Брачные узы (гет)

— Разведись с ней! — кричит Рабастан и швыряет в стену бутылку — кажется, уже пустую — своего любимого шампанского.

— И тебе здравствуй, — говорит брату Родольфус, с трудом открывая глаза и пытаясь проснуться. Жены рядом нет… но она редко бывает по утрам рядом. Он уже привык и смирился за эти полгода их брака.

— Разведись с ней! — Рабастан прыгает к нему на кровать и встряхивает брата за плечи. — Слышишь?

— Почему? — всё-таки не надо было так пить вчера… и вообще прав Малфой — пора с этим завязывать. Голова ничего не соображает… нельзя так. Мало ли, как может начаться утро…

Например, вот так: ворвавшимся в твою спальню братом.

— Потому что… потому, — Рабастан хватает что-то с его прикроватного столика и снова швыряет — на сей раз в окно; он попадает, и то разлетается с громким звоном кучей блестящих осколков. Рабастан вообще любит швыряться вещами — по счастью, не в людей, а в стены или вот в окна. Родольфус не возражает: брату нужно как-то сбрасывать напряжение, а это далеко не самый плохой способ. Да и Репаро есть, если что.

— Так, — Родольфус садится и трёт виски. — Дай мне полчаса — и мы поговорим. Хорошо?

— Разведись с ней, — упрямо повторяет Рабастан.

— Я не могу, — терпеливо говорит Родольфус. — И ты это прекрасно знаешь. Даже если не брать во внимание моё собственное мнение по этому вопросу — я попросту не могу. Мы не разводимся. И ты это прекрасно знаешь, — повторяет он.

— Всё равно, — мотает головой Рабастан.

— Я тебя спрашивал, — напоминает Родольфус, — согласен ли ты на этот мой брак. Если помнишь. Ты согласился. В чём дело?

— Я был не прав! — с вызовом говорит Рабастан. — Доволен?

— Это уже не важно. Я не могу развестись. Ты же знаешь.

— Ты просто не хочешь! — зло говорит тот.

— И не хочу, — Родольфус кивает. — Но мы же сейчас обсуждаем не это. Тебе ведь неинтересно моё желание.

— Потому что ты ничего не соображаешь… Руди, я не могу рисовать, — вдруг говорит он совсем другим тоном, горько и тихо.

— Почему? — это пугает. Сколько Родольфус помнил своего брата — тот всегда рисовал. Как только научился толком держать в руках карандаш. — Асти, что случилось? — он придвигается к брату и берёт его за руки.

— Я… просто не могу, — шепчет тот, отворачиваясь. — Я не хочу объяснять. Просто разведись с ней. Пожалуйста.

— При чём здесь Белла? — Родольфус и напуган, и растерян, и злится немного. Брат, конечно, привык манипулировать им… но это как-то слишком даже для Рабастана. Он никогда прежде не шутил такими вещами.

— При том, — Рабастан поворачивается к брату спиной. — Не скажу.

— Асти, — Родольфус вздыхает. — Я не могу так с тобой разговаривать. Объясни мне, пожалуйста. Почему ты не можешь рисовать? Асти?

— Она убила его, — нервно говорит Рабастан. — Того… маггла. Убила.

— Убила… Белла убила какого-то маггла? — непонимающе переспрашивает Родольфус. — И что?

— Я там был. Вместе с ней.

— Так… и? Асти?

— Ты правда не понимаешь?! — он вскакивает и, схватив со столика книгу, швыряет её в стену — та падает с глухим стуком.

— Нет, — Родольфус абсолютно искренен. — Объясни мне, пожалуйста.

— Она его запытала Круцио. До смерти. При мне. Ты знаешь, как это… как ему было…

Он запинается и замолкает, задышав тяжело и неровно. В ярких карих глазах бьётся боль.

— Асти, — до Родольфуса, наконец, доходит — и куда больше, чем собственно говорит Рабастан. Тот был сильным эмпатом с самого детства — им говорили, таково свойство всех художников — но сейчас эта его особенность грозит обернуться огромной бедой. И что делать, Родольфус с ходу сообразить не может.

— Я не хочу её больше видеть. Не могу. Меня… меня переворачивает всего.

— Я понимаю, — очень медленно и серьёзно говорит брату Родольфус. — Асти, обернись на меня, пожалуйста.

— Не хочу, — дёргает тот плечом. — Разведись с ней, Руди. Или я её просто… убью.

— Ты не сможешь, — печально качает головой Родольфус, обнимая брата со спины за плечи. — Ты вообще никого никогда не сможешь убить, Асти. И это ужасно.

— Ну что ты несёшь?! — взвивается тот, вырываясь из его рук и вскакивая. — Конечно, смогу! Просто… не так.

