Жизнь после финала (джен)

— Кто теперь? — спросил Данковский, приподнимаясь на надоевшей постели.

Бурах промолчал, как будто не слыша, деловито отряхивал с плеч капли дождя. Когда он закрыл дверь и пошёл в глубину своего жилища, Даниил, устав опираться на здоровую руку, откинулся обратно на постель. Бурах, скорее всего, не ответит или ответит через час или через день, когда, по его мнению, это будет вовремя, а на самом деле… Впрочем, куда торопиться сейчас?

— Анна Ангел, — сказал Бурах, появляясь над ним. — Недалеко от кладбища. Ласка обещала о ней позаботиться. Покажи раны, ойнон.

Пока он осматривал левую руку, по которой удар пришёлся снизу вверх, и рану под рёбрами — тоже снизу вверх, ещё немного — и не быть бы Бакалавру живым, — Данковский думал.

— Шрамы у тебя останутся, ойнон, — миролюбиво сказал Бурах, поправил всё как было и укрыл его одеялом.

— Потрясающее благородство с твоей стороны, — съязвил Даниил.

— То, что помогаю тебе? Ну так что же?

— Хочешь сказать, я бы сделал то же самое для тебя? Да случись это неделю назад, и я…

— Знаю, — остановил его Бурах. Как будто для него было само собой разумеющимся, что Данковский убил бы его, чтобы спасти Многогранник. — Но теперь-то что.

Он отошёл и занялся чем-то, сидя к постели спиной; о деревянную крышку стола изредка звякали какие-то небольшие вещицы.

— Я пока ещё не решил, что мне важнее: моя судьба или судьба Города, — сдержанно промолвил Даниил, пытаясь вызвать на откровенный разговор. Похоже было, что постепенно Бурах перенимает манеру Оюна недоговаривать или уводить тему в сторону, скоро станет виртуозом…

— Ну так ты реши, а потом спрашивай, — с беззлобной иронией откликнулся Бурах и поворачиваться не стал. — Времени у тебя много. Есть хочешь?

— Нет, — буркнул Данковский. Едва не сказал ему, чтобы не смел обращаться с ним, как с малолетним. Он со своей свитой так не обращался! — Хорошо, так что ты намерен делать со мной?

— Я? С тобой? — изумился Бурах, даже повернулся. — Вылечу и отпущу. Поезда к тому времени уже, наверное, будут ходить, поедешь обратно в столицу…

— Они предпочтут выждать зиму, сам знаешь, опасность заражения теоретически ещё есть, — прервал его Данковский. — Оставишь меня у себя до весны?

Он ждал насмешки, на что Бурах был горазд, но тот опять его удивил.

— Да что ж с тобой делать-то, ойнон? — спросил тот простодушно и даже развёл руками. Теперь, после своей победы, он больше не казался опасным, больше не нужно было дружить изо всех сил....

— Если тебе это в тягость, я могу уйти сам, раньше, — предложил Данковский и поёжился: за стенами «Машины» лил дождь.

— Зимой, ага, по снегу, один в степи, по заметённым рельсам, — развеселился Бурах. — Ой, ойнон, ну и бедовый же ты.

— Хорошо издеваться над раненым и беспомощным, — отчеканил Данковский и отвернулся.

Бурах помолчал, снова чем-то звякнул.

— Тебе нечего стыдиться, — сказал он наконец уже совсем другим тоном. — Ты достойный противник и всеми силами защищал то, что считал правильным. И ты вовсе не беспомощен. Даже сейчас.

Откуда-то он знал про стыд, и Даниилу стало любопытно. Бурах крутил в пальцах что-то маленькое, похожее на осколок стекла.

— Вот уж спасибо, — пробормотал Данковский, пытаясь разглядеть этот осколок. — И второй вопрос — что ты намерен делать с Городом?

Бурах посмотрел на него с сочувствием.

— Ойнон, Город сам разберётся, — сказал он. — Я могу только помочь.

— Ну да, — усмехнулся Даниил. — По весне все нормальные люди отсюда уедут, и ты останешься править мясниками, червями и детьми. Пожалуй, надо бежать отсюда как можно скорее.

