Забери меня к себе (гет)

Если крепко зажмуриться и включить воображение, можно представить себе, что текущая из ее располосованного горла алая кровь — всего лишь гранатовый сок. Проведи по нему кончиком языка — ощутишь смесь пьяняще сладкого и отрезвляюще кислого. Вкус всей их нелепой жизни.

Если крепко зажмуриться и включить воображение, можно представить себе, что последние несколько месяцев — всего лишь сон. Вот такой, сладкий до помешательства и кислый до сведенных судорогой пальцев. Но в конце — обязательно горький, будто кто-то высыпал прямо в рот горсть молотого черного перца и оставил задыхаться.

Если крепко зажмуриться… Если… Если… Если…

Алиша мертва. Она лежит на руках у Саймона и больше не дышит.

Стук капель крови о грязный пол кажется оглушающе громким в окутавшей Общественный центр мертвенной тишине.

Саймон не знает, когда он начал плакать. Но горячие слезы продолжают против воли стекать по его лицу и падать туда же, на грязный пол. Они растворяются в алой крови, как и сам Саймон растворился в Алише. Она — вся его жизнь. В ней — весь возможный смысл, который он теперь не сможет отыскать, даже если исколесит весь мир.

Это несправедливо.

Так не должно быть.

«Именно так и должно, — хрипло шепчет внутренний голос. — Ты знаешь, Саймон, теперь ты все знаешь».

И у него внутри что-то рвется, трещит по швам с таким надрывно пугающим звуком, что хочется заткнуть уши, лишь бы не сойти с ума.

Потому что вся информация в голове Саймона наконец складывается в одну картинку. Не хватало всего нескольких частей паззла, но сейчас, когда они находятся на своих местах — становится ясно. Вся их жизнь простирается перед его внутренним взглядом огромным лоскутным одеялом.

В горле — ком, неприятный, слизистый. Будто клубок ядовитых змей, медленно пробуждающихся ото сна и начинающих шевелиться, копошиться там, расползаясь по всему телу. Они шипят, шепчут свои обещания, вгрызаются в стенки сосудов и сладко просят его взвыть от боли. От осознания поражения.

Но Саймон только сцепляет зубы покрепче и прижимает к себе Алишу. Такую непривычно, неправильно тихую. Холодную.

Он постоянно сравнивал себя с тем, другим собой, который пришел из будущего и смог влюбить в себя Алишу. Раз за разом. Раунд за раундом. И неизменно проигрывал. Будь это боксерский ринг — он бы сползал с него, сплевывая зубы и размазывая кровь по лицу. Казалось глупым ревновать Алишу к самому себе, но сделать с грызущим изнутри чувством он ничего не мог.

Теперь же потраченное на это время кажется бессмысленно потерянным. Потому что все закончилось. Закончилось так же резко и неожиданно, как когда-то началось. Словно где-то там, очень-очень далеко сидит пьяный Сатир, который потирает руки в предвкушении и, смеясь, переставляет фигурки на огромном шахматном поле без какого-либо намека на правила игры. Вот Сатиру просто захотелось — и он вышвырнул одну из фигурок, заставил ее разбиться вдребезги об оказавшуюся на пути стену. И теперь от жизни Саймона остались одни осколки. От той жизни, которую Алиша наполнила светом и красками, громким смехом и задиристыми шутками.

В глубине души Саймон всегда верил, что если смерть и нагрянет, то все равно испугается ее лучистого света и сбежит прежде, чем станет слишком поздно. Он всегда верил в Алишу больше, чем в самого себя. Верил Алише больше, чем самому себе. Иногда казалось, что она знает и понимает Саймона лучше его самого. Это одновременно восхищало и пугало, потому что на ум опять приходило сравнение: того, другого Саймона, его совершенную версию наверняка раскусить было куда сложнее.

Саймон знает, что если бы Алише дали последний шанс что-то сказать — она бы умоляла его остаться. Продолжать жить, а не идти навстречу своей смерти. Окажись Саймон на ее месте — попросил бы о том же.

Но это теперь неважно. Будущее Саймона, его дальнейший путь освещен таким ярким светом, что заблудиться в нем невозможно. Он знает, что должен делать. Знает, что это еще не конец. Не для него.

Сердце бешено стучит в груди, упрямое, как девушка, которую оно любит. Этот звук такой громкий, словно предрассветный грохот церковного колокола, и Саймон удивляется тому, что стоящие рядом ребята его не слышат.

Он пройдет свой путь.

У Саймона есть еще немного времени в запасе. Его будущее — это их прошлое, в чем и заключается вся надежда.

Потому что прошлое — это Алиша.

Потому что в мире существует не так много вещей, за которые стоит умереть, но любовь Алиши определенно одна из них.

* * *

Временами Саймону кажется, что уже никогда не получится согреться.

Он лежит на кровати в своей квартире и настороженно рассматривает спящую рядом Алишу.

Пальцы мягко скользят по нежной бронзовой коже.

Нос зарывается в пружинистые завитки волос.

Губы щекочут маленькое забавное ушко, и из пухлых женских губ вырывается сонное хихиканье.

И все равно холодно. Холодно. Холодно.

Она рядом, такая правильная, знакомая. Тщательно изученная за те месяцы чистого счастья, что были подарены им кем-то.

Подарены им Саймоном из будущего, которому он так завидовал.

Саймоном из будущего, которым он теперь стал.

И все равно кажется, будто он предает настоящую Алишу.

Ту, из его собственного времени, которая умерла на грязном полу Общественного центра.

Будто сейчас он ей изменяет, лежа в одной кровати с ней же — и словно рядом с совсем другим человеком.

Потому что это нечестно. Несправедливо.

У него нет никакого права наслаждаться жизнью, когда его Алиша на самом деле мертва.