— Нет, не сможешь, — Родольфус тоже встаёт — на нём нет ничего, в комнате холодно, он ёжится и накидывает длинный халат, быстро заворачиваясь в него. — Асти, это очень серьёзно. Посмотри на меня.

— Да не хочу я смотреть! — тот отходит к разбитому окну, в которое видно зимнее море. — Я хочу, чтобы ты с ней развёлся.

— Это невозможно, — говорит Родольфус. — Но я постараюсь сделать так, чтобы вы не встречались. Хочешь, можно даже пространство поделить.

— Я не собираюсь ничего делить с ней в нашем доме! — вновь заводится Рабастан. — Это МОЙ дом, Руди! Мой и твой! — он гневно оборачивается, и Родольфус понимает, почему тот так упрямо прятал лицо: оно мокро от слёз.

— Мы не разводимся, — повторяет старший брат младшему. — Брачный обряд — это клятва. Я дал клятву быть с ней всегда и до самой смерти. Тут нечего обсуждать. Я не могу её нарушить.

— Даже ради меня? — с вызовом спрашивает Рабастан.

— Тем более ради тебя. Асти, ну успокойся, пожалуйста, и подумай. У нас куда более серьёзная проблема, на самом деле. Ты понимаешь?

— У нас только одна проблема! — упрямо возражает тот, но видно, что он уже начал уставать от этого разговора. — Твоя жена!

— Ты сам хотел этого брака, — неохотно напоминает Родольфус. Это жестоко, конечно, напоминать ему об этом сейчас, но он не знает, как по-другому успокоить брата.

— Я ошибся, — н-да, Рабастан — не Люциус Малфой и не сам Родольфус, он признаётся в своих ошибках так же легко, как и их совершает: он вообще не видит в этом никакой проблемы. — А зачем ты меня послушал?

— Это не я послушал тебя, — усмехается старший брат. — А Лорд. Ты же ему эту идею высказал, сколько я знаю.

— Ты мог отказаться!

— Правда? — вскидывает брови Родольфус, но на Рабастана это никогда не действовало — не действует и теперь:

— Ты вовсе не потому женился на ней, не надо мне врать! Да ты за ней хвостом бегал с нашего детства! Ты её любишь! — он говорит это так, словно бы это оскорбление.

— Люблю, — спокойно кивает Родольфус. — И для тебя это тоже не новость. В общем, никакого развода не будет — а вот кое-что другое нам нужно с тобой обсудить. И побыстрее.

— Тебе нужно — ты и обсуждай, — Рабастан разворачивается и выходит, почти что выбегает из комнаты, захлопнув за собой дверь с такой силой, что та едва не слетает с петель.

Почти всю вторую дня Родольфус проводит в море, один, и возвращается домой уже затемно. В большом зале он слышит два голоса — они смеются, и он почти что бегом идёт на их звук, радуясь тому, что его брат и жена, кажется, всё же сумели найти общий язык.

Рабастан лежит на шкуре прямо перед камином — тот жарко горит, бросая яркие блики на всё вокруг. Его брат пьян, и, кажется, продолжает пить — во всяком случае, у него в руках полупустая бутылка шампанского, которое он пьёт по своей невозможной привычке прямо из горлышка. Рядом с ним сидит Беллатрикс — тоже, как ни странно, похоже, пьяная. Мантия на Рабастане расстёгнута, так же, как и рубашка под ней — а больше на нём и нет ничего. Беллатрикс, сидя совсем с ним рядом, с силой гладит его обнажённое тело — её платье тоже расстёгнуто, от горла до самого низа, и оно — её единственная одежда. Родольфус замирает на пороге, будто споткнувшись, и хватается за косяк с такой силой, что, кажется, пальцы оставляют отметины на вековом дубе.

Его брат и жена смеются — Рабастан возбуждён, но выглядит одновременно совсем расслабленным и совершенно, абсолютно пьяным.

— Ну что ты делаешь? — спрашивает он Беллартикс — в его голосе отчётливо звучит удовольствие, смешанное, правда, с каким-то недоумением.

— Тебе ведь нравится, — смеётся она. — Ты вообще любишь, когда тебя гладят…

— Люблю, — соглашается он. — Но ты делаешь это как-то… по-моему, так нельзя…

— Ерунда это всё, — она снова смеётся. — Я просто хочу, чтобы мы помирились, и тебе было бы хорошо… что такого?

— Ничего, — соглашается он — её руки скользят по его телу, касаются шеи, лица — и вновь спускаются вниз.

— Ну вот видишь? — она улыбается и, взяв его руку, кладёт её на свою грудь — неожиданно полную и тяжёлую на её тонком теле. Рабастан приоткрывает глаза, но она тут же шутливо накрывает их своею ладонью. — Мы договорились не смотреть, — напоминает она.

