Павлиний концерт (джен)

От здорового образа жизни, провозглашенного Повелителем, Долохов был готов взвыть уже на третий день. Мерзопакостная овсянка на воде, рисовый отвар и пюре из брокколи приводили его в сумеречное состояние души. Даже Азкабан в последнее время стал казаться не таким уж плохим местом. Ну а что: хорошая компания, можно сказать — клуб по интересам, свежий морской воздух, здоровая пища… В Азкабане хотя бы рыбу давали, не то что здесь! А самое главное — не надо было писать идиотских отчетов о проделанной работе. Обосновывая применение заклинаний, объясняя причину неудач, да еще литературным английским языком, без использования вульгарных маггловских словечек и русских идиоматических выражений. Так не полюбившихся отчего-то Темному Лорду. Слава Мерлину, к отчетам Долохов приставил Эйвери (должна же от этого кошмара всей боёвки быть хоть какая-то польза!), и больше не приходилось ломать голову над этим бюрократическим извращением. В рейды Эйвери больше не ходил. К взаимному удовольствию всех заинтересованных сторон. Главное, чтобы Лорд об этом не узнал, иначе Круциатусом дело точно не обойдется.

Через три дня от дружной команды УПСов, поселившейся в многострадальном малфоевском поместье, осталось меньше половины. Нарцисса и Люциус срочно вспомнили о том, что уже давно не навещали нежно любимую тетушку Дезидерию Розье, урожденную Кребб. Причем если раньше к старой карге Малфоев можно было отправить только под Империо (Мальсибер проверял лично), то теперь вспыхнувшие родственные чувства позвали их аж в Бургундию. Именно там проживала последние пятьдесят лет тетушка Дезидерия, к великой радости всех родных. Белла от предложения навестить люто любимую с детства родственницу отказалась, предупредив, что не выдержит и попросту заавадит мерзкую ханжу к драккловой матери. Макнейр убрался в Шотландию, где у него срочно оказались совершенно неотложные дела, требующие личного присутствия. Мальсибера и Эйвери Долохов от греха подальше отправил в тренировочный лагерь на другой конец страны. Запретив им показываться в малфоевском поместье, пока сам не вызовет. Судя по лицу Эйвери — о большем счастье он даже не мечтал. Так что теперь в Малфой-меноре обретались Темный Лорд, страдающая от вегетарианской диеты Нагини, Беллатрикс с мужем и деверем и сам Долохов. Да, и еще Руквуд. Вот уж кому все было безразлично. Невыразимец равнодушно поедал омерзительную «простую и полезную пищу», от запрета на спиртное не страдал, выражался исключительно литературно… а еще предложил дополнить рацион столь необходимым боевикам рыбьим жиром. Долохов всегда подозревал, что Августус Руквуд просто садист, а теперь его подозрения подтвердились.

На рассвете злой как мантикора Долохов выбрался из своей комнаты в парк. Нелегкая жизнь наемника-профи приучила его к изрядной осмотрительности. И сейчас он шел к тщательно припрятанной в клумбе с петуниями заначке. В заначке хранились три бутылки русской водки, купленные в маггловской части Лондона. Выпить было просто необходимо. Одна беда — не с кем. Как пел услышанный им когда-то русский бард Владимир Высоцкий — «Уж лучше с чёртом, чем с самим собой». Сейчас бы глава лордовской боёвки и на чёрта согласился, да где ж его взять?

Заначка оказалась на месте, тупые домовики, угробившие все долоховские тайники в доме, до нее не добрались. Нет, это вам не русские домовые. Те бы никогда такого непотребства не позволили. Выбрасывать водку, куда ж это годится! Счастливый Антонин Долохов достал из тайника две бутылки, а третью оставил дожидаться своего часа. Булку хлеба он стащил на кухне, в огромных малфоевских теплицах нарвал огурцов… жить можно. Быстрым шагом Долохов прогулялся до дальнего пруда, любезно снабженного Лордом мощными охлаждающими чарами, опустил в ледяную воду бутылки, подождал немного и пошел к роскошным кустам белой сирени. Которая цвела даже в июле. Магия-с!

Не успел Долохов удобно расположиться на траве, как сзади послышалось:

— Айо!

Боевая выучка не подвела. Антонин рванулся с линии предполагаемого удара, одновременно бросая Петрификус в сторону источника звука. Авада, конечно, вернее, но после нее допрос не получится. Кто там у нас такой прыткий?

— Твою мать! — только и сумел сказать Долохов.

Прямо перед ним валялся на траве качественно обездвиженный белый павлин.

— Тебе чего в твоем курятнике не сиделось, когда Лорд всю вашу павлинью братию в Индию перебросил? На шашлык захотел, археоптерикс? Что молчишь? Ах да…

Долохов небрежным взмахом палочки отменил заклинание. Павлин с достоинством поднялся (ну копия Люциус!) и осуждающе уставился на ненормального мага, парализующего бедных птичек.

— А смотришь-то как ласково. Прямо как Шизоглаз на допросе. Ты про постоянную бдительность не хочешь поговорить?

— Айо?

