Коллективная авада (джен)

"Авада Кедавра — заклятие, требующее для выполнения серьёзной магической мощи. Сейчас вы все можете достать свои волшебные палочки, направить на меня и произнести положенные слова — однако сомневаюсь, чтобы меня от этого хотя бы насморк прохватил" (Гарри Поттер и кубок огня)

* * *

Бывает, достаточно доли секунды, чтобы жизнь перевернулась вверх дном. Даже если она и до того уже перевернулась. Или благодаря этому?

Вот только что я сидел на скамье, уткнувшись лбом в кулаки, вонзаясь ногтями в собственные руки, ломая пальцы, чтобы болью физической заглушить душевную боль — или, может, чтобы ощутить, что жизнь все же не кончилась, что я не умер вместе…

Мгновение темноты — и я опять вижу перед собой руки… Вот только они не сжимаются в бессильном отчаянии, а просто держатся за металлический поручень. А еще они почему-то не бледные с красными следами шрамов, а очень-очень смуглые, как будто у мулата. И я не сразу понимаю, что это мои руки. Я их ощущаю — это я держусь за перекладину, почти утыкаясь в нее лбом. Я стою на коленях на асфальте, а передо мной, стоило мне чуть отодвинуться, расширяя обзор, возникает багажная тележка. Я слышу голос сверху и поднимаю голову.

— Дин! Какой ты неловкий! Вставай и давай побыстрее, опоздаем.

Я на автомате двигаюсь: поднимаюсь на ноги, толкаю тележку с большим перетянутым ремнями рыже-коричневым чемоданом — офигеть, натуральная кожа! — и… и большой клеткой с совой. Мне понадобилось дойти до кирпичной стены, в которой время от времени пропадали дети и подростки с тележками, гружёнными сундуками и клетками, чтобы у меня зародились подозрения. У стены обладательница голоса — точно мулатка — распрощалась со мной, наказав часто писать и хорошо себя вести, а я стоял, кивал и молчал. Как сказать матери, что ее сына больше нет? Что вот этот темнокожий пацан со знакомым лицом — это вовсе не ее сын, а совсем другой парень? Если бы моя мать такое услышала? Я не могу. Не могу, даже если дальше будет хуже. Обнимаю и иду в стену.

Ну, все как положено: паровоз, старинные красные вагоны с вензелем «ХЭ», толпа детей и чуть поменьше взрослых, последние напутствия. Мяучат коты и ухают совы. Шум, гам, возгласы.

— Дин! Томас!— откуда-то со стороны налетает белобрысый парень, хлопает с размаху по спине, за ним еще кто-то. — О, Дин! Привет!

Я теряюсь в мельтешении лиц и приветствиях, да так и плыву по течению до самого конца, до поселения в башне Гриффиндора. По крайней мере, теперь я знаю, кто я и где я. Ну и когда, конечно. Последнее понимаю, когда в Большой зал с грохотом вламывается жуткий урод — пардон, боевой инвалид и ветеран, — типа Аластор Муди. Но я-то знаю. Я знаю, и в моей груди разгорается пожар ненависти. Пожиратель? Срал я на них. У меня своя война. Четвертый курс — это очень, очень удачно. Сон это, бред, явь, переселение душ — я точно знаю, что я могу сделать.

* * *

Почти сразу — уроки с демонстрацией непростительных. Все отчего-то в диком восторге.

Иду в толпе грифов, слышу, как обсуждают уроки ЗоТИ в других группах. Рон — лошак редкостный. Такое ощущение, что ни с кем, кроме близнецов и Поттера, не общается. Ну, Поттер с Грейнджер тоже, по ходу, ни с кем, кроме него, не разговаривают. Рыжие его всё интригуют — и битва-то с троллем на распределении, и на Муди-то сами посмотрите. Тоже, проблема. Я уже трижды попадал в группы, где обсуждали и раскладывали по полочкам все уроки на разных курсах и факультетах. И вызов — все вместе не убьете — тоже упоминали и спорили. Ну и здесь сообщаю о содержании урока, кидаю мысль, что это чистая риторика и Муди ничем не рискует — кто же согласится на такой эксперимент. Храбрая троица припухла.