Он улыбается и, слегка приподнявшись, вновь отпивает из бутылки, потом протягивает её ей. Она тоже пьёт, придерживая её за горлышко, и гладит, гладит его совсем ещё юное тело…

Потом наклоняется — и целует. По-настоящему, страстно.

Родольфус стоит, не в силах пошевелиться, не в состоянии ни уйти, ни вмешаться. Отстранённо он отмечает, что почему-то совсем не злится, и даже, кажется, не удивляется — просто его мир разрушается, осыпается вокруг него хлопьями (он почему-то застревает на этом образе, на этих летящих хлопьях — почему не осколках? Он не знает, но совершенно уверен в том, что это важно), и он совсем ничего не может с этим поделать. Конечно, он с самого начала не питал никаких иллюзий по поводу этого брака, но вот такого — не ожидал. Что угодно… но так…

Из этого ступора его выводит вполне однозначный стон — мизансцена за это время немного сменилась: он видит жену и брата, касающихся друг друга там, где должны делать это только супруги, видит наслаждение на лице юноши и страсть — на лице женщины, это был её стон, такой знакомый ему и такой всегда прежде желанный… Она двигается всё быстрее и однозначнее, и шепчет что-то своему деверю — Родольфус, наконец, не выдерживает и беззвучно опускается на пол, обхватив голову руками и закрыв уши… но он всё равно слышит их.

Уйти он так и не сможет…

Когда они оба засыпают в истоме, Родольфус тихо, не чуя под собой пола, проходит в зал и левитирует их: жену в их с ней общую... супружескую спальню, а брата — в его комнату. Там он и остаётся, устроив его поудобнее и закутав во все найденные одеяла: он знает, что, просыпаясь на утро после таких вот попоек, Рабастан всегда очень мёрзнет, а Святки в этом году просто на редкость холодные. Родольфус не спит — спускается вниз, приносит какие-то зелья и чистую воду, садится в кресло с взятой со стола брата книгой — и ждёт, в темноте. Книгу он в эту ночь так и не откроет.

Рабастан, как всегда, просыпается рано утром, когда встаёт солнце. Родольфус понимает это по тихому стону и шевелению, едва слышному, но вполне для него достаточному. Встаёт, подходит к брату, смешивает что-то в стакане, садится на кровати и, приподняв его голову, говорит шёпотом:

— Пей.

Тот пьёт послушно, вновь издаёт немного картинный стон и роняет голову обратно — Родольфус поддерживает её и осторожно кладёт на подушку, а после сидит и гладит блестящие тёмные волосы, пока брат не приходит в себя и не бормочет капризно:

— Ох, как же мне плохо, Руди…

— Ты помнишь, что вчера было? — тихонько спрашивает у него тот.

— Н-нет, — задумчиво тянет Рабастан. — Зачем же я так напился…

Родольфус почему-то улыбается и снова спрашивает:

— Совсем ничего не помнишь?

— Ну помню, — соглашается тот. Родольфус меняется в лице, а Рабастан, лёжа с закрытыми глазами, тем временем продолжает, — я пил шампанское в зале… а! Точно! Мы, кажется, помирились с Беллой… Она точно была, и мы точно с ней говорили… и, кажется, помирились… не помню, — он приоткрывает один глаз и смотрит на брата, — или нет? — спрашивает он слегка озадаченно.

— Вы… помирились, да, — очень тихо говорит тот и улыбается. — Асти… я очень прошу тебя, не надо так больше пить. Слишком много.

— Кто б говорил, — ворчит тот, заворачиваясь в одеяла и сворачиваясь под ними в клубок. — А что случилось? Мы что, что-нибудь сделали? Порушили что-то? — он хихикает.

— Нет, — еле заметно вздыхает Родольфус. — Ты совсем ничего не помнишь?

— Нет, — повторяет тот — и, уловив в голосе брата что-то тревожное, открывает глаза, смотрит на него и спрашивает на сей раз вполне нормально, — случилось-то что?

— Ничего, — тот опять улыбается. — Вы просто оба… были совершенно пьяны. Мне это не нравится, Асти.

— Точно ничего? — тот хмурится и требовательно на него смотрит.

— Точно, — кивает Родольфус.

— Ну ладно, — успокаивается Рабастан и, вновь закрывая глаза, добавляет: — Ну, раз ты всё равно не хочешь с ней разводиться… я решил, что надо к ней привыкать… вот сдам летом экзамены, вернусь сюда насовсем — и привыкну, — добавляет он сонно.

— Спасибо, — серьёзно говорит Родольфус, поправляет на нём одеяла, проверив, нет ли где щели, потом наклоняется вдруг и крепко его обнимает.