— Нет, на Шизоглаза ты не похож. Как бы тебя назвать, птица ты дурная?

Павлин важно распустил хвост и повернулся боком, чтобы собеседник увидел на его лапке серебряное кольцо с именем.

— Ну-ка, ну-ка… Луций Тарквиний? Ну дает Люци, не ожидал. Нет, друг, так я тебя звать не буду. Давай-ка мы тебя поприличнее назовем. Ты у нас весь из себя белый и красивый, а рожа у тебя ну такая постная, как у великого инквизитора. О, точно! Вот ты кем будешь!

Долохов наколдовал на кольце новое имя — Томас Торквемада, причем сразу на трех языках: русском, английском и испанском. Свеженареченный Торквемада подозрительно оглядел надпись.

— Слушай. А давай выпьем!

— О?

— Сейчас-сейчас, все будет. — Долохов быстро трансфигурировал ветку сирени в деревянное корытце, плеснул туда водки и накрошил хлеба. Подумав, добавил воды и щедро предложил:

— Угощайся!

Павлин с сомнением посмотрел на невиданное угощение и нерешительно клюнул один кусочек. Подумал и приступил к угощению уже без всяких колебаний.

— Ну вот, хоть выпить есть с кем. И поговорить без опаски, что проболтаются. Мы же тут скоро сами себе доверять не будем.

— Ё!

— Вот тут ты прав, Торквемада, по-другому и не скажешь. Цензурных слов тут и не подобрать. Мы же с чего начинали? Реформы, восстановление традиций, забытых полукровками и не известных грязнокровкам, повышение авторитета магической Британии… а докатились до чего? Палачами на бойне работаем. И смысла в этом палачестве никакого. Ну убью я маггла Авадой, и дальше что? Их всех перебить — жизни не хватит.

— Айо…

— Друг от друга шарахаться начали, лишнее слово сказать боимся. Лорд после возвращения как с цепи сорвался — Круциатусы вместо доброго утра. Скоро до Авад дойдет. И сделать ничего нельзя. Метка эта… да и предавать мы не обучены. Отец, помню, перед смертью говорил: Долоховы сроду предателями не были, ты последний остался — так не осрами семью. Лучше сдохнуть, чем предать. Я на всю жизнь это запомнил. Так что идти нам за Повелителем до конца, каким бы тот конец не был. Вот сроду не думал, что об Азкабане пожалею. Эх… пропадет моя буйная головушка ни за грош. Как мы с Беллой в Азкабане пели про сон Стеньки Разина, прямо вот почти такими же словами. Белла вторым голосом пела, кузен ее придурковатый подвывал, собака… Точно! Надо Беллу позвать. Из тебя певец, как из Эйвери боевой маг. Уж больно голос у тебя противный, ты уж не обижайся.

— О?

— Да вот ее окна, прямо за поворотом.

Долохов с павлином обогнули заросли сирени и подошли к стене малфоевского особняка. Окна по случаю летней жары были открыты, и Антонин швырнул туда несколько камешков. Судя по возмущенному ругательству, попал в Рудольфуса.

— Руди! Разбуди Беллу. Пусть с нами споет!

— Тони, ты нормальный? Пять утра, какие песни?

— Какие? Русские народные, помнишь, мы еще в Азкабане их пели? Ну не хочешь Беллу будить, давай сам подпевай. А то павлин слов не знает.

— Айо!

— Вот. И голос у него подкачал.

— Руди? Что случилось?

— Ну вот, добудился. Все в порядке, Белла. У нас тут Долохов с ума сошел. Напоил пьяным малфоевского павлина и хочет, чтобы ты с ними спела.

— Какого павлина, ты о чем?

— Не знаю какого. Белого.

— Его Торквемада зовут, если что. Белла! Давай споем! Про Стеньку Разина, я тебя в Азкабане полгода этой песне учил. Даже кузен твой ненормальный слова выучил. А Мальсибер еще ругался, сноб несчастный. Что даже дементоры лучше поют, чем мы трое. И слух у них лучше, и голоса. Тоже мне, знаток итальянской оперы. Что бы он понимал в русских песнях!

— Круцио!

— О! Не попала!

— Круцио!

— Ё!

— Ё-моё! Белла, ты совсем сдурела? Птичку жалко. Энервейт, Торквемада!

— Если ты, идиот, не замолчишь, то следующей будет Авада! Как твои вопли еще Повелителя не разбудили! Силенцио! Петрификус тоталус! Руди, левитируй этого пьяного дурака куда-нибудь подальше и запри, пусть проспится, пока его Лорд не увидел!

— Которого? Долохова или павлина?

— Да плевать на павлина, чтоб им Фенрир закусил.

— Айо! — и белый павлин Торквемада со всех ног бросился за спасительный угол.

— Ишь как рванул, а еще говорят, что павлины безмозглые. Не хочет он к Фенриру на закуску…

— Руди, ну хоть ты не начинай… Бедный наш Повелитель, с кем ему приходится работать… только павлиньих концертов ему не хватало.

Рудольфус, усмехаясь, пошел прятать Долохова от Темного Лорда.

— Эх, Макнейра нет, такое веселье пропустил! — посетовал он.