг повезло получить.

— Я держу, — с упрёком говорит тот.

— Вот и умница, — он опять касается его щеки. — Давай, зови своего приятеля… как его?

— Уолден МакНейр.

— Вот-вот. МакНейра. А с рукой этой к школьной сестре пойдёшь.

— Но папа…

— Как не стыдно, честное слово! Ты так всю жизнь и будешь одноруким ходить? Левой рукой он колдовать, видите ли, не может… ну ничего, вот летом вернёшься — я тебе на правую на всё лето перчатку надену, научишься.

— Я так научусь, — он даже бледнеет. — Правда.

— Ну посмотрим, — усмехается тот. — Давай, иди уже за своим деликатным приятелем. Проверим его аппарацию — и я вас отведу в школу.

— Давай сначала на Диагон-элле, — просит Люциус.

— Что там у вас ещё? Неужто палочки поломали?

— Я — нет. Уолл сломал.

— Ну хоть так, — вздыхает Абраксас. — Я надеюсь, ты ему это оплатишь?

— Да уж не премину, — ехидничает Люциус. — Как-нибудь уж на это-то мне мозгов хватит.

— Ну хотя бы на это, — незло усмехается отец. — Зови давай. Дела у меня.

На сей раз у Уолдена получается аппарировать в нарисованный на земле круг легко, точно и с первого раза. Абраксас удовлетворённо кивает и хвалит:

— Ну вот видите: отлично у вас всё выходит. Запомните, молодой человек: чаще всего если у ученика что-то не получается — это означает, что учитель не нашёл правильных слов, чтобы это до него донести. И никогда — слышите, никогда! — не сомневайтесь в себе. Будь бы вы моим сыном, я гордился бы вами не меньше, чем Люциусом. Держите меня за руки — аппарируем в Лондон.

Он сам крепко подхватывает их под руки — и аппарирует.

Аппарация скрывает яркий румянец, окрасивший почему-то лица обоих юношей.