— Ну ты чего? — совсем уже засыпая, бормочет тот, тоже обхватывая брата рукой за шею. Запах Беллатрикс на пальцах Рабастана на миг оглушает Родольфуса, но голос брата выдёргивает его в реальность. — Я спать хочу, Руди… всё точно в порядке?

— В полном, — шепчет тот. — Спи.

И уходит тихонько, приказав по дороге эльфам получше проветрить и протопить здесь.

Он идёт в свою спальню. Беллатрикс спит в той же позе, в какой он её и оставил, Родольфус встаёт коленями на кровать и быстрым резким движением хватает её одной рукою за шею, а второй коротко, но довольно сильно и очень звонко бьёт её по щекам: раз и другой.

— Проснись, — яростно приказывает он. — Просыпайся сейчас же!

Она просыпается — а кто бы на её месте не проснулся — и смотрит удивлённо и даже сквозь остатки сна столь же, как и он, яростно.

— Ты что себе позволяешь? — шипит она, хватаясь за держащую её горло руку. На ней по-прежнему то же платье, и оно точно так же расстёгнуто сверху донизу.

— Слушай меня очень внимательно, — говорит он почти шёпотом, приблизив своё лицо к её. — Если ты ещё раз посмеешь тронуть моего брата — я тебя сам убью. Развестись я с тобой не могу — у нас не разводятся. А вот убивать жён — убивали, бывало. И ещё одна смерть нам проклятий особенных не добавит. Ты меня поняла?

— Так ты видел? — она… смеётся. — Глупый, мы же были просто пьяны… Я вовсе не…

— Асти — табу, — жёстко говорит он. — Мне плевать, с кем ты спишь, но про Асти забудь. Это ясно?

— Ясно, — говорит она неожиданно мирно. — Отпусти меня, пожалуйста, мне больно, — её глаза вдруг наполняются слезами, и от неожиданности он её отпускает. Беллатрикс садится на кровати и начинает растирать свою шею, грустно глядя на мужа. — Ну прости меня, Руди, — говорит она искренне. — Сама не знаю, как так вышло… я вовсе не собиралась. Он просто такой…

— Не смей, — с трудом выговаривает он сквозь зубы. — Белла, дай мне слово. Сейчас.

— Даю, — легко кивает она. — Я больше никогда такого не сделаю. Ну? — она тянется и берёт его за руку — он вырывается, но не уходит, а замирает на коленях на краю кровати. — Руди, это вышло случайно, — говорит Беллатрикс, придвигаясь к мужу поближе. — Я просто пыталась с ним помириться… он так разозлился из-за…

— Это второе, — он немного отодвигается от неё. — Второе, что ты мне пообещаешь сейчас.

— Конечно, — послушно кивает она. — Что пообещать, Руди?

— Ты больше никогда не будешь никого при нём убивать. И пытать тоже не будешь. Это понятно?

— Конечно, — повторяет она. — Он сам хотел посмотреть, Руди, я бы…

— Ты поняла меня? Никогда. Поклянись.

— Ну клянусь, — легкомысленно кивает Беллатрикс и слегка улыбается. — Руди, я всё понимаю: художник, эмпат… посмотрели — и хватит. Это был… эксперимент. Ну же, — она вновь берёт его за руку. — Иди сюда, — зовёт она, заглядывая ему в глаза. — Руди, я знаю, что виновата. Пожалуйста, ну прости.

Он отворачивается и вздыхает — но руку не отнимает. Она придвигается ближе и касается кончиками пальцев его лица.

— Я совсем не хотела, чтобы так вышло, — шепчет она. — Мне искренне жаль, — она прижимается к мужу всем телом и касается губами кожи за его ухом. Он ощутимо вздрагивает. — Руди, — зовёт она. — Ну иди ко мне… Я в самом деле виновата, я знаю… Руди, пожалуйста… ну же…

Устоять он не может. Он никогда не мог… Родольфус сглатывает комок и, развернувшись к жене, обнимает её, подняв палочку и шепнув: «Нокс». На комнату опускается темнота, и чего больше в ней — счастья или боли — Родольфус не знает.

...Позже, когда Беллатрикс, утомленная, снова заснёт, Родольфус спустится в библиотеку, отыщет там старую книгу то ли по бытовой, то ли по ритуальный магии, вернётся в комнату к тоже всё ещё спящему брату и так тщательно, словно от этого зависят их жизни, отчистит его руки, тело и даже одежду, чтобы на них не осталось даже тени так хорошо знакомого ему запаха.

А платье жены он сожжет, и никогда больше у нее не будет таких — расстегивающихся сверху донизу.

Никогда.