Умрет, что бы он ни делал.

Саймон рассчитывал, что все будет по-другому.

Он помнит рассказы Алиши о том, другом себе.

Никаких сомнений.

Никакого страха.

Чистая непоколебимость и сила.

Словно супергерой, который сошел со страниц комикса.

На деле все оказалось совсем иначе, и если бы рядом была та, его Алиша — она бы это увидела.

Увидела бы боль.

Страх.

Неуверенность.

Увидела бы мальчишку, который все еще там, в глубине серых глаз.

Увидела бы монстра, который сидит там, на донышке его сердце.

«Ты хочешь смерти, Саймон Беллами? — шепчет он. — Так умри же. Умри. Умри».

И Саймон хочет смерти.

Кроме Алиши он еще ничего и никогда так страстно не желал.

«Забери меня. Умоляю. Забери меня к себе».

Но лежащая рядом Алиша не понимает.

Она не видит того Саймона, который скрыт там, за внешней маской спокойствия и уверенности — он же вопит, вопит так громко, что другая, погибшая Алиша оглохла бы.

«Беги», — хочет крикнуть Саймон.

«Алиша, беги так далеко, как только можешь. Спасайся. Ведь что бы я ни делал — я не смогу тебя спасти. Беги, пока не сможешь оторваться от меня, бегущим за тобой вслед».

Но тот Саймон, роль которого он играет, никогда не сможет это выкрикнуть.

На самом деле он слаб.

Он зависим.

Он эгоистичен.

А у Алиши в волосах — солнце.

Оно яркое и теплое, таится на самых кончиках прядей и там, в глубине пружинистых завитков.

Нужно только взлохматить рукой эти волосы — свет вырвется на свободу и озарит собой всю комнату. Всю его жизнь.

Саймон знает.

Саймон уже видел когда-то.

Но сейчас он только зарывается носом в волосы и крепко зажмуривается, чтобы не видеть этого.

Саймон не может согреться, потому что уверен — у него нет на это права.

Саймону холодно. Холодно. Холодно.

* * *

Алиша плачет так горько, что каждое ее судорожное «нет» набатом отзывается в сердце Саймона. Раненном сердце, пронзенном пулей повернутого на компьютерных играх психа.

Все-таки, Вселенная — забавная штука. У нее есть свое, извращенное понимание справедливости, и только сейчас он это осознал.

Саймону суждено пережить смерть Алиши.

Алише суждено пережить смерть Саймона.

Чтобы на весах боли установилось равновесие, которое будет оставаться в таком положении, пока кто-то из них двоих опять не переживет смерть второго. И так раз за разом, цикл за циклом, ровно до тех пор, пока само понятие времени не будет уничтожено.

Наверное, кому-то это может показаться романтичным и красивым, но самому Саймону остается лишь хрупкая надежда. Она расцветает где-то среди опутавших его сердце нитей паутины, состоящих из одной боли и обреченности.

Потому что он любит Алишу — из настоящего, прошлого, будущего. Любую из них. Любит само воспоминание о ней. Любит мысль о том, какой забавной старушкой она могла бы стать. Любит ее упрямство. Любит каждое вырвавшееся из ее губ ругательство. Любит эти ее короткие, слишком короткие платья. Любит ее туфли, каждую из двухсот семидесяти пяти пар. Любит отплясывающих румбу в ее глазах чертей. Любит их нерожденных детей.

Любит.

Любит.

Любит.

До безумия.

До умопомрачения.

До бегущего по телу озноба.

Саймон проживет еще тысячу жизней — и тысячу раз умрет ради того, чтобы в его жизни была Алиша. Чтобы спасать ее раз за разом — и терять ее раз за разом. Чтобы его сердце расцветало от нежности, часто билось от страсти, замирало от любви и крошилось, плавилось, выворачивалось наизнанку от боли. Чтобы вчера было сладким и сочным, чтобы расплывалось яркими красками в неизвестности, а завтра — кислым и мрачным, стынущим на зубах и выбивающим дыхание из груди. Чтобы сегодня было горьким, разрывающим внутренности на части и настоящим. Чтобы их жизнь текла в вечности гранатовым соком.

И он знает — Алиша чувствует то же самое. Любая из Алиш. Даже та, которая считает его странным, а может и стукнутым на всю голову. Даже та, которая его еще не знает. Где-то там, в глубине ее сердца эта любовь спит, свернувшись маленьким котенком, который будет расти, расти, расти, пока не превратится в рычащего льва, способного бросить вызов времени.

Саймон любит Алишу.

Алиша любит Саймона.

Они выцарапали эти фразы на полотне Вселенной, и никому не под силу их стереть.

Сейчас Алише больно, сейчас Алиша не может представить себе, что способна полюбить того Саймона, Саймона из ее времени. Но она переживет эту боль, и она полюбит.

Потому что это — их судьба. Находить друг друга и раз за разом влюбляться. Раз за разом влюблять.

Саймону осталось еще несколько минут, и он плохо понимает, что именно продолжает из последних сил шептать Алише. Наверное — что-то важное, что-то правильное.

Осталось еще совсем немного — и смерть наконец доберется до него. У смерти слишком длинные руки и слишком острые клыки в глумливо ощеренной пасти, чтобы от нее можно было так просто сбежать. Но Саймон и не собирается больше бежать.

Он, наконец, добрался до конечной остановки.

А может, до пункта отправления — это как посмотреть.

Саймон еще раз прикасается к мягкой щеке, делает последний вдох и закрывает глаза, чувствуя разливающееся от кончиков пальцев тепло.

Там, за гранью, его вновь будет ждать Алиша — и это лучшее из всего, о чем он может думать перед лицом смерти.

«Забери меня к себе».