Он иронизировал и не думал, что его злые слова найдут неожиданный отклик: Бурах засмеялся и даже уронил осколок на пол, но тут же наклонился, чтобы подобрать.

— Да что там у тебя? — не выдержал Данковский, пытаясь сесть, чтобы рассмотреть поближе. Бурах тут же стал серьёзным и протянул осколок ему на ладони.

— Это я вытащил из Анны, — сказал он. — И вот ещё три.

Даниил внимательно рассмотрел треугольный осколок.

— И такие же ты вытащил из меня, так? — спросил он. — И из Грифа, и из Лары, из обоих Стаматиных?

— Примерно, — согласился Бурах и убрал осколки в тряпицу.

— Так у тебя есть подозрения?

— Подозрения?

— Ну да. Или у тебя, или у Сабурова? А может, твои… приближённые что-то заметили?

— Да о чём ты, ойнон? — не выдержал Бурах и пододвинул табуретку ближе к постели. — Скажи яснее.

— Кто этот неуловимый почти убийца, который ранит людей осколками и оставляет на улице?

— Никто не умер, — согласился Бурах. — Ты у меня, Гриф у своих, Лару взяла к себе Капелла, о Петре и Андрее тоже заботятся, Анна в сторожке у Ласки. Как видишь, убийца не достиг своей цели.

— Или у него была другая цель, — проговорил Данковский. В эти дни ему пришлось отвыкать от мучительной и напряжённой работы мысли, но сейчас она возвращалась к нему.

— Ойнон, ты точно никого не видел? — снова спросил Бурах. Этот вопрос он уже задавал, и Даниил поморщился:

— Нет, никого, было темно. И мне показалось, что рядом со мной никого нет. Все удары наносятся снизу вверх, так ведь?

— Судя по ранам, да.

— И что ты намерен делать, чтобы предотвратить… — Данковский осёкся. — Ничего, так ведь? Даже не станешь предполагать, кто следующий?

— А ты разве можешь это предугадать?

— Все порядочные следователи сначала выясняют, что общего между жертвами. И я даже скажу, что: среди них только Утописты и Смиренники! Среди них проигравшие, понимаешь?

Бурах поразмыслил. Думал он не долго, но Данковский извёлся. Что если происходящее в Городе, едва избавившемся от эпидемии, — очередной степной ритуал? Например, призванный пометить и унизить врага? Но какой враг из Лары Равель, из Анны Ангел? Но Стаматины создали Многогранник, вот кого, по мнению Термитцев, стоило бы назначить врагом. И если это ритуал, то кто мог его…

— А ты где был в это время? — брякнул Данковский и понял, что зря это сказал. Если вчерашних противников действительно пугает и ранит Бурах, то что ему помешает расправиться с тем, кто догадался об истине?

Но Бурах смотрел на него, пытаясь сдержать искренний смех и дёргая бровью и углами губ; сыграть такое было бы сложно, и Даниил расслабился.

— Ладно, — сказал он. — Понимаю, как это выглядит. Прикованный к постели пытается распутать клубок и найти предполагаемого преступника — умереть можно со смеху.

— Да нет, ойнон, ты прав, что пытаешься быть нужным, — пожал плечами Бурах, — просто мне действительно нечего тебе ответить. Где был — бегал по Городу, то тут, то там, ты же понимаешь, что сейчас, чтобы поскорее очистить его, нужно много сил.

— А тебя в Городе теперь слушаются…

— Хотел бы, чтобы слушались тебя?

— Нет, спасибо, наелся за двенадцать дней, — поморщился Данковский. — И ты так и не узнал, куда делась Клара?

— Нет.

— А если это она?

Неожиданно Бурах положил руку ему на лоб.

— Нечего мучиться, ойнон. Само всё выяснится.

— Как это — само? — дёрнулся Данковский. — А если…

— Нечего тебе волноваться, — успокоил его Бурах. — Если есть не хочешь, давай спать, устал я очень.

Наутро он убежал спозаранку; Даниил передвинулся на его часть кровати и устроился на нагретом, не открывая глаз. Ему было холодно.

День прошёл кое-как, в мучительной досаде и ожидании выздоровления. Книг у Бураха не было, делать что-либо Данковский ещё не мог и поэтому то разрабатывал раненую руку, то терзался, страдая по утраченной победе. Странно, что он ещё был жив после всего этого, а не погиб вместе с Многогранником. Уничтожить такое чудо! Нужно было быть Бурахом с его дикими представлениями, чтобы решиться на такое. Но ничего уже нельзя было исправить, по возвращении Данковского ждут обломки «Танатики» — рухнуло всё, чем он жил.

Близился вечер, опять взялся лить дождь, и Даниил слушал, как струйка воды беспрестанно колотит по какому-то железному листу снаружи. Положа руку на сердце, следовало признать, что именно ранение спасло Данковского, иначе бы он натворил что-то непоправимое. Оно дало ему возможность остыть и смириться. Лениво он перебирал варианты того, как мог поступить, чтобы не допустить гибели Многогранника и приличного, человеческого города, и эти мысли были горьки, как степная трава.

В вечерней темноте что-то стукнуло — дверь! Даниил приподнялся, но не услышал шагов Бураха, и ему стало страшно.

«Кто здесь?» — хотел он спросить, но что-то остановило его.

— Кто здесь? — словно вторя его мыслям, спросил неуверенный женский голос. Данковский не стал обольщаться, зная, что в таком состоянии его может убить даже Тая Тычик.

— Кто-нибудь! — снова позвал голос, и в круге света от керосиновой лампы на столе показалась Клара. Она пока не должна была видеть постель, и Данковский обшаривал её взглядом. Где она скрывалась столько времени и почему пришла сюда и только сейчас? Или Бурах солгал, что не видел её? Но зачем?

— Проходи, — усмехнулся Данковский, решив подать голос. Не следовало показывать Кларе, что он слаб и изранен, но она бы всё равно заметила…

Клара шагнула вперёд, натолкнулась на стол, ухватилась за него и навалилась всем телом. Выглядела она как пьяная или раненая, и теперь Данковский заметил, что она странно прижимает к себе левый локоть.

— Ты ранена?

Пришлось встать и вылезти из кровати, и каждое движение приносило боль.

Клара лежала на столе, дыша шумно и с трудом. Следовало раньше догадаться. Клара была главой Смиренников, странно, что таинственный недоубийца настиг её только сейчас.

Кое-как напялив штаны, Данковский ногой выдвинул из-под кровати свой саквояж. Хорошо, что Бурах не бросил его вещи в Омуте, опасаясь за их сохранность, а перенёс к себе!

Двигаться было трудно. Даниил обошёл стол и схватил Клару за плечи, пытаясь поднять.

— Тебя видел кто-нибудь? — спросил он. От этого сейчас, возможно, зависела её жизнь: без Артемия он может и не справиться, с дрожащими от слабости руками он вряд ли вытащит осколок и сделает всё правильно.

— Мишка, — выдохнула Клара.

Только бы у девочки хватило ума кого-нибудь позвать или побежать за Бурахом. Даниил сдвинул лампу на край стола.

— Значит, всё будет хорошо, — сказал он с фальшивой бодростью. — Поднимайся.

Клара выпрямилась, хватаясь за его плечо окровавленной ладонью. Её неизменная шапка сползла с головы и упала на пол; Самозванку трясло. В тусклом свете лампы Данковский увидел тёмное пятно у неё на одежде, уже сползшее вниз на юбку. Дело было плохо, неизвестно, сколько времени она шла и давно ли её ранили.

— Ложись, — велел Данковский.

— Одежду… — всхлипнула Клара. Сейчас она была жалкой, куда делась её фанатичная уверенность в своих силах! Данковский понял, о чём она: если он разрежет то, что на ней надето, ей будет неоткуда взять другие вещи.

— Походишь в простыне, — бросил он, аккуратно, но быстро раздевая её и в нужных местах помогая себе скальпелем. — Да не переживай ты, я не смотрю.

«Было бы на что смотреть», — закончил он мысленно абсурдную фразу, сказанную, чтобы успокоить. Голова кружилась, руки подрагивали, Клара то скулила, то тяжело дышала и никак не хотела отнять руку от раны.

Данковский метнулся искать обезболивающее — у него самого больше не оставалось — ткнулся туда, сюда, запнулся о дистиллятор, но в чужом доме и в полумраке он был беспомощен.