И тут кто-то вдруг подхватывает: а давайте предложим. Рейвенкло по этому экспериментатору плачет, слезами умывается, но мне на руку, я и сам уже подпускал идею в массы. Кто-то возражает: а вдруг получится. Обсуждают, сколько ненависти все вместе они могут генерировать. Замечаю, что к группе присоединились слизеринцы — ну, это понятно, уроки-то парные и совместные. Размышляю негромко, что можно ведь, наверное, заменить чем-то ненависть к Муди, который все же страшный человек: сколько он человек убил, сколько в Азкабан посадил, а ведь среди них и невиновные могли быть — вот я слышал, что Сириус Блэк не мог предать Поттеров, — и его можно за это тоже ненавидеть. А можно свой страх перед ним в ненависть превратить — вдруг он нам что-нибудь пакостное прикажет под Империусом. Или еще можно направить ненависть не лично к нему, а к чему-то другому. Удачно Рон высовывается с вопросом. Например, представить, что он натравливает на тебя паука, а ты их ненавидишь. Или вообще представить его в виде паука, которого лучше убить раньше, чем он тебя.

Ни разу я не слизеринец, манипулятор из меня хреновый, но потихоньку там и сям все же подвожу разговоры к тому, чтобы кто-то — лучше не я — предложил на уроке проверить слова Муди. Пусть отвечает за базар.

* * *

Смотрю на напуганного пауком полуобморочного Рона, на бледного Невилла, сжимающего парту до белых костяшек. Говоришь, всем классом тебя не убьем? Говоришь, ненависть нужна? Ну так она у меня есть. Чую, я и один бы его грохнул, но мать Томаса… Готов уже сам высказаться, но помогает Рон, которого, кажется, достали здоровые пауки под носом.

Муди смеется: хотите взять на слабо? Могу и я ответить: легко отказываться под предлогом вынуждения, а сам боишься просто. В одиночку, конечно, никто из нас не убьет, а вдруг вместе выйдет, вот и трусишь. Только на словах сильный, а отвечать не хочешь. "Муди" издевается, но видит, что и остальные смотрят подозрительно. А давайте! Ну, давай. За мной не заржавеет.

Предлагаю встать полукругом, чтобы нечаянно не попасть в однокурсника. Авада не авада, а если даже искры из палочки посыплются в спину, тоже неприятно. Вон, у многих девочек волосы длинные, вдруг загорятся. Лучше подстраховаться. Все согласно бурчат, выстраиваются.

Отсматриваю щит. Нет, все еще нет. Хотя, вроде Аваду останавливает только физическое препятствие, значит, важно, чтобы все предметы находились подальше от него. Слежу, не поставит ли Крауч щит, но нет, не верит в ненависть к нему — он же играет героя войны.

Что ж, Муди, может, для кого и герой. А для кого-то, вроде слизеринцев, злодей — убийца и гад. И имеют право. Говорят, убийство расщепляет душу. И непростительные называются так именно потому, что разрушают душу применившего. Ненавистью разрушают. Так что же такое Муди-убийца? Давно разрушивший свою душу, убивая всех подряд. С подачи Крауча-старшего, кстати. Но я ведь знаю, кто скрывается за личиной, и он ничем не лучше. И его, именно его я сейчас особенно ненавижу. Гад, ставящий эксперименты над детьми, чтобы больше узнать о Поттере. А я видел его лицо после зеленого луча. Лицо того, кого мать закрыла собой от смерти. Я видел лицо и руки Невилла после Круцио. Я помню, что это ты мучил Лонгботтомов. И я помню, что ты оставил свою больную мать умирать в тюрьме, среди дементоров. Вместо себя, сволочи. Не прощу. Ненавижу. Если б я мог… если бы…

— На счет два поднимаем палочку, на счет три произносим проклятие.