— Ты когда-нибудь пила твирин? — спросил он. За початой бутылкой, которую Артемий убирал в сундук, нужно было наклоняться, и он встал на колени.

— Ы-ы-ы! — ответила Клара, пытаясь перевернуться на столе и скорчиться. С её ботинок капала грязь.

С трудом он отвёл её руку, чтобы рассмотреть вошедший под рёбра осколок. Снизу вверх, как и другие, и хорошо ещё, если не сломался, ударившись о ребро.

— Земля посылает нам… знаки, — просипела Клара. Она старалась держаться, но по её лицу текли слёзы. Даниил сунул ей открытую бутылку и придержал голову. Придётся обходиться тем, что есть. Самого его так и качало, но он старался не обращать внимания на собственную боль.

Была в этом какая-то ирония: один проигравший помогает другой. Где вот только носит победителя!

Дверь хлопнула. Бурах осмотрел мизансцену, задержал взгляд на окровавленных тряпках, на бутылке и отстранил Данковского от стола.

— Сядь, ойнон, я сам справлюсь, — сказал он. Даниил не стал протестовать и даже не обиделся, что его помощи не потребовалось. Только следил с кровати за точными движениями Бураха, за тем, как вздрагивает пьяная Клара под его руками.

— Целёхонек, — пробормотал наконец Бурах, поднося к лампе окровавленный осколок.

Через час всё закончилось, Клара заснула на постели, задвинутая к стене, Бурах, едва слышно мурлыча что-то под нос, раскладывал на столе ранившие людей осколки, Данковский, превозмогая слабость и озноб, сидел напротив и следил, накинув на плечи свой змеиный плащ.

— Ох, — вздохнул наконец Артемий и отодвинул осколки. — Неужели не догадался, а?

Даниил подцепил один из осколков. Стекло было хорошее, прочное и слегка матовое.

— Несбывшиеся мечты больно ранят, это имеется в виду? — спросил он. Под рёбрами заныло. — Смиренники мечтали спасти и Город, и Многогранник ценой своей жизни, Утописты готовы были принести в жертву всё ради Многогранника…

— То, что нарушает законы, должно быть убрано, — без усмешки ответил Бурах. — Иначе людей постигает наказание. — И сразу, без перехода добавил: — Петра я спасти не сумею.

Данковский кивнул, принимая. Такое крушение Пётр не вынес бы и без ран, которые нанесли ему осколки его творения, Андрей же крепче брата стоял на земле.

— Хочешь сказать, моя работа над бессмертием… — начал Данковский.

— А ты как думаешь? Где здесь закон? — оборвал его Бурах и сгрёб осколки, перемешав их.

— У вас не законы, а дикие представления, оставшиеся с пещерных времён, — зло бросил Данковский. — Все эти ваши Линии, твириновые невесты, менху…

Он опомнился, что заходит слишком далеко, но непохоже было, чтобы Бурах рассердился.

— Оставайся, ойнон, — сказал он после паузы, наполненной бесконечным шумом осеннего дождя. — Оставайся — увидишь.

Данковский потерял дар речи — сначала от неожиданного предложения, потом от того, что представил себя, вечно чужого в обновлённом Городе, где не будет места прежней жизни. Что ему тут делать? Учить мясников правилам гигиены? Впрочем, к чему ему возвращаться в столицу? Тельман только и ждёт, чтобы… А Власти…

Со стороны раздался шорох — это пошевелилась Клара, окинула их взглядом мутных глаз и снова уснула.

— Я подумаю, — сдержанно ответил Данковский. — Ты ведь меня ещё не прогоняешь? Нас?

Хороша парочка — Бакалавр и Самозванка, обхохочешься. Недавно Клара была досадной смутьянкой, а теперь — «нас»!

— Нет, — удивился Бурах. — Ты что.

Данковский посмотрел на кровать оценивающе, потом так же — на Бураха.

— Тебе спать негде, — сказал он.

Артемий завязал в тряпочку осколки и только тогда ответил взглядом на взгляд.

— Найду, — ответил он.

— Омут пустой стоит, — пробормотала Клара, которая только притворялась спящей.

Жизнь налаживалась.