Эксперимент есть эксперимент, кто-то не смог, кто-то старался, явно трансформируя страх в ненависть. Тощий пучок зеленых лучей разной толщины и один красный луч. Спаситель со Ступефаем? Или это было Круцио? Я выложился в полную силу. Думаю, Малфой тоже не забыл о своем унижении в виде хорька. Рон явно вспомнил о пауках. Кто-то из слизеринцев тоже не страдает всепрощением. У остальных сил вряд ли хватило на луч длиннее метра. У кого-то, и правда, полетели искры.

Муди падает навзничь. Мы все опускаем палочки в растерянности. Даже я, пусть и хотел, но не ожидал такого эффекта. Может, он притворяется? Просто хочет посмеяться над нами. Интересно, Авада — заклятие абсолютное или, как Круцио, может быть слабее нужного уровня и тогда просто не сработает?

Все стоят на прежних местах, кажется, подозревая, как и я, розыгрыш. Звенит колокол, урок окончен. Никто не двигается с места. Кто-то из девочек всхлипывает. Кому-то надо подойти к Муди и проверить, жив ли он. Обморок? Вот уже Грейнджер готова выскочить вперед. Цапаю за руку.

— Стой! — На возмущенный взгляд отвечаю: — Постоянная бдительность! Вдруг он ждет, когда мы потеряем терпение и кинемся к нему? Мы же и виноваты будем. Есть ведь заклинание, чтобы проверить, жив человек, в обмороке или притворяется? Наверняка знаешь!

Грейнджер чуть розовеет, но мотает головой:

— Только бодрящее, если он в обмороке.

— Давай. Только близко не подходи. Сможешь на расстоянии?

Кивает, поднимает палочку.

— Энервейт! — Тишина и неподвижность. — Энервейт!

Эффект тот же, только к тишине добавляются всхлипы.

Дверь открывается, просовываются чьи-то головы. Все, теперь это не только наша проблема. Ну, или двойная проблема, это как посмотреть.

* * *

Через четверть часа преподы выдворяют из кабинета бесчисленных школяров, с любопытством и легким ужасом разглядывающих виновников торжества, включая уже определенно мертвого Муди. Самые настырные пытаются пробраться поближе, они-то и замечают, как плывет внешность прославленного аврора и героя. Обернувшиеся на вопли Макгонагалл и Снейп с оторопью наблюдают, как стекает обезображенная шрамами личина, как под ней прорисовывается худой, но вполне благообразный и довольно молодой блондин.

Снейп, кажется, задохнулся, Маккошка близка к обмороку — вот уж не ожидал. Все замерли. В тишине полупустого уже класса, между невольно отступивших подальше школьников, стуча каблуками, проходит директор, за ним спешит женщина в светло-зеленой мантии с палочкой наизготовку, и оба словно спотыкаются при виде блондинистого трупа.

— Барти Крауч?!!

Будем считать, что нам повезло.

* * *

Ты говорила, что у всех поступков есть реверс, отдача. Как аукнется — так и откликнется. Возмездие всего лишь настигло убийцу чуть раньше. Если Диггори не умрет, все будут только рады. И если Поттеру не придется участвовать в Турнире, он не расстроится. Дамби без подвигов героя перетопчется. Может, Муди даже вытянет ниточку и найдет крыса и недомладенца-Волдеморта. Все в бонусе. Моя душа? А что моя душа? Она раскололась еще в больнице, когда на вопрос о тебе медсестра промолчала и отвела взгляд. И потом теряла кусочки: в кабинете главврача, в ритуальном зале при больнице, на кладбище, когда я смотрел — на официальные бумаги, на неживое серое лицо, на свежий могильный холмик — и не мог поверить. Я не буду настаивать, что я мстил ему — за умиравшую в страшной тюрьме в одиночестве мать, за младенца Невилла, сироту при живых родителях. Возможно, я мстил себе — за себя, выжившего и не спасшего. Но теперь я точно буду жить: за тебя, за себя прежнего и за Дина Томаса, которого его мать не потеряет. Теперь я смогу жить.

Как тут у магов говорится? Легкого тебе посмертия